Александр Ведров
Муравьёв-Амурский, преобразователь Востока
* * *
Особенность Сибири – в нехватке чиновников, не говоря уже о честности. К приезду Муравьёва в провинции пышно процветали чиновничьи злоупотребления, царило всеобщее взяточничество. Губернаторские взбучки и распекания производили на чиновников впечатление оглушительных раскатов грома и метания молний. Учиненный разнос обер-провиантмейстера Егорова наводил ужас на присутствующих. При отстранении кадров губернатор не считался с заслугами и званиями. Иркутскому голове, купцу первой гильдии К. П. Трапезникову, как бунтовщику, пригрозил высылкой в закрытой повозке. Константин Петрович, человек в возрасте и почете, входил в высший эшелон купеческой элиты, торговал на Кяхте и владел десятком золотых приисков. Он дорожил близким знакомством с бывшим генерал-губернатором Сперанским и имел возможность прочувствовать разность в отношениях с двумя начальниками края. На другой день К. П. Трапезников подал в отставку с должности городского головы. Его сменил В. Н. Баснин, тоже купец. Появление Муравьёва стало тем громом после нависшей над Сибирью тучи, который раскатистым грозовым разрядом всколыхнул под собой все живое, очистил воздух от смрада и затхлости, открыв завесу к восходящей заре.
Команду губернатор подбирал по принципу преданности, честности и точности в исполнениях поручений. Ему нужна была надежная опора в управлении. «Людей достойных» набирал из внутренних российских областей, предпочитая выходцев из известных фамилий, но их не баловал, а разгонял по сибирским окраинам и верхом, и пешком, на оленях и на собаках. Особым доверием пользовались офицеры по особым поручениям, среди них: Б. К. Кукель, Н. В. Буссе, знакомые с Муравьёвым с молодых лет, – всего тринадцать чиновников. Высоко ценил перспективного П. В. Казакевича, составившего точную карту устья Амура. Избранным оказывалось неограниченное доверие.
Болеслав Казимирович Кукель, выходец из дворян Виленской губернии, инженер по образованию, – один из блестящих деятелей муравьёвского времени. По свидетельству А. П. Быковой, он «из военных блистал, будучи вторым лицом и сильнейшим после Муравьёва». Его называли «пером Восточной Сибири». Случались и странности, когда у него как у начальника штаба обнаружилось, наподобие гоголевских «мертвых душ», пятьсот одиннадцать солдат, не существовавших в природе. Двери его дома всегда были открыты, здесь можно было вкусно поесть и поухаживать за дамами. Был назначен военным губернатором Забайкальского края, но в 1860 году вернулся в Россию. Там оказался под арестом в связи с какими-то беспорядками польских арестантов, и то, скорее, за свое польское происхождение. После заступничества Н. Н. Муравьёва Болеслав Казимирович был освобожден с награждением орденом Святого Станислава за безупречную сибирскую службу. Умер рано, в сорок лет, и похоронен в Иркутске. Именно его, одного из всех, выделял Муравьёв, признаваясь в Париже после отставки, что «передал бы управление всем делом Кукелю».
Из других муравьёвских сподвижников отметим В. В. Гаупта, выпускника Московского университета, успешно заведовавшего канцелярскими архивами и составлением отчетов. П. П. Сукачёв управлял Первым отделением канцелярии, а его сын, В. П. Сукачёв, со временем станет городским головой и основателем знаменитой картинной галереи в Иркутске. П. Н. Кобяков, выпускник Пажеского корпуса, трудился председателем Иркутской казенной палаты. А. О. Стадлер, назначенный начальником Четвертого отделения имущественных отношений, фактически стал личным секретарем губернатора, но по наветам был уволен и переведен в Красноярск председателем губернского суда. Б. В. Струве, выпускник Лицея и сын известного астронома, начинал карьеру офицером по особым поручениям. Он быстро возвышался, но вызвал недовольство политикой в закупках зерна и неблаговидными поступками членов семейства, за что был переведен в Центральную Россию, где назначался губернатором Астраханской и Пермской областей.
Владимир Николаевич Зарин, боевой соратник по Кавказской войне и превосходная личность, назначен на должность иркутского гражданского губернатора, где отлично показал себя в честности и твердости. На правах старого сослуживца откровенно высказывал мнения и уравновешивал хладнокровием горячность Муравьёва. Впоследствии переведен во внутренние области из-за расхождений с Запольским по финансовым вопросам и назначался губернатором курским и владимирским. После отставки В. Н. Зарина Иркутскую губернию принял Карл Карлович Венцель. При Муравьёве высылки из Сибири станут своеобразной формой наказания. Среди таких наказанных оказался и Ахиллес Заборинский, выпускник Академии Генерального штаба. Дослужившись до должности начальника Восточносибирского штаба, Ахиллес Иванович получил замечание за «недочет в амурской сумме» и выехал из Сибири.
Из «сибирских самородков» были заметными Н. Ф. Кокорин, управляющий судами канцелярии, и И. В. Ефимов, управляющий казенным винокуренным заводом. Василий Ваганов, подпоручик топографии, в 1850 году исполнял поручение провести тайную рекогносцировку правого берега Амура, раньше входившего в российские владения, и в августе того же года с двумя казаками перешел реку Аргунь около укрепления Цурухайтуй, там и погиб. Торжественно похоронен в Иркутске. Это задание было дано из намерения Н. Н. Муравьёва присоединить Амур вместе с правым берегом. Тюменцев, родом из Сибири, считался самым дельным из начальников отделений Главного управления.
Сибиряк Г. Д. Скобельцын, выходец из приграничной Китаю даурской станицы Горбицы, казачий сотенный, ходил по Удскому краю в экспедиции подполковника Ахте. Оттуда, с Восточного Саяна, он вытаскивал занемогшего Ахте на своих могучих плечах, а позже служил надежной опорой в амурских сплавах, служил не за страх, а за совесть и награжден орденом Святого Владимира с получением прав потомственного дворянина. Находясь в глубокой старости, Гавриил Скобельцын откликнулся на десятилетие кончины Николая Николаевича Муравьёва, любимого командира, опубликованием мемуарных «Записок» в журнале «Исторический вестник». Успехи сибирского правления Н. Н. Муравьёва во многом объясняются умело подобранной командой единомышленников, преданных не только генерал-губернатору, но и России. Многие из них вели дневники воспоминаний, сохранили письма, отразившие переломную эпоху сибирского становления.
В Восточносибирском главном управлении до половины служащих имели высшее образование, среднее – каждый третий; две трети их – дворяне, офицерские дети – каждый пятый. Совсем неплохо для глухой окраины. «И все от него в восхищении, все наперерыв стараются угодить», – писал В. А. Римский-Корсаков, брат композитора. В Иркутске началась настоящая столичная жизнь с ее оттенками придворной интриги, с погоней за поручениями в надежде захвата лучших наград. Все же немногие уживались подолгу. Либерализм оканчивался там, где дело касалось губернаторских планов или мнений, тогда он становился деспотом, утверждал иркутский исследователь В. И. Вагин, автор двухсот научных работ. Рано или поздно Муравьёв избавлялся от лиц, смевших свое «суждение иметь». О том же писал В. П. Сукачёв, иркутский городской голова: «Фаворитизм, слабость к приближенным, самолюбивое их отстаивание было больным местом Муравьёва, много вредившим ему лично». Генерал-губернатор считал, что под его руководством «всякая личность, лишь бы она пользовалась доверием и была честна, может выполнить любую обязанность». Генерал уверовал в собственную непогрешимость. При столь светлом и мощном уме, возможно, он был и прав.
Взяточникам не оставалось ничего иного, как запустить в адрес гонителя острые стрелы доносов. Им, конечно, оставалась возможность отказа от порочной практики мздоимства, но она не привлекала бесшабашную русскую натуру, вкусившую сладость халявы. Казнокрадство – вековой бич российской экономики. Даже Пётр Великий не смог уберечь казну от разорительных набегов «полудержавного властелина» князя Меншикова, набившего личную мошну до размеров, сравнимых с российским бюджетом.
В Кяхте процветал тайный вывоз золотых монет, чем было обеспокоено Министерство финансов. Значимость этого перевалочного пункта определялась тем, что вся китайская торговля велась через него и равнялась оборотам Одесского порта. Муравьёв устроил ярое преследование контрабандистов, в первый приезд даже не пустил местных купцов в дом, а на улице во всеуслышание грозил им каторгой, кандалами и прочими сюрпризами. Впрочем, убедившись в бесполезности и ненужности мер, при которых торговля упала, добился от министерства беспошлинной торговли и свободного перемещения валюты в Китай.
Глава 2
Декабристы в Сибири
Поводом для доносов послужили визиты четы Муравьёвых к декабристам С. Г. Волконскому и С. П. Трубецкому. Предшественник Н. Муравьёва не проявлял желания к смягчению содержания декабристов и даже ужесточал его выше требований центра; женам декабристов не разрешалось бывать в общественных местах. Жены ссыльных стояли высоко во мнениях, но многие держались от них стороной, опасаясь ответственности от Руперта. И вдруг все перевернулось. По воспоминаниям известного врача Н. А. Белоголового, «дом Волконских оставался центром общественной жизни, все высшие чины усердно посещали его, поощряемые дружбой с Волконским главного начальника края Муравьёва».
Декабристы в Сибири – это большое и отдельное явление в общественной жизни глухого, заброшенного края. Бунтовщиков, осужденных после восстания 1825 года, в Иркутске ждали толпы сочувствующих людей. Эта черта народного сострадания вызвала живой отклик у декабриста Н. В. Басаргина: «Чем дальше мы подвигались в Сибири, тем более она выигрывала в глазах моих. Простой народ казался гораздо свободнее, смышленее, даже и образованнее наших русских крестьян… Сибирь снисходительно принимала всех без разбора».
Закованных в кандалы государственных преступников, к их удивлению, доставили к строению, которое из казенных каменных зданий выглядело более красивым. Что за почет? Здание оказалось тюремным замком, или острогом, собиравшим за своими стенами блестящее общество. Но первые впечатления мигом исчезли, едва арестанты переступили порог пристанища, столь привлекательного взорам несведущего люда. Декабрист Александр Михайлович Муравьёв, молодой корнет двадцати трех лет, надолго запомнил свое пребывание в заведении высокой архитектуры: «В дни января 1827 года нас ввели в комнату – грязную, мрачную, холодную, сырую… мы провели ночь, дрожа от холода. Мы оставались запертыми в ней несколько недель, умирая от голода». После посещения декабристов иркутским губернатором И. Б. Цейдлером содержание улучшилось. В годы сибирского изгнания декабристов и их жен поддерживал Е. А. Кузнецов, богатейший иркутский купец. В его доме по пути в Забайкалье останавливались Е. И. Трубецкая, М. Н. Волконская и Александра Муравьёва, жена Н. М. Муравьёва, декабриста, капитана Генерального штаба.
* * *
По прибытии в Сибирь Николай Николаевич был радостно встречен родичами из того списка, который зачитывался великой княгиней Еленой Павловной, когда юный паж стоял за ее креслом. Александр Николаевич Муравьёв, сосланный без лишения чинов и званий, был принят на службу и назначен в Иркутске городничим. Квартиру ему выделили у Спасской церкви, рядом с живописным городским парком. Александр Муравьёв усердно занимался благоустройством города и завел в нем московские гулянья. Его квартира стала центром культурной жизни, жена и ее сестры были прекрасными пианистками, городничий играл на скрипке и вполне прилично пел, ублажая изысканный слух гостей.
С декабристами губернатора связывала не только дружба, но и совместные обсуждения действий по колонизации сибирских земель. Встречи с передовыми людьми российского общества, за четверть века изучившими условия и нужды края и внесшими огромный вклад в его хозяйственное и культурно-просветительское развитие, были чрезвычайно полезными в делах. Это были встречи единомышленников. Екатерина Николаевна помогала декабристу М. С. Лунину в выпуске сочинений, за которые несгибаемого борца упрячут в акатуйскую тюрьму. Муравьёв тайно вывозил переписку декабристов в столицу. Воодушевленные поддержкой декабристы охотно встраивались в муравьёвские преобразования.
Сергей Григорьевич Волконский, князь из рода Рюриковичей и герой Отечественной войны, первые десять лет в Сибири провел на каторге, остальные двадцать – в селе Урик, что под Иркутском, и в самом Иркутске. Ныне в его доме размещен Музей декабристов, в котором в прекрасном состоянии сохранились музыкальные инструменты, принадлежавшие Марии Николаевне Волконской: фортепиано (Вена) и рояль (Петербург). Мария Волконская, дочь героя Отечественной войны генерала Раевского, отличалась умом, образованием и была широко известна в культурной среде Санкт-Петербурга. Она имела идеальную красоту. С ее семьей был знаком Пушкин, посвятивший музе взволнованные строки:
Как я завидовал волнам,
Готовым лечь к ее ногам!
В «Записках княгини Волконской» читаем: «Приехав в город Иркутск, я нашла его красивым, местность живописною, реку великолепною». Долгие годы теплых отношений связывали Екатерину Николаевну Муравьёву с семьей Волконских, рядом с которыми располагался дом декабристов Трубецких.
* * *
Екатерина Ивановна Трубецкая, урожденная графиня Лаваль, дочь французского иммигранта, жила припеваючи, ни в чем не знала отказа, пока не вышла замуж за русского полковника Сергея Трубецкого, завидного жениха, знатного, богатого и умного. Счастливая супруга, возымевшая все шансы стать генеральшей, незнамо и неведомо для себя оказалась женой государственного преступника, осужденного на сибирскую каторгу. С полковником приключилось распространенное в России горе от ума, а молодая жена поняла, что кроется за расхожей французской фразой «такова жизнь».
Через день после того, как С. Трубецкой был под конвоем отправлен в Сибирь, Екатерина Ивановна, светлый человечек и веселая резвушка, отправилась за мужем в тяжелейший путь, подавая подругам пример верности, благородства и мужества. С этим подвигом она вошла героиней в поэму Некрасова «Русские женщины», хотя имела французские корни:
Ужасна будет, знаю я,
Жизнь мужа моего,
Пускай же будет и моя
Не радостней его!
За ней в сибирскую глухомань последовали девятнадцать других женщин-декабристок. Хоть пиши еще девятнадцать поэм. Из Иркутска декабристов этапировали еще дальше, в Забайкалье, в тюремный острог при Петровском Заводе. Женам осужденных, разделяя участь преступников, приходилось жить кое-как, снимать дома или отстраивать собственные. Они основали целую улицу, названную Дамской. Дом Екатерины Ивановны, простой рубленый, окнами выходил на тюрьму и окружающие горы. Здоровье княгини было безнадежно подорвано. Через год преступников перевели из рудников в Читу, где они занимались общественно полезным трудом, мололи зерно на ручных жерновах и чистили конюшни.
В 1845 году супруги перебрались в Иркутск, и дома Трубецких и Волконских стали центром культурной жизни города, который охотно посещали Муравьёвы. Князь Сергей Петрович занимался изучением края, сельским хозяйством и медициной. Хозяйка, Екатерина Ивановна, радушно принимала молодых чиновников, служивших под началом генерал-губернатора Муравьёва. Весной 1854 года Екатерина Трубецкая скончалась, собрав невиданно многолюдные похороны. На церемонии прощания с княгиней, поменявшей столицу на суровую Сибирь, присутствовал генерал-губернатор. Она похоронена на территории Знаменского женского монастыря, возле которого стоял первый дом Трубецких. Чугунная оградка могилы изготовлена на Петровском заводе. Это место свято чтится по настоящее время.
* * *
Учебные программы института благородных девиц, созданного в 1845 году по инициативе генерал-губернатора В. Я. Руперта, составлялись по методикам и рекомендациям декабриста И. Д. Якушкина. Деревянное здание было построено на средства иркутских меценатов. При Муравьёве институт благородных девиц переведен в каменное здание, возведенное на берегу Ангары в классическом стиле. Дочери С. П. Трубецкого были первыми золотыми медалистками. В нем учились дочери декабристов М. К. Кюхельбекера, Н. Ф. Лисовского, В. А. Бечасного. Ныне в институте с комфортом разместились физико-математический и физический факультеты госуниверситета. При отъезде из Сибири декабристы принесли в дар Сибирскому отделу Русского географического общества и институту благородных девиц книги из своих семейных архивов. В научной библиотеке Иркутского университета хранится сто сорок изданий из домашней библиотеки М. С. Лунина, тридцать пять томов С. П. Трубецкого.
Супруги Муравьёвы не гнушались оказывать помощь семьям нуждавшихся декабристов, а тем, кто был расселен по окрестным деревням, было позволено жить в Иркутске. «Они жили тихо, их деликатность и порядочность оказали полезное в нравственном отношении влияние на весь город», – свидетельствовал иркутский чиновник А. Падерин. При этом Муравьёв равнодушно относился к хождению в городе антиправительственного журнала «Колокол», выпускаемого А. Герценом за границей, и допускал обличительные публикации иркутских газет «Губернские новости» и «Амур», что вызывало недовольство петербургских кругов.
В дружеских отношениях Н. Н. Муравьёва с декабристами гражданский губернатор Иркутской губернии А. В. Пятницкий и полковник жандармерии Горашковский углядели опасное родство бунтарских душ и политическую неблагонадежность генерал-губернатора. Поступивший донос граф Л. А. Перовский представил царю, сопроводив бумагу положительным докладом о начальном этапе деятельности сибирского генерал-губернатора. Царь Николай приказал затребовать от обвиняемого объяснение, в котором Н. Н. Муравьёв то ли объяснялся перед царем, то ли поучал его: «Нет основания их оставлять навсегда изверженными из общества, в составе которого они имеют право числиться и по своему образованию, и по нравственным качествам, и по теперешним политическим убеждениям». Царь по достоинству оценил смелые рассуждения генерала, заявив Перовскому:
– Благодарю Муравьёва. Нашелся человек, который понял меня, – удалив преступников отсюда, вовсе не хочу отравлять их участь в Сибири.
Муравьёв был оправдан, а его недоброжелатели, губернатор Пятницкий и жандарм-полковник Горашковский, одновременно уволены со службы, чтобы впредь не чинили препятствий царскому наместнику. Пятницкий уволен с понижением пенсии, но именно Муравьёв исхлопотал ему перед царем высочайшее прощение и повышение довольствия. На том доносы до поры до времени прекратились. Первое сражение выиграно, но оно было далеко не последним.
Глава 3
Приведение Сибири в движение
Чтобы разобраться в управленческих принципах Муравьёва, лучше оттолкнуться от реформы, введенной в Восточной Сибири генерал-губернатором Сперанским. Беды сибирского управления проистекали от удаленности обширного края и царившего в нем беззакония. Граф Сперанский стремился «преобразовать личную власть в установления, согласуя ее действие с гласностью, охранить ее от самовластия и злоупотребления законными средствами». Граф делал ставку на коллегиальность принятия решений. Добился ли он своих целей, кроме того, что, по отзывам современников, М. М. Сперанский ввел в Сибири «бумажный век»?
Михаил Михайлович Сперанский – безусловно, выдающаяся личность. Выходец из низов, имевший великолепные способности и получивший блестящее образование, он сделал стремительную карьеру, проявив себя способнейшим сотрудником Министерства внутренних дел. Государь Александр Первый именно ему поручил составление трактата о преобразовании государственного управления, а затем плана общей политической реформы. Однако начавшиеся реформы затронули все слои общества, вызвав бурю негодования со стороны влиятельного дворянства и чиновничества, что привело к закату царского фаворита. После объяснений с царем Михаил Михайлович был в шоке, вместо бумаг упорно засовывал в портфель шляпу, потом упал, заставив фельдмаршала Кутузова бежать за медицинской помощью. Реформатор был выслан из столицы, годами прозябал в провинциях, пока не получил назначение пензенским губернатором, а в 1819 году был неожиданно произведен сибирским губернатором.
В Иркутске он нашел противозаконные действия настолько пышно процветавшими, что записал: «Здесь оставалось бы всех повесить». Два губернатора, томский и иркутский, и с ними с полсотни чиновников предстали перед судом, еще сотни были замешаны в преступности. Сперанский принялся за любимое дело, осуществляя сибирские реформы, но без особого успеха, хотя и добился заметных перемен. Он поделил Сибирь на два отдельных губернаторства, Западное и Восточное, а в 1821 году вновь был отозван в столицу. При новом царе, Николае Первом, Михаил Михайлович возглавил реформаторские дела с составлением многочисленных указов, проектов и положений. Он признавал необходимость принятия в России конституции, введения рыночных элементов в экономике и упразднения крепостного права. Его грандиозный теоретический труд остался памятником крупному политическому дарованию, поставленным в центре Иркутска. Сперанский попал не в свою эпоху. Находясь в девятнадцатом веке, писал трактаты из представлений века двадцатого.
Приняв Сибирский край под начало, Муравьёв отозвался об «Установлениях Сперанского» как «о неуместных законодательных подвигах, на одной теории основанных». Увидев в них волокиту, двойное рассмотрение и «медленность в течении дел», посчитал необходимым заменить принцип коллегиальности усилением контроля за чиновниками сверху. Новый начальник края отменил громоздкое делопроизводство и многописание, за которыми скрывалась бездеятельность чиновников, и осуществил возврат к чистому единоначалию без совещательных органов. Он и сам был ярким воплощением личностного начала в управлении, в котором сильная личность должна была опираться на честных, энергичных и преданных сотрудников, на поколение «муравьёвцев».
* * *
От муравьёвцев шаг до муравьев. Общий корень. Благодаря способности приспосабливаться к разнообразным и меняющимся условиям существования и развитой системе самоорганизации эволюция муравьев насчитывает все сто тридцать миллионов лет. Не рекорд ли Гиннесса? Поражает огромная распространенность насекомых, которых насчитывается до одиннадцати видов. В бассейне реки Амазонки муравьи составляют треть всей биомассы наземной фауны! Невероятно, но факт. Не пример ли это для высшего человекообразного вида, умудрившегося за пару веков довести планету до плачевного состояния? Как же устроена жизнь маленьких тружеников большой планеты? И нельзя ли перенести основные принципы их успешного существования на бесшабашное человеческое общество?
Специализация рабочих муравьев разнообразна: строители, няньки, уборщики, солдаты, разведчики и другие профессии. Все как у людей. Множество профессий привлекается к единой цели – обеспечению благополучия всей колонии и заготовок необходимых запасов питания, от которых зависит жизнедеятельность каждой отдельной особи. У них нет тунеядцев, воров и паразитов. Так и главный сибирский администратор прежде всего преследовал принцип неприкосновенности общего котла и государственный интерес, нещадно расправляясь с расхитителями казны. Примеров тому уже приведено достаточно.
Своих соплеменников муравьи узнают по запаху, значит, они наделены природой свойствами, сводящими их к содружеству. Следуя их ценному опыту, Н. Муравьёв образовал школу служебных деятелей, из которых воспитывал кадры будущих сотрудников. Этот сплоченный и деятельный состав привнес в Сибирь новое веяние, до тех пор в здешних местах незнакомое и узнаваемое по взгляду, манерам и отношению к делу.
Далее. Для поиска пищи муравьи охватывают подконтрольную территорию проложенными дорожками, маршрутами, от которых отдельные разведчики разбегаются по сторонам и подают сигналы дежурным «операторам». Так и для Восточной Сибири жизненно необходимым стал Аянский тракт от Якутска до Охотского моря, налаживание которого Муравьёв неустанно отслеживал. Через три года владычества генерал-губернатор Восточной Сибири добился-таки перевода Аянского тракта на казенно-почтовое содержание с возведением на нем тридцати восьми перевалочных станций. Постановлением правительства для их обслуживания привлекалось до шестисот добровольно переселившихся душ обоего пола, и с детьми, из крестьян и казаков. Были и якуты, реже – тунгусы с их незаменимыми оленями. Тракт получил значимость и оживление, для станционных смотрителей выстроили просторные бревенчатые дома с дворами, в крупных пунктах открылись хлебозапасные магазины, появилось земледелие и животноводство, станции обзавелись лошадьми, оленями и собачьими упряжками. Из служивых появлялись зажиточные хозяева; тракт облегчал поездки путешественникам, а деловым людям – грузовые перевозки.
Амур-река в транспортной сети Муравьёва играла важную роль стратегической водной трассы, актуальность которой уже стучалась в дверь и требовала признания. С открытием амурских сплавов и пароходного движения значимость Аянского тракта упала. Попытки превратить его из вьючной тропы в почтовый путь прерывались смывами мостов и зарастанием просек. В конце концов Аянский тракт передали тунгусам без использования по назначению. Зато зимой 1855 года открылось первое почтовое сообщение по Амуру на базе собачьих упряжек.
От следующего проекта захватывало дух. Замыслы Муравьёва носили комплексный характер, словно он возглавлял министерство по дальневосточной политике. Губернатор подал Государю проект о строительстве Сибирской железной дороги. Такой грандиозной, какой мир и не представлял. Сибирь пуста, а ему нужна дорога со всей ее громадной инфраструктурой! Мечтатель, оторванный от жизни, что еще о нем сказать? Но мечтатель не успокаивался, вслед за первым подал второй проект, за ним – третий… Проекты ложились под сукно, пока автору не пришел ответ от Александра Второго: «С данной просьбой граф Н. Н. Муравьёв обращался к покойному батюшке Николаю Павловичу. Но Сенат отклонил предложение, и мы отклоняем дорогостоящий проект». Ответ получен, уже хорошо. Но еще понадобится поражение в Крымской войне, одной из главных причин которого оказалось отсутствие железнодорожных коммуникаций, соединявших бы центр страны с южными окраинами; тогда залежалый муравьёвский проект будет принят к исполнению, хотя и не Вторым, а Третьим Александром.
Маршруты вместе с Сибирским дорожным трактом далеко тянулись в восточном направлении, пересекались с северными реками, образуя грандиозную транспортную сеть, пронизывавшую сибирские пространства вдоль и поперек. По ним насаждались почтовые станции, военные посты и поселки, станицы и города, оживлявшие новые земли. И это лишь одна страница проводимых сибирских реформ.
Колония не только находит пищевые запасы, но и защищает находку от других колонистов, стягивая для этого силы поддержки. У муравьев их столько, сколько надо, а у Муравьёва – всего-навсего четыре линейных батальона, да по бесконечным границам стояли посты на пять тысяч казаков. Для овладения Амуром и противостояния англичанам было намечено увеличение войска до двенадцати батальонов казаков, двух бурятских полков и отряда тунгусов, коренных защитников сибирской земли. Их подготовка поручалась читинскому губернатору П. И. Запольскому, сумевшему придать войску военное образование.
Развитые виды муравьев способны передавать информацию и поддерживать отношения с другими родами насекомых. Здесь и прояснилась природа миролюбивой политики генерала Муравьёва на кавказских полях в присоединении местных племен и народов. Воевать приходилось и ему, как и насекомым-тезкам, но при первой возможности он предпочитал идти на переговоры, одаривал князьков, призывая их к единению в одном отечестве, в одной дружной колонии. Вся политика колонизации Сибири была нацелена на ее мирное присоединение, поддержание аборигенов и приобщение к благам цивилизации. Многонациональная Сибирь объединялась под российским флагом.
Система связей в муравейнике устроена так, чтобы польза от каждого члена семейства превышала расход ресурсов на него. Иначе в муравейнике образуется дефицит. В крупных колониях такие взаимодействия упрощаются, муравьи передают сообщения «без адреса», и общий объем сведений создает необходимое для всех информационное облако. Ориентируясь в нем, колония действует, исходя из оптимизации расходов: если добыча пищи требует слишком больших затрат, семейство откажется от такого варианта. Перед Н. Муравьёвым проблема «оптимизации расходов» стояла острее острого. У него не имелось иного пути, как за счет жесткой экономии средств, а порой и ценовых манипуляций или отчетных подтасовок сберегать капитал на перспективное Амурское дело, на которое правительство выдавало медные гроши. Зато Амур сулил баснословные доходы всей сибирской колонии.
Земляные муравьи являются умелыми почвообразователями, осуществляющими рыхление и тем самым аэрацию почвы и даже удобряющими ее, перенося вглубь питательные вещества. Другие виды маленьких тружеников полей разлагают мертвую древесину, разносят семена растений. Велика их экологическая и сельскохозяйственная роль: к примеру, регулирование количества вредителей и уничтожение гусениц. Эти и другие полезные человеку сельскохозяйственные технологии как нельзя лучше годились переселенцам в культуре обработки залежных восточных земель. Сами того не подозревая, люди трудились по-муравьиному, упорно, от зари до зари, дружно и эффективно. Не зря великий преобразователь Сибири освоение новых территорий начинал с их заселения земледельцами.
Бродячие виды муравьев ведут кочевой образ жизни, образуя в пути вре́менные гнезда из сцепленных тел рабочих особей. Вот так. Переселение народов на Дальний Восток составляло основную часть деятельности Муравьёва. Вот где без внутривидовой взаимной поддержки было не обойтись. Переселенцы пойдут едиными сплавными караванами, будут на стоянках ютиться под общими навесами, ставить для совместного проживания казармы и бараки, строить поселения, те же муравейники. В «Правилах переселения в Приамурский край» Муравьёв полагал наделять гражданством беглых крепостных и давать разрешение переселенцам «пользоваться пашнями, сенокосами в занятых по собственному выбору местах, соразмерно с их возможностью обрабатывать землю».
Среди насекомых имеются и агрессоры. Заморские муравьи-амазонки нападают на гнезда других сородичей и уводят их в рабство, заставляя работать на себя. Дурной пример оказался заразительным для той же Великобритании, первой колониальной державы и признанной «владычицы морей», военные экспедиции которой Муравьёв кратко окрестил «всесветными грабителями». Они и проставили в кабальном договоре по завершении в Китае очередной опиумной войны пункт, обязывавший правительство Поднебесной поставлять английской короне китайских кули для продажи в рабство.
