Александр Васькин
В поисках лермонтовской Москвы. К 200-летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова
© Васькин А.А., 2014
От издательства
Двести лет прошло с того знаменательного дня, когда в Москве, в доме у Красных ворот, появился на свет Михаил Юрьевич Лермонтов, чье творчество стало неотъемлемой частью мировой художественной культуры. Многие поколения людей и у нас в стране, и за рубежом выросли на его произведениях. Неслучайно наиболее известные стихотворные строки Лермонтова давно уже стали хрестоматийными: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром», «Белеет парус одинокий», «И скучно, и грустно, и некому руку подать», «Люблю отчизну я, но странною любовью!», «Погиб поэт! – невольник чести»… И, конечно, «Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ», не потерявшее актуальности и сегодня.
Искренне любивший Россию, Лермонтов, по словам Николая Добролюбова, «умевши рано постичь недостатки современного общества, умел понять и то, что спасение от этого ложного пути находится только в народе». «Доказательством, – подчеркивал литературный критик, – служит его удивительное стихотворение «Родина», в котором он становится решительно выше всех предрассудков патриотизма и понимает любовь к отечеству истинно, свято и разумно».
А какое неоспоримое влияние оказало стихотворение «Бородино» на современников и их потомков! Именно это произведение назвал Лев Толстой «зерном» своего романа-эпопеи «Война и мир». А Виссарион Белинский увидел в «Бородине» «жалобу на настоящее поколение, дремлющее в бездействии, зависть к великому прошедшему, столь полному славы и великих дел».
А скольких художников, композиторов, режиссеров вдохновили произведения Лермонтова на создание новых картин, опер, спектаклей и кинофильмов! Вот почему изучение творческого наследия Лермонтова, равно как и исследование его биографии, с годами приобрело столь колоссальное распространение. В этой связи особый интерес вызывает такой важный вопрос, как роль и место Москвы в жизни и творчестве поэта. Ведь именно в родном городе им были сочинены первые стихотворные строки, здесь получило развитие его уникальное дарование, со всей силой и мощью проявился литературный талант, а многие замыслы обрели реальное воплощение.
Новая книга Александра Васькина, известного писателя, исследователя московской старины, дает ответы на многие волнующие вопросы, раскрывая с неожиданной стороны факты и события из жизни великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова.
Предисловие
«Москва – моя родина»
Богата литературными талантами наша древняя московская земля. От одного лишь перечисления имен ее выдающихся уроженцев дух захватывает: Пушкин, Достоевский, Сумароков, Грибоедов, Вяземский, Крылов, Островский и, конечно, Лермонтов…
Жизнь и творчество Лермонтова занимают свое, особое место в истории Москвы. «Москва – моя родина, и такою будет для меня всегда: там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив» – признавался поэт.[1]
Порою кажется, что в этих словах выражена квинтэссенция отношения Лермонтова к Москве. Оно и понятно – в 1814 году его родители прожили на съемной московской квартире менее полугода, в этот короткий московский период, в ночь со 2 на 3 октября и родился ровно двести лет назад будущий поэт. Затем его увезли в Тарханы. В Москве он побывал после этого лишь в 1819 году, пяти лет от роду. Но как ярко запомнились маленькому мальчику эти несколько дней, проведенные в родном для него городе!
А в следующий раз Лермонтов приехал в Москву лишь через восемь лет, в 1827 году, получать образование. С 1829 по 1832 годы жизнь его проходила в доме на Малой Молчановке, словно меж двух огней – бабушки и отца: «Я здесь, как добыча, раздираемая двумя победителями, и каждый хочет обладать ею». С бабушкой он жил, отец же появлялся лишь иногда, приезжал за деньгами, которые теща выдавала ему по заемным письмам. Елизавета Алексеевна Арсеньева словно откупалась от зятя, чтобы тот, не дай Бог, не сманил любимого Мишеньку. А в завещании (на всякий случай!) так и написала: «Если отец внука моего истребовает, то я все ныне завещаемое мной имущество представляю по смерти моей уже не ему, внуку моему, но в род мой Столыпиных».[2][3]
Бабушка платила и за учебу внука в Благородном пансионе, что когда-то стоял на углу Тверской и Газетного переулка. Здесь Лермонтов стал впервые «марать стихи», как он сам выразился. Там же в 1830 году он увидел Николая I, неожиданно нагрянувшего с проверкой. Появился царь на перемене, и лишь один из воспитанников узнал в нем государя. Шалуны чуть не сбили императора с ног. Император был настолько поражен вольной пансионской атмосферой, что немедля повелел превратить пансион в гимназию, да еще и с военным уклоном. Но Лермонтову не суждено было испытать на себе монаршие нововведения: в апреле 1830 года он «уволился» из пансиона, получив в награду свидетельство об «отличном прилежании и похвальном поведении».
М.Ю. Лермонтов. Худ. А.И. Клюндер. 1838 г.
Он задумал поступить в Московский университет. Но долго там не задержался. Ему было скучно на лекциях. Начитавшись книг, купленных у московских книготорговцев, Лермонтов почти не появлялся в «храме науки» на Моховой. А изумленным профессорам отвечал: «То, что я знаю, вы еще не читали, это до вас еще не дошло». В ответ ему было «посоветовано уйти». Даже не сдав экзамены за второй курс, он решил перевестись в Петербургский университет.[4]
Уход из Московского университета был его ошибкой, быть может, повлиявшей на всю последующую жизнь. Он почему-то решил, что в Петербурге ему будет интереснее. Но, уехав из Москвы в столицу, он поступил не в тамошний университет, а в школу юнкеров. Школа стала непреодолимой преградой между ним и «милой Москвой».
Ах, если бы Лермонтов остался в Москве, он непременно познакомился бы с Пушкиным! Это могло бы произойти в сентябре 1832 года, когда «солнце русской поэзии» сошло на грешную московскую землю, чтобы послушать лекцию в университете на Моховой. Но Лермонтова здесь уже и след простыл, а вот студент Иван Гончаров был!
Получается, что Лермонтов приезжал в Москву, чтобы родиться, учиться и жениться. Третьего он не успел сделать, хотя гадалка наворожила его бабке, будто он женится дважды.
Рядом с его домом на Молчановке жили Лопухины, у которых он часто бывал. Самая младшая из сестер – шестнадцатилетняя Варенька – полюбилась Мишелю. И не без взаимности. Жаль, что не сложилось. Помешал опять же его отъезд в Петербург. А Варваре Лопухиной впоследствии он посвятил стихотворение «Я к вам пишу». (В 1960-х годах особняк Лопухиных был сметен с лица земли Новым Арбатом. И вот что интересно: одним из последних его посетителей был тоже поэт, и тоже Михаил, но Светлов. Блуждая по закоулкам приговоренного старого Арбата, он не мог не зайти сюда в последний раз взглянуть на дом, помнящий Лермонтова.)
Тоскуя на берегах Невы по любимому городу, в 1834 году Лермонтов пишет «Панораму Москвы». С колокольни Ивана Великого он смотрит на город, благословенный образ которого стал для него родным. На севере он замечает Петровский замок, а справа от него – чернеющую Марьину рощу. Видит он и Садовое кольцо – скопление пыльной зелени «бульваров, устроенных на древнем городском валу». А вот и Большой Петровский театр, «произведение новейшего искусства», отстроенное в 1825 году и сгоревшее через три десятка лет. Он здесь не раз бывал!
Брошенный на юг взгляд Лермонтова падает на череду московских монастырей: Симонов, Алексеевский, Донской. Под боком Кремль, Собор Василия Блаженного, «великолепный и угрюмый».
Но более всего поражает поэта «четвероугольная, сизая, фантастическая громада» – Сухарева башня. Обратите внимание, как проявляется здесь дар Лермонтова-художника: ему удается разглядеть и «мшистое чело» башни, ее «мрачную физиономию», «гигантские размеры и решительные формы».
В последующие годы Лермонтов нечасто баловал родную Москву своими посещениями. Но визиты его запомнились москвичам. Так, в 1840 году на Николин день, после шумного и веселого обеда у Погодина на Девичьем поле, он читал Гоголю и другим «Мцыри». Читал «прекрасно», как писали очевидцы.
В последний раз он виделся с Москвой в мае 1841 года, за несколько месяцев до гибели. Эта неделя, что он прожил на квартире в Петровском путевом дворце, вобрала в себя максимум общения с московским обществом. Где он только не побывал: на народном гулянье под Новинским, в салоне Свербеевых на Страстном бульваре, в Благородном собрании, у Анненковых на Манежной… Прощальный приезд в Москву стал для поэта особенным: «Мной овладел демон поэзии. Я заполнил половину книжки, что принесло мне счастье. Я дошел до того, что стал сочинять французские стихи».[5]
Почти каждый день он виделся с Юрием Самариным. Показывал ему рисунки, запечатлевшие тяжелый бой с «хищниками» у реки Валерик в июле 1840 года. Поэт едва не прослезился, когда рассказывал о «деле с горцами». Самарин посчитал шуткой произнесенные двадцатишестилетним Лермонтовым пророческие слова о своей скорой кончине. Поразил его Михаил Юрьевич и таким признанием: «Хуже всего не то, что некоторые люди страдают, а то, что огромное большинство страдает, не сознавая этого». Относилось сказанное к николаевской России. [6]
Лермонтов очень любил Москву, быть может, даже сильнее, чем Пушкин. Ни разу не упрекнул Михаил Юрьевич Первопрестольную в малом внимании к себе, к своему творчеству. К сожалению, время стерло с лица земли дом, где родился великий русский поэт. О том, куда и как исчез дом, мы еще расскажем в книге. Вот ведь какая печальная история (да и дома, где родился Пушкин, тоже нет)!
Но зато есть в Москве дом-музей Лермонтова, есть памятник поэту на одноименной площади. Выходили в прошлые годы и замечательные книги и статьи о московском периоде жизни Лермонтова. Хочется отметить публикации и книги И. Андроникова, В. Баранова, С. Бойко, Д. Евсеева, Б. Земенкова, Т. Ивановой, Ц. Миллер, С. Романюка, П. Сытина и других авторов, внесших неоценимый вклад в исследование жизни Лермонтова в Москве. Так пусть эта книга послужит сохранению памяти о московском периоде жизни Михаила Юрьевича Лермонтова.
Вид Императорского дворца в Кремле до пожара 1812 года
Панорама Кремля. Гравюра Э. Финдена. Начало XIX в.
Пашков дом. Худ. Ж. Делабарт. Конец XVIII в.
Панорама Москвы с берега Москвы-реки. Начало XIX в.
В доме у Красных ворот: «Октября 2-го…»
Люблю священный блеск твоих седин
Из поэмы «Сашка»
Пожар Москвы в 1812 году. Литография К. Мотта по оригиналу Мартине. Середина XIX в.
Дом у Красных ворот в 1920-е годы
Генеральный план столичного города Москвы с назначением сгоревших домов под тушью и ныне существующих под пунктиром. Гравюра из книги: А. Булгаков. «Русские и Наполеон Бонапарте». М., 1813.
Красные ворота (вид Красных ворот и Запасного дворца). Худ. Ф.Я. Алексеев. 1800-е гг.
Юрий Петрович Лермонтов, отец поэта
Мария Михайловна Лермонтова, мать поэта
Елизавета Алексеевна Арсеньева, бабушка поэта
В этом храме крестили Лермонтова
Вид Красных ворот. Слева от ворот видна церковь Трех Святителей, справа – Сухарева башня. Худ. Луи Жюль Арну. Конец XVII в.
Памятник М.Ю. Лермонтову в Москве
Именно в Москве в ночь со 2 на 3 октября 1814 года появился на свет великий русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов. И вот что интересно: если место рождения еще одного великого поэта – Пушкина – долгое время служило предметом споров и суждений, то место рождения Лермонтова давно и точно известно. Это дом Толя у Красных ворот.
Кто был этот Федор Николаевич Толь? Генерал-майор в отставке, обер-полицмейстер Москвы в 1785–1790 годах. Обер-полицмейстер – это не просто главный полицмейстер и начальник городской полиции, но еще и чиновник с правами градоначальника. В Москве он отвечал не только за поддержание порядка, но и за торговлю, исполнение вышестоящих предписаний по управлению городской жизнью, соблюдение чистоты на улицах, пожарную охрану и проч. Подчинялся московский обер-полицмейстер генерал-губернатору.
Именно Федор Толь в 1785 году направил Екатерине II отчет о положении дел в Москве, когда императрица пожелала провести ревизию в городе впервые после долгого перерыва. Отчет этот крайне интересен и называется «Ведомость сколько в здешнем городе Москве состоит разного звания людей, положенных и неположенных в подушный оклад и коликое число церквей, монастырей, фабрик, заводов и прочего строения казенного и партикулярного, рек и торгов, здесь бываемых». [7]
Толь в этом отчете посчитал всех – и мужчин, и женщин, и дворян, и мещан, и солдат, и извозчиков, и даже «бегающих на пожар обывателей», коих оказалось более семи тысяч. А всего в Москве проживало почти 222 тысячи человек. Екатерина II тогда получила полнейшее представление о наличии в Москве церквей и аптек, харчевен и цирюлен, кузниц и мельниц, а еще узнала, что «рек здесь две: первая – Москва-река, по которой приходит на барках из разных городов по реке Оке разный хлеб, и снизу по Волге – лес и камень, а сверху по оной Москве-реке из разных селений пригоняют в плотах строевой и дровяной лес; вторая – Яуза, да три речки Неглинная, Синичка и Хапиловская. По оным четырем никакого судового хода по малости их не имеется, а есть по некоторым мельницы. Течением же пали Яуза и Неглинная в Москву-реку, а Синичка и Хапиловская в Яузу».
А благодаря другому письму, написанному Толем одному из своих адресатов 29 октября 1812 го- да, мы можем судить о том, что творилось в доме у Красных ворот за два года до рождения Лермонтова: «В доме у меня все разграблено; трое стенные часы, картины, портреты, мебель, книги и планы мои все растощены, ваш и мой портрет тоже унесены <…> В доме почти все стеклы разбиты, по причине что французы подорвали порохом весь артиллерийский полевой двор, который близко к моему дому был… Правда сказать, что французы не столко нас разграбили, как наши русские, крестьяне подмосковние, приехавши в Москву, господски люди и протчей сволочь, все пьянстве разграбили нас – оставшихся домы в Москве от пожара; в деревнях, лежавшихся круг в Москве набиты разграбленными вещами и мебельми. Ужасно жить теперь в Москве…» [8]
Подробности, сообщаемые Толем в письме, отражают те печальные реалии, в которых оказалась златоглавая Москва после пожара и французского нашествия. И в год рождения Лермонтова все в Москве еще дышало атмосферой недавних драматических событий…
Итак, Лермонтов родился в доме, пережившем 1812 год. Кажется, что это было предназначено самой судьбой. Ведь тема Отечественной войны 1812 года явится основой для одного из его известнейших произведений. Помните?
Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые?
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
Стихотворение это, сочиненное поэтом к четвертьвековому юбилею Отечественной войны, было написано в 1837 году. День Бородина помнили и в семье Лермонтова, ведь братья его бабушки относились именно к той категории соотечественников, которых поэт воспел в своем стихотворении: «Да, были люди в наше время, Могучее, лихое племя».
Могучее племя в семействе Лермонтовых представляли Дмитрий Алексеевич (1785–1826) и Афанасий Алексеевич (1788–1866) Столыпины, участники многих войн и сражений, а последний воевал и в Отечественную войну 1812 года, при Бородине. Его поэт и вовсе звал «дядюшкой», пользуясь разницей в годах почти в четверть века. Тот самый дядюшка и сочинил «Рассказы Афанасия Столыпина о действиях гвардейской артиллерии при Бородине», ставшие для внучатого племянника подлинным источником по истории сражения. Недаром критики отмечали, что «это стихотворение отличается простотою, безыскусственностью: в каждом слове слышите солдата, язык которого, не переставая быть грубо простодушным, в то же время благороден, силен и полон поэзии». [9]
Московский университет на Моховой улице до пожара.
Гравюра с акварели конца XVIII в. Худ. И. Мошков.
Артиллерист Афанасий Алексеевич Столыпин и был тем солдатом, слова которого буквально впитал в себя Лермонтов. Мало сказать, что Михаил Юрьевич уважал своих боевых предков, он хотел олицетворять себя с ними и потому выбрал для себя военную стезю.
Еще современник Лермонтова Виссарион Белинский отметил: «Мы, юноши нынешнего века, мы, бывши младенцами, слышали от матерей наших… об двенадцатом годе, о Бородинской битве, о сожжении Москвы, о взятии Парижа». [10]
Но не только матери, а и домашние учителя, в роли которых выступали оставшиеся в России пленные французы, могли поведать своим воспитанникам о войне 1812 года. Был такой учитель и у Лермонтова – бывший офицер-гвардеец наполеоновской армии Жан Капэ, перекрещенный в России в Ивана. Свою лепту в историческое образование будущего поэта вносили и пензенские крестьяне – участники Отечественной войны 1812 года.
Интересно, что у Пушкина в Отечественную войну 1812 года не воевали ни отец Сергей Львович, ни дядя Василий Львович, поэт, которого Александр Сергеевич называл своим «парнасским отцом». Быть может, и по этой причине «Бородино» сочинил Лермонтов, а не Пушкин.
А как упоминается в «Бородине» Москва? «Не будь на то господня воля, Не отдали б Москвы!» Или: «Ребята! не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой». Так горячо воспринял Лермонтов передавшуюся ему от представителей старшего поколения любовь к Первопрестольной.
Лермонтов родился в Москве послевоенной, спаленной, когда город понемногу оживал, возрождался, возвращался к жизни. Но раны, нанесенные войной, были слишком тяжелыми. От того отчета, что был составлен Толем для Екатерины II, остались жалкие крохи.
Современница тех событий Я.П. Янькова утверждала, что пожар уничтожил восемь тысяч зданий. Историк Москвы И.К. Кондратьев оценивал потери так: «Из 9158 строений уцелело только 2626, и то большей частью в предместьях города и в частях Мясницкой и Тверской, где располагались караулы французской армии». [11]
Московский университет. Худ. К.Ф. Юон. 1911 г.
Официальные итоги пожара нашли свое воплощение в генеральном плане cтоличного города Москвы 1813 года, который сообщает, что после пожара сохранилось 2655 зданий. Карта города 1813 года иллюстрирует географию пожара, согласно которой в наибольшей степени пострадали от пожара Кремль и Китай-город, Пятницкая, Якиманская, Пречистенская, Сретенская, Яузская, Басманная, Таганская и Рогожская части, уцелели же в основном периферийные районы: Лефортово, Покровка, Пресня и Хамовники…
Во всех своих бедах тогдашние москвичи винили генерал-губернатора Федора Васильевича Ростопчина, отправленного в отставку Александром I незадолго до рождения Лермонтова в августе 1814 года. Именно Ростопчин в кратчайшие сроки и организовал поджог Первопрестольной перед ее сдачей врагу, поскольку узнал об оставлении города одним из последних (он не был приглашен Кутузовым даже на Военный Совет в Филях). Но со временем отношение к графу изменилось. Интересно, что в дальнейшем судьба сведет Лермонтова с невесткой Ростопчина, поэтессой Евдокией Петровной Ростопчиной.
Москва была пожертвована ради спасения России. Именно древняя столица взяла на себя роль искупительной жертвы уже не по воле какого-либо генерала или чиновника, а по «господней воле», как пишет Лермонтов.[12]
Семья Лермонтовых приехала в Москву летом 1814 года – мать Мария Михайловна (1795–1817), отец Юрий Петрович (1787–1831) и бабушка Елизавета Алексеевна (1773–1845). Нельзя сказать, что между всеми членами семьи царило согласие. Отношения между зятем и тещей не заладились изначально. Елизавета Алексеевна видела для своей дочери партию куда более, на ее взгляд, выгодную, чем отставной и небогатый капитан, хотя и с шотландскими корнями.
Так бывало и бывает нередко: люди, возвысившиеся случайно и мимолетно, вместе с богатством приобретают и чувство превосходства над теми, кто еще совсем недавно стоял с ними в одном ряду. Род Столыпиных, к которому принадлежали мать и бабушка поэта, не отличался древностью: первый документ, подтверждающий возникновение фамилии, относится ко временам царя Алексея Михайловича. Столыпины владели землями в Муромском уезде.
Прадед Лермонтова, симбирский и пензенский помещик Алексей Емельянович Столыпин, выдвинулся при Екатерине II благодаря винным откупам. Многие откупщики, кстати говоря, стали в этот период богатейшими людьми, владельцами дорогой недвижимости в Москве (взять хотя бы Пашкова, которому принадлежал и поныне известный дом на Моховой улице). Столыпин был близок к фавориту императрицы, графу Алексею Григорьевичу Орлову. Современники отмечали, что Алексей Емельянович Столыпин «нигде ничему не учился, о Мольере и Расине не слыхивал, с молодых лет бывал задирой, забиякой, собутыльником Алексею Орлову». Так что поговорка «из грязи в князи» как будто про него сложена.[13]
Детей Алексей Емельянович имел одиннадцать человек! Шестеро сыновей и пять дочерей. Один сын стал сенатором, другие – генералами, что давало им основание кичиться «гордостью и важностью своего рода, хотя род этот ничем не выдавался и никогда не отличался никакими заслугами отечеству, а был известен только по своему значительному состоянию и, вследствие того, довольно знатными родственными связями».[14]
Спесивые Столыпины в упор не видели Лермонтовых. Действительно, что способен был противопоставить Юрий Петрович столь солидному багажу своей невесты Марии Михайловны? Такого числа вельможных родственников у него не имелось. Правда, мог он поведать о том, что далекий предок его Георг Андреев Лермонт, уроженец Шотландии, попал в плен к русским осенью 1613 года при осаде польской крепости Белой (ныне на Смоленщине). Оставшись в России, Лермонт поступил на «государеву службу», за отличия на которой его пожаловали в 1621 году поместьями в Галичском уезде Костромской губернии. Известно, что дослужился он до ротмистра и погиб на полях сражений второй польской войны зимой 1633–1634 годов. Так и повелось, что в дальнейшем Лермонтовы доказывали свою верность принявшей их России в основном на ратной службе.
«Георг положил прочное начало процессу обрусения своей фамилии, решив навсегда остаться в Московском государстве и получив Галичское поместье (в Костромской области); сын этого Георга, Петр, окончательно закрепляет обрусение Лермонтовых, сделав второй и решительный шаг в этом направлении: в 1653 году он крестился в «православную христианскую веру». [15]
А фамилию Лермонтовых род получил в 1690 году, когда внуки Петра – Юрий Петрович и Петр Петрович стали писаться как Лермонтовы (вместо Лермонт).
Прадед поэта Петр Юрьевич (как видим, все мужчины в роду носили два имени: Юрий и Петр, что станет в дальнейшем одним из камней преткновения между отцом и бабушкой поэта) в 1740 году поступил учиться в Сухопутный шляхетский корпус, а в 1745 году по болезни был отставлен из капралов подпоручиком. [16]
Сызмальства получил военное образование и отец поэта, Юрий Петрович, учившийся в петербургском Первом кадетском корпусе. Военная служба его началась в 1804 году, когда в чине прапорщика он был выпущен в Кексгольмский пехотный полк, где позднее он служил и воспитателем. В 1811 году он был отправлен в отставку по болезни, в чине капитана и с мундиром. В 1812 году вступил в Тульское дворянское ополчение, в 1813 году был на излечении в Витебске. Со своей будущей супругой он познакомился в селе Васильевском Орловской губернии в конце 1811 – начале 1812 года.
Биографы Лермонтова указывают, что свадьба состоялась в начале 1814 года. В мае того же года они уже жили в Москве, откуда выехали на лето в Тарханы. Однако слабое здоровье беременной сыном Марии Михайловны (она родилась «ребенком слабым и болезненным и взрослою все еще глядела хрупким, нервным созданием») заставило их вновь приехать в Москву. Рождение наследника ожидалось именно здесь, недаром будущая бабушка Елизавета Алексеевна распорядилась выслать в Москву двух кормящих крестьянок.[17][18]
Все произошло в доме Толя в начале октября: «Октября 2-го в доме господина покойного генерал-майора и кавалера Федора Николаевича Толя у живущего капитана Юрия Петровича Лермантова родился сын Михаил», – как значилось в метрической книге храма Трех святителей у Красных ворот, где поэт был крещен 11 октября. [19]
Кормилицей младенцу стала крепостная крестьянка Лукерья Алексеевна Шубенина (1786–1851), выкармливавшая в это время еще и свою родную дочь Татьяну, ставшую молочной сестрой Лермонтова. Любопытно, что сам факт кормления великого русского поэта в дальнейшем повлиял даже на изменение крестьянской фамилии: из Шубениной она стала Кормилицыной, как и все ее дети и потомки. Сам Лермонтов уже во взрослом возрасте относился к своей кормилице с большой симпатией, называя ее «мамушкой», считая родным человеком. Лукерья Алексеевна затем жила в Тарханах, и Лермонтов непременно спешил повидаться с ней.
Можно лишь представить в силу имеющегося воображения, что происходило эти девять дней в доме Толя – с часа рождения поэта до его крещения. Как выбирали имя младенцу отец и бабушка. Отец не мог нарушить семейной традиции, согласно которой сына должно было наречь Петром. Бабушка, полюбившая внука еще до его появления на свет, хотела видеть его только Михаилом, в честь своего покойного супруга.
Михаил Лермонтов в детстве. 1817–1818 годы
Елизавета Алексеевна, давшая в свое время материнское согласие на помолвку дочери с Лермонтовым и не изменившая данному обещанию в течение двух лет (до свадьбы) несмотря на упреки родни в худом выборе зятя, на этот раз решила стоять на своем до последнего: внук должен быть Михаилом, и никак не иначе. И хотя давать имя младенцу в честь скончавшегося родственника – плохая примета, в те дни Елизавета Алексеевна об этом не думала.
Детский рисунок Миши Лермонтова в альбоме его матери
Более того, с годами верность выбора ею имени для внука лишь укреплялась. Михаил уже не только именем, но и характером пошел в своего деда, которого никогда не видел: «Нрав его и свойства совершенно Михайла Васильевича, дай боже, чтоб добродетель и ум его был», – говорила бабушка. [20]
Знала бы она тогда, в эти счастливые октябрьские дни, что жизнь любимого внука прервется раньше времени, как и в случае с его дедом! Ведь супруг Елизаветы Алексеевны ушел из жизни добровольно, отравившись от неразделенной любви. И это при живой-то жене! Именно такую версию излагает один из первых биографов поэта, П.К. Шугаев, и нам она кажется наиболее верной (тем более, что, несмотря на слабые попытки опровергнуть ее, до сих пор серьезных и заслуживающих доверия доказательств иных версий не представлено).
Сия трагическая история случилась за несколько лет до рождения поэта. Михаил Васильевич Арсеньев (1768–1810) – так звали родного деда Лермонтова по материнской линии – тогда неожиданно воспылал любовью к замужней владелице соседнего с Тарханами имения – княгине А.М. Мансыревой (в Тарханах семья поселилась в 1795 году, покинув свое орловское имение Васильевское). Отношения Арсеньева с узнавшей обо всем женой обострились до предела. Развязка грянула в первый день наступившего нового 1810 года.
1 января в Тарханы на праздник к Арсеньевым съехались гости со всей округи. В ожидании домашнего спектакля по шекспировскому «Гамлету», в котором роль могильщика исполнял сам Михаил Васильевич – предводитель дворянства в Чембарском уезде – все были в приподнятом настроении. Инсценировку всемирно известной трагедии приняли хорошо, много хлопали. Но истинная трагедия наступила потом. Находясь, видимо, в состоянии нервного возбуждения, дед Лермонтова, даже не сняв театрального костюма, принял яд. Таким его и нашли.
Что послужило главной причиной, побудившей сорокадвухлетнего здорового мужчину, капитана Преображенского полка в отставке, превратить торжество в поминки и принять смерть, можно лишь гадать. То ли предшествующее спектаклю выяснение отношений с женой, характер которой мог бы позволить ей получить чин куда больший, чем капитан (если бы только женщин брали в армию); не будем также забывать, что и Тарханы были куплены ею же за 58 тысяч рублей. То ли отсутствие среди зрителей той самой молодой княгини. Ясно одно – смерть мужа Елизавета Алексеевна восприняла чрезвычайно остро. Волевая, властная, жесткая, она все-таки любила его, несмотря на измену. Иначе зачем бы она стала требовать от зятя назвать в честь покойного супруга родившегося в 1814 году внука?
Мишенька Лермонтов. 1820-22 гг.
Лишь ее деловая столыпинская натура помогла ей в дальнейшем держать в своих руках крепкое хозяйство и воспитать дочь Марию, потрясенную и потерявшую отца в пятнадцать лет, когда ей особенно могла понадобиться его помощь. Произошедшая в семье трагедия не могла не отразиться на формировавшемся характере молодой девушки. И хотя мать пыталась всячески компенсировать своим повышенным вниманием к дочери ее душевное одиночество и потребность проявления зарождающихся чувств, Мария научилась добиваться поставленных целей и без ее поддержки. Так произошло, когда она влюбилась в Юрия Петровича Лермонтова, заявив матери, что иного выбора для себя не видит.
Биографы Лермонтова обращают внимание на одну фразу, найденную в девичьем альбоме его матери: «Добродетельное сердце, просвещенный разум, благородные навыки, неубогое состояние составляют счастие сей жизни, чего желать мне тебе, Машенька – ты имеешь все!.. Умей владеть собою». Это пожелание принадлежит ее дяде Д.А. Столыпину. Судя по нему, последние слова как нельзя лучше характеризовали эмоциональную и впечатлительную натуру Марии Михайловны.[21]
Похоже, что именно от матери Лермонтову перейдет это качество – отстаивать свое мнение, причем невзирая на возможные негативные последствия.
Но это будет потом. А пока будущий великий русский поэт – еще совсем крошечный младенец и живет в доме Толя у Красных ворот вместе с родителями и бабушкой, не ведая предстоящих ему уже совсем скоро тяжелых испытаний. В этом первом московском доме Лермонтова семья пробыла до начала 1815 года, когда отправилась обратно в свои пензенские Тарханы.
Судьба дома затем сложилась так. От Толя здание перешло к купцу Бурову, потом к иностранцу Пенанду, владевшему домом шесть лет и продавшему его коллежскому секретарю Григорию Филипповичу Голикову. Современник писал: «Этот (Голиков. – А.В.) и доселе владеет домом. Я был на месте, где дом Голикова. Если ехать от дебаркадера Николаевской железной дороги, то, приближаясь к Красным Воротам, по правой руке, против самых Красных Ворот, на углу вы бы увидели, по-нашему, огромный каменный дом, в три этажа, беловатого цвета. Это – дом Голикова; этим домом начинается Садовая улица, ведущая к Сухаревой Башне… Дом Голикова на своем углу имеет балкон». [22]
