Александр Васильевич Свистула
Граф Соколовский и разыгранное убийство
Глава первая
Разговор за глинтвейном
Однажды, дождливым осенним вечером, в загородном доме графа Соколовского собрались его ближайшие и любимые друзья. Разместившись в креслах стиля барокко, они смаковали горячий глинтвейн. Хозяин дома сидел немного поодаль, ближе к камину. Александр Константинович потреблял тёплый напиток неспешно, делая маленькие глотки и постоянно вытирая при этом свои пышные усы. Он словно пытался распробовать вкус каждого компонента глинтвейна. В мыслях своих граф был неизмеримо далеко от своего дома. Он совершенно затих и не отводил взгляда от камина. Яркие красно-жёлтые языки пламени очаровывали Александра Константиновича своим танцем.
Друзья графа Соколовского сидели вокруг лакированного столика в стиле барокко. Ближе всех к Александру Константиновичу находился его секретарь, известный щёголь, Франц Карлович. Он, казалось, пытался подражать во всём, как манерами, так и внешним обликом, своему хозяину. Кроме растительности на лице. Кожа на ухоженном лице секретаря оставалась такой же гладкой, как и в день его появления на свет. Позади, на соседних креслах, расположились Борис Михайлович и Софья Николаевна Матюшкины. Как и всякая молодая супружеская пара, они до сих пор жили в состоянии любовной эйфории и не могли отвести друг от друга глаз. Ближе всех прочих к столику, на котором находились два кувшина с глинтвейном и тарелочки с нарезанной ветчиной и овощами, примостился денщик Фёдор. Слева от него сидели две женщины – Любовь Павловна, главная кухарка, и Марфа, исполнявшая обязанности экономки. Любовь Павловна, совсем древняя старушка, не употребляла спиртного и поэтому пила крепкий чай. Эти две особы с совершенно разными характерами и значительной разницей в возрасте были связаны необычайно крепкими дружескими узами. За их спинами, оставаясь недоступным для света электрической люстры, молчаливо восседал дворецкий, немец по происхождению.
Подобная компания собиралась в доме Александра Константиновича довольно часто. Не хватало лишь славного петербургского сыщика Утёсова. Вступивший недавно в брак Матюшкин тоскливо поглядел в огромное окно. Там, за пределами тёплой и светлой гостиной, властвовала непогода. Крупные капли дождя колотили по стеклу. Раздававшийся грохот сливался с раскатами грома.
– Вот это ливень, – заметил, едва сдержавшись от желания присвистнуть, Матюшкин. – Теперь-то лето подходит к концу.
– Борис Михайлович, мы вас в такую непогоду домой не отпустим, – заверила Марфа. – Верно ведь, Александр Константинович?
Хозяин дома ничего не сказал в ответ. Но его аккуратная бородка утвердительно качнулась вперёд. Против воли собравшихся тихий разговор измельчал и превратился в скучающее молчание. Поочерёдно молодые супруги, простудившиеся недавно, нарушали установившуюся тишину сморканьем и чиханьем. Разбавить тоску попытался секретарь Соколовского.
– Я недавно прочитал в журнале «Ребус» интересную историю. В доме одного профессора Санкт-Петербургского университета был проведён любопытный эксперимент. Шведский медиум посадил за стол одиннадцать человек и поочерёдно вызывал различных духов. И что самое интересное, духи умерших отозвались на его зов и отвечали на вопросы медиума.
В этот момент за окном сверкнула молния. Немного погодя, грянул гром такой силы, что задрожали занавески. Марфа испуганно схватилась за грудь.
– Ох! Страсти какие, – прошептала перепуганная экономка. – Прекращайте, Франц Карлович, чепуху городить.
– Ну, почему же, – вдруг раздался со стороны камина голос Александра Константиновича. – Продолжайте. Мне стало интересно. А духи являлись в порядке очереди или толкались у стола, как у прилавка?
– Медиум вызывал их по очереди. В самом начале явился дух Якова Брюса. Покойный чернокнижник говорил посредством соединения с телом шведского медиума и предсказал России мир и процветание. В наступившем двадцатом веке Российская империя станет самой передовой и мощной державой. Я уже не помню, кого они вызвали. Кажется, Пугачёва, Ивана Грозного, Исаака Ньютона. А потом медиум заставил стол летать по воздуху. Но покойным не понравилось, что их потревожили ради развлечения. Они затушили все свечи в доме и принялись душить двоих гостей.
– Ой, ну, хватит! – взмолилась Марфа.
Все, кто находился в гостиной, с потаённым страхом слушали графского секретаря. Пока он говорил, в комнате стояла абсолютная тишина. Её нарушал лишь жующий Фёдор и кашляющая Марфа.
– Профессор подтвердил наличие связи с душами умерших. И научных объяснений летающему столу и потухшим свечам он привести не смог. Таким образом, наука оказалась бессильной перед потусторонними силами – закончил секретарь и многозначительно отпил из бокала глинтвейн.
– Но это лишь потому, что рядом не было Александра Константиновича, – ухмыльнулась Марфа. – Что вы теперь скажете?
– А в чём дело? – удивился граф. – Я разве должен что-то говорить?
– Как будто не ты спорил со мной недавно. Говорил, всё это глупости. А сейчас что же? И сказать нечего. Уж если профессор не смог опровергнуть, – Марфа торжествующе подняла вверх палец.
– Если ты думаешь, что после услышанной истории для слабоумных я поверил в медиумов, то ты полная дура, – граф Соколовский поднялся с кресла и поставил на камин бокал. – Ничего, более идиотского я уже давно не слышал. Какой-то шведский плут научился хорошо изменять голос и выдаёт эту особенность за голоса умерших.
Александр Константинович внезапно побледнел. Его тело замерло на месте, а тонкие пальцы принялись судорожно трястись. Правой рукой он медленно указал на Фёдора и заговорил совершенно чужим голосом: «Ты плохо вычистил конюшни. И за это будешь бит своим хозяином. Это говорю я – Александр Васильевич Суворов». Граф не сдержался и засмеялся.
– Тьфу, дурень, – перекрестилась Марфа.
Бородатый денщик не обратил на графское шутовство никакого внимания и наполнил свой бокал третий раз.
– Хорошо, – улыбаясь, сказал Матюшкин. – Пусть он специально изменял голос. Но как объяснить летающий стол, затухшие свечи?
– И двух гостей, которых призраки чуть не задушили, – подсказала его жена.
– Да стоило мне заранее договориться с Фёдором, он бы сейчас не что задыхающегося сыграл, но и утопающего. А за рубль он вам и трезвого изобразит. Затушить свечи проще простого – кто-то вовремя открывает окно или хлопает дверью. Борис Михайлович, я всегда хвалил вас за богатую фантазию! Неужели вы не можете придумать логического объяснения такой ерунде?
– Пусть так. А летающий стол?
Граф мученически закатил глаза и подошёл к столику. Он попросил Фёдора уступить место и убрать со стола кувшины и тарелки. Александр Константинович долго поправлял кресло, приподнимал столик, держа его за крышку, но наконец, успокоился, сел, и таинственно оглядел присутствующих. К изумлению гостей, а особенно молодой жены Матюшкина, одна сторона орехового столика приподнялась вверх, хотя руки Соколовского продолжали лежать на крышке.
– Ну, это я могу объяснить! – воскликнул Матюшкин. – Вы поставили обе ножки на носки своих туфлей. А теперь шевелите ими, заставляя стол подниматься.
– Гляди, точно! – Марфа указала на ноги графа.
– А если среди участников «спиритического сеанса» у шведа было два сообщника, то поднять стол на несколько дюймов – проще простого. А ещё они могли заткнуть себе за ремень ручки тростей, так чтобы сама трость проходила под крышкой стола. И когда эти шарлатаны начнут вставать, то трости поднимут стол. Так что, господа, во всём можно найти логическое объяснение.
Ещё какое-то время гости провели в обсуждении спиритуализма. Хотя прежняя их вера в мистику несколько угасла. Рассказы о мистиках и медиумах разбудили в них любопытство. Когда разговоры о медиумах и чревовещателях были в самом разгаре, Любовь Павловна попросила переменить тему. Набожной и скромной старушке было совершенно неловко слушать подобные разговоры.
– Александр Константинович, может, вы расскажете о своём самом сложном расследовании? – предложил Франц Карлович.
– В каждом деле, которое судьба преподнесла мне, присутствовала своя особенность. Я не могу выделить из них наиболее сложное. Каждое расследование обладает неповторимым эмоциональным зарядом. И каждое из них по-разному интересно.
– Тогда вы вольны в выборе, – сказала госпожа Матюшкина. – Раз каждое ваше дело так интересно, расскажите любое. Которое первым придёт на ум.
– Пожалуй, есть такое дело. Сегодня господин Утёсов не смог посетить нас. Поэтому я расскажу вам, как судьба познакомила меня с ним.
Граф Соколовский подошёл к своему креслу. Поставив его спинкой к камину, он сел и обвёл взглядом присутствующих.
– Утёсов – невероятный сыщик. У него железная воля и необычайно живой ум. Впервые мы повстречались в тысяча восемьсот девяносто втором году…
Глава вторая
Орловский Нарцисс
Около полудня к усадьбе известного орловского фабриканта Барсукова подъехал большой экипаж. Гостей уже поджидали. Среди кучки мужиков стоял невысокий господин с короткой седовласой бородкой. Завидев приближающийся экипаж, он облегчённо вздохнул, подошёл к замершей повозке и открыл дверцу. Первой из кареты появилась дородная женская фигура. Господин с седовласой бородкой подал ей ручку и помог сойти с подножки. На несколько мгновений его взгляд задержался на довольно красивом женском лице, на котором проступили бесповоротные признаки увядания. Вторым экипаж покинул тот, которого так долго ждали в хозяйском доме. Это был Александр Константинович, граф Соколовский.
– Позвольте представиться, – обратился седовласый господин. – Я – управляющий этой усадьбой, Отто Германович.
Граф поправил немного измявшийся костюм и опёрся на жёлто-коричневую деревянную тросточку, разделённую на три равных отрезка двумя чёрными металлическими кольцами. Набалдашник был выполнен в форме круглой собачьей головы из молочно-белого опала. Александр Константинович с одобрением оглядел пушистую, с золотистым отливом, липовую аллею, ведущую к роскошному дому с колоннами.
– Франц Карлович, если ты и в следующий раз так надушишься, я вышвырну тебя на улицу, – нисколько не смущаясь посторонних, недовольным, но спокойным тоном, предупредил Соколовский.
Он обращался к своему недавно нанятому секретарю, вышедшему из кареты последним. Франц Карлович виновато поглядел на своего хозяина и поклонился управляющему усадьбой и окружающим его слугам.
– Здравствуйте, добрые люди. Я – Александр Константинович, граф Соколовский. Это – мой секретарь, Франц Карлович, и служанка Марфа.
– Ваше сиятельство, я проведу вас в дом, – учтиво, сохраняя собственное достоинство, произнёс управляющий. – Ваш багаж вскоре разберут и перенесут в дом.
Граф Соколовский последовал за ним по липовой аллее. Толстое двухэтажное здание становилось всё ближе. Четыре белые колонны поддерживали просторный балкон, нависший над парадным входом. По бокам каменной лестницы застыли мраморные львы, озирающиеся по сторонам. Граф Соколовский, поднимаясь на террасу, оглядел неплохой парк.
Усадьба управлялась крепкой рукой – все дорожки были расчищены, а кучи жёлтых листьев убраны к приходу гостей. На скамейке, под ярко-жёлтой яблоней, сидела какая-то дама в широкополой синей шляпке. Приметив графа и его спутников, она махнула ручкой и поспешила подняться на террасу. Александр Константинович улыбнулся этой даме и поцеловал её ручку.
– Марина Николаевна, рад вас видеть. Вы так же очаровательно выглядите, как и во время нашей последней встречи, – заметил граф.
– Ох, не смущайте меня. Я ведь знаю, что это не так. Вы отрастили бороду? Она весьма вам к лицу.
Марина Николаевна разглядывала изменившегося графа взглядом влюблённой женщины. Она провела языком по краюшку алых губ. Что-то недоброе горело в её лукавых глазах. Марфе никогда не нравились её зелёные, словно ведьмины, зрачки. Марфа и давняя подруга графа переглянулись и кивнули друг другу в знак приветствия.
– Марина Николаевна, это мой новый секретарь – Франц Карлович. Франц Карлович, перед вами Марина Николаевна, баронесса Мыслевская.
– Рад встрече с вами, – галантно улыбнулся молодой секретарь и нагнулся для поцелуя грациозно поданной ручки.
– Я не ожидал встретить вас здесь. Давно ли вы здесь, любезная Марина Николаевна?
– Нет, я прибыла только вчера вечером. Александр Константинович, вы не устали с дороги? Я с нетерпением жду возможности прогуляться по этой усадьбе в вашей компании.
– С радостью! Я до невозможности устал от сиденья в поезде, а потом – в этой трясучке под названием карета. Марфа, помоги разобрать вещи. Я немного разомну ноги.
Граф Соколовский взял под ручку баронессу и повёл её вдоль террасы, заставленной мраморными вазами и горшками. Они неспешно спустились вниз, и пошли по дорожке, уходящей к реке.
– Зачем ты всюду таскаешь за собой эту служанку?
– Она не просто служанка. Марфа – мой добрый друг.
– Мне кажется, ты уже достаточно большой мальчик, чтобы обходиться без няни, – с усмешкой заметила баронесса. – Я меньше всего ожидала встретиться с тобой здесь. Для чего ты приехал?
Какое-то время они прошлись в молчании. Граф Соколовский, видимо, раздумывал, стоит ли говорить правду давней знакомой. Их отношения были не настолько безоблачными и идиллическими, как могло показаться на первый взгляд.
– Тебе известно, что батюшка после смерти оставил мне огромные долги?
– Да. Слухи разносятся достаточно быстро. Особенно о таком человеке, как ты.
– И одним из займодателей был Барсуков. Если я не расплачусь в срок, мне придётся продавать поместья. А недели две назад господин Барсуков сделал мне предложение, которого я не мог ожидать.
– Присутствовать на открытии новой фабрики взамен на закрытие долга?
– Верно. Твой несчастный супруг тоже не мог контролировать собственные расходы?
– Нет. Он, скорее, не мог контролировать мои желания, – улыбнулась баронесса Мыслевская. И он отнюдь не был несчастным. Ведь он был моим мужем. Скажи, ты до сих пор обижаешься на меня за ту историю с бедной девочкой?
– Обижаюсь? – в карих зрачках промелькнули искры гнева. – Я презираю всех их. Всех, кто довёл бедняжку до смерти. И ты не помогла мне вырвать её из их мерзких когтей.
– Уже два года прошло. Пора бы забыть о той истории, – философски заметила баронесса.
– Мариша! Погибла молодая девушка. Вы довели её! И забыть об этом нельзя. Мне не позволит совесть.
Прежняя его невозмутимость вмиг улетучилась. На смену ей пришли крайняя раздражительность и презрение. Граф угрожающе замахал тростью. И вдруг он резко умолк. Граф Соколовский, играя желваками, продолжал сверлить взглядом свою собеседницу.
– Успокоился? Послушай меня, мы ничего не могли поделать. И ты повёл себя крайне неразумно. Нужно быть мудрее, а ты устроил скандал и сам подтолкнул девочку к самоубийству. Найди в себе силы и признай это.
Граф фыркнул и резко развернулся. Деревянная тросточка гневно застучала по камушкам, которыми была усеяна дорожка. Он спешно зашагал к дому, оставив Марину Николаевну в одиночестве. Взгляд баронессы растерянно блуждал по густым зарослям на берегу реки.
Вечером все гости и домочадцы барсуковской усадьбы собрались за одним столом в небольшом здании, которое хозяин называл летней кухней. Огромная столовая освещалась газовыми люстрами и настенными светильниками, также питающимися газом. Со всех сторон на присутствующих смотрели серьёзные люди с огромных фотографий, развешанных между окон. Большинство запечатлённых господ и инженеров стояли у очередной машины, какого-то невероятного оборудования или дымящейся фабрики.
Граф Соколовский, пресытившись любованием достижений технического прогресса, перед которым преклонялся владелец усадьбы, отвёл взгляд с чёрно-белой фотографии Барсукова и посмотрел на фабриканта во плоти. Хозяин роскошной усадьбы, самый крупный и знаменитый предприниматель Орловской губернии, благодетель и устроитель множества елецких храмов и приютов, учредитель Орловского губернского общества взаимного страхования, председатель правления Товарищества мануфактур «Барсуковы», полгода назад избранный председателем Орловского комитета торговли и мануфактур – таков неполный послужной список Михаила Аристарховича Барсукова. Так он представился гостям и довольно долго говорил о своих достижениях и финансовых успехах. Может, к этому длинному перечню заслуг и должностей прилагалось и ещё что-то, но в какой-то момент Александр Константинович попросту перестал слушать это бесконечное хвастовство.
Во внешности фабриканта Барсукова каждая деталь красноречиво говорила о чрезвычайно практичном и расчётливом складе его характера. Граф Соколовский с лёгкой досадой признал, что тёмно-синий костюм-тройка идеально сидит на атлетической фигуре фабриканта, и галстук цвета тёмной вишни явно демонстрировал о превосходном благополучии его обладателя. Уложенные медно-каштановые волосы его блестели, словно шлем. Михаил Аристархович восседал во главе стола и с упоением посвящал гостей в увлекательные подробности своей жизни. Делал он это неспешно, с пониманием своего влияния, каковое он имел над всеми собравшимися. Были моменты, когда он неожиданно заводился, словно мотор, и энергично рассказывал об очередной успешной сделке.
На почётном месте главного гостя, с видом лысеющего триумфатора, сидел Фёдор Иванович, князь Пулев. Сухой старик с приторно-угодливой физиономией старался не пропустить ни единого слова из бесконечных рассказов фабриканта. Соколовский был весьма наслышан о похождениях этого светского льва в столице, разразившихся тремя скандалами, которые, впрочем, постепенно сошли на нет. Пулев Фёдор Иванович являлся далёким потомком стародавних ярославских князей. Во времена Петра Великого род этих князей, славных потомков самого Рюрика, настолько обеднел, что лишился титула. Расточительными и унизительными способами Фёдор Иванович сумел выхлопотать себе возвращение княжеского достоинства. Не без помощи Михаила Аристарховича.
– А это я и английский текстильщик, Джеймс Хокс. Господин слева – известный изобретатель. Прошлым летом мы заключили крупный контракт на закупку современного оборудования. Такого оборудования, как у меня, нет ни у кого в России. Господа, вы и сами сможете его увидеть на открытии моей новой прядильной фабрики.
– Михаил Аристархович, чем больше мы вас слушаем, тем крепче становится мысль, будто двадцатый век уже наступил, – князь Пулев обвёл присутствующих нарочитой улыбкой.
Присутствующие улыбнулись, оглядели друг друга и продолжили слушать хозяина дома, не забывая наполнять свои рты кулинарными изысками, коих на столе было в изобилии. Справа от князя Пулева сидела молодая женщина – дочь Барсукова, Надежда Михайловна Хитрова. Русые волосы, затянутые в тугую косу, величественно лежали на её приоткрытых плечах. По правую руку от жены улыбался глупой натянутой улыбкой Хитров Пётр Петрович. «Натура явно не соответствует его фамилии», – подумал Александр Константинович.
От супружеской пары Хитровых графа разделяла восхитительная, впрочем, как и всегда, баронесса Мыслевская. Сложная воздушная причёска, лёгкий аромат её духов, непозволительно глубокое декольте не могли оставить сидевшего справа Соколовского равнодушным. Прирождённый аристократ с трудом боролся с собственными воспоминаниями и соблазнительными помыслами. Внезапно громкий смех дочери Барсукова выхватил графа из порочных мыслей прошлого и вынудил улыбнуться очередной шутке князя Пулева.
Последним на этой стороне стола, справа от графа, сидел управляющий усадьбой – Отто Германович. Отто Германович не хуже своего хозяина знал историю каждого снимка и был лично знаком с половиной запечатлённых на фотографиях людей.
Напротив управляющего с удовольствием ужинал Франц Карлович. Граф Соколовский подумал про себя, что лет через двадцать его секретарь неизбежно станет таким же, как и управляющий Барсукова – аккуратным, с необходимой долей угодливости, строгим и точным во всём, знающим, когда следует улыбнуться, а когда стоит и натянуть каменную маску безразличия. Но пока молодой секретарь желал лишь кутить и производить впечатление на дам. Граф с недовольством ощущал явный запах духов Франца Карловича. Этот запах не мог перебить даже парфюм соседствующей баронессы Мыслевской.
– А этот господин и есть тот французский банкир, выдавший вам столь крупную сумму? – поинтересовался сидевший напротив графа Соколовского ещё один гость Барсукова.
– Да, Роман Аркадьевич. Я считаю, нашему Отечеству пойдёт на пользу союз с Францией.
– Vous avez tout a fait raison1, – подтвердил князь Пулев. – Франция с её молодостью, с её энтузиазмом, с её жизненным духом способна пробудить нас к жизни. Вместе мы станем главенствующей силой в новом веке.
– Экономически наше сотрудничество непременно оправданно, – деловым тоном произнёс Барсуков. – Хотя, технически французы не столь развиты, как англичане, но нам есть чему у них научиться. И союз с ними, конечно, предпочтительнее, чем с Германским рейхом. Бисмарк2, старый лис, считал, что может и дальше дурачить всех на свете. Пришедший ему на смену Каприви3 думал, мы станем умолять его не разрывать союза. Но Император никому не позволит унижать Россию. Пусть бьются с Англией за африканские колонии. В лице Франции мы приобрели надёжного союзника. Эти немцы – чересчур расчётливы, и ни о чём другом, кроме, как о своём рейхе и думать не могут. Не обижайтесь, ради Бога, Отто Германович.
– Франция – это полная энергии великая держава. А какое у них вино! Vin délicieux4! – князь Пулев не удержался и щёлкнул пальцами.
– Нам долго предстоит учиться у французов. Но я слышал, князь Голицын наладил в Крыму производство вина не хуже французского, – тактично попытался вступиться за своё Отечество молодой господин напротив графа.
– Фи! Что за чепуха?! – вскрикнул Фёдор Иванович. – Вы бывали во Франции, молодой человек?
– Нет. К сожалению, не бывал, – огорчённо признал собеседник и отправил в рот небольшой кусочек говядины.
– Вот именно! Иначе вы бы так не говорили, – тоном непревзойдённого знатока подытожил князь. – И в технике, и в виноделии, кухне в целом, и в культуре они нас превосходят. И здесь ничего не поделать. Да вот, Александр Константинович поддержит меня. Ваше сиятельство, вы ведь были недавно в Париже? Думаю, вы согласитесь со мной? По-иному и быть не может.
Этот разговор не вызывал у графа Соколовского ничего, кроме раздражения. Слушать восхваления другой страны, слышать, как его Родины едва ли не стыдятся, для Александра Константиновича было хуже пытки. На протяжении всего разговора граф пытался держаться в стороне и не отвлекаться от кушанья.
– Александр Константинович, как вам французский образ жизни? – вежливо спросила баронесса Мыслевская, устранив неудобную паузу.
– Как и прежде. Ничего у них не изменилось со времени моего предыдущего путешествия, – граф с вызовом посмотрел прямо в серые зрачки князя Пулева. – Давятся своим пропащим сыром с плесенью и дрожат от страха, что пруссаки развяжут войну. Вот и прячутся за нашей спиной. Ах, да! И вино у них кислое до невозможности.
Граф скривился так, будто вкусил невыносимо кислого яблока и отпил красного вина. Князь Пулев в замешательстве поглядел на хозяина дома. Но Михаил Аристархович не был склонен к ожесточению спора и вернул внимание гостей к фотографиям, сделанным в этот раз на фоне французской фабрики. Граф Соколовский незаметно оглядел чисто выбритое лицо гостя напротив, отчаянно пытавшегося заступиться за крымское виноделие. Он, безусловно, выглядел моложе своих лет. Роман Аркадьевич Светилин состоял в труппе местного провинциального театра, существующего не без финансирования Барсукова. По словам баронессы Мыслевской, Светилин являлся лучшим актёром в городе. И внешние данные для этого у него, бесспорно, имелись. Светилин обладал необычайно приятным голосом и очень живой мимикой. Красивое лицо, густые волосы цвета начищенной меди и крепкое телосложение делали обаятельного блондина похожим на хозяина дома.
Справа от Светилина, не отрываясь от своей тарелки, слушал рассказы хозяина уездный доктор. Торопин Илья Ионович, вероятно, был сверстником Соколовского, но уже успел облысеть и набрать лишнего веса. Граф с досадой заметил, что узкий тёмно-зелёный галстук доктора абсолютно не подходит к его светло-серому костюму.
Между доктором и Михаилом Аристарховичем уместилось семейство Барсукова-младшего. Барсуков Михаил Михайлович был словно копией своего отца, только чуть ниже ростом и русоволосым. Михаил Михайлович производил впечатление достойного наследника. Слева от своей матери находился их сын – Павел Михайлович, более похожий на мать, нежели на отца. От деда юноше достался мясистый подбородок и умные глаза. От отца – светло-русые волосы.
Таким образом, взор графа Соколовского прошёлся от самого старшего в роду Барсуковых и остановился на самом младшем, присутствующим за столом. «Ну, и компанию собрал этот купец, – проворчал про себя Соколовский, – поскорее бы убраться отсюда куда подальше». В голове Александра Константиновича промелькнула неспокойная мысль. Отчего-то на ум пришли слова его няни, женщины весьма суеверной. Вспомнились её слова, будто, если за стол сядут тринадцать человек, то тот, кто первым поднимется из-за стола, обязательно вскоре умрёт. Логически Соколовский мог связать это суеверие с широко известным евангельским сюжетом – Тайной вечерей. Тогда за столом присутствовало тринадцать сотрапезников – апостолы и Иисус Христос. И первым поднялся предатель Иуда, покончивший жизнь самоубийством после распятия Христа. Только так граф мог объяснить появление такого глупого суеверия среди необразованных верующих крестьян.
– Что за чушь, – прошептал вслух граф.
– Вы так думаете? – удивился Михаил Михайлович, сын фабриканта.
Он как раз что-то рассказывал князю Пулеву и воспринял бормотанье Соколовского, как несогласие со сказанным.
– Ах, нет, простите, – улыбнулся Александр Константинович. – Я немного задумался.
– Господа, прошу меня извинить, – немного смущаясь, поднялся актёр, сидевший напротив графа. – Я сейчас же вернусь.
Александр Константинович проводил взглядом провинциального актёра и отогнал от себя глупые мысли. Граф Соколовский не был суеверным, и всякое суеверие считал за дурной отголосок язычества. Так оно и есть, суеверие – это великая глупость. Но обрати граф внимание на Михаила Аристарховича, на его оценивающие взоры, перемещающиеся по лицам детей, то, возможно, смог бы понять всё намного раньше.
После плотного ужина последовала длительная прогулка по дому. Вполуха граф Соколовский слушал наполненные самодовольством тирады Барсукова-старшего. С чувством превосходства над конкурентами Михаил Аристархович рассказывал о своих фабриках, оснащённых самым современным оборудованием. Гости поражались, сколь широка география барсуковских предприятий. Фабрики Орловской, Калужской, Черниговской губерний были связаны с домом фабриканта телефонными проводами, и в любой момент Михаил Аристархович мог переговорить с директором предприятия и дать соответствующие указания. В Черниговской губернии на текстильной фабрике для освещения успешно использовалось электричество, на всех прочих – светильный газ.
– На Нежинской бумаго-прядильной фабрике я в прошлом году установил двадцать тысяч веретён. Через год-другой, господа, мы и сами научимся оборудование делать, не хуже английского, – заметил Михаил Аристархович и повёл гостей в подвальные помещения.
Под правым крылом барсуковского дворца стояли огромные баллоны со светильным газом. Гости с немалым изумлением рассматривали трубы с многочисленными вентилями. Михаил Аристархович с упоением рассказывал, во сколько ему обошёлся каждый баллон и котёл, где его изготовили и как доставили. Его секретарь, указывая на газовые трубы узким пенсне, заверил гостей в абсолютной безопасности всей этой конструкции.
– Светильный газ получают в результате пиролиза, то есть высокотемпературной обработки, каменного угля. В результате образуется газ, наполовину состоящий из водорода, на 35% – из метана и около 8% – угарного газа. Его доставляют в жёстко закреплённых баллонах, каждый баллон находится под большим давлением, поэтому к ним следует относиться с большой осторожностью. Не пугайтесь так, Илья Ионович, они не взорвутся от ваших похлопываний. Для этого требуется куда более значительное усилие. Видите, эту красную трубу? По ней газ попадает в котёл и греет воду.
– А это что за вентиль? – спросила Марина Николаевна.
– Им регулируется подача газа в котёл. Сейчас работает только один. При похолодании мы запустим остальные котлы. Они нагреют воду в системе трубопроводов, которая включает в себя все радиаторы в доме Михаила Аристарховича. Каждая комната освещается и отапливается этим газом. Таким образом, светильный газ выполняет две функции: освещения и отопления. Это намного выгоднее, чем топить углём или дровами.
– Houille5 ! Мы стоим на пороге нового века. Скоро в каждый дом придёт газовое отопление и электрическое освещение. В Европе уже давным-давно забыли про этот уголь, – радостно заявил князь Пулев.
– Во сколько же обходиться топить такой большой дом газом? – поинтересовался граф Соколовский.
– Не могу вам ответить, Александр Константинович. Строительство особняка было закончено в марте. Я первый раз проведу здесь зиму. Эти котлы с водой ещё ни разу не работали. Пока хватает и одного – для подогрева воды в душевых.
Похвалившись своей котельной, Михаил Аристархович повёл гостей наверх. Гостиная была выдержана в красных и золотых тонах, свидетельствующих об успешности фирмы Барсукова. Михаил Аристархович пригласил гостей в библиотеку. Здесь он не смог обойти вниманием ювелирную витрину с драгоценными камнями и украшениями покойной жены. За толстым стеклом лежал орден Святого Станислава второй степени. Рядом лежал тяжёлый золотой самородок.
– Этот самородок мне подарил к юбилею Александр Петрович Кузнецов. Сибирский золотопромышленник, сын Ивана Петровича – знаменитого красноярского головы.
– Да, я хорошо знал покойного Ивана Петровича. Добрейшей души человек был. Сколько денег он пожертвовал Красноярску! Истинный христианин, – дал покойному характеристику князь Пулев. – Он в своё время просил меня быть крёстным отцом его сыну, но из-за большой занятости я не смог удовлетворить его просьбы. Очень, конечно, жаль.
– Говорят, он в год намывал золота на миллион рублей! – вступил в разговор Франц Карлович.
– И один из енисейский самородков достался мне, – улыбнулся Михаил Аристархович. – Почти семь фунтов6 весит.
