Александр Владимирович Быков
Крыша
Маши в списках не было, но и на звонки ее комм не отвечал. Саня кинулся к Яне Романовне, узнать, что стало с бригадой "гномов", то есть с двадцать третей монтажной бригадой. Оказалось, бригада расформирована. Пятнадцать из двадцати трех работников сейчас в госпитале Второй башни. Двое погибли. А бригада потолочников в больнице почти поголовно. Всего же погибло от этой аварии восемь человек. Шестеро на месте. Еще двое умерли потом, в реанимации.
Птицын кинулся в госпиталь, надеясь встретить там знакомых, расспросить про Машу и вообще помочь ребятам хоть чем-то.
Маша сидела у посели Торина, перебинтованного, в гипсе, узнаваемого только из-за рыжей своей бороды. Держала в ладонях его руку, прижимая ее к груди и что-то ему говорила, говорила. Саня не слышал, что именно. Увидев Машу за прозрачной стеной госпитальной палаты, он замер и просто смотрел на ее лицо, слегка поцарапанное, но такое красивое, и на самый прекрасный в мире взгляд… устремленный на Торина. Взгляд влюбленной женщины. На него, на Саню, она так никогда не смотрела.
Отдав знакомым "гномам" из соседней палаты принесенные в пакете печенюшки, шоколадки и апельсины, Саня поплелся обратно в свой контейнерный домик, потерявший вдруг всякий смысл. Всякий смысл для него потеряла и работа, и само присутствие на этой грандиозной стройке. Он пытался себя превозмочь, отвлечься, но каждый день, каждый час возвращался к безжалостному факту: Маша любит другого. Возможно всегда любила, а Сане только морочила голову. А еще он постоянно думал о том, что из-за его ошибок и небрежности восемь человек погибли и больше тридцати серьезно покалечены. От Снейка, отделавшегося сотрясением мозга и ушибами, Саня узнал, что погиб добродушный верзила Гро. Снесенный снежной лавиной с платформы вниз, он сломал шею. А Леська, та самая, которую Маша ругала в день их первой встречи, уже третий день лежит в реанимации и не выходит из комы.
Все валилось из рук. Данила орал и ругался, но Санёк даже не понимал, что теперь им всем от него надо. На четвертые сутки после аварии он написал заявление об уходе и понес его шефу на подпись.
– Струсил? Бросить нас хочешь? – Святослав Игоревич устало посмотрел на Санька, положил его заявление на стол и откинулся на спинку стула.
– Я… Но ведь я же не справился. Мои роботы не успели крышу расчистить. Мой снегоуборщик нагреб там целую гору. Под ее тяжестью все и оборвалось.
– Если бы я считал, что ты не справляешься со своей работой, то уже давно нашел бы тебе замену, парень, – покачал головой шеф. – Если ты струсил, испугался трудностей и ответственности, то так и скажи. А если нет…
– Нет. Не испугался… Просто я не могу тут дальше работать, так, словно ничего и не происходило.
– Вот оно что! То есть ты этим своим увольнением хочешь себя наказать? Хочешь таким образом заставить замолчать свою совесть? – Святослав Игоревич горько усмехнулся. – Поверь моему опыту, совесть не заткнется. Теперь это с тобой навсегда. Если ты в чем-то считаешь себя виноватым, то переубеждать бесполезно. Я и не буду. Вот только наша служба безопасности провела подробное расследование. Я с ним внимательно ознакомился, и вижу, что ты все делал правильно. Законов и инструкций ты не нарушил. Твои недочеты, если они и были, не могли сами по себе послужить причиной аварии. Даже чисто по совести, лично тебя я в этой ситуации ни в чем винить не могу.
– А я могу. – Санёк упрямо сжал губы.
– Что ж, это твое личное дело. Если ты в чем-то видишь свою вину, то искупи ее. Исправляй, что в силах исправить. Сделай так, чтобы подобные аварии больше не повторялись. Помоги, как умеешь, тем, кто пострадал. Но главное, – шеф привстал, уперев кулаки в столешницу и грозно нахмурился, – не смей усугублять свою вину! Ты сейчас собрался нас бросить. Бросить три тысячи человек, которые именно в этот момент очень нуждаются в твоей помощи. Ты понимаешь, что кроме тебя здесь некому разбираться со снегоуборщиками и с этим твоим… который под куполом на канатах ездит? Запомни, парень. Если сейчас сбежишь с поля боя, то я тебе этого не прощу. – Он снова сел и продолжил уже с какой-то грустью в голосе: – А гораздо хуже, что ты и сам себе этого никогда не простишь. – Подобрав заявление об уходе, шеф аккуратно разорвал его и кинул в мусорную корзину. – Иди работай. Это твой проект. Твоя крыша. Так доведи ее до ума. Раз впрягся, то тяни свою лямку. Крыша должна выдержать хотя бы эту зиму. Дальше все будет уже не так критично, и я смогу тебя отпустить, если ты, конечно, к тому времени не передумаешь.
***
Домой Санёк вернулся в растрепанных чувствах и встретил там Данилу. Бледного, злого и даже, кажется, немного похудевшего. Коллега набросился на Санька с места в карьер:
– Твой канатный уродец, оказывается, может подкручивать талрепы. Танюха вполне с этой задачей справляется, но, ты понимаешь, что нам нужно ослаблять талрепы с обеих сторон каната, чтобы его потом перецепить на соседнее, не треснувшее крепежное кольцо? С двух сторон, понимаешь? То есть с одной стороны будет Таня роботом орудовать, а с другой на верхотуру полезет живой человек. Монтажник. Там в среднем тринадцать этажей пропасть под ним. И уступ всего в сорок сантиметров, и сверху, заметь, в метре над ним надувная крыша и этот чертов трос. И сквозняк изо всех щелей, от которого пальцы леденеют, даже в перчатках. А монтажник будет согнутый в три погибели на таком вот уступчике корячится! И как его туда доставлять? А если он упадет и убьется? Мне, чтобы расцепить на разные крепежные кольца все те тросы, которые эти рукожлопы по два на кольцо нацепляли, надо перехреначить почти шестьдесят тросов! Сколько я с этим провожусь? А снег в любой момент опять начнет сыпать. Риск повторной аварии огромен. Ты понимаешь, что мне как воздух нужен второй такой же канатный…
– А из чего я его сделаю? Там же все было из ржавого хлама…
– Делай из чего угодно. Только делай. Прямо сейчас. Такого не хочешь, делай другого уродца. Только чтобы он мог двигаться снизу по канатам, чтобы мог талрепы крутить и отцеплять-прицеплять. И хватит делать вид, что эта авария тебя раздавила и ты ничего теперь не можешь. Я от тебя не отстану. Соберись и работай.
– Ладно, Данил, хватит уже нудеть. Тащи лучше манипуляторы, какие найдешь и канатные ролики на электротяге. Еще нужны хотя бы четыре подвижных видеокамеры, аккумулятор… Щас я тебе полный список нужного набросаю, с желаемыми параметрами… И вот еще что. Пластиковые гусеницы – это фуфло. Геркулесы из-за них на мокрой ткани проскальзывают и тяжелый сугроб толком сдвинуть не могут. Надо придумать, как нацепить на гусеницы какую-нибудь резину, лучше шипованную… Ну это я сам, чуть позже займусь.
***
Вечером, когда Санёк вытянувшись и закрыв от усталости глаза лежал на кровати, пришла Маша. Тихонько постучалась, приоткрыла дверь.
– Можно?
– Заходи, солнышко. – Он вскочил. – Я всегда тебе рад. Очень сердишься на меня?
– Я на тебя? За что?
– За крышу. На звонки не отвечала… Ты садись.
– Да у меня комм пропал в этой лавине. – Она осторожно присела на стул.
– Понятно. А сама ты как себя чувствуешь? – Санёк сел рядом, внимательно ее разглядывая.
– Кости целы. – Маша чуть поморщилась. На пальцах и на щеках следы обморожения. – Врач говорит, ерунда, мол, ушибы и вот это все… Повезло, говорит, тебе. Заживет и шрамов не останется.
– Ты прости, что я не уберег тебя… вас всех.
– Ты-то при чем? Ты же роботов делаешь. А там крепежи полопались… Это ты прости меня, Сань.
– За что?
– Ну, за Торина, – она вздохнула. – Мне ребята потом сказали, что ты видел…
– Видел. И что?
– Да, понял, наверное, что я люблю его. Расстроился.
– Расстроился, конечно… Ты ведь ему совсем не нужна. Он даже…
– Понимаешь, – она взяла его за руку, – я, наверное, всегда Сережу любила. Просто сама до конца этого не понимала. Он за мной почти не ухаживал. Вокруг него всегда из девчонок был хоровод. Вся бригада за ним была, как за каменной стеной. А я так, надежный друг, поболтать иногда о том, о сем, помочь, поддержать, когда срочно надо… А ты вот стал за мной ухаживать. Да и вообще весь такой классный, умный, престижный… Пушкин, ты даже не представляешь, насколько ты крутой. Если бы я Торина не любила, я бы обязательно в тебя влюбилась. Ты прости меня, дуру. Тебе одни мучения из-за меня, да?
– Говорят, он весь переломан.
– Обе ноги, ребра, рука, ключица.
– А вдруг он никогда больше не будет ходить?
– А вдруг будет? Врачи говорят, молодой, со временем все срастется. А сейчас оказалось вдруг, что кроме меня рядом с ним никого почти нет. Да я… Он ведь тоже меня любит. Санечка, миленький, прости меня. Я никак не могу сейчас его бросить.
– Боишься, что кто-то тебя осудит?
– Да при чем тут?.. У нас с ним не было ничего такого… в смысле секса или обещаний. Просто дружба была. А теперь вот так… Ладно. Побегу я, да? Ты прости меня, если сможешь… Всё, пока! – она вскочила и выбежала прочь.
***
Дни шли, тянулись в тягомотной суете, в мелких делах и сиюминутных удовольствиях, чтобы только отвлечься. Мороз снаружи опять сменился оттепелью, словно погода извинялась за зиму, накатившую раньше срока. Впрочем, выходить наружу не хотелось. Санёк слетал однажды посмотреть на лежбище моржей и на птичий базар на побережье, но не особо впечатлился местной природой. Самое интересное происходило здесь, внутри башни.
Он доделал заказанного Данилой робота. Оказалось, что два канатных уродца справляются с задачей перецепления канатов в разы быстрее, чем люди, так что, перецепив каждый канат крыши на отдельное крепежное кольцо, Степан Иванович и Данила на этом не остановились.
– Раз мы лоханулись при закупке этой арматуры, то обратно отыграть уже не получится. Святослав Игоревич, конечно, взгрел Жоха, который поставил нам это дерьмо. И в суд на производителей арматуры подал, так что, вполне возможно отсудит у них крупную сумму и даже возместит расходы на компенсации пострадавшим… Не, ну правда, для всех элементов крепежа при заказе продукции были заложены четкие требования, в том числе и запас прочности втрое превышающий все расчетные нагрузки… А теперь оказалось, что эти кольца даже при пятидесятипроцентном превышении расчетной нагрузки рвутся. В результате у нас весь периметр башни утыкан хреновым, но намертво вмурованным в бетон крепежом. Впрочем, мы с Иванычем, кажется, придумали, как с этим бороться.
– И как?
– Надо боле равномерно распределить нагрузку на уже имеющиеся крепежные элементы.
– Один трос, одно кольцо – как ты еще-то распределишь?
– Элементарно, Ватсон! Распределим нагрузку каждого троса между двумя расположенными поблизости кольцами! Если талреп прикрепить сбоку на хорошо натянутый фуллереновый трос, то трос спокойно выдержит эту нагрузку. Так что нам надо всего-то натянуть такой фуллереновый тросик между соседними кольцами крепежа. Намертво закрепить на соседних кольцах, и потом цеплять талреп сбоку на такой вот натянутый между колечками трос. Дело не быстрое, но за пару месяцев мы точно управимся, и уж потом сможем спать спокойно при любом снегопаде.
Санёк, слушая эти рассуждения, только кивал. Сам он уже работал над усовершенствованием алгоритма поведения Геркулесов. Рухнувший с крыши Геркулес был к тому моменту приведен Михой в работоспособное состояние и снова отправлен в бой. Выбранные и оплаченные резиновые насадки на гусеницы всех четырех Геркулесов уже плыли в Светлогорск.
Строители закончили, наконец, второе кольцо, и теперь в башне появились первые собственные помещения – огромные залы шириной около двадцати метров, с двумя рядами опорных колонн по центру.
Был запущен внутренний лифт, по которому теперь можно было легко попасть на бетонную крышу. Да, эта крыша была пока шириной всего двадцать метров, но следующее кольцо должно сделать ее шире, потом еще шире. Жизнь постепенно налаживалась. Даже смотреть, как Маша помогает Сереге Проторину садиться на больничной кровати, Саня уже мог без прежней горечи и сердечной боли.
***
Беда, как обычно, пришла, откуда не ждали. Геркулесы, работавшие по новой схеме, ссыпали теперь снег вниз в строго определенных местах. Его нельзя было сыпать на крышу крытой галереи, на въезд для грузовиков, на пешеходный вход в башню со стороны аэродрома. Нельзя было ссыпать снег и вблизи от внешнего грузового лифта. С учетом всего этого Саня нарисовал схему сброса снега и запрограммировал Геркулесов. Вот только череда снегопадов и оттепелей привела к тому, что в местах постоянного сброса на стенах наросли немалых размеров сосульки. Даже, скорее, огромные сосулищи.
Эстетически, при взгляде снаружи, это делало бочку Пятой башни даже нарядной. Со временем, особенно в оттепель, сосулищи, конечно, обрушивались вниз. Но ничего важного под ними не было. Никаких проблем не возникало, пока мегасоулька с юго-восточного склона не рухнула вниз вместе с куском стены. Конечно, упала не вся монолитная внешняя стена башни, а только одна стеновая сендвич-панель с утеплителем, видимо, плохо закрепленная. При этом она оторвала еще и кусок находившегося под ней бетонного парапета. Теперь в этом месте парапет оказался без утепления, и, что гораздо опаснее, со сквозной дырой где-то в пол квадратного метра.
Ветер стал задувать в эту дыру, подвывая, как Соловей разбойник в свистящий зуб. Это раздражало. Кроме того, в дыру уходило немало тепла. Но самое скверное было в том, что ветер не утихал. Он стал усиливаться, задувать, дергая все сильнее. Крыша словно надулась изнутри, как парус во время шторма. По ней побежали опасные волны дрожи.
Вагончик Санька к тому времени превратился в своего рода "пульт управления крышей", так что именно там собрались Семен Иванович, Данила и прибежавшая к ним срочно Яна Романовна. Глядя на происходящее безобразие через камеры коптеров и роботов, они совещались, что предпринять и в какой последовательности. И тут ветер рванул с такой силой, словно некий злой бог вставил в дырку палец и дернул, чтобы вскрыть их башню, как банку с пивом. Громкий щелчок – это лопнуло ближайшее к дырке кольцо, державшее трос.
– Я же говорил! – взвыл Данила. – Надо срочно распределять нагрузку с каждого троса не на одно, а на два соседних кольца!
– Так… Прямо сейчас это вряд ли возможно, – сказала Яна Романовна. – Что мы реально можем сделать? Если послать туда рабочих, их просто сдует. Хватит с нас человеческих жертв, слышите? Думаем головой!
Ветер, рванув, задрал не прикрепленный к парапету кусок надувного мата, словно спеша поскорей оборвать и соседние канаты. Еще одно крепление лопнуло, и на ветру затрепыхался уже пролет шириной метра четыре.
– Надо просто придавить это место Геркулесами! – сообразил Санёк, и кинулся к пульту. – Скорей, садитесь сюда и сюда. Давайте все вместе! Если один Геркулес заедет, его может ветром выбросить, как игрушку! Надо сразу все четыре. Ну, Степан Иваныч! Вот так. Вот! Вперед. Смелее! Перевернуть Геркулеса невозможно. Он очень устойчив. Вот они все на общей панораме. Гоните их в эту точку… Не спешите. Я сейчас своего с северного края приведу, и тогда мы вместе… Только бы успеть, пока еще больше тросов не сорвало.