Александр Варго
Ненужные (сборник)
– Марина…
Девочка повернула голову, глядя на младшую сестру.
Из-под заснеженной шапки на нее глядели серьезные глаза.
– А почему ты тетю Лену не называешь мамой? Ведь они с дядей Борей наши мама и папа?
Марина вновь замешкалась. Она сама не могла ответить себе, почему так происходит. Несмотря на то, что вопрос с переездом в новую семью можно было назвать почти решенным, какая-то странная, невидимая преграда удерживала полностью раскрыться перед тетей Леной и ее мужем, дядей Борей. Хотя они были всегда очень добры и внимательны к ним… Вероятно, слишком сильны еще были воспоминания о прежней семье, которая вернула их в детский дом меньше чем через год с тех пор, как взяли к себе… Но Марина не хотела вспоминать об этом периоде жизни.
– Знаешь, Сашок, как только они нас заберут к себе и мы станем жить вместе, тогда, конечно, они станут для нас настоящими мамой и папой. Договорились?
Саша улыбнулась, и Марина, с облегчением вздохнув, поняла, что ответ сестру устроил.
Она ошибалась, полагая, что обратная дорога домой будет всегда прямая. До развилки оставалось меньше километра.
* * *
Сапог застопорил «Бумер» на паузе, щелкнув исцарапанным пультом, и в гаражном закутке воцарилось молчание.
Слышалось лишь сухое потрескивание дров в печке и унылое завывание ветра снаружи.
Керосин обвел замерших мужчин затравленно-безумным взором.
«Он похож на загнанного зверя. Которого окружили и вот-вот на вилы насадят, – внезапно подумал Данилыч. – Он словно шакал. Смертельно больной, облезлый шакал, к которому нельзя приближаться, не надев толстых варежек, чтобы не подцепить какую-нибудь заразу…»
– Ну, чего прикисли? – хрипло произнес Керосин. – Или как только зашел базар про помощь другу, у меня все кореша растерялись?!
– Это у тебя в штанах прикисло, – хмуро осадил его Сапог. – Кто тебя резать собрался? Кому задолжал?
Керосин шмыгнул носом.
– Чингизу.
Сапог и Леха обменялись понимающими взглядами.
– Тот самый, что ли? – уточнил Леха.
– Тот самый, – раздраженно ответил наркоман. – Будто здесь другой Чингиз появился!
– Он наркоторой барыжит, – объяснил Леха Сапогу, и тот кивнул:
– Слыхал я про этого кренделя. Мутный тип.
Он искоса взглянул на Керосина, который то и дело вытирал пот, струившийся по восковому лицу.
– И сколько ты ему торчишь?
Керосин глубоко вздохнул и выдавил, не глядя на приятеля:
– Сто сорок рублей.
Сапог поскреб подбородок.
– Сто сорок тыщ, что ли?
– Ну да.
Уголовник присвистнул.
– И чего ж ты от меня хочешь, болезный? Я похож на фраера, у которого в пиджаке сто сорок тыщ запасные припрятаны? – спросил он. В голосе Сапога звучало неподдельное изумление, как если бы ему приходилось объяснять несмышленому ребенку, почему день сменяет ночь.
Керосин ничего не ответил, и бывший зэк вновь потянулся к бутылке.
– Какой срок у тебя? – полюбопытствовал он, наполняя стаканы.
Керосин нервно сглотнул.
– Неделя. Это край, Сапог. Ты просто не знаешь Чингиза. Он…
– Да срал я на твоего Чингиза, – с нескрываемым презрением обронил Сапог. – У меня с ним общих дел нет.
– Сапог, но я…
Керосин вновь закашлялся.
– Кашляй в другую сторону, – потребовал Данилыч, со скрипом отодвинув табуретку в сторону. – Не хрена тут своими слюнями людей заражать!
Керосин даже не посмотрел в сторону пожилого человека.
– Сапог, он меня убьет, бля буду, – захныкал он. – Ведь я же выручил тебя, братуха… Когда… кха! Когда у меня был лавандос, я ведь помог тебе, и ты помнишь! Сам сказал! Теперь… теперь я тебя прошу! Как брата прошу, выручи!
На лице Сапога не дрогнул ни один мускул.
– Ну, будем здоровы, – спокойно произнес он тост и, не чокнувшись, выпил. Потянулся к ломтику сала, степенно отправил его в рот.
– Ты, Керосин, наверное, забыл, что я с тобой в полном расчете? И твое бабло я тебе вернул. А что касается выручить… Ты, по ходу, с башкой вообще не дружишь. Где я тебе столько деньжищ найду? Банк ограблю? Почку продам?
Керосин, не зная, куда деть зудящие руки, судорожно вцепился в костыль. Глядя на него, Данилыч неожиданно подумал об утопающем, который из последних сил вцепился в трухлявую деревяшку.
– Я не знаю. Может, просто побазаришь с Чингизом? Ты в авторитете, тебя многие знают, – взмолился Керосин.
– Ага. Щас, сорвался и побежал. Нет, Керосин, разруливай сам свои косяки. Долг – дело чести. А ты свою честь, как я погляжу, растворил в этом долбанном «крокодиле». Не торчал бы на всякой дряни, не было бы этого геморроя.
Лицо Керосина приняло такое горестно-плаксивое выражение, какое только может возникнуть у ребенка, которому неожиданно отказали в покупке долгожданного подарка. Плечи обвисли, водянистые, лихорадочно блестевшие глаза быстро потускнели. Казалось, кто-то невидимый просто нажал на кнопку, выключив Керосина, как ставший ненужным фонарик.
– Ме… меня у… убьют, Сапог, – прошептал он. От охватившей его паники наркоман начал заикаться. – Ссс… Сапог, знаешь, чт… что Чингиз сд… делает с должниками? Од… одному парню он отрезал все пальцы н… н… на руках. А другого пацана попросту сожгли. Он бе… бегал по дому, как живой факел, и кричал. По… понимаешь?
Сапог продолжал сидеть с каменным выражением лица. Он ткнул пультом в DVD-проигрыватель, и отечественный блокбастер о непростой жизни бандитов вновь ожил.
– «мы… едем в ту же сторону… можем проконтролировать, чтобы с вашим грузом ничего не случилось», – в придорожном кафе Килла убеждал дальнобойщиков принять условия своей крыши.
– Продай хату, – посоветовал Сапог как ни в чем не бывало, словно Керосину эта идея не могла раньше прийти в голову.
– Опоздал, – хмыкнул Леха, зубами сдирая с дольки вареной колбасы оболочковую ленточку. – Хату толкнули еще пару лет назад. Он сейчас в коммуналке с матерью. Так, Керосин?
Керосин проигнорировал вопрос, тупо пялясь на пышущую жаром печку, словно вообще утратил способность соображать и не понимал, о чем идет речь.
– Ну, тогда извиняй. Бананив нема, – усмехнулся Сапог, процитировав известный анекдот.
– Ты сказал, что поможешь мне, – разбито прошептал Керосин. – Ты…
– Если бы мог – помог. И вообще, дружище… Хочешь честно? Ни хрена тебя не спасли бы эти сто сорок кусков. Такие, как вы, всегда кому-то чего-то должны. Вечно. Сегодня ты со своим Чингизом рассчитался, а завтра тебе опять нужна будет доза. И ты будешь у него в ногах валяться, унижаясь и умоляя, чтобы он тебе колес отсыпал. Что, я неправ?
Керосин шмыгнул носом и, к всеобщему изумлению, сполз прямо на пол, встав на колени.
– Сапог, мн… мне больше не к… кому обратиться, – выплевывая слова, проскрипел он. Из воспаленных глаз потекли слезы. – Я бы и… и комнату продал бы… но о… она на мать записана. А она, с… сука, не даст продать…
– Ну и падаль же ты, – сплюнул Данилыч, с омерзением глядя на наркомана. Между тем Керосин, не вставая с колен, пополз к Сапогу.
– Я напи… напишу расписку, – хлюпая носом, прохныкал он.
– О да. И че мне с ней делать? – прищурился уголовник. – Кораблики-самолетики мастерить? Или скурить? Поднимись, не позорься. Глядеть противно.
Он хотел добавить что-то еще, но в это мгновенье зазвонил сотовый Лехи. Тот глянул на экран, и глаза его заблестели:
– Опа, вот и Толян!
Парень поднес трубку к уху, и лицо его изменилось.
Сапог сдвинул брови, молча глядя на друга.
– Ладно, – наконец проговорил Леха разочарованно. – Ты там это… аккуратнее. Звони, если че надо.
Он положил мобильник на стол и виновато взглянул на уголовника:
– Непруха, Сапог.
– Кто звонил?
– Женька, сестра Толяна. А его самого менты с утра замели. Сначала, мол, как свидетеля, а потом какая-то старая манда его опознала. Якобы Толян у нее как-то сумку увел. У него же условный был. Щас на полную катушку получит.
– Толян че, таким голимым гоп-стопом заниматься начал? – недоверчиво спросил Сапог. – Совсем с дуба рухнул.
Леха пожал плечами.
– За что купил, за то продал. Так что баб сегодня вечером не будет, – уныло вздохнул он.
– Пускай сестра Толяна сюда едет. Смотаешься за ней?
Леха помотал головой:
– Она страшная, как бегемот с похмелья. Рожа кривая, половины зубов нет, и глаза в разные стороны смотрят, как у рака, даже по пьяни не всунешь. Я лучше кобыле под хвост вдуну, чем ей. И потом, ей сейчас в ментовку идти, ее допрашивать будут.
Сапог поднял бутыль с самогоном, разглядывая через стекло Керосина, который продолжал стоять на коленях, размазывая по грязному лицу слезы и сопли.
– Ну и дела, – задумчиво проговорил уголовник. – Может, я не в тот день на волю вышел? Все через жопу.
– Сапог…
Бывший зэк поставил бутыль обратно, с любопытством глядя на Керосина. Шелушащиеся губы наркомана изогнулись в жалостливой гримасе.
– У меня… нет выбора.
Он подполз еще ближе, и Сапог ощутил тяжелый смрад, сочащийся густыми волнами от вконец опустившегося мужчины.
– Ты о чем, Керосин? – усмехнулся уголовник. – Какой, к едрене-фене, выбор? Ты себя в зеркало видел?
Наркоман медленно покачал головой и, ухмыльнувшись, неожиданно поманил чумазым пальцем, словно намереваясь поведать Сапогу некую тайну.
– Ты меня начинаешь утомлять, Керосин, – сухо произнес Сапог, тем не менее чуть подавшись вперед.
– А я ведь… кое-что знаю, Сапожок, – прошептал Керосин. На этот раз он смотрел бывшему зэку прямо в глаза. Глядя в них, Сапог почему-то подумал о заброшенном котловане, с торчащей внизу арматурой. Один шаг в темную бездну, и ты, истекая кровью, ломаный-переломаный, извиваешься на ржавых прутьях, словно червяк на крючке.
– Что ты знаешь, чучело огородное? – тихо спросил Сапог. – И не смей меня называть Сапожком. Еще раз скажешь, челюсть сверну.
– Подвал, Сапожок, – чуть слышно промолвил Керосин. – Ты не забыл про подвал и Шмеля?
Он глумливо захихикал, видя, как побледнел Сапог.
* * *
Спустя минут двадцать после того, как чета Уваровых ушла, домой после смены вернулась Мария, супруга Павла Егоровича.
– Что, уже хряпнул? – спросила она, подозрительно оглядев покачивающегося в коридоре мужа. – На полдня оставить нельзя, бездельник…
– Молчать, женщина, – проворчал инвалид. Неуклюже переставляя ноги в расхристанных тапках, он двинулся в комнату и, поскользнувшись на раскрытом альбоме для рисования, едва не грохнулся на пол.
– Едрить-колотить, Димка! – выругался он. – А ну, убрал здесь все быстро!
Мальчик, увлеченно разрисовывающий цветными фломастерами собственные трусы, поднял голову.
– Сейчас.
– Не щас, а щас же, – потребовал Павел Егорович.
Мальчуган нехотя поднялся с пола и шагнул к альбому.
– А у меня тлусы как ладуга, – похвастался он Марии, демонстрируя изрисованные трусики.
– Ну да. Осталось только мордаху разукрасить, – бросила женщина, даже не поздоровавшись с ребенком. Скинув стоптанные сапоги в белесо-солевых разводах, она отправилась в ванну.
– Ну и пусть, – выпятив нижнюю губу, сказал Дима. – Меня все лавно сколо забелут отсюда. И Сашку, и Малинку.
В дверь позвонили.
– Машка, открой! – заорал из комнаты Павел Егорович. – Эти уже, наверное, пожрали и вернулись…
Мария, на ходу вытирая руки выцветшим полотенцем, направилась к двери.
– Когда же этот дурдом закончится…
– А к нам очкалик плиехал с толстой тетей, – сообщил ей в спину Дима. – Они нас забелут…
Мария щелкнула замком и, распахнув дверь, скривилась:
– Во, еще одна… Че забыла, Оль?
– Маша, добрый вечер, – поздоровалась с ней женщина с двумя пакетами в натруженных руках. – Можно войти? Я ненадолго.
Мария отступила, позволяя нежданной гостье пройти.
– Их увозят сегодня, – известила Мария, и в ее голосе прозвучало неприкрытое злорадство. – Так что ты зря все это притащила.
Ольга поставила пакеты на пол.
– Там фрукты, соки, печенье… – сказала она, убирая со лба прядь, выбившуюся из-под шерстяной шапочки.
Увидев женщину, Дима озарился улыбкой и, сияя от радости, подбежал навстречу.
– Пливет, тетя Оля!
– Привет, мой хороший, – расплылась в улыбке гостья. Она хотела обнять малыша, но между ними встала Мария.
– Ты это, бросай чудить, Оль, – заговорила она, уперев руки в бока.
Из комнаты вышел Павел Егорович. Его качало из стороны в сторону, словно он был на палубе корабля во время мощного шторма.
– Я просто хотела увидеть детей, – спокойно сказала Ольга.
– Попрощайся с ними, – предложил Павел Егорович, икнув. – Щас девки придут, и их увезут отседа. Навсегда, – добавил он, почесав багровый нос.
Полноватое лицо Ольги слегка побледнело.
– А где девочки? – спросила она. – Уже из школы давно пора было прийти!
Павел Егорович присвистнул.
– Ишь ты, время даже считаешь, – хмыкнул он. Его мутный взгляд уперся в пакеты с продуктами. – Че таскаешь все время эту хрень? Думаешь, мы их голодом морим?! Лучше бы деньгами дала!
– Ага, – закивала Мария. На ее щеках проступили алые пятна. – Чтобы ты пропил все?!
Она взглянула на Ольгу:
– Две минуты, Оль. Целовайтесь и уходи. Извини, но мне этот балаган уже вот где.
С этими словами Мария провела по шее ребром ладони и ушла на кухню. Спустя секунду оттуда раздалось раздраженное хлопанье ящиков и звон посуды.
Дима выжидательно смотрел на опечаленную женщину, сидящую перед ним на корточках.
– Тебе глустно? Не глусти, тетя Оля, – зашептал Дима. – Мы к тебе в гости плиедем.
Неожиданно ему в голову пришла какая-то мысль, и он, блеснув черными глазенками, возбужденно заговорил:
– А хочешь, поехали с нами?! Дядя Боля доблый. Он мне лобота подалил. А вот тетя Лена всегда недовольная. Я хочу, чтобы нашей мамой была ты, а не тетя Лена.
Ольга отвернулась, чтобы Дима не увидел, как повлажнели ее глаза.
– Ладно, Оль, – миролюбиво произнес Павел Егорович, продолжавший бестолково топтаться в коридоре. – Долгие проводы, долгие сопли. То есть слезы. Шла бы ты домой. Все равно тебе бы их не отдали. И дело ведь не в том, что они богатеи, а ты нищая, как церковная мышь. Они – семья, понятно тебе? А ты баба одинокая. И старая к тому же. Ну-ну, не обижайся… Смирись с этим. Богу богово…
Ольга медленно поднялась на ноги. С нежностью погладила Диму по нечесаной голове.
– Я подожду на улице девочек, – сказала она, обращаясь к Павлу Егоровичу. Тот что-то проворчал, мол, дело хозяйское, жди где хочешь.
Скрипнула входная дверь – после визита Ольги ее так и не закрыли, и внутрь вошли Уваровы.
– А вот и мама с папой, – хихикнул инвалид и с вызовом посмотрел на Ольгу.
Едва заметно кивнув в знак приветствия, женщина покинула квартиру.
– Кто это? – напрямик спросила Елена.
– Да так… – фыркнул Павел Егорович. – Хотела к себе карапузов забрать. Шляется тут все время…
Из кухни выглянула Мария. Поздоровавшись с семейной четой, она пояснила:
– Это Ольга Еремина, живет по соседству. Раньше ее муж с родным отцом ребятишек дружили.
– Да? – удивился Борис. – Я видел личное дело детей. Их отец… – он запнулся, бросив взгляд на Диму, внимательно прислушивающегося к разговору, затем, решив, что тот все равно не поймет, о чем речь, продолжил: – Он же погиб на охоте?
Мария обменялась с мужем взглядами.
– Хреновая история, – сказал Павел Егорович, зачем-то ткнув заскорузлым пальцем в потолок с отслаивающейся штукатуркой. – Ольгин муж егерем трудился. Вот он с сыном и вон ихний батя, – палец, как корявый обломок палки, уперся в Диму, – пошли рыбачить. А тама браконьеры, значит, лося завалили. Возник эта, конфликт. Туды-сюды… Мутное дело. Расстрелял их какой-то псих из ружья. Всех троих, и сына Ольги тоже убил наповал. Его потом, этого убийцу, в тюрьме кто-то зарезал. Поделом гадине. Но отцов-то уже не вернешь в семьи…
Рассказчик выдержал театральную паузу, чтобы насладиться эффектом от повествования, затем продолжил:
– Вот Ольга и ходит сюда. Мол, вроде как считает их за своих деток. Их мать от рака умерла еще давно…
Борис почувствовал, как в горле набух вязкий ком.
– Она… Эта Ольга, она что, тоже претендовала на усыновление?
Павел Егорович махнул своей единственной рукой:
– Куды там… Она в избенке старенькой живет, ветер подует, все разваливается… Из всего добра корова да пара кур тощих… Да к тому же она так ни за кого больше и не вышла, одна все время… Как привидение ходит, молчит и молчит…
– Познавательная история, – вмешалась в разговор Елена Сергеевна. – Девочки не приходили?
Мария покачала головой.
– Может, к подружке зашли? – предположила она.
– Они же знали о нашем приезде, – с легким раздражением возразила Елена. – Это абсолютно нелогично.
Борис снял очки, медленно протирая стекла. Где-то глубоко внутри тревожно царапнуло.
– Может, с ними что-то случилось в дороге? – тихо спросил он.
* * *
Девочки продолжали идти. Разбитую трассу с обеих сторон подпирали громадные снежные завалы, и шагать приходилось прямо по дороге, в опасной близости от проезжающих машин.
Ноги по щиколотку погружались в холодную кашу, и Марина ощутила, как снег уже проник в ботинки.
– Сашок, у тебя ноги не мокрые? – спросила она, с тревогой глядя, как младшая сестра месит слякотную жижу старенькими сапожками.
– Пока нет. Ветер только сильный, у меня лицо замерзло, – пожаловалась девочка. Марина поправила ей шарф, подняв его повыше, чтобы он закрывал курносый нос сестренки.
– Так лучше?
– Ага. Марина?
– Что?
Посопев немного, словно размышляя, стоит ли задавать вопрос, Саша все же решилась:
– А нам сколько не хватило на билет?
– Шесть рублей, – ответила Марина, мысленно ругая себя за то, что не попросила у тети Маши чуть больше. Так, на всякий случай… Впрочем, чего теперь вспоминать. Их новые опекуны не особенно-то и скрывали свое пренебрежительное отношение к ним. А уж когда Марина робко заикалась о карманных расходах, лица дяди Паши и тети Маши становились такими кислыми, словно у них просили завещать дом с дачным участком, а не двадцать рублей на мороженое…
– А почему тогда ты не сказала этой злой тете, что мы отдадим ей шесть рублей потом? В следующий раз?
Голос сестры вывел Марину из невеселых размышлений, и она со вздохом проговорила:
– Им так не положено, Сашок. Если каждый будет обещать, а потом не возвращать деньги, то эту тетю выгонят с работы. Ей придется отдавать свои деньги.
– Но мы-то честные!
Саша выглядела настолько потрясенной, словно даже не могла допустить мысли, что кто-то мог усомниться в их порядочности.
– Мы бы вернули эти шесть рублей! Правда?
– Правда.
– Надо верить людям, – убежденно сказала Саша. – Надо верить и помогать друг другу!
«Эх, Сашок… – грустно подумала Марина. – Какая же ты еще маленькая…»
– А почему нам никто не мог подарить эти шесть рублей? – не унималась девочка. – Это ведь немного? Да, Марина?
– Да, Сашок. Шесть рублей – совсем немного.
Желая сменить тему и видя, что сестра вновь намеревается что-то сказать, Марина торопливо спросила:
– А ты кого больше любишь? Дядю Борю или тетю Лену?
– Дядю Борю, – не задумываясь, ответила Саша.
– Это потому что он тебе ослика подарил? – хитро улыбнувшись, спросила Марина.
– Нет, – подумав, ответила Саша. – Дядя Боря добрый и хороший. А вот тетя Лена какая-то странная. По-моему, она какая-то нервная и все время недовольная.
«А я даже и не знаю, люблю ли я своих новых родителей, – подумала Марина. – Наверное, я готова их полюбить, если они полюбят нас».
– И дядя Боря, то есть мой папа, никогда не отдаст нас, как отдали, помнишь? – продолжала Саша.
– Да, конечно, – поспешила согласиться Марина.
Они подошли к развилке. Указатель, который стоял раньше у обочины, был давно сломан, и теперь вместо него из асфальта торчал ржавый обрезок трубы.
– Нам туда? Или туда? – задумалась Саша, глядя на уходящие вдаль дороги. Каждая из них выглядела совершенно одинаково.
– Наверное, туда, – неуверенно сказала Марина, прищурившись. Она кивнула в сторону дороги, уходящей налево. Ветер, словно играя, небрежно швырял в лицо девочкам колкие снежинки, и они ежились от холода.
– Начинается снегопад, – с авторитетным видом произнесла Саша и подергала сестру за рукав:
– Когда мы уже придем? У меня ноги все замерзли.
Марина встревоженно закрутила головой.
Так куда идти? Направо? Или влево?
«Может, остановить машину? И спросить? А вдруг нас бесплатно подвезут?»
Эта мысль прибавила ей уверенности.
Она принялась «голосовать», но ни одна из проезжавших машин даже не притормозила мимо продрогших детей.
– Пошли туда, – решилась Марина и, взяв за руку сестру, двинулась направо.
– Марина, небо темное стало, – заметила Саша. Она на мгновенье остановилась, сняла со спины рюкзак и, отцепив от него плюшевого ослика, надела рюкзак обратно.
– Бедный, ты тоже замерз, – тихо сказала она, прижимая игрушку к груди.
– Идем, Сашок, – позвала Марина.
– А мы успеем? Вдруг мы опоздаем и наши новые мама с папой уедут? – вдруг спросила Саша, и Марина почувствовала, как глубоко внутри что-то неуклюже перевернулось.
– Все будет хорошо, – твердо сказала она.
– Да, – кивнула Саша, приободрившись. – И мой папа, дядя Боря, купит мне еще одного ослика. Чтобы Тиму было не скучно, когда меня нет рядом.
Порывисто-хлесткий ветер заунывно выл, заставляя девочек опускать головы и жмуриться, спасая глаза от колючей снежной пыли. Сестры продолжали удаляться от развилки, не подозревая, что свернули с маршрута автобуса.
Небо стремительно темнело.
* * *
Сапог змеей метнулся к Керосину и, преодолевая брезгливость, затряс его, словно тот был тряпичной куклой. Прокисшей от зеленой плесени, смердящей куклой с липкими паклями волос.
– Что ты знаешь, утырок? – сквозь зубы проговорил уголовник. Его глаза полыхали огнем, ноздри раздувались, словно у разъяренного зверя.
– Поможешь решить вопрос с Чингизом… скажу, – проскрежетал Керосин. Его голова вяло болталась из стороны в сторону, шапка слетела, обнажая облезлую проплешину на черепе с незаживающей язвой.
– Что. Ты. Знаешь. Говори, гнида! – взъярился Сапог.
Вместо ответа потрескавшиеся губы наркомана разъехались в стороны, показывая сморщенный язык в грязно-желтом налете.
– Ты мне… ничего не сделаешь. Потому что я кх!.. все про тебя знаю, – хрипло прошептал Керосин.
Он хотел добавить что-то еще, но в следующее мгновенье массивный кулак Сапога с силой впечатался ему в лицо. Хрустнули зубы, из расплющенных губ хлынула кровь. Удар отшвырнул наркомана в сторону, словно влажную тряпку. Раздался глухой стук – при падении Керосин приложился затылком об цементный пол и застыл, распластав в стороны руки, как если бы хотел заключить в объятия своих друзей.
– Е-мое, – испуганно пробормотал Леха, склоняясь над лежащим. – Сапог, по ходу, он скопытился…
Уголовник озабоченно разглядывал кулак – на костяшках краснела ссадина.
– Туда ему и дорога, – бросил он, наклоняясь над Керосином. Ткнул носком казака в ребра. – Дышит. Оклемается.
Сапог взял с телевизора старую газету, вытер руки.
– Значит, так, Леха. Пока ты еще не нарезался, садись в свой «Майбах» и поезжай за телками.
– Как за телками? – растерялся Леха. Он перевел взгляд на Керосина, словно тот должен был открыть глаза и подсказать, где именно можно было найти подходящих телок.
– Вот так, – невозмутимо ответил Сапог. – Я хочу сегодня оторваться, и я оторвусь. Мне нужна любая дырка.
– Хех, была бы пятница или выходные, можно в Согру поехать, там в ДК дискотека, – запротестовал Леха. – А щас что? Вон, уже темно! И ветрюга какая, дальше хера не видно! Где я тебе баб найду?
– Тебе придется напрячься. Прояви смекалку, наконец. Хочу сегодня вечером загнать красный «кадиллак» в лохматый гараж. Давай, дуй.
У Лехи было такое выражение лица, словно от него требовалось слетать на луну, отколоть от нее пару кусочков в качестве доказательства и вернуться до наступления ночи.
– Леня, мне все это не нравится, – мрачно заговорил Данилыч. – Все это… – Он сделал резкий жест в воздухе.
– Ну?
Старик выпустил воздух сквозь сжатые зубы:
– Это все неправильно. Не по-людски.
Сапог метнул взор на Леху, который нерешительно переминался с ноги на ногу:
– Ты еще здесь? А мне послышалось, что хлопнула дверь и «Нива» уже попердывает…
Глубоко вздохнув, Леха вышел из хибары. Спустя мгновенье лязгнули ворота гаража.
– Надо вызвать «Скорую», – хмурясь, сказал Данилыч. Он указал корявым пальцем на бесчувственного Керосина. – Ты же не хочешь снова оказаться на нарах?
Сапог желчно рассмеялся:
– Какая «Скорая», батя? Очнись. Никто сюда не поедет, а если Керосина и заберут, то выкинут на ближайшей помойке, как дырявый гандон.
– Не надо было его вообще сюда впускать.
Данилыч подошел к наркоману и, присев на корточки, стал рассматривать тряпку на его костлявом запястье.
Приподнялся, поискал глазами и, взяв с настенной полки длинную отвертку, вновь склонился над молодым человеком. Осторожно отодвинул край тряпки и едва не отпрянул, изменившись в лице:
– Бога в душу мать, – вырвалось у него, когда перед глазами мелькнула голая кость. Вонь стала сильнее, она будто сочилась ядовитыми газами, как зловонные испарения над гиблым болотом.
Сапог равнодушно глянул на жуткую рану наркомана и сплюнул:
– Ему и так недолго осталось.
– Леня, о чем он это говорил? – негромко поинтересовался Данилыч, расправляя тряпку отверткой, так чтобы прикрыть гниющую дыру. – Что он знает про тебя? Что за подвал?
Сапог метнул в отца пронзительный взгляд.
– Самому интересно, – нехотя обронил он. – Ничего. Придет в себя, я с ним тет-а-тет побеседую.
Несколько минут никто ничего не говорил, разговор между сыном и отцом явно не клеился. Наконец Сапог налил себе еще, выпил и, не закусывая, вышел в гараж, закрыв за собой дверь.
Уставился на громадную дверь, ведущую в подвал. Когда-то там внизу была обычная смотровая яма, но в свое время Сапог предложил приятелям расширить пространство, а вместо обычного деревянного настила установить массивную дверь. Причем с навесным замком.
Уголовник коснулся носком стоптанного казака проржавевшей дужки замка. Затем присел, медленно провел пальцами по неровным щелям. Оттуда веяло ледяным холодом.
– Что ты про меня знаешь, гаденыш? – очень тихо промолвил он. – Я очень хочу получить ответ на свой вопрос. Очень.
Сапог посмотрел на ряд жестяных банок, стоявших в ряд на заляпанной машинным маслом полке. Болты, гайки, шайбы, солидол, застывший как воск, остатки краски…
Ключ оказался там, где лежал и всегда, в мятой исцарапанной темно-зеленой банке из-под конфет.
* * *
Погода стремительно ухудшалась. Разъяренный ветер неистовствовал, едва не сбивая с ног, и Саша спряталась за спину сестры. С трудом вынимая из сугробов замерзшие ноги, девочки брели вперед, с тщетной надеждой всматриваясь в ледяную пургу.
– Когда же мы придем? – захныкала Саша. Ее ресницы, покрытые тончайшей пленочкой льда, напоминали серебряные иголочки.
Марина остановилась, оглядываясь по сторонам.
«Переезд. Тут должна была проходить железная дорога, – вспомнила она. – Или мы все-таки заблудились?!»
За их спинами, рассекая мглу светом фар, неторопливо ползла какая-то машина. Марина вяло подняла руку, но автомобиль, буксуя колесами в снежной каше, равнодушно пропыхтел мимо.
– Почему никто не останавливается? – дрожащим голосом спросила Саша, прижимая к себе припорошенного снегом Тима. – Они же нас видят!
«Потому что никому нет до нас дела, Сашок, – грустно подумала Марина. Ей хотелось кричать от досады и бессилия, кричать и ругаться нехорошими словами, которые так часто используют мальчишки в школе и дядя Паша и тетя Маша, у которых они живут, и лишь присутствие младшей сестры заставляло девочку сдерживать свои эмоции.
«И надо же такому случиться в тот день, когда нас приехали забирать в новую семью!»
– Сашок, не переживай. Мы еще им всем покажем! – пытаясь перекричать ветер, громко сказала она, обняв сестру. Шарф, закрывающий лицо Саши, от ее дыхания заледенел, превратившись в задубевшую корку. На Марину с надеждой смотрели громадные блестящие глаза сестренки.
– Еще немного. И мы придем, – пообещала Марина, стараясь вложить в свой голос уверенность.
Где-то вдали моргнули ярко-желтые «глаза» – им навстречу двигалась машина.
Марина размышляла буквально секунду. Набрав в легкие воздуха, она торопливо вышла прямо на середину трассы, замахав руками.
Автомобиль остановился, и девочка почувствовала, как внутри затеплилась надежда. Словно сквозь эту невыносимо холодную бушующую метель проклюнулся теплый лучик солнца, пытаясь обогреть ее и сестру.
Она метнулась к автомобилю.
Стекло со стороны водителя опустилось, и на нее глянуло одутловатое лицо со всколоченными волосами.
– Здравствуйте, – проговорила Марина. Водитель даже не кивнул в ответ. Набравшись смелости, девочка вновь заговорила:
– Мы с сестрой заблудились. Вы не могли бы нас довести до дома? Пожалуйста.
Сзади подошла Саша, пугливо выглядывая из-за спины сестры.
Водитель продолжал молчать, ощупывая фигуру Марины с какой-то жадной плотоядностью. Девочка щурилась, не видя этого взгляда.
– Я очень прошу вас, – снова начала Марина, но мужчина ее перебил:
– Сколько тебе лет?
Голос у него был хриплым и простуженным.
– Четырнадцать, – тихо ответила оробевшая девочка, и он переспросил, не расслышав.
Марина повторила.
Саша схватилась за ее руку, крепко сжав.
– Что же вы ходите в такое позднее время по дороге? А вдруг собьет кто-то? – спросил водитель.
– Мы потерялись, – пискнула из-за спины Саша, и Марина легонько толкнула ее, мол, не влезай в разговор!
– Где вы живете? – задал вопрос мужчина, и Марина назвала адрес.
«Он какой-то странный», – промелькнула у нее мысль, и девочка ощутила легкий укол тревоги.
– Садитесь, – скомандовал водитель, и ноги сами понесли Марину к задней двери.
«Все будет в порядке. Нас же двое», – успокоила себя Марина, забираясь в салон. Сопя, за ней следом торопливо влезла Саша. Марина захлопнула дверь, и машина начала разворачиваться.
– Марина, – шепотом заговорила Саша, морща холодный носик-пуговку. – А почему тут так плохо пахнет?
– Тише ты, – так же тихо одернула Марина сестру, но водитель все равно услышал и ухмыльнулся:
– Не нравится – могу высадить. Ждите лимузин, где пахнет французскими духами.
– Все нормально, – тихо произнесла Марина, про себя думая, что точно так же иногда пахнет от дяди Паши, особенно после того, как он выпьет.
– А деньги у вас есть? – полюбопытствовал водитель.
Сердце Марины заколотилось, как трепыхавшаяся в клетке птица.
«Вот оно. Сейчас он узнает, что у нас почти ничего нет, и высадит обратно на мороз», – обреченно подумала она. Вслух же девочка произнесла:
– У нас только тридцать четыре рубля. Нам не хватило на автобус.
– Это очень мало, – качнул головой водитель. – Ну да ладно. Люди ведь должны, типа, помогать друг другу, так?
– Так, – вместо Марины ответила Саша, и водитель хрипло рассмеялся.
– Ну, и отлично. Я ехал по делам, и сейчас на минутку мы заедем ко мне. А потом я отвезу вас домой. Хорошо?
«Нет!» – хотела крикнуть Марина, но какая-то неизведанная сила растворила этот крик в глотке, словно кипяток кусочек сахара. В зеркало заднего вида виднелось багровое, в оспинах лицо водителя, но Марина могла разглядеть лишь расплывчатое пятно.
