Александр Верт
От Каина

Глава 1. Ребенок из мусорного бака

− Дура, − фыркнул он кошке, когда та полоснула его по лицу, отпрыгнула, и грациозно зашагала по крышке мусорного бака. − Тебе со мной было бы теплее.

Пока он спал, переулок погрузился в ночь.

Спать в мусорных баках − дурная привычка.

Он аккуратно повернулся на спину, не боясь вымазать свою последнюю рубашку.

В животе вместо голодного урчания повисло ощущение грубой тупой боли. Сколько он не ел? Дней или недель? Он и сам не знал, потеряв ход времени.

«Ты можешь получить все, что захочешь», − всплывали в голове чужие слова.

− Захочешь…

Машинально прошептав это слово, он протянул руку к тонкой полоске неба между крышами домов, наблюдая, как из мрака плавно опускаются мелкие снежинки.

Ему нравилось ловить едва различимые мгновения реальности. Он наслаждался чувством замирания снежинок у кончиков пальцев, а после − восхищался порывом ветра, не позволившим небесной белизне коснуться руки.

Раскрытая кисть, протянутая к небу, резко сжалась в кулак. Проступили жилы и вены под бледной кожей. Он ударил в стенку бака и тут же выпрыгнул. Рубашка зацепилась за металлический выступ, порвалась, но он спокойно приземлился босыми ногами на заледеневший асфальт.

«Что ж, значит, она свое изжила», − подумал он, рубашкой вытер измазанные руки и швырнул ее в мусорный бак, под которым был его маленький клад.

Он извлек сверток из добротной черной ткани, развернул его и, достав старинные кожаные ботинки, шустро натянул их на ноги. Встряхнул сукно и накинул на плечи. Для мальчишки этот плащ был велик, но бережно подшитый край решал эту проблему.

Он вышел на ближайшую улицу и тут же застыл у зеркальной витрины, увидев свое отражение. Все тот же двенадцатилетний мальчик с мягкими чертами лица. Белые волосы едва касались мочки уха, а красные глаза зловеще блестели в темноте.

Он понятия не имел, как видят его другие. Что бы им ни мерещилось в ночи, это было иллюзией.

Он же видел реальность.

Это постоянство раздражало, но он лишь вздыхал, натягивал на голову капюшон и тихо уходил.

«Что же ты делаешь?» – спрашивал тот же голос в голове.

Ему хотелось ответить «Прости», но, зная, что мысль его будет услышана, сказал:

− Иди к черту!

Он любил ночной город: тишину, пустоту улиц и огни фонарей. В длинных дорогах со светом на обочине он видел много свободы. Однако, нынче неоновые огни все чаще жгли глаза пестрой бессмысленностью. Благо, эта улица была иной. Она выстилала его путь большими желтыми кругами, едва касающимися друг друга. Только светофоры кое-где добавляли красок.

Он думал о любимых кремовых пирожных, клубничном джеме и вкуснейшей корочке черного хлеба и нервно облизывал губы.

Денег у него не было. Он мог легко заработать или расплатиться иллюзией. Протянуть клочок бумаги или пустую ладонь, заставить поверить во что угодно, получить свое и мирно уйти. Мог жить по-королевски, только это скучно и вызывает изжогу.

«Лучше бы ты воровал деньги», – снова вмешался голос.

В ответ мальчишка улыбнулся.

Он просто хотел поесть и интуитивно искал место с приятным запахом. Нужная дверь нашлась очень быстро.

Все замки устроены одинаково, и он знает как.

Щелчок. Дверь открыта.

Он тихо зашел в кафе. Не беспокоясь о часах и приличиях, сварил себе кофе, взял вчерашнее пирожное с одинокой клубничкой и расположился за столиком у окна.

Сделал глоток, изучая руками изгиб горячей чашки, не спеша набрасываться на еду, словно его привел сюда не голод, а поиск места для размышлений.

Однако внезапно понял, что совсем скоро заряженное ружье будет смотреть ему в спину.

Это показалось ему забавным, даже романтичным – в веке технологий быть застреленным из старой охотничьей двустволки. Но человек не станет стрелять.

Где-то позади скрипнула половица.

− Спокойно, старик, − прошептал мальчишка. – Не нервничай, просто вызывай милицию-полицию, кто у вас вообще сейчас? Но пока они едут, посиди со мной, а я, пожалуй, допью кофе.

Хозяин лавки подошел ближе и застыл.

− Это ты. Это, правда, ты! – Воскликнул он, падая на колени.

Старые иссохшие руки вцеплялись в черное сукно.

− Это знамение Божье!

− Стоп. Стоп. Стоп! Старик, ты что-то явно путаешь.

− Нет, это был именно ты. Я никогда не забуду эти глаза!

Мальчишка снисходительно улыбнулся.

− Поверь мне, ты принимаешь меня за кого-то другого…

− Нет, я вижу твое истинное лицо!

Растерянный ребенок не смог ответить.

− Белые волосы и красные глаза, − продолжал старик, стоя на коленях. – Только нет той дерзкой улыбки, как тогда. Помнишь? Помнишь ли ты меня?

Мальчишка отрицательно покачал головой.

− Жировичи, 5 мая 1963 года! – воскликнул старик. – Ты сидел и… Погоди!

Он вскочил и помчался куда-то с проворностью молодого юнца, но в дверях обернулся.

− Только, прошу тебя, не исчезай. Ведь я всю жизнь тебя искал.

Оставшись один, мальчик попытался вспомнить этого человека, но тщетно.

Вернувшись, старик положил на стол пожелтевшую советскую тетрадь. «Oportet vivere»^[1] было написано на ее обложке, а черная птица сидела на заглавной букве. Один взгляд и она, расправив крылья, взлетела, чтобы исчезнуть.

− Я всю свою жизнь хотел понять, что именно видел той ночью и что значили твои слова, − прошептал старик.

Он боялся сесть, упирался дрожащими руками в стол и едва дышал, но продолжал шептать:

− Расскажи мне.

Посмотрев на старика, он заговорил, указывая на место напротив:

− Садись.

Ему нужно было немного подумать. Холодные руки скользнули по чашке. Бледные губы медленно коснулись стекла. Он сделал глоток.

− Отпираться смысла нет, как я понимаю? Я расскажу тебе все, ведь ты меня не выдашь. Спрашивай.

− Кто ты? − оживился старик и, наконец, сел за стол.

− Я? Хм… а кто же ты сам? – с насмешкой в голосе спросил мальчишка, манерно отломав кусочек пирожного маленькой ложечкой.

Наблюдая недоумение хозяина кафе, он неспешно попробовал свое лакомство, улыбнулся и, слизывая остатки крема, пояснил:

− Каждому по потребности, а не зная кто ты, я не смогу понять твою потребность. Кто ты, Иван?

Старик растерянно смотрел на мальчишку, с трудом сглатывая ком, внезапно подкативший к горлу.

− Хорошо, коль ты не знаешь, давай разберемся, − сказал ребенок. − Что я там тебе наговорил? Совсем не помню.

Старик вздрогнул и тут же осунулся, втянув шею.

− Не делай такое лицо. Я не должен это помнить, но, пожалуй, я тороплюсь, − сказал мальчишка, посмотрев в глаза Ивана.

Этот взгляд, словно удар, отбрасывал сознание назад. Две красных точки вместо глаз. Чувство падения в пропасть, от которого захватывает дух, и внезапно… другое место, другое время…

Глава 2. Невинный праведник

Иван − рослый, тихий мальчишка, держался чуть поодаль от других ребят. Он выбрал Бога в то время, когда остальные от него отрекались, решил поступать в Минскую семинарию^[2], и новость о возможном ее закрытии взволновала его до глубины души.

− Этого и следовало ожидать, − злорадствовал школьный учитель, считая религию заразой для народа.

Услышав такую новость, Иван нетерпеливо ждал окончания занятий, чтобы помчаться сквозь лес в поселок Жировичи и узнать, правдивы ли эти разговоры.

В заветном святом месте люди появлялись редко, а сегодня Иван сразу заметил ребенка, сидевшего на ступенях храма.

Странно было тут видеть мальчика, чуть младше его самого, помечающего что-то в тетради. Проходя мимо, Иван взглянул на ее страницы. Его поразили наброски удивительных мест, но Иван спешно отвел взгляд, не смея рассматривать рисунки.

Смущенно ускоряя шаг, он зашел в храм. Ему показалось, что мальчик обернулся и хотел что-то сказать, но Иван испугался перспективы беседовать с этим ребенком.

Он поспешил забыть о необычном мальчике, вернувшись к источнику своих тревог, разрешить которые мог только сам митрополит Антоний^[3]. Благо, этот тихий человек с мудрыми глазами всегда был рад его видеть. Даже если юноша заставал его врасплох.

− Неужели это правда? – без предисловий спросил Иван, подойдя к мужчине.

− Что правда, мальчик мой? – мягко взглянув на юношу, отвечал митрополит.

− Что семинарию закрывают!

Рука мужчины легла на голову подростка, мягкая улыбка исказила губы. И только затем митрополит тихо ответил:

– Нет, не закрывают, но свет ее почти угас.

– Свет? О чем вы?

Рука исчезла. Мужчина сделал несколько шагов, задумчиво пересек комнату, а после заговорил.

− Как ты думаешь, зачем мы нужны Богу, если он вездесущ?

− Чтобы помочь его увидеть, − сходу ответил Иван, который не раз думал об этом.

− Можно и так сказать…

− Так что тогда?..

− Нам некого учить, Вань, − прямо ответил мужчина.

− А я!? Как же я!?

− Ты еще мал, мальчик мой…

− Но…

У Вани не было аргументов. Он чувствовал, что это неправильно, но объяснить это никак не мог.

− Я понимаю твои чувства, но…

− Только не говорите, что на все воля Божья! – воскликнул юноша, не понимающий такого рода ответов.

− Зачем же? Дело совсем не в этом, − говорил мужчина. – Все развивается: и мир, и люди, и наша родина. Сегодня она не принимает нас, но после все изменится. Святое место, вроде этого, не останется без благословения. Да и ты ничего не теряешь. Это не единственная семинария, а значит – путь твой не утерян. Ты легко можешь выучиться в другом месте, а после вернуться сюда или, быть может, найти другое место своим знаниям.

Ваня вздохнул, пытаясь принять такого рода правду.

− Так что не стоит бояться. Бог – он везде один. Он все видит и не оставит тебя. Он никого не оставит…

«Никого», − повторил мысленно Иван и почему-то вспомнил мальчика там на лестнице. Вспомнил странный карандаш в его руках и рисунки, а его самого вспомнить не смог: ни одежды этого мальчишки, ни лица.

− Там, на лестнице, − начал было Ваня, но мужчина перебил его:

− Мальчик?

− Да…

− Он там уже давно. Зашел в храм, побродил немного и вышел, с тех пор сидит там.

− Он рисует что-то…

− Иностранное?

− Наверно. Непонятное оно. Ему наверно помощь нужна. На иностранца похож…

− По-русски он говорит отлично и хоть рисует места далекие, хорошо понимает смысл всего вокруг.

− Но ведь это ненормально!..

− Да, что-то есть необычное в нем, но пока он сидит тут, он в безопасности, что бы с ним ни приключилось.

Ваня вновь вздохнул, смутно понимая разумность всех этих слов.

− Тебе не о чем беспокоиться, − заключил мужчина. – Ни о судьбе своей, ни о судьбе этого мальчика. Если ему нужна помощь, он ее найдет, точно так же, как и ты найдешь в свое время, поэтому не стоит переживать.

− А что будет с вами, если учить будет некого?

− Скорее всего, я окажусь в другом месте, но это ничего не изменит.

Иван только кивнул, вдруг осознав всю силу простых слов о воле Бога.

Поблагодарив митрополита и попрощавшись с ним, он покинул святое место, тут же вспомнив о странном мальчике, поражаясь, как о нем можно было вообще забыть за пару мгновений до новой встречи. Но мальчик сидел все там же, в совершенно новой темно-синей форме. Мало у кого в Ванином классе была форма нового образца, у кого-то и вовсе не было формы, а лишь ее подобие, а у этого мальчика она была безупречна.

Это стало еще одним удивлением Ивана, однако внезапный голос заставил его вздрогнуть.

− Развели тут всяких попрошаек, − ворчала проходящая мимо женщина.

От этой гневной фразы Ваня тут же осмотрелся, но никто не просил милостыню у святых мест. Зато неизвестный спокойно отвернул полу пиджака и, быстро достав что-то из внутреннего кармана, метнул женщине. Золотая монета блеснула на ярком солнце, прежде чем женщина поймала ее.

− Ты знаешь, кому это можно продать и никогда больше не думать, как рассчитаться с долгами.

Женщина побелела от этих слов, руки ее задрожали, но она смотрела на беловолосого мальчишку глазами полными отчаянья.

− Иди уже, − отмахнулся от нее мальчишка в новой форме и через плечо посмотрел на Ивана. – А тебе чего?

− Ничего, − смущенно ответил мальчишка, с удивлением понимая, что на него смотрят ярко-красные глаза.

Незнакомец хмыкнул, стукнул по ступеньке рядом, приглашая присесть, и продолжил рисовать. Борясь со страхом, смущением и любопытством, Ваня все же сел рядом с мальчиком и стал украдкой поглядывать в тетрадь. На бумаге под действием странного предмета появлялись черные линии, а из линий собирались колонны, окна и врата, создавая очертания города.

− Это Рим, − спокойно сообщил мальчишка и взглянул на Ивана.

− Но ведь…

Однако бледный палец не дал ему заговорить, коротко коснувшись его губ.

− Хочешь быть счастливым, отделяй политику от искусства. Архитектура − это искусство, а строй страны – это политика.

Сказав это, он убрал палец и стал переворачивать страницы.

− Это Вена, а это Акрополь, а это пригород Нью-Йорка. Это, кстати, оттуда.

Он вложил в руку мальчишки свой волшебный пишущий предмет.

− Это шариковая ручка, одна из первых, скоро они и здесь появятся, ибо очень удобны.

Иван только смотрел на него с недоумением, боясь дышать.

− Спрашивай, − прошептал незнакомец.

− У тебя странные глаза, − выпалил в ответ Иван, не успев даже задуматься.

В ответ незнакомец рассмеялся.

− Почему они странные? – с улыбкой спрашивал он.

− Ну, я просто не видел никогда красных глаз.

Смех тут же стих, а два кровавых глаза с интересом уставились на него.

− Красные, говоришь…

− Да, и волосы белые. Разве такое бывает?

− Бывает, − пробормотал мальчишка. – Это называется альбинизм, нехватка пигмента, обычно довольно трудно переносится, но мне повезло, или, быть может, тебе повезло не бояться дьявола и видеть все как есть.

− Как есть?

− Мало кто способен без страха смотреть на реальность, не убегать от нее, не видеть в белых волосах выгоревших русых, а в красных глазах один алый отблеск от яркого солнца, да и черные плащи устраивают не всех.

В этот миг Иван содрогнулся. Голос и глаза так сильно заворожили, что ему на миг показалось, что он потерял самого себя, но стоило вздрогнуть и сознание снова стало ясным, а вот новой формы на незнакомце уже не было. Он сидел в черном плаще и просто улыбался.

− Ну вот, все же не такой уж ты и бесстрашный, но это ведь все равно тебе интересно.

Он протянул мальчишке тетрадь и поднял глаза к небу, прислушиваясь к шуму ветра.

А Иван невольно стал листать страницы и рассматривать неизвестные ему города. Страх быстро оставил его, сменившись теплым спокойствием.

− Красиво, − шептал он невольно. – Неужели ты видел все это?

− Конечно, видел, − отвечал неизвестный. – И ты сможешь увидеть в будущем, если конечно не запрешь себя в монастыре.

Иван закрыл тетрадь и выдохнул.

− Что плохого в служении Богу?

− Ничего, но к Богу надо еще дойти, а ты… зачем тебе семинария?

− У нас в семье…

− Ах да! Грехи предков и все такое… Правда в это веришь? Если твой пра-пра-пра-кто-то был сволочью и умер сволочью, то никто и ничего уже не изменит.

− Но мне нравится…

− Что? Читать молитвы и мечтать убежать от мира, которого не знаешь, к Богу, которого не нашел? Это и есть твой путь?

Он рассмеялся и пожал плечами.

− Впрочем, пожалуйста, это твое право, оставь себе эту тетрадь, чтобы хоть что-то увидеть и можешь смело отдать себя Богу, подчиняясь течению и не думая ни о чем.

− Ты… Как ты можешь сидеть на ступенях храма и говорить такое?

− Какое?

Незнакомец развел руками.

− Я говорю не о храме, не о вере, а только о тебе. В чем будет смысл твоего служения Богу?

− Ну…

Мальчишка даже не знал, что ответить. Зато незнакомец знал.

− Иди домой.

Сказав это, беловолосый рассмеялся, а Ваня чувствовал себя очень странно: взволнованно и виновато, но машинально встал, прижимая к груди тетрадь и ручку, а сделав шаг, вдруг обернулся.

− А ты?

− А у меня тут еще дела.

Ничего больше не спрашивая, Иван машинально направился домой, но дома не мог ни говорить, ни есть, ни найти себе покоя. Что-то внутри него дрожало, заставляя метаться из стороны в сторону, а когда уже начинало темнеть, он, никого не слушая, выскочил из дома и буквально побежал туда, где говорил с беловолосым. Он надеялся застать его там, и это желание ничуть не казалось ему странным. Напротив, он мчался, как потерявший что-то ценное, к месту где видел эту ценность в последний раз, с отчаянной надеждой поймать ее или хотя бы осознать, что ты пытался что-то изменить. Сам себя не понимая, он бежал туда, где была его обитель, в поисках того, кто внушал ему страх.

С холодом в сердце под ярким лунным светом он увидел того, кого искал. Черный силуэт все так же сидел на ступенях. Задыхаясь, Иван все же замер, оставаясь в темноте. Ему нужно было отдышаться, собраться с мыслями, подумать, но незнакомец встал и заговорил с темнотой ночи.

− Выходи!

Этот властный холодный голос, заставил Ивана перестать дышать. Он не мог понять, кому это говорилось, но чувствовал себя пойманным на месте преступления. Тьма же сгущалась и, казалось, танцевала на земле. Перекрестившись, юноша был готов молиться, но почему-то не помнил ни одного слова, совсем ни одного. У него остался один лишь страх, под властью которого он наблюдал, дрожа всем телом.

А тем временем перед незнакомцем появилось странное существо. Сложно было различить хоть что-то в его кривом, горбатом силуэте, скрытом под балахоном. Но даже скрюченное, явно искривленное создание возвышалось над мальчишкой. Однако беловолосый спокойно приблизился.

− Почему демон посмел явиться сюда? – спрашивал он властно.

Существо вздрагивало, содрогалось и опускалось все ниже, пока не пало на колени перед мальчишкой.

− Простите, − прохрипело существо, − но я должен был найти вас.

Резким жестом, мальчишка отбросил рукой полу плаща и стоящий перед ним с хрипом выдохнул и чуть выпрямился.

− Рассказывай.

− Господин послал меня найти вас.

− Господин?

В ответ на этот удивленный вопрос существо спешно поклонилось и буквально потянулось, чтобы целовать ноги мальчишке, но тот с презрительным фырканьем отступил.

− Ты же демон, прекрати вести себя, как животное.

Существо содрогнулось, чуть приподнялось, но не посмело говорить.

− Так кто тебя прислал?

− Падший.

− И что он приказал?

Существо не ответило.

− Говори как есть.

− Схватить вас и привести к нему.

Мальчишка хмыкнул.

− Ясно. Это все?

− Он убьет меня, если…

− Он не может убить тебя!

− Но он будет убивать людей, разве двух последних войн вам мало, чтобы понять это?

В тишине ночи послышался сверчок.

− Я понял, − проговорил беловолосый, немного подумав. – Иди и скажи ему, что я приду через пару часов.

− Правда?

− Да…

Сказав это, он резко бросил на демона плащ, а тот вспыхнул синим пламенем и исчез вместе с черным силуэтом. Остался лишь беловолосый мальчик в свободной белой рубашке, который, вздыхая, смотрел в сторону небольшого пруда.

Ваня продолжал наблюдать за ним, как завороженный. Ему казалось, что этот человек находится в иной реальности и, делая шаг за ним, он попадал именно в эту другую реальность. Он просто смотрел на это силуэт и не замечал, как изменяется картинка и как, шагая на водную гладь, незнакомец почему-то оказывается средь зеленой травы в саду из яблонь. Бледные руки касались коры. На бледных губах появлялась улыбка, а Иван все наблюдал, делая шаг, и вдруг рухнул в воду.

Мгновение отчаянья и он снова владеет своим телом.

Вынырнув, хватая воздух, Иван понимал, что нет здесь никакого сада и нет беловолосого мальчишки. Он потерял ту иную реальность…

Глава 3. Рождение греха

Увидев свою историю еще раз, старик не мог сказать ни слова. Она предстала перед ним иной, совсем непохожей на ту историю, что помнилась ему всю жизнь, а комментарии собеседника и вовсе выветрили многие наивные мысли. Ивану было страшно. Только сейчас он почувствовал, в какой опасности может находиться человек рядом с таким существом. Если сидящий перед ним так легко играл с памятью и сознанием, то на что он был способен, реши избавиться от смертного, знающего слишком много.

− Не бойся, − прошептал незнакомец. − Мне нет надобности избавляться от тебя.

Он сидел все там же. Сбросил капюшон и неспешно облизывал ложку, на которой еще виднелись остатки крема. От пирожного осталась одна лишь ягода клубники, одиноко лежавшая на тарелке.

Бледные губы исказила улыбка.

− Что ж, теперь я понимаю, − говорил мальчишка. − Мое мимолетное появление изменило твою жизнь, но, я признаюсь тебе честно, виной тому небрежность и только. Я был уверен, что страх в тебе возьмет верх, и ты забудешь ту ночь, исказишь ее и никогда не вспомнишь ни моего лица, ни слов. Вы, люди, боитесь таких, как я. И ты уже боишься, странно даже, что прежде ты не замечал этого страха. Почему тебе в голову не пришла мысль, что я убью тебя, когда твой поиск завершится?

− А разве смерть что-то значит? − сдавленным, внезапно охрипшим голосом отвечал старик.

− Значит, и очень многое. В конце концов, смерть – единственный способ жить вечно…

Он усмехнулся, отложил, наконец, ложку и сложил руки на столе, будто примерный школьник. От этого становилось еще страшнее.

− Итак! Долой лирику. Я хочу знать твой вопрос. Что ты хотел знать, когда найдешь меня?

− Кто ты?

Мальчик вздохнул устало, резко отпрянул от стола и, облокотившись на спинку стула, мгновенно принял небрежно-расслабленную позу.

− Жаль, что ты так и не понял свой вопрос, но, коль так, отвечу на тот, что есть. Кто я? Как ты верно понял сразу, я не человек. Но я хотел бы услышать, что ты сам думаешь на этот счет.

Иван молчал, не понимая, куда вдруг исчез его ужас, и не зная, как смотреть на того, кто сидит перед ним.

− Говори все, −спокойно просил мальчишка, − даже то, что думаешь сейчас…

− Но зачем? Ты ведь и так знаешь мои мысли.

− Я знаю, а ты − нет. Пока не озвучишь их, разговора у нас не выйдет.

− Ты так сказал, словно торопишься.

Голос старика дрогнул.

− Не тороплюсь, но утром нам непременно помешают, − совершенно спокойно говорил загадочный ребенок. − Так что хватит трусить – говори. Твоя мечта исполнилась: я здесь и готов отвечать на вопросы.

− Я боюсь тебя, − выпалил мужчина спешно.

− Меня или того, что я могу сказать?

От этих слов стало по-настоящему жутко.

− Расскажи мне все, что ты думаешь и думал тогда.

Иван выдохнул.

− Я подумал, что ты демон, но сразу же понял, что это нелепо. Демоны не подчиняют демонов и не отправляют их в ад.

Мальчишка весело усмехнулся, а мужчина продолжал:

− Тогда я подумал, что ты ангел.

Едва различимые светлые брови чуть приподнялись. Губы исказились иронией, но таинственный собеседник не стал перебивать.

− Но твои слова о бесстрашии перед дьяволом разрушили и это предположение. Я решил, что ты и есть Лукавый в обманчивой форме ребенка.

− Выходит, ты все эти годы искал дьявола?

Старик уловил насмешку, но почему-то не испугался ее, а, напротив, усмехнулся, понимая как это нелепо.

− Но я не Лукавый, − сообщил мальчишка. − Дьявол такой же Бог, как и тот, в кого ты веришь, а значит, он не пришел бы в этот мир, даже если бы вся мировая скука сочилась по его жилам. Я не Дьявол, не человек и не ангел. Мне нет определения, но, чтобы дать его, придется рассказать очень многое. Что ты знаешь о первом человеке?

− Адаме?

− О первом настоящем человеке, рожденном на земле.

− О Каине? − удивился старик.

− Да, о нем.

Но старику нечего было сказать. Проклятый богом человек никогда не был ему интересен.

− Писание называет его первым грешником, − сообщил мальчишка и впервые перестал улыбаться и заговорил серьезно. − Его имя означает − творец, а суть его в самом грехе, ибо именно он − тот самый запретный плод. Первым на земле родился грех, а вместе с ним душа и жизнь, и смерть. И если честно, он сам…

И тут он рассмеялся, заставляя завороженного человека вздрогнуть. Иван почти поверил этому серьезному тону, уносившему его куда-то далеко от этого времени, но тут же рухнул обратно, чувствуя, как леденеет нутро от жесткого взгляда.

− Когда люди лишились рая, они оказались в страшном мире.

Мальчишка коснулся тетради, и птица на листе вновь ожила. Она расправила крылья, вытянулась и вдруг оказалась странным существом. Таких Иван видел в альбоме у маленького внука. Тот всегда называл их «псеродашкелями» и радостно бегал по комнате, раскинув руки, словно крылья.

Собеседник усмехнулся одним уголком губ, будто что-то задумал. Это настораживало старика. Он сразу пожалел, что вспомнил дорогого ему малыша в беседе с кем-то дьявольски ужасным.

Мысли и подозрения человека были смехотворны, но развеивать их бессмертный ребенок не спешил. Страхи людей давно были не новы и не могли удивить его, потому он спокойно продолжил свой рассказ:

− Первым на земле оказался Адам. Не знаю, как это было, но посмею предположить, что он был в ужасе.

Тем временем картинка на листе жила своей жизнью. Там были созданы поля и горы, высокие папоротники и древние существа, блуждающие в этих красотах. Зато человек, одиноко стоявший средь всего это великолепия дикой природы, как маленькая букашка, спешил забиться в какой-нибудь угол.

− Адам мог бы и умереть от своего бездействия, но он знал, что скоро подле него будет Ева, потому отец человеческого рода начал действовать.

Человечек на рисунке засуетился, поспешил в горы, где не было страшных существ, но был лес и были плоды, годные для еды. Он строил хижину, а рассказчик молчал, внимательно наблюдая за старательным человеком. Когда же рисованный Адам смог построить подобие первого дома, он встал в позу и облегченно вздохнул. Тогда из хижины вышла женщина с большим животом, явно готовая к родам.

Бледная рука легла поверх изображения. Старик застыл с вопросом на устах, которому дать волю не решался.

− Да, Каин был зачат в раю, а Авель на земле, − тихо и сухо сообщил рассказчик. − Этот факт был бы неважным, если бы Ева не была…

Он осекся, посмотрел на Ивана и внезапно сменил тему:

− В чем, кстати, грех Каина?

− Убийство.

− А как же зависть? Жадность? Ложь?

− Ложь? Разве он врал?

− Он врал и делал это так упоенно, что сам часто верил в эту ложь.

Рука открыла тетрадь. Ночь спрятала хижину, и тьма этой ночи слилась с темнотой комнаты…