Александр Марков
Европейская классическая философия
Разные страны – разные университетские и философские традиции
Были университеты, открытые для распространения томизма – системы Фомы Аквинского. Труды Фомы Аквинского, такие как «Сумма богословия», были революцией в способе изложения материала: раньше «суммами» назывались конспекты, а теперь это было развернутое сочинение с аргументами и инструментами на все случаи жизни. Так был создан, например, по представлению Жана IV Брабанта, герцога Бургундского, университет в Лувене (нынешний бельгийский Лёвен) в 1425 г., просуществовавший без перерыва до Великой французской революции. Профессором медицины в Лувенском университете был Фризиус (1508–1555), создатель точных глобусов и астрономических инструментов, учитель знаменитого английского мага и алхимика Джона Ди. Этот университет был центром янсенизма, аскетического движения, к которому принадлежал философ Блез Паскаль (1623–1662).
Некоторые университеты были основаны прямо в революционной буре, как, скажем, Лейденский университет, созданный в 1575 году Вильгельмом Оранским, предводителем Нидерландской буржуазной революции. Лейденский университет стал в XVII веке центром реформаторского богословия, и так как это богословие надо было отстаивать, то был налажен выпуск защищаемых в университете диссертаций – так появилась издательская фирма Эльзевиров. Эльзевиры потом перебрались в Амстердам, отчасти из-за того, что оттуда легче было переправлять в католическую Европу запрещенные папской цензурой книги, от протестантских трактатов до комедий. Те из этих книг, которые нужно было доставить во Францию, публиковались с ложным указанием «Кёльн. Издатель Пьер Марто», как будто они изданы в католическом мире.
В странах Европы, где не сложилось системы университетских корпораций, имеющих поддержку городских коммун, монашеских орденов и всей церковной системы в рамках действующего канонического права, а не личных начинаний отдельных епископов, высшее образование складывалось иначе. Православный мир, от Валахии до Московии и от литовско-белорусских земель до греческих общин передней Азии и Грузии, равно как Армения, Эфиопия и другие страны восточной христианской традиции, создали альтернативу университетам. Для учебных заведений этого мира было важно, не в каком правовом поле они существуют, но каким риторическим способом они себя позиционируют, отстаивая и тем самым право на существование. Ритуалы сравнения себя с учебными заведениями древности и других стран, снискание благоволения государя и города заменяли им правовые основания независимости.
В греческом мире под турецким игом было два способа создать университет: скопировать итальянскую модель, например Падуанского университета, где училось множество греков, или создать свой вариант академии как места, где осваивают самые сложные курсы философии и богословия. Второй вариант преобладал в славянских землях, так как позволял лучше контролировать эти заведения и превращать их в экспертно- административную службу при государственном или церковном аппарате. Тогда как греки могли еще равняться на школу великой церкви в Константинополе, задачи которой были растворены в задачах церковного управления: учиться в этой школе означало учиться быть чиновником или церковным ритором, а не приобретать знания, которые потом можно применять в разных местах.
В 1622 году в Риме была создана Конгрегация пропаганды веры, одной из целей которой стало печатание догматических книг на всех языках, включая восточные, а равно как и создание униатских церквей со своими учебными заведениями. В греческом мире этому проекту Рима противостояли с большим трудом: ведь нужно было и создавать не менее привлекательную интеллектуальную программу, и доказывать непрерывность греческой философии и богословия от Платона. Вся тяжесть создания новых учебных планов легла на плечи одного человека: Феофила Коридаллевса (1574?—1646), который реформировал патриаршью школу, а впоследствии создал академию в Бухаресте для детей греческой диаспоры, и потому даже иногда считается «отцом румынской философии».
Феофил Коридаллевс, издатель и интерпретатор Аристотеля, понял главный недостаток образовательной программы Контрреформации: она допускает самостоятельное или под руководством одного преподавателя изучение множества дисциплин, от оснований наук до вершин философии. Контрреформация настаивала на существовании некоего метода, с помощью которого легко можно проходить курс обучения. Греки строго различали «энциклопедию» как систему среднего образования и «философию» и «богословие» как искусство спорить, делать собственные выводы и обосновывать сложные положения, которые не вполне понятны людям с только лишь средним образованием. Следовательно, целью Коридаллевса стало реформирование высшего образования так, чтобы оно меньше всего было похоже на среднее. Для этого надлежало комментировать Аристотеля так, чтобы это было не просто разрешением недоумений, а поводом к дальнейшим систематическим обсуждениям и уточнением уже современных словоупотреблений. На место методического усвоения мудрости было поставлено изобретение высокого стиля философской речи.
Коридаллевс бранил иезуитов, дающих знания отдельными порциями, и призывал учеников «подняться на вершины созерцаний». Тогда они смогут научиться не только строго и последовательно рассуждать, но и ясно мыслить и ярко запоминать прочитанное, и главное, смогут переспорить католиков, показав всю парадоксальную остроту православных догматов.
Еще радикальнее вел себя Георгий Корессий (ок. 1570–1660) с острова Хиос, который хотя и не смог до конца реализовать свою программу, он сделал немало для развития знания в оккупированной Греции. Он считал, что «энциклопедия» вполне может включать в себя все философские знания, включая самые возвышенные, тогда как высшее образование должно быть богословским, систематизируя эти знания исходя из того, что только богословские доказательства работают и в области небесной, и области земной. Программа Коридаллевса была реализована полутора веками позже, когда афонские монахи во главе с Никодимом Святогорцем (1749–1809) создадут на Афоне центр образования. При жизни на Коридаллевса нападали за чрезмерный интеллектуализм в богословии, видя в нем протестанта, для которого нет мистической реальности, а есть только формулировки и символы.
Действительно, многие ученики Коридаллевса, такие как Иоанн Кариофиллис, применяя метод изучения «энтелехий», завершенных существований, к решению канонических казусов (таких, как действительность таинств, совершенных священником-самозванцем), попадали впросак. Но его реформа оказалась успешной в Венеции, где при греческой церкви Святого Георгия действовала грамматическая школа, признанная местными властями. Ученик Коридаллевса Герасим Влахос (1607–1685) преобразовал эту школу, усилив преподавание риторики, чтобы ее выпускники чувствовали себя так же смело, как выпускники любого университета.
Герасим Влахос решил, что власти Венеции подружатся с греками и не будут их обращать в католичество, если греки научатся хвалить не только благоразумие их действий, но и внешние достижения венецианского государства. Своих учеников он учил хвалить Венецию, все ее окрестности и владения, и произносить такие речи перед собранием всей греческой общины с участием представителей венецианского сената. Только после такой речи можно было получить священный сан и разрешение на проповедь, что делало греческое духовенство в глазах венецианцев очень лояльным.
Грамматические школы на греческих островах, подвергнутых сильному итальянскому влиянию, стремились не отставать и тоже учили не только риторике, но и поэтике. Умение сочинять школьные драмы, стихотворные панегирики и другие произведения во славу торжественных событий, таких как юбилей архиерея, вообще отличали восточнохристианское образование. Представления могли привлечь меценатов, которым следовало уделять внимание не только итальянской культуре, но и достижениям собственной молодежи.
Как и западная Контрреформация, в лице, например, Суареса, так и восточнохристианская образованность XVII века уделяла особое внимание этическим и политическим трудам Аристотеля, толкуя и перерабатывая их применительно к современной политической ситуации, одновременно обучая студентов работать с оригинальными источниками. В начале XVIII века ситуация в греческом мире переломилась: вдохновляемые успехами Петра I, и рассчитывая, что они войдут в состав православной державы, греки во главе с афинским епископом Мелетием (1661–1714) решили, что актуальны будут география и астрономия – ведь появилась сильная морская держава. Мелетий требовал от учеников совершать паломничество в Иерусалим, не забывая составлять карты, считая, что это поможет сделать будущую империю средоточием хорошо изученных святынь. Соответственно школьные стихи и пьесы стали посвящаться славным людям прошлого, жившим в этих городах, например Дионисию Ареопагиту, как происходившему из Афин.
Только во второй половине XVIII века появились университеты нового, неполитического типа, которые должны были готовить прежде всего просвещенных учителей: Афонская академия (Афониада) и Ионическая академия. На Афоне от учащихся требовали сочинять собственные трактаты, а на Ионических островах – собственные учебники и учебные пособия.
В славянских землях первые учебные заведения, в Остроге, Перемышле, Замостье, Львове, Киеве создавались местными воеводами, с одной стороны, для защиты православия от унии с католичеством, а с другой стороны, для борьбы с протестантизмом и арианством (радикальными сектами, отрицавшими божество Иисуса). Но главное, что воеводы считали нужным укрепить города как центры юридически обоснованного принятия решений. Они советовались с образованными людьми, что позволяло бы сохранять структуры управления даже при военном поражении. Отчасти здесь копировался опыт польских католических университетов, получавших право на сбор средств и приобретение зданий по королевской привилегии. Иначе говоря, польские короли мыслили себя как основные заказчики образования, стремясь к укреплению своего влияния на международной арене и поддержке со стороны ученых разных стран.
Но даже до Реформации в этой части Европы были академии. Так, гуманист Филипп Каллимах Буонакорсо (1437–1496), бежавший в Польшу после ссоры с римским папой, создал в доме местного архиепископа академию, где обсуждали Платона и современную науку. Польский сейм по требованию папы потребовал выдачи Филиппа, но архиепископ заявил, что его дом – часть храма, и поэтому все его жители неприкосновенны. В благодарность Филипп Каллимах написал житие своего покровителя. Во время Реформации Станислав Ориховский, один из друзей Лютера, живший в его доме, также получил покровительство католических епископов: переехав в Перемышль, он создал академию, целью которой было доказать право славян на собственное богослужение, а местным епископам было важно тоже знать о древности своих кафедр, и они помогали ему в этих занятиях. Учиться к нему шли аристократы, но также и просто энтузиасты знаний, создававшие потом начальные школы для бедных и общественные библиотеки. Верность католичеству этот лютеранин доказал своеобразно: он заявил, что Лютер на самом деле просто проверял в дискуссиях верность католического учения и никогда не ратовал против схоластики. Последнее было просто неправдой, августинец Лютер терпеть не мог Фому Аквинского, но если «схоластикой» называть любые процедуры аргументации и преподавания с опорой на источники, понять это слово очень широко, тогда да, и Лютер оказывается схоластом и католиком!
Развитие философского образования в славянском мире
Князь Константин Острожский создает в 1576 году академию (она же коллегия, она же гимназия, она же школа), из который выходили будущие епископы и гетманы. Ядром этой академии стали польские ученые из Краковского университета во главе с Яном Лятосом, которые были не согласны с календарной реформой папы Григория XIII (1582). Вопрос о календаре для них был вопросом об автономии восточной Европы: так как новый календарь не приняли протестанты, то православные боялись, что, если они примут папский календарь, их никто не будет отличать от католиков в конфессиональных спорах. Поэтому в Острожской академии было хорошим тоном взять что-то из трудов Лютера или Кальвина, чтобы выглядеть оригинально в сравнении с магистралью католического богословия, так действовал, скажем, профессор этой академии, ставший потом патриархом, Кирилл Лукарис (1572–1638), склонявшийся к кальвинизму. Другим греческим профессором академии стал Никифор Парасхесис Кантакузин (?—1607), потомок византийского императорского рода, преподававший риторику в то время, как ректор Даниил Смотрицкий преподавал философию. Главным в философии было усваивать современную систему понятий, чтобы потом издавать полемическую литературу. Введенная в этой академии трехэтапная схема обучения: грамматика – риторика – философия, потом воспроизводилась во всех учебных заведениях славяно-русского мира, включая московскую Славяно-греко-латинскую академию. Ведь все эти заведения мыслились как центры книгоиздания и даже духовной цензуры.
Но было и другое учебное заведение, которое мы бы сейчас назвали элитарным, это академия в Остроге, открытая в 1595 году. Ее основатель Ян Замойский (1542–1605) был одно время ректором Падуанского университета, затем секретарем короля Стефана Батория, великим коронным канцлером и гетманом. Первый ректор, Шимон Шимонович, был учеником великого нидерландского гуманиста Юста Липсия и консультантом патриарха Мелетия Пигаса, в частности он настоял на том, чтобы сохранить старый календарь Юлия Цезаря, и тем самым показать непосредственную связь восточнохристианского мира с древним Римом. В Остроге, как и во Львове, был целый квартал греков-торговцев, так что найти преподавателей греческого не составило труда. В этой академии главное внимание уделялось умению импровизировать, создавая похвальные слова святым: почитание святых защищало от обвинений в протестантизме, а проповеднические импровизации в духе Иоанна Златоуста – от обвинений в католичестве, так как здесь академия обращалась к патристике через голову схоластики, точно так же как гуманисты обращались к Платону через голову Аристотеля.
После заключения Брестской унии в 1596 году, требовавшей от всего духовенства Речи Посполитой подчинения Риму, патриарх Мелетий Пигас, занимавшийся в то время вопросами восточной Европы, выпустил указ, по которому православным священником может стать только человек с высшим образованием. Мелетий исходил из того, что князья станут защищать учебные заведения в своих городах, необходимые им и для репутации, и для влияния в Европе, и для консультаций, и поневоле защитят православие, перешедшее на полулегальное положение. Разумеется, многие местные князья в Речи Посполитой хотели досадить католикам, чтобы отстоять свою независимость от короля или сейма, но вопрос был в том, чтобы они становились православными, а не протестантами. Кроме того, требование диплома о высшем образовании отсекало от служения у алтаря как авантюристов, так и тайных католиков с западными дипломами.
Так как многие города Речи Посполитой следовали Магдебургскому праву, защищавшему автономию корпораций, то был придуман новый тип корпораций – братства, по уставу содержавшие церкви и монастыри в должном порядке и потому имевшие право отстранять от служения священников, которые не оправдали доверия, например распродали церковное имущество. Так как епископы, вступившие в унию с Римом, могли быть признаны расхитителями церковного имущества, то братство получало власть над епископами, а так как протестантизм требовал секуляризации (конфискации в пользу государства) монастырского имущество, братство противостояло протестантизму.
Львовское братство сразу создало свою школу, получив учредительный документ патриарха. Братское богословие имело свои особенности, например оно утверждало чуть ли не тождество греческого и славянского языков, что оказывается политическим приложением аристотелевского учения о единой сущности вещей, различающихся акциденциями (привходящими признаками). При этом латинский язык другой природы, потому что на нем обсуждаются другие богословские вопросы, и только «пресуществление» этого языка, перенос в него православной богословской проблематики, создаст языковое и политическое единство восточной Европы. Другая особенность львовской школы – создание катехизисов, массово распространяемых руководств по основам богословия, написанных в форме вопросов и ответов, как диалоги Платона, тогда как в средневековом христианстве катехизисами назывались проповеди, направленные на желающих обратиться в христианство и объясняющие христианское учение простыми словами.
Князь Константин Острожский купил для школы типографию и обратился к польскому королю с просьбой дать школе статус университета. Князь рассчитывал, что король, побаивавшийся монахов-иезуитов, главных проводников Контрреформации как слишком выполняющих волю Рима, решит для равновесия поддержать православных. Король долго колебался, но так окончательного решения и не принял. Далее львовская школа обратилась за поддержкой к Лжедмитрию во время его похода на Москву, но Лжедмитрий не имел с точки зрения польской короны полномочий действовать на польских землях. При этом все православные высшие учебные заведения Речи Посполитой поддерживали Лжедмитрия, равно как и всех, кто участвовал в походе на Москву, в том числе рассчитывая открыть новые университеты и на московских землях.
После поражения Лжедмитрия и нового подъема Москвы иезуиты взяли реванш и в 1624 году захватили Острожскую академию, преобразовав ее в свою коллегию. Напомню, что иезуитские коллегии стали образцом для нынешних средних школ как первое массовое, а не индивидуальное образование: иезуиты придумали классы, журналы, парты по двое, многочисленные промежуточные экзамены, шкалу оценок и письменные работы. Целью иезуитских школ было объединить учащихся в классы, чтобы управлять их воображением и тем самым создавать широко образованных людей, способных и решать нестандартные задачи, и объединяться вместе, имея опыт объединения в класс, для совместных действий в непривычной и незнакомой обстановке.
Острог пал, а Киев стал подниматься. В Киеве тоже возникло братство, поддерживаемое местными казачьими офицерами, и жена одного из казачьих генералов дала деньги на создание школы. Ректор был приглашен из Львова, чтобы программы обучения были на уровне. В 1620 году гетман Петр Сагайдачный получил от патриарха Феофана документ о ставропигии (прямом подчинении патриарху) киевской школы. Дело в том, что в Киеве служил присланный патриархом православный епископ, которого польская власть не признавала, и казаки решили, что, если все рукоположенные этим епископом священники будут иметь университетское образование, рано или поздно их церковь придется признать.
Киевская академия располагалась, как и некоторые ранние европейские университеты, сначала в монастыре. Первый ректор Киевской школы Исаия Копинский решил, в частности, скопировать для школы устав афонских монастырей, видя в нем несколько преимуществ: в нем предписывалось ежедневное чтение книг, были продуманные часы отдыха, использовались механические часы для расчета времени, наконец, соединялись частые общественные богослужения, а не только раз в неделю, с занятиями по самостоятельной подготовке. В это же время на афонский устав перешли Львовская академия и ряд монастырей этих земель благодаря епископу Луцкому Исаакию, в молодости жившему на Афоне. Чтобы было что читать, всем детям аристократов, принимавших монашество в Киево-Печерской лавре, было велено жертвовать имущество на закупку книг. Но в Киеве обозначилась одна проблема: в 1632 году сейм, наконец, признал православные братства юридическим лицом во всей Речи Посполитой, и православные епископы и сотрудники их аппарата испугались, что теперь настанет диктатура братств. Тогда в 1633 году сын валашского господаря Петр Могила добился от польского короля признания его митрополитом Киевским и стал действовать решительно, соединив киевскую братскую школу со своей частной латинской школой, копировавшей программы латинских коллегий, в единую академию. Петр Могила разогнал всех епископов, игуменов и профессоров и начал с нуля, снискав, в конце концов, уважение и Кракова, и казачьей верхушки. Особенностью созданной им академии были диспуты по богословским вопросам каждую субботу, в которых должны были участвовать все ученики, а также довольно долгий срок обучения, так как, например, нужно было отдельно изучать поэтику (правила стихосложения, дававшие общую литературную культуру и культуру воображения, как и в иезуитских школах), а отдельно – риторику. На высшей ступени изучалось богословие, причем здесь количество лет не регламентировалось, и в основном требовалась самостоятельная работа – можно сопоставить богословский класс с нашей аспирантурой. Также учащиеся помогали самому Петру Могиле составлять книги. Когда польский король потребовал от Петра Могилы закрыть школу, обвинив ее в протестантизме на основании того, что каждый студент по индивидуальной программе занимается богословием, Петр просто пренебрег этим приказом. В 1659 году, уже после смерти основателя, Академия получила по Гадячскому договору, впервые признавшему политическую субъектность Украины в составе Речи Посполитой, статус университета, причем с обязательством контролировать все прочие школы, чтобы среди профессоров и студентов не было протестантов и ариан (отрицателей Троицы, исходивших из представлений новой науки о начале как отправной точке вещей, на три не делящейся, – таким арианином в Англии был Исаак Ньютон, и в Польше их было довольно много).
Первым университетом в Москве следует считать школу Феодора Ртищева при Андреевском монастыре, открытую в 1649 году. Все профессора учебного заведения были выпускниками братских школ Речи Посполитой. В этой школе философию изучали, комментируя в классе труды Иоанна Дамаскина. Патриарх Никон перевел эту школу в Кремль и опирался на труд ее профессоров и выпускников, выпуская новые издания книг, но неудача его церковных реформ привела и к падению школы.
Потом в Москве создавались только частные школы, которые не могли считаться университетами, так как готовили выпускников только для какой-то одной отрасли. Например, одну из них, для подготовки дипломатов, создал в 1664 году Симеон Полоцкий, в 1667 году при одной из московских церквей открылась школа для будущих проповедников, а в 1679 году патриарх Иоаким основал типографскую школу, которую тоже можно считать отраслевой, ведь типография обладала монополией на выпуск книг в Московском государстве.
Единственная попытка создания университета вне Москвы в допетровское время – школа, созданная в Усолье, в Пермских землях. В эти земли, которыми правила династия Строгановых, иногда по личным обстоятельствам переезжали иконописцы из московских иконописных мастерских, так что неудивительно, что за ними потянулись и книжники. Эту школу открыл священник, привезший из Москвы библиотеку, в которой были книги Симеона Полоцкого и другие учебники, и такой университет начал работать на энтузиазме одного человека.
В конце концов, после множества дворцовых интриг, в Москве в 1682 году открылась Славяно-греко- латинская академия, с которой началась история университетов в нашей стране. Это учебное заведение готовило и типографских работников, и священников- проповедников, то есть как и положено университету – людей разных специальностей. Создатели академии, братья Иоанникий и Софроний Лихуды, ввели различение специальностей, просто дифференцировав такой предмет, как риторика. Единая наука была поделена на три специализации – божественная риторика, а именно церковная проповедь и составление богослужебных поэтико-музыкальных произведений, героическая риторика, политическое красноречие, помогающее добиться своих целей и избежать политических конфликтов, что нужно политику и дипломату, и человеческая риторика, ставящая целью убедительное решение прикладных вопросов, в том числе подготовки, издания и распространения книг.
Надо заметить, что эта программа вызвала гнев греческого патриарха Досифея, заявившего, что рано или поздно она приведет к тому, что светские политики, дипломаты и предприниматели возьмут контроль над церковью, ведь они все не хуже будут разбираться в богословских вопросах и победят количеством. Иначе говоря, то, что университет в Москве был практически ориентированным, прикладным, даже для грека, соотечественника Лихудов, казалось нарушением не только академических, но и церковных свобод. В 1701 году Петр I ввел подготовку медиков в программу академии, и с этого момента начинается уже большая история университетского образования в России нового времени.
