Александр Владимирович Хвостов
Отпусти любовь с улыбкой
– А у тебя тут кто лежит? – спросила я Юру, прервав эту паузу.
– Мама, – ответил он. – Умерла она два года назад от сердечного приступа.
– Мои соболезнования, – сказала я. Юра кивнул в ответ.
– А это твоя дочь? – спросил он, показав на Анину могилу.
– Да, – сказала я. – Погибла в автокатастрофе.
– Прими и мои соболезнования, – сказал Юра. – Всего 16-ть лет девчонке!
– Да уж, – ответила я с грустью.
В разговор вмешался звонок мобильника Юры.
– Да, зая! Тебе скучно? Потерпи немного – я скоро приеду и мы с тобой поиграем. Тебе купить что-нибудь вкусненькое? Эскимошку? Понял! Пока.
– Дочка звонила? – спросила я Юру, когда он закончил разговор.
– Нет, жена, – сказал он. Меня чуть не вывернуло на изнанку от осознания того, какие гадости я только что слышала. Особенно гадко звучало слово «поиграем».
– Так ты женат? – спросила я Юру, идя с ним к стоянке.
– Да и давно, – ответил он. – Ну как давно – скоро шесть лет. Она довольно хорошенькая, миленькая, работала медсестрой, но бросила и перешла в такси диспетчером.
– Что, в такси больше платят? – спросила я.
– Не то, чтобы больше, но, по крайней мере, график свободный – и ни тебе подъёма посреди ночи или в выходной, ни ночных дежурств, ничего! – ответил Юра.
– Понятно! – сказала я. – А дети у вас есть?
– Нет, – ответил Юра. – Почему-то бог не даёт. Мы уже и ЭКО пробовали… Но увы. Да мы уж и думать об этом потихоньку забыли. А ты замужем?
– Нет и даже не была, – сказала я.
– А дочь… – не договорил Юра.
– А ты думаешь, что ты у меня один был? – прервав, спросила я.
– Понял – не дурак! – сказал Юра и мы молча доходили до стоянки. – Тебя подвезти? – спросил он меня уже там.
– Нет, я на своих колёсах, – сказала я и мы простились. Сидя в своём не новом, но ухоженном Жигуле и видя, как Юра на своём явно новеньком, синим Рено улетал к своей зае, я невольно вспомнила слова одной старой песни: «Каким ты был – таким ты и остался, но ты и дорог мне такой». И верно, я поймала-таки себя на мысли, что я ещё люблю Юру и ничего не могу с этим сделать. Слегка всплакнув по своей любви давно минувших дней, я завела машину и поехала домой.
4
Наступившее утро было серым, пасмурным и прохладным. Нет, я бы, пожалуй, назвала его холодным, точно на дворе было не лето, а осень. Причём довольно конкретная – ветряная, прохладная и мокрая… И одна мысль, что мне и Машульке в этот холод и возможный дождь тащиться на работу, сводила меня с ума. Впрочем, дело не только в работе: мне ещё Каштанку надо было вывести. Но нечего делать: завела животное – будь добра ходить за ним! С неохотой выбравшись из кровати, я достала тёплый спортивный костюм, тёплую рубашку, чистое бельё и пошла в ванную. Увидев меня, Каштанка начала, было, радостно лаять, но я ей пригрозила:
– А ну тихо – а то Машку разбудишь! – собака, как мне показалось, слегка сконфузилась. Я потрепала её по шее и улыбнулась. – Ну ладно, я не сержусь. Подожди чуть-чуть, сейчас мамочка оденется и мы пойдём гулять.
Знаете, я иногда внутренне улыбалась себе, говоря собаке подобные фразы: скажем, «Сейчас мамочка тебя покормит» или «Иди ко мне, иди к мамочке!». Иной раз я мысленно крутила пальцем у виска и говорила себе: «Ты уже с ума свихнулась на почве материнства». Но в тоже время моё второе «я» мне говорило: «А что безумного в том, чтобы быть матерью даже для собаки и любить её с таким же теплом, как дитя? Ведь у неё тоже нет мамы и она так же одинока и нуждается в ласке, любви и заботе. А потом у Маши, хочешь не хочешь, а начинается своя жизнь – и тут уж ничего не поделаешь, как бы ты её ни обожала. Не прицепишь же девчонку к юбке и не будешь ей кричать, мол, «Я тебя никому не отдам»… Так ты и отношения с ней разрушишь, и сама дурой прослывёшь. Следовательно, можно попробовать быть матерью ещё кому-то. Хотя бы бездомной собаке».
Одевшись довольно скоро, я вышла из ванной, нацепила на собаку ошейник с поводком и мы пошли гулять. Ненастная погода даже Каштанке была не по нраву – и потому, сделав быстренько свои дела, она стала глядеть на меня умоляющим взглядом и также умоляюще скулить: «Пойдём домой – ведь холод собачий!». Мы пошли домой. Когда я отперла дверь – то поняла, что Маша встала и, вероятно, собирается в душ, так как свет в ванной горел.
– Маш, ты ещё не разделась? – спросила я, постучав в дверь.
– Секунду, тёть Тань! – послышалось оттуда. Дверь открылась – и возникла Маша, завёрнутая в полотенце.
– Извини, Машуля, что побеспокоила. Можно, я Каштанке лапы вымою и кормить её поведу?
– Давай я тебе помогу! – предложила Маша. – Я подержу Каштанку, а ты помоешь её лапы.
– Давай! – согласилась я и вместе мы быстренько вымыли нашу любимицу, за что я Маше сказала спасибо. – Если я нам омлет пожарю – будешь?
– Буду! – сказала Маша.
– Ну и хорошо! – сказала я и переключилась на Каштанку: – Давай-давай, иди на кухню и смущай девушку! – Маша рассмеялась. Но собака пошла, куда велели. – Маш, твоё бельё на трубе висит, – сказала я, вновь обращаясь к Маше и покидая ванную.
– А я вижу, спасибо, тётя Таня! – сказала Маша и закрыла дверь.
Пройдя на кухню, я сперва положила собаке поесть, а потом взялась за наш с Машей завтрак. Знаете, для меня омлет – не просто взбитые яйца с молоком, зажаренные в сковороде. Я люблю, когда в этой штуке есть помидорчик, немножко колбаски, всякой разной зеленушки и уж потом всё это дело заливается омлетной массой и в самом финале посыпается тёртым сыром. Впрочем, есть вариант натереть сыр в омлетную заготовку и после всё вместе влить в сковороду, но мне это меньше нравится. Да и сыр – компонент не обязательный и можно обойтись без него.
– Маша, кушать! – крикнула я в сторону ванной, раскладывая по тарелкам уже готовый омлет.
– Сейчас, тёть Тань! – отозвалась Маша. Вскоре она вышла, одетая и с завёрнутой в полотенце головой. – М-м! Как у тебя вкусно пахнет. Слушай, а у тебя фен есть? А то я его в ванной не увидела.
– А я его у себя храню, – ответила я.
– Ладно, в другой раз найдёшь! – сказала Маша. – А сейчас давай завтракать!
– Хорошо! – сказала я. – Ты пить что будешь?
– Молочка стаканчик можно? – спросила Маша.
– Конечно! – сказала я и налила нам обеим молока. Почему-то и самой молока тоже захотелось. За завтраком повторилась почти та же история, что и накануне за ужином: Маша была хмурая и ела по началу вяловато, хотя и сказала мне, что всё очень вкусно. Только причиной была погода за окном и мысль, что ей придётся топать на работу по этой погоде.
– Моя любимая! – воскликнула я. – Да я тебя отвезу! Только умоюсь, нарисую себе лицо и переоденусь. Дел на пять минут.
– А я помою посуду, – сказала, оживившись, Маша. Я согласилась. Ну надо же человеку дать хоть чем-то мне помочь!
Позавтракав, мы занялись каждая своим делом. Покончив с посудой, Маша забежала в ванную, сняла с головы полотенце, причесалась и мы поехали. Помню, дорогой я аккуратно её спросила – не забыла ли она наш разговор о их примирении с Ромой?
– Нет, тётя Таня, я не забыла. Я постараюсь попросить прощение у Ромы и простить его.
Подъехав к библиотеке, мы поцеловались на прощание, Маша обещала мне позвонить и вышла из машины. Мы помахали другу руками и я уехала на работу.
***
Вечером, когда я собиралась домой, на мой мобильный поступил звонок.
– Алло! – сказала я, взяв трубку.
– Привет, тётя Таня! – послышался в трубке голос Маши. – Как ты?
– Да я в норме, домой собираюсь, – отвечаю я. – А ты как?
– Я тоже в норме и тоже скоро пойду домой, – ответила Маша. – Только до магазина пройдусь – поесть куплю. Так что ты меня к себе не жди вечером, если что.
– Ну, хорошо, – спокойно сказала я. – Будь, как будет! Хотя ты знаешь, хорошая моя, что я тебе всегда рада. Как у вас с Ромой дела? – вероятно, мой вопрос покажется кому-то бестактным, но я задала его не с целью вторгнуться в чужую жизнь, а потому, что мне не плевать на судьбу близкого мне человека.
– Да, слава богу, помирились! – с улыбкой в голосе ответила Маша.
– Ну, слава богу! – согласилась я и мы простились.
Простившись с девочками, я уехала. Вера хотела немного погулять после работы, а Зина жила на другом конце города, плюс она сама за рулём. Слова Маши про магазин навели меня на мысль, что мне тоже туда следует заехать. В магазине мне надо было молока, хлеба, немного сыру и пару пачек пельменей. Денег хватило впритык. Утешало в этом положении, что на горизонте маячила зарплата.
Едва я вошла в подъезд и поднялась на первый этаж – как мне тут же кто-то дал сзади по голове и будто отрубил там свет, отчего я тотчас же упала на пол. Очнулась я лишь тогда, когда меня растормошили Рита, соседка с квартиры напротив, и её муж Лёня.
– Таня, Таня, слышишь меня? – спросила Рита, хлопая меня по лицу.
– Кто здесь? – сказала я, приоткрыв глаза. – Ритка, ты, что ли?
– Я, Таня, я, – ответила Рита. – Как ты?
– Голова болит, – сказала я.
– Ясно, – сказала Рита. – Сколько пальцев я показываю?
– Три, – ответила я (их и было три!).
– Сотрясения нет – слава богу! – диагностировала Рита. – Встать сможешь?
– Попробую, – сказала я и начала тихонько собирать свои конечности. Лёня мне помог.
– Что случилось, Таня? – спросила Рита, когда я поднялась. Я в двух словах объяснила.
– Так, ну, крови на голове я не вижу, – заметила Рита, осматривая мне затылок, – но шишка, наверняка есть. Дома посмотрим подробно.
Тем временем к нам по лестнице сбежал Даня, сын Лёни и Риты, подросток 15-ти лет. Он был вызван отцом, чтобы забрать у него пакеты с покупками и отнести домой, пока родители будут тянуть меня и мои вещи до места.
– Дома что-то надо сделать для тёти Тани – там, диван приготовить? – спросил Даня.
– Нет, спасибо, мы её к ней домой отведём, – ответил отец и Даня исчез.
– Оба! – воскликнул Лёня, собирая мои вещи. – Похоже, Тань, тебя обворовали.
Мы вместе осмотрели сумку и всё, что валялось возле: кошелёк, документы на машину, ключи от машины и от квартиры, сберкарта были на месте; а мобильник пропал. Я стала осматривать и обшаривать себя: пропали мой нательный крестик, серебряное колечко и серёжки к ним, которые я купила Ане на 15-летие, а также бусы, сделанные и подаренные ей же её одноклассницей. Когда я не нашла всего этого – мне едва не стало плохо, так как это всё (кроме крестика!), что у меня осталось от дочери.
– Тихо-тихо, Танюша! – сказала Рита, услышав о пропаже и увидев, что я хочу зареветь. – Так, давай сейчас поднимаемся к тебе, приляжешь… – обратилась к мужу. – Лёнь, присмотришь за Таней – Чай сдаешь, милицию вызовешь… – снова обратилась ко мне. – А я у себя возьму аптечку и или таблетку от головной боли тебе дам, или укольчик поставлю.
Слова про укольчик были не случайны, ведь Рита работает медсестрой на «Скорой» – и уколы делает так виртуозно, что потом почти ничего не чувствуешь. Не удивляйтесь: просто иногда бывало так, что Ритина бригада иногда приезжала то ко мне, то к Ане, то к Маше, если было совсем плохо и приходилось звонить в неотложку. И потому, поднимаясь по лестнице, я выбрала укол, съехидничав, что через задницу головная боль быстрее проходит. Согласна, шутка неудачная, но никуда не деть того факта, что лекарства в уколах действуют эффективнее.
– Ну, слава богу, человек возвращается к жизни! – отозвалась Рита на мою шутку.
Открылась дверь – и Каштанка встретила нас радостным лаем. Однако мне с моей больной головой было не до неё – и потому каждое её «гав» было для меня, как дополнительный удар по мозгу, отчего я довольно грубо отогнала её от себя (за что потом извинилась!). Рита помогла мне раздеться и отвела меня на диван, после чего убежала за лекарствами; Лёня тоже скоренько разделся, снёс мой пакет на кухню и включил чайник, после чего, войдя ко мне вызвал милицию.
– Лёня, можно попросить тебя ещё Машке позвонить? – сказала я. – Ты только не говори, что на меня напали, а объясни, что мне маленько плохо.
– Хорошо, – поняв всё, сказал Лёня. – А номер какой?
Я по памяти продиктовала Машин номер. – Она меня тётей Таней зовёт, – прибавила я – и сосед кивнул.
–Алло! Маша? Здравствуйте! Я Леонид, сосед тёти Тани по этажу. Она просит вас приехать, потому что ей маленько плохо. Сейчас приедете? Хорошо, ждём.
В моей просьбе Лёне не говорить о нападении не было ни капли намерения солгать: просто, если сказать, как есть, то Машка примчится, думая, что меня тут на кусочки разделали; а так она меня увидит, хоть и больную слегка – но целую, и я ей всё спокойно объясню. Да, мы малость поплачем, но это будет именно спокойный плач, а не истерика.
–А вот и я! – объявила Рита, вернувшись. – Ну, как вы живы?
– Да оживаем потихоньку, – сказала я. – Вот только лежать больно из-за шишки.
– Ясно, – сказала Рита. – Сейчас я руки вымою и во всём разберёмся. А ты пока руку оголи для укола!
Я сделала то, что сказала Рита. Пока она мне ставила укол, Лёня наводил для меня чай и тут в дверь позвонили: это была милиция.
– Добрый вечер, мне нужна Татьяна Чайкина, – сказал приятный, низкий мужской голос. – Я следователь Орлов, Андрей Сергеевич.
– Живёт тут такая, – ответил Лёня. – Подождите чуть-чуть – жена ей укол делает. – Рита вышла и сказала, что мы закончили. – Проходите, пожалуйста! – сказал следователю Лёня. В гостиную вошёл довольно нестарый, где-то под сорок лет, мужчина. Вот его портрет: внешне он почему-то напоминает пингвина – полноватый, круглолицый, с прямым и заострённым носом, под которым виднелись аккуратные, чёрные усы, а на голове такая же чёрная чёлка, зачёсана налево. Едва он показался в дверях, как я тотчас поднялась на диване и уселась, заложив за спину подушку. Войдя и поздоровавшись, Орлов показал мне удостоверение, присел на поданный Лёней стул и начал задавать вопросы. Я рассказала о себе, где и кем работаю, а также всё, что смогла о происшествии.
– Скажите, потерпевшая, у вас есть враги? – спросил Орлов. Я удивилась.
– Какие враги? Я за всю жизнь мухи не обидела и ко всем относилась по-доброму.
– Всяко бывает! – сказал Орлов. – Быть может, скажем, ваша помощь кому-то не дала желаемых плодов – и он (я так думаю!) решил вас убить, а ваши вещи прибрал, чтобы инсценировать разбой. И только своевременное появление ваших соседей и оказание вам помощи спасло вас.
– Дикость какая-то! – ответила я, услышав всё это. – Знаете, за время моей практики у меня, слава богу, не было случая, чтобы клиенты имели на меня зуб. Напротив, всегда приходили и приходят с благодарностью.
– Это хорошо! – с улыбкой подметил Орлов.
– И потом, – продолжала я, – чтобы получить плоды, как вы выразились, необходимо полное взаимодействие психолога и его клиента. А если клиент не прислушивается к рекомендациям психолога– тогда, конечно, плодов не будет и обижаться следует лишь на себя! Скажите, разве будет толк от лечения, если больной не принимает лекарства, прописанные врачом?
– Согласен с вами полностью! – поддержал меня Орлов. – Толку не будет.
В коридоре щёлкнул замок двери. Лёня, войдя обратно с кружкой чая, сказал, что это Рита вывела собаку. Подав мне чай, Лёня ушёл в уголок, где уселся в кресло и мы со следователем продолжали наш разговор.
– Позвольте личный вопрос, – нерешительно начал Орлов, – а у вас есть поклонник?
Не знаю, почему, но я вдруг рассмеялась.
– Что такое? – с удивлением и усмешкой спросил следователь.
– Андрей Сергеевич, побойтесь бога! Мне полтинник скоро – какие мне поклонники? Тут в пору за ум взяться да с внуками водиться!
– А одно другому не помеха! – сказал Орлов. – Я бы охотно поухаживал за такой красивой женщиной, но я, увы, женат.
Последняя его фраза меня малость смутила: видно, за столько лет без мужика я и впрямь напрочь забыла, что за мной можно ухаживать. Надо менять положение!
– Нет, Андрей Сергеевич, слава богу, на моей совести нет ни безответной любви, ни разрушенных семей. Так что с этой стороны вряд ли что-то можно найти.
– А с соседями вы со всеми ладите? – спросил Орлов.
– Да в общем-то со всеми, – ответила я. – Правда, есть один молодой человек из 15-й квартиры, зовут Стасом, вот он один меня не жалует.
– За что? – спросил Орлов.
– Да было дело пару раз: один раз в начале весны. Я отдыхала вечером после работы, как вдруг наверху врубили на всю мощь музыку. Я потерпела, сколько могла, потом пошла попросить убавить звук. Высчитав, что музыка звучит из 15-й квартиры, я позвонила в неё. На моё удивление дверь сразу открылась и возник весьма нагловатый юнец. Я спокойно сказала ему мою просьбу – на что мне не без оскорбления было сказано: «Ты отдыхаешь – вот и дай нам, людям, отдохнуть!». На следующий вечер я пожаловалась его родителям. А второй раз был пару недель назад: я ему замечание сделала за то, что он на всю улицу матом орал и прочие непечатные слова выговаривал, так он меня на три буквы… Ну, я вновь поднялась к его родителям и всё рассказала. Кстати, я его с тех пор не видела.
– Ну, проверить не помешает! – сказал Орлов. – И последнее: кто к вам чаще всего приходит?
– Чаще всего ко мне приходят соседки да моя племяшка, Филиппова Мария, хорошая, добрая девочка, – сказала я.
– Филиппова, Мария… А отчество? – спросил Орлов.
– Она сирота, – сказала я. – Её мать умерла, а об отце я понятия не имею.
– Ясно, – сказал Орлов. – На сём мы пока закончим, только протокол подпишите, пожалуйста, «С моих слов показания записаны верно» и подпись.
Что я сделала.
– Да, – спохватился Орлов. – Телефон ваш можно попросить?
– Но только домашний, – сказала я и Орлов кивнул. – А вы ваш дайте, пожалуйста!
Мы обменялись номерами телефонов и Орлов ушёл – Лёня вышел его проводить. Не успел Орлов выйти – пришли Рита, Маша и Каштанка. Я вышла их встретить – Машка тут же обняла меня.
– Как ты, тётя Таня? – спросила она с тревогой.
– Да, слава богу, Машуль, всё потихоньку нормализуется! – ответила я.
– Ты зачем встала, балда осиновая?! – возмутилась Рита. – Тебе постельный режим нужен! – А в туалет мне ходить тоже в постельном режиме? – сострила я.
– Понятно, – сдавшись, ответила Рита. – Стоп! Таня, пойдём-ка назад – я тебе голову скоренько гляну.
– Ритка, имей совесть – меня сейчас прорвёт! – взмолилась я.
– Ладно, иди, горе луковое! – сказала, сжалившись, Рита и я мигом шмыгнула в туалет. Когда я пришла в гостиную, где собралась вся компания, то Рита тут же осмотрела мне голову.
– Шишка есть и хорошая, – сказала Рита. – Болит?
– Когда касаешься или когда я лежу, – сказала я.
– Ясно, – сказала Рита. – А сама голова болит?
– Маленько ещё побаливает, – сказала я.
– Ясно, – сказала Рита. – Давай, ложись отдыхай, а мы пойдём. И завтра побудь, пожалуйста, дома! Травма головы – это не шутка.
Я пообещала. Мы простились и Рита с Лёней ушли. Переодевшись в любимый халат, я всё же прошла на кухню, где маша разбирала продукты. Причём свои продукты!
– Маша, ты с ума сошла? – вскрикнула я, увидев это, отчего Маша резко обернулась.
– Тётя Таня, ты не пугай меня так! – сказала она с перепуганным лицом.
– Ты зачем столько всего притащила? – спросила я. – У меня что, есть нечего?
– Ну, зачем сразу так? – отозвалась Маша. – Просто вы мне позвонили в аккурат, когда я из магазина шла. Ну, я, как была с авоськой, так и приехала.
– Понятно, – сказала я. – А Рома, наверно, голодный дома?
– Нет, – отозвалась Маша. – Он сегодня у матери ночует – там с бабушкой стало плохо. Так что его покормят. Гречневую кашу и курицу приготовлю – будешь?
– С удовольствием! – сказала я.
– Ты иди ложись! – сказала Маша. – Проводить тебя?
– Нет, спасибо, – сказала я, но, уходя, попросила Машу: – Маш, ты разложи мои продукты по холодильнику, пожалуйста!
– Хорошо, тётя Таня! – ответила она.
Ужин был великолепный! И после него как-то не поворачивался язык говорить о неприятностях. Но я всё же решилась рассказать о случившимся. Как и следовало ожидать, первой реакцией был шок: она сидела передо мной, как изваянье, с ошалевшими глазами и раскрытым ртом. Потом, осознав услышанное, Маша спросила, почему тогда Леонид сообщил ей, что мне плохо? Я объяснила и это, за что даже попросила прощения у Маши. Она поняла всё, приласкала меня и ободрила словами, что будет хорошо! Да, разумеется, всё будет хорошо, но это будет далеко нескоро! И нападение на меня – это было лишь начало тех испытаний, которые предстояло пройти мне и Маше. И одному богу будет известно, как нам удастся в итоге рассориться, не озлобиться друг на друга, не расстаться врагами, а помириться и (не побоюсь этого слова!) любить друг друга ещё нежнее, чем прежде. Но, главное, вряд ли я могла подумать о том, что скажет мне Маша после всего этого.
5
Какие сны я видела ночью – уж и не вспомню; впечатление, что я тогда проспала в абсолютной пустоте. И лишь, наверно, под утро мне приснился невероятный сон: воскресный день, я иду из церкви после молитвы и увидела на паперти пожилую женщину, просящую подаяния. Она была зеркально на меня похожа: те же светло-серые глаза, светлые, тонкие брови, чуть крупноватый нос и средней толщены губы… Да и само лицо женщины, конечно, с учётом её лет и морщин, было вполне обычным, как и моё, ну и волосы её поседели, а мои были светлые. Увидев вот это моё отражение, я остолбенела и стала на него смотреть, будто не веря том, что вижу и думая, что я в бреду.
– Чего стоишь столбом? – резко спросила старуха. Это на меня подействовало, как холодная вода. – Не видала, как милостыню просят?
– Видала, – сдержано ответила я.
– Так подай и иди своей дорогой, нече тут зенки пялить! – сказала старуха.
– Простите, – также сдержано отвечаю я, подавая ей десятку. – Я просто приняла вас за свою маму.
– Какая я тебе мама?! – закричала старуха. – Совсем рехнулась? Иди отсюда!
Я ушла, горько плача и не понимая, что я седлала плохого этой женщине? К слову сказать, я и проснулась заплаканной. Горечь не покинула меня и наяву – и после этого сна мысли о маме не отпускали моего ума: я хотела найти её, если она жива – увидеть и попробовать поговорить… Конечно, если она меня захочет видеть. В детдоме мне как-то сказали, что моя мама просто потерялась и её не могут пока найти. Теперь я понимаю, как мамы «теряются», оставляя ребёнка в роддоме. Впрочем, если мама умерла при родах – так хоть могилку её найти и туда приходить. В любом случаи надо съездить в роддом! Вот только попаду я туда не скоро.
Вытерев глаза, я встала и пошла принять душ. В квартире было тихо, даже собака не лаяла. Правда, выйдя в коридор, я нашла в зеркале записку: «Тётя Таня, мы пошли гулять. Маша и Каштанка». Я, усмехаясь, подумала про Машу: «Ты бы ещё Каштанкину лапу приложила под её кличкой, как печать». Подняв себе настроение запиской Маши и своей шуткой над ней, я пошла в ванную. Наверно, минут через пять или семь защёлкал замок, а потом раздался лай – пришли мои гулёны. Маша постучалась ко мне.
– Входи, Машуль, не бойся! – крикнула я ей из-за шторы – и Маша открыла дверь.
– Прости, тётя Таня, – сказала Маша, толи войдя, толи вбежав. – Я только тряпочку какую-нибудь намочу, чтобы Каштанке лапы обтереть.
– Там, в шкафчике, где всё для стирки, на нижней полке лежит стопка таких тряпочек, – сказала я, – бери любую, а я потом постираю.
– Поняла, – резво ответила Маша.
Просто у меня было несколько старых полотенец, которые пришли в негодность, и я их изрезала на тряпки для собачьих лап. Обтерев лапы Каштанки, Маша вернулась в ванную, чтобы вымыть свои руки.
– Тёть Тань, – быстро проговорила она. – Ты будешь ещё раз гречневую кашу с курицей? Там ещё просто осталось.
– С удовольствием! – ответила я.
За завтраком мы с не меньшим аппетитом, чем вчера, уплетали кашу и курицу, которые мне почему-то показались ещё вкуснее. Помню, я тогда предложила Маше взять у меня две пачки пельменей, сыр, молоко… Словом то, что купила в замен её покупкам. Маша выставила на меня свои удивлённые глаза и сказала, по-моему, слегка обидевшись:
