Александр Варго
Донор (сборник)
– Я буду делать все, чтобы я и мои близкие прожили как можно дольше, – разглагольствовал Евгений. – Надеюсь, через несколько лет медицина и трансплантология шагнет намного дальше, и человек сможет менять износившиеся органы, как детали на машине. Лично я рассчитываю прожить порядка ста тридцати лет. При правильном питании и здоровом образе жизни это вполне осуществимо.
– Сядь со мной, – тихо проговорила Шанита.
– Это еще зачем? – удивился он. – Увольте, мадмуазель. Наше свидание подходит к завершению. И вообще, вы не в моем вкусе.
Шанита глубоко вздохнула.
– Садись. И перережь свои вены, – прошептала она. – Тогда ты умрешь чистым. Мы уйдем вместе.
Евгений расхохотался, запрокинув голову. Он стоял на дне затхло-холодного оврага со скальпелем в руке, рядом с разбитым мотоциклом стоимостью два миллиона, рядом с истекающей кровью цыганкой и смеялся, и этот смех больше всего смахивал на злобное карканье.
– Я сейчас выйду на трассу, поймаю машину и через пару часов буду дома, под теплым душем, – заговорил он. – А ты останешься в этой вонючей яме кормить червей.
Он плотоядно облизнулся, затем принялся расстегивать ширинку.
– Чуть не забыл. Надеюсь, ты не против? – спросил Золотарев, улыбаясь. Вывалив наружу эрегированный член, он начал остервенело мастурбировать, хрипло и отрывисто дыша. При этом его затуманенный взгляд не отрывался от окровавленных рук Шаниты.
– Мразь, – разлепила она губы, отворачиваясь.
Дыхание Евгения участилось, наконец по телу пошла крупная дрожь, глаза закатились, и он тихо застонал, чуть согнув ноги в коленях. Пенис выстрелил жемчужно-серой струей спермы, заляпав кожаные штаны байкера и руку, которой он онанировал.
– Мразь, – с ненавистью повторила Шанита.
– В твоих глазах – да, – запыхавшимся голосом проговорил Золотарев. С его лица не сходила блаженная улыбка. Он вытер липкую от спермы руку о штаны, а капли на земле растер ботинком. – А для моей жены и дочки – я самый лучший на свете муж… и папуля. Как ты себя чувствуешь, детка?
– Лучше всех.
Евгений покачал головой.
– Глядя на тебя, этого не скажешь. Думаю, тебе осталось минут пять. Так что если тебе действительно есть что сказать, валяй. Последняя воля и прочее дерьмо.
– Не обольщайся. Я выносливая. И буду умирать долго.
Паузы между предложениями Шаниты стали длиннее, голос слабел, как догорающий огарок свечи.
– А еще я буду сниться тебе. Каждую ночь. Прежде чем ты умрешь.
Улыбка сползла с лица Евгения.
– Ты сумасшедшая.
Шанита раздвинула в ухмылке пепельно-сизые губы. Ей все же удалось сложить обрывки фотографии в целую картинку. Правда, из-за натекшей крови разобрать, что именно было на карточке, было уже невозможно.
– «Ты сумасшедшая», – повторила она за Евгением, – сказал мне выродок, который насилует и издевается над людьми.
– Смени пластинку, детка, – скорчил физиономию Золотарев. – Меня начинает подташнивать от твоего голоса.
Он застегнул молнию на штанах.
– Если честно, мне даже немного жаль тебя. Чего ты в итоге добилась?
С огромным трудом Шанита положила кровоточащие руки на колени. Попыталась пошевелить пальцами, но они отказывались повиноваться командам мозга. Ей было до слез жаль свои пальцы, которые напоминали сейчас бледные щупальца-обрубки. Сквозь багрово-кровяные разводы просвечивала бледная кожа.
– Поцелуй меня, – хрипло попросила она.
Евгений уставился на нее, как если бы с ним неожиданно заговорил покореженный «Индиан».
– Эка ты даешь, – наконец произнес он с изумлением. – Точно, шизанулась окончательно. Знаешь, детка, если там в баре у меня такие мысли и возникали, то сейчас я лучше поцелую сам себя в жопу.
– Ты не знаешь, как умеют целоваться цыганки, – едва слышно сказала она. Ее обескровленные губы вновь изогнулись в отталкивающей усмешке. – Целуй, пока я теплая.
Евгений упер кулаки в бока.
– Для меня и мертвую бабу трахнуть не вопрос, я это делал неоднократно. Но сейчас ты выглядишь хуже обоссанной бомжихи. Может, я тебя и отшпилю, когда ты окочуришься. А может, и нет.
От обильной кровопотери мутило, сильно кружилась голова, перед глазами все расплывалось, и Шанита, вздохнув, легла. Изуродованные руки безвольно лежали вдоль тела, словно освежеванные тушки зверьков, под ее телом медленно расползалась багряная лужа.
Золотарев быстро потерял интерес к ней. В очередной раз осмотрев разбитый мотоцикл, он плотно сжал губы.
– Один я его наверх не вытащу, – вслух рассуждал он. – Тут и втроем не управиться, значит, придется вызывать спецтехнику. Даже если я перетащу эту чокнутую в другое место, любому идиоту будет ясно, что тут была заварушка. Н-да…
«Можно добраться до Молчуна и вернуться сюда с подкреплением. С помощью троса поднять байк», – подумал он про себя. В задумчивости Евгений потер подбородок.
Молчун наверняка окажет помощь, пусть и не бесплатно, – все же их объединяла не дружба, а клуб по интересам. Довольно специфическим интересам, хе-хе.
Но, как бы то ни было, Евгению уж очень не хотелось впутывать в эту темную историю посторонних людей. Довольно с него этой поездочки…
– Да. Однако, прежде чем попасть к Молчуну, нужно выбраться из этого долбаного леса, – с досадой пробормотал Золотарев. Он остановился у тела Шаниты, с любопытством глядя на ее небольшие, но упругие груди, измазанные кровью. Осторожно наклонившись, он коснулся холодной кожи женщины. Затем раздвинул веки, хлопнул по щеке. Она не шевелилась.
– А говоришь – выносливая, – фыркнул Евгений. – Быстро ласты склеила.
Низ живота сладко заныл, и его вновь охватило неудержимое желание. Глубоко вздохнув, он снова расстегнул ширинку.
– Целовать я тебя не стану, детка, – с придыханием сказал он. Его ботинок наступил на залитую красным киселем фотографию, которую Шанита бережно собрала из клочьев. – А вот трахнуть – можно.
Из внутреннего кармана мужчина достал упаковку с презервативами. Дело даже не в том, что он опасался что-либо подцепить. Если эту прошмандовку будут вскрывать (а вероятность этого была очень высокой), Евгению очень бы не хотелось, чтобы в ее дырке нашли следы его выделений.
Он уже почти извлек наружу из глянцевого конвертика эластично-прозрачный кружок, пахнущий ванилью, как его слух уловил едва слышный шорох. Когда Золотарев поднял голову, Шанита была совсем рядом. Мучнисто-восковое лицо с черными дырами вместо глаз смахивало на леденящую маску смерти.
Он оторопел, внутри испуганно трепыхнулось:
«Как?! Она ведь сдохла!!!»
– Всего один поцелуй, Айболит, – прохрипела она, и, прежде чем Евгений успел что-то предпринять, Шанита вцепилась зубами в его нижнюю губу.
Евгений заорал, с силой ударив ее кулаком в висок. Вязко колыхнулись смоляные волосы, нехотя разжались челюсти, и он отпрянул с искаженным от страха и ярости лицом.
– Чертова сука! – брызгая слюной и кровью, завопил он. Вдобавок к свежему укусу содралась корочка с подсохшей ранки – результат умелого хука уже покойного толстяка.
Шанита засмеялась, обводя губы языком. Он был красным от крови, его крови, и это приводило его в неистовство.
– Ты… думал, что… я мертва?
Глаза садиста сверкали испепеляющим бешенством, ноздри по-звериному раздувались, пальцы сами собой скрючились, как если бы уже стискивали шею умирающей.
Эта селедка оказалась живучей. Но у него уже нет времени забавляться с ней, концерт пора сворачивать. Перерезать ей глотку? Или сунуть мордой в ручей и держать ее, пока не захлебнется?!
Внезапно его осенила догадка, и темно-синие глаза мужчины сверкнули:
– Говоришь, вспышку увидела? Я тебе устрою вспышку. Ты себе все правильно нагадала, сука.
Тяжело дыша, Евгений принялся искать пластиковую бутылку, которую он полчаса назад вытряхнул из рюкзака Шаниты и куда-то забросил. Обнаружив ее неподалеку от ручья, он вылил из нее воду, прикинув, что емкости тары будет вполне достаточно для его задумки.
Он направился к мотоциклу.
– У тебя будет самая яркая вспышка, – процедил он, отрывая топливный шланг. Золотарев определил, что, несмотря на пробоину в баке, внутри еще осталось некоторое количество бензина. Сунув шланг в горлышко бутылки, он стал терпеливо ждать, когда она заполнится.
Все это время Шанита продолжала тихо смеяться.
– Добрый доктор. Айболит… – монотонно напевала она. – Он под деревом. Сидит. Но ты не добрый. Кстати. Твоя кровь. Пахнет мертвечиной, – сообщила она, сплевывая розовый сгусток.
– Заткнись, шлюха, – не выдержал Евгений. Кровоточащая губа распухла и саднила.
– Иди ко мне, – прошелестела женщина. – Иди. И ложись рядом. Еще есть время.
– Закрой пасть!!! – взревел Золотарев. Бутылка уже была полностью наполнена, и по пальцам побежала горючая жидкость. Она была ледяной, намного холоднее ручья на дне оврага. Выругавшись, он заковылял к Шаните. Она улыбнулась, словно и ждала, когда Евгений с перекошенным от ненависти лицом начал поливать ее бензином.
– Я ведь знала, от чего умру, – Шанита высунула язык, старательно ловя желтовато-прозрачные струйки нефтепродукта. – Я ведь была права.
– Заткнись! – прорычал он. Когда бутылка опустела, он швырнул ее в сторону. – У тебя есть зажигалка, селедка?
Она продолжала широко улыбаться. С открытым переломом ноги, растерзанно-иссеченными руками, истекающая кровью и облитая бензином, она сидела и счастливо улыбалась, словно чувствовала себя как никогда лучше.
Золотарев раздраженно похлопал себя по карманам, затем черты его лица разгладились, и он вновь зашаркал к байку. Поковырявшись в кофрах, он вернулся через минуту с коробком длинных охотничьих спичек.
– Я думаю, это будет весело и красиво, – совершенно спокойным голосом произнес он, подмигивая Шаните. – Хорошо, что я догадался их прихватить на вечеринку.
Пальцы сотрясала мелкая дрожь, и первая спичка сломалась.
– Твою мать…
– Не торопись, – посоветовала она, с усмешкой глядя на своего убийцу. – У тебя. Дрожат руки. Ты же врач. Хирург. Ты не имеешь. Права на ошибку.
– Закрой рот, или я вырву тебе язык, – буркнул Евгений. Вторая спичка тоже сломалась, и он скрипнул зубами, начиная закипать.
Шанита снова засмеялась тихим шелестящим смехом.
Лишь с четвертой попытки спичка была зажжена, и Золотарев издал ликующий вопль, глаза загорелись триумфом.
– Видишь, сука? – торжествующе прокричал он. – Тебе не отвертеться!
– Вижу, – выдохнула Шанита. – Ты проклят, больной ублюдок. Ты сам себя проклял. Запомни это.
Евгений осклабился.
– Пока, селедка. Жди меня в гости. Лет через сто, в забегаловке под названием «Ад». Приеду на новом байке и снова кончу на тебя.
Тихо шипя, спичка упала на волосы Шаниты, и те мгновенно вспыхнули, как гигантская свечка. Фигура обреченной женщины за доли секунды превратилась в ослепительно-желтый огненный столб.
Золотарев попятился назад, закрывая лицо от нестерпимого жара. Шанита была так близко, что ему чудилось, будто у него потрескивают волосы и ресницы. Внезапно убийца испытал неизъяснимый страх за содеянное, миллионами тончайших иголочек пронзивший его разгоряченную кожу. Он отступал шаг за шагом, глядя сощуренными глазами на человеческий факел, полыхающий нестерпимым жаром. Воздух наполнился зловонием горелой плоти, от Шаниты повалил дым.
Наткнувшись на мотоцикл, Евгений замер, не веря своим глазам – она медленно ползла к нему на четвереньках, издавая кашляющие хрипы. Ползла, оставляя за собой горящие следы, от которых в стылый воздух поднимались дымящиеся струйки.
«Убей ее. Закончи все это», – тяжело колыхнулось внутри, но он был не в силах пошевелиться, с суеверным ужасом пялясь на пожираемую огнем женщину.
– Проклятая б… дь! – визгливо крикнул он, приходя в себя. – Ты что, бессмертна?!
Шанита продолжала упорно тащиться к нему, подволакивая сломанную ногу. Она натужно хрипела, изо рта, рвано-черной дыры, клубились сизые клочья дыма. Волосы сгорели, темнела и маслянисто пузырилась обугливающаяся кожа. Она отслаивалась мертвыми лоскутьями, а остатки джинсов съеживались, вплавливаясь в горящую плоть и тем самым превращаясь в единое багрово-смердящее месиво.
Когда почерневшая рука со скрюченными пальцами коснулась колеса «Индиана», Евгений встряхнулся, словно приходя в себя.
«Она пытается залезть на байк. Это невозможно! Почему она не подыхает?!!»
«Поехали, ковбой».
Хрипловатый голос страшной попутчицы пузырьком всплыл в пелене совсем недавних событий.
Отчаянно вскрикнув, Золотарев принялся карабкаться наверх по отлогому склону. Ушибленное бедро злобно стегало болью, как гнилой зуб, но он не обращал на это внимания. И, хотя он уже почти вылез из оврага, ему все еще казалось, что его спину вот-вот хлестнет жаром, исходящим от горящей заживо женщины.
– Это ты проклята, – хрипло выдохнул он, глядя, как полыхает Шанита. Непостижимо, но она все еще была жива, вяло шевеля обугливающимися конечностями. Вскоре почувствовался смрад горелой резины, зачадило угольно-горьким дымом, и Евгений, хромая, заторопился прочь. И хотя мотоциклы с машинами взрывались только в кино, он не желал проверять, рванет ли его байк или просто сгорит дотла. Как не желал смотреть на последние секунды жизни Шаниты. Хотя раньше момент наступления смерти вызывал у него восторженные чувства, и даже возбуждение.
«Она сдохла».
Покачиваясь, как пьяный, он ковылял по тропе и убеждал себя, что эта сумасшедшая ведьма давно мертва. Конечно, законы физики и биологии никто не отменял. У этой бабы просто выносливый организм, и все. Ни одно живое существо не способно выжить при такой температуре.
Да, она шевелила руками. Но это легко объясняется – посмертные рефлексы… Что-то вроде отрезанных щупальцев у кальмара или хвоста от ящерицы…
Но даже эти аргументы не могли окончательно успокоить Евгения, и ему все время мерещилось, что он слышит шорох и вкрадчиво-тихий смех за спиной.
Он шел, не оборачиваясь.
Тишина пугала. Она липла к нему холодно-влажной простыней, постепенно пеленая, как умаявшегося за день младенца. Было слышно, как шуршат по усыпанной сосновыми иглами и пожухлой листвой тропе подошвы мотоциклетных ботинок. И все. Больше ни единого звука.
Он задрал голову вверх. Чернеющие кроны лесных великанов подпирали густую, словно деготь, ночь. Звезды были похожи на крошечные алмазы-бусины, которые кто-то невидимый старательно вдавливал в пластилиновую мякоть небосвода.
– Скальпель, б… дь, – выдавил неожиданно Евгений. По лицу хлестко ударила ветка, и он вздрогнул, пригнувшись, но тут же продолжил путь.
Конечно, скальпель, мать его.
И не один. Целый набор, едрить его за ногу, остался там, возле байка. А кроме него, крючья, цепь, щипцы… А мотоцикл, к слову, зарегистрирован на него.
Золотарев почувстовал, как к его сердцу, тихо шурша, тянутся чьи-то костляво-морщинистые руки с кривыми когтями. Одно движение – и его жизнь остановится. Во рту появился кислый привкус.
– Я скажу, что мотоцикл у меня угнали, – пробормотал он вслух. – А ножи не мои.
«Тебя видели с ней на стоянке, – возразил внутренний голос. – У тебя порезана куртка, ты ранен. Обугленный труп этой чокнутой дуры найдут рядом с твоим мотоциклом. Огонь не сможет уничтожить номер двигателя, так что на тебя быстро выйдут, пробив по базе данных. Как ты объяснишь скальпели и прочие железки?! Ты хирург и каждый день имеешь дело с инструментами! К тебе будет много неприятных вопросов!»
На лбу мужчины выступили капли ледяного пота.
«Все верно, – со страхом подумал он. – Значит, рано или поздно придется вернуться и забрать байк. Надеюсь, что огонь не распространится дальше оврага. Если загорится лес…»
«А если пламя вырвется наверх?»
При мысли, что Шаните удалось выбраться из ямы, Евгения едва не затрясло. Воображение мгновенно нарисовало ему картину – черное, дымящееся тело сумасшедшей, вопреки всем законам природы, продолжает ползти за ним следом, а из клацающих челюстей вместе с дымом скрежещет:
«Ляг со мной. И ты уйдешь чистым».
– Все будет хорошо, – громко сказал Евгений. Этого ему показалось мало, и он вновь запрокинул голову, словно спеша поделиться своей надеждой с ночной бездной, утыканной стекляшками далеких и прохладных звезд. – Слышите меня, уроды хреновы?! У меня все будет отлично!!!
Небо предпочло не реагировать на этот исступленно-надрывный вопль, а звезды безучастно моргали друг другу, словно затеяв игру в гляделки. Там, наверху, никому не было дела до Золотарева Евгения, блестящего хирурга-трансплантолога, нежного отца и любящего мужа, которого сегодня ночью судьба столкнула с психопаткой, желающей отомстить за смерть любимого. С женщиной, которая отчаянно желала его смерти. Съехавшая с катушек шизофреничка с лошадиной мордой, она ненавидела его какой-то ненормальной, сверхъестественно-ослепляющей сознание ненавистью, и Евгений каждой порой кожи ощущал, что это чувство живо даже сейчас, после смерти цыганки. Ненависть была запредельной, она буквально резонировала и пульсировала в прозрачном лесном воздухе, будто предвещая страшную бурю.
И тем не менее она ничего не сделала, чтобы его убить.
«Она попросту не успела, – попытался себя успокоить Евгений. – Все дело в овраге, мне сильно повезло».
«Ты проклят».
ПРОКЛЯТ.
Он вновь и вновь прокручивал в измученном мозгу последнюю фразу Шаниты, пока эти коротенькие два слова не показались ему чем-то пресным и безликим вроде старых, засохших кусочков сухофруктов, которые даже слюной невозможно размочить, и единственное, что можно с ними сделать, – выплюнуть и прополоскать рот.
– Все кончено, – тихо произнес он. – Я забуду этот случай, как того мертвого котенка на двигателе отцовской машины…
«Ты его не забыл, раз говоришь об этом», – напомнил внутренний голос, но Евгений лишь отмахнулся.
Тягуче-расплывчато потекли минуты, и вскоре среди плотной чащи внезапно проклюнулось крохотное пятнышко, чуть светлее окружавшей его мглы. Сердце Золотарева радостно заколотилось. Пройдя еще пару десятков метров, он вышел из леса, едва сдерживая радостный возглас.
Этот лес, едва не превратившийся для него в могилу, сейчас казался мужчине жуткой комнатой с лохмотьями паутины в углах и уродливо-горбатыми тенями на стенах, комнатой, насквозь пропитавшейся детскими страхами, такими несерьезно пресными в глазах взрослых и одновременно беспощадно гибельными и зловещими в неокрепшем сознании самих детей.
И теперь массивная дверь с грохотом захлопнулась, навсегда отсекая его от этой пропахшей тленом и пылью комнаты.
Он на свободе. Еще немного пешей прогулки на свежем воздухе – и он выберется на трассу. И больше никаких безумных тварей за спиной, нашептывающих в его ухо проклятия. Никаких приставленных ножей к боку. Черт с ним, с байком. Он купит себе еще круче, мощнее. А в следующие выходные поедет к Молчуну и оторвется по полной, с лихвой восполнив сегодняшний вынужденный прогул…
Тропа сменилась на бетонные плиты, затем на гравийку, и, наконец, Евгений выбрался на трассу. К тому времени он окончательно выдохся, совершенно не чувствуя под собой ног. Шаркая грязными мотоботами, мужчина брел по шоссе, то и дело с надеждой прислушиваясь – не раздастся ли шум мотора. Однако сонная дорога была абсолютно пустынной. После крутого поворота Евгений на всякий случай выставил левую руку, чтобы водитель выскочившей машины успел его заметить.
Рука быстро уставала, и он периодически поднимал и опускал ее, как живой шлагбаум, про себя понимая, что на пустом шоссе выглядит как идиот.
Наконец за спиной послышалось долгожданное хриплое рычание двигателя, и Золотарев встрепенулся. Через мгновение тьму прорезали два слепящих глаза-фары. Он поднял руку, но громадная фура, не останавливаясь, с ревом пронеслась мимо. Евгения обдало волной холодного воздуха, в лицо впились колкие песчинки.
«Мудак», – мысленно обругал он равнодушного водителя, одновременно признавая, что едва ли сам бы остановился ночью в этой глуши, чтобы подобрать одинокого попутчика.
В горле запершило, и он закашлялся.
– Это неважно, – сипло проговорил он, как только приступ кашля утих. – Я дойду пешком, ясно?!
Счет времени потерялся, звезды моргали, перешептываясь, они словно делали ставки, выживет ли он этой ночью.
– Добрый доктор… Айболит… Приходи к нему лечиться… И корова…
Сквозь лохмотья туч лениво выглянула луна, мертвый бледно-желтый глаз, будто желая послушать странного пешехода, ковыляющего по спящему шоссе.
– Поехали, ковбой, – шевелил губами Евгений. – Поехали… я отвезу тебя в небесные дали, детка… Я отвезу… тебя в больницу… уложу на операционный стол…
Он потер глаза. В висках что-то дребезжало, словно там крутилась безумная карусель, заставляя трещать по швам черепную коробку. Давление было невыносимым, и он всерьез опасался, что глазные яблоки, не выдержав напора бушующей внутри крови, вот-вот выскочат наружу, влажно повиснув на нервах.
«Может, ты случайно укололся своим ядом?» – проскрипел внутренний голос, и он машинально нажал мизинцем на краешек рукава. Наружу послушно, как слизень, выполз мешочек, набухший студенистой отравой. Евгений нажал еще, блеснуло смертоносное жало, которое тут же спряталось внутрь. Вперед-назад, вперед-назад. И входит, и выходит…
– Нет, – прошептал Евгений. – Я не мог. Я… тренировался… Это не яд.
Покачиваясь, он едва плелся, как издыхающий пес.
И когда силы окончательно покинули его, рядом остановился покрытый пылью темно-синий «Хендай».
– Эге, – услышал он над собой мужской бас. – Совсем плохо? Давай залазь.
Он промычал в ответ что-то несуразное, без сил плюхаясь на переднее сиденье.
– Тебя какого лешего сюда занесло-то? – вновь заговорил водитель. Загорелое лицо было грубовато-простодушным, выдавая в мужчине заядлого дачника. Судя по морщинам и седым волосам, он давно разменял седьмой десяток.
Немного придя в себя и отдышавшись, Евгений спросил:
– На Москву?
Водитель кивнул.
– Ты как здесь очутился? В аварию, что ли, попал? – не отставал он, с любопытством поглядывая на Золотарева. Его внимательный взгляд заскользил по грязной мотоциклетной куртке. – Рокер? Или как там сейчас по-модному… Байкер?
– Вроде того, – устало отозвался Евгений.
– От тебя бензином несет, – потянув носом, заметил водитель. И вдруг в лоб: – Сбил кого?
– Нет, – как можно спокойней ответил Золотарев. – Просто упал. Точнее, меня сбили.
– А где драндулет? – продолжал допытываться шофер.
«В п…де», – хотел раздраженно огрызнуться Евгений, с трудом сдерживаясь. Вслух же он произнес:
– Ехал себе по трассе, никому не мешал. Вдруг какие-то уроды на ржавой «Ниве» догоняют, начинают к обочине прижимать. Один орет, мол, подрезал я их где-то. Ржут, бычки швыряют. Ну, доприжимались, колесо повело, и я в канаву. Отключился. Пришел в себя – ни мотоцикла, ни телефона, ни денег.
– Ого, – присвистнул водитель.
«Про деньги я зря солгал, – запоздало подумал Евгений. – Чем расплачиваться-то? Сейчас этот старый пердун меня высадит…».
От него не ускользнуло, как тот насупился, и Золотарев поспешил заверить:
– Не переживайте, у меня карточка есть. Остановитесь у банкомата Сбербанка, я заплачу.
Водитель фыркнул.
– Да мне твои деньги на хрен не нужны, – сказал он с легким презрением. – Тебе ж в ментовку надо, да?
– Надо, – вынужденно согласился Евгений. – Вы меня, главное, до МКАДа подкиньте, там я сам.
Водитель согласно кивнул, подавляя зевок.
Евгений расслабленно выдохнул. Окунув затылок в мягкий подголовник, он с безмолвной задумчивостью следил за пыльно-серой лентой асфальта, высвечиваемой лимонным светом автомобильных глаз. Водитель включил радио, настроившись на волну с классикой, и Золотарев, убаюканный тихой безмятежной музыкой и мерным урчанием двигателя, задремал.
Во сне он увидел жену с дочкой. Время словно переметнулось на десять лет назад – Анжелика еще совсем кроха… Он был за рулем машины, а его любимые женщины неторопливо шагали по дороге, держась за руки.
Они не оборачивались, хотя что-то подсказывало Евгению – жена и дочка знают, что он следует за ними.
«Постойте!» – кричит он, высовываясь из окна, но они словно не слышат его. И автомобиль почему-то полз едва-едва, как беременная улитка, хотя Золотарев изо всех сил давит на газ.
Вокруг ни души, только он в машине и его жена с дочкой на шоссе. Евгений пытается выйти наружу, но двери автомобиля не открываются, их словно заклинило, и ему ничего не остается делать, как волочиться с черепашьей скоростью в этой проклятой железной коробке на колесах.
Воздух вокруг дрожит и искрится, пронизываемый голубоватыми всполохами, а внутри что-то тревожно колышется и болезненно вздрагивает, как гнойная опухоль при касании.
«Марина, Анжелика!» – надрывается Евгений.
Наконец боги слышат его мольбы, и они замирают на месте. Между тем машина продолжает катиться вперед, и теперь он судорожно жмет на тормоз.
Не срабатывает. Автомобиль хоть и медленно, но едет. Расстояние между ним и его семьей неумолимо сокращается.
Они поворачиваются, и Золотарев видит их застывшие лица.
«Почему ты ничего не рассказал нам?» – осуждающе спрашивает Марина.
У дочки в руках ножницы, ее красивые васильковые глаза преисполнены печалью.
«Зачем тебе ножницы?! – кричит Евгений. – Выброси их!»
Хищные лезвия, блеснув, раздвинулись и тут же соединились, и от этого необычайно громкого и пугающего лязга Золотарева обуяла паника.
«Ты убил этого парня. Если бы я знала…» – с грустью говорит Марина, и Евгений взрывается, теряя контроль:
«Тогда бы умерла Анжелика, тупица! Я спас нашу дочь!!! Как ты смеешь меня упрекать в этом, дура?!»
«Мне жалко этого дядю», – шепчет дочь, вонзая ножницы себе в живот. Остро отточенные жала входят в детское тело, как в мягкий торт. На голубенькой маечке быстро расцветают кровавые лепестки.
«Жалко, – хлюпает дочь, вновь и вновь тыча в себя эти страшные ножницы. Лезвия больше не блестят, они сочатся клейко-алыми каплями. – Мне ничего от тебя больше не нужно, папа».
Евгений задыхается от ужаса.
«Забери у нее ножницы», – визжит он и вдруг застывает на месте – вместо Марины на него, ухмыляясь, смотрит Шанита. Черные волосы всклокочены, как проволока, лицо в саже, глаза сверкают дьявольски-безудержным весельем, еще больше придавая ей сходство с ведьмой.
«Расплата, дядя Женя».
Она подмигивает, ее тело истончается и становится прозрачным, пока она полностью не растворяется в вибрирующем воздухе, а машина с Золотаревым продолжает катиться вперед, прямо на Анжелику. Его дочь обессиленно падает на колени, ножницы торчат из живота, из глубокой раны выглядывает петля кишок, мерцая влажным перламутром.
«Папа».
Евгения трясет, как в лихорадке, автомобиль, как громадным каток, с ленивой неотвратимостью движется прямо на нее.
«Прости, папа», – беззвучно плачет Анжелика, и ее огромные глаза, мокрые от слез, были последним, что видел Золотарев перед тем, как под колесами хрустнули детские кости.
Он подскочил на сиденье, часто моргая и испуганно озираясь по сторонам. За окном мелькали оранжевые огни, лес давно закончился.
– Приснилось что-то? – спросил водитель, ковыряясь в зубах пожухлой зубочисткой.
– Где мы? – вместо ответа задал вопрос Евгений.
– Скоро кольцевая. Ты уверен, что тебе не надо в полицию? У тебя кровь на лице. Давай хоть в травмпункт довезу, – предложил шофер. – У меня в аптечке есть перекись водорода.
Золотарев покачал головой.
– Так сколько я тебе должен? – глухо спросил он после недолгого молчания.
– Нисколько.
Евгений исподлобья покосился на водителя. Что-то в выражении лица пожилого мужчины и то, как он ответил, ему не понравилось. Совсем не понравилось.
«Конечно, – хихикнул внутренний голос. – Поставь себя на его место. Едешь себе спокойно, а тут чучело в байкерском наряде, морда в крови, бензином воняет… а потом какую-то муйню рассказывает про ржавую «Ниву»… И при этом напрочь отказывается ехать к ментам… Самому не смешно бы было?»
Водитель все знает.
Ну, или догадывается.
И, конечно же, если все вскроется, он обязательно расскажет, как в ту ночь подвозил странного мужика в мотоциклетной куртке…
Невдалеке сверкнул овально-прозрачный купол автобусной остановки, и Евгений очнулся от своих мыслей:
– Притормозите, я выйду.
«Хендай» моргнул поворотником, перестраиваясь. Когда автомобиль остановился, Золотарев повернулся к водителю:
– Огромное спасибо. Если бы не вы…
Тот хмыкнул:
– Лучше пересядь на четыре колеса. Знаешь, как вас называет наш брат? Донорами. В общем, будь аккуратен на дорогах.
«Гляди, как он смотрит на тебя», – прошептал все тот же голос.
– Вижу, – тихо сказал Евгений.
Пожилой мужчина напрягся.
– Не понял. Что видишь? – спросил он подозрительно.
– Это я так… Ну, всего наилучшего!
Улыбаясь, Золотарев протягивал руку водителю, этому худощавому мужику лет шестидесяти с коротким седым «ежиком», имени которого он даже не знал. Помедлив, владелец «Хендая» нехотя ответил на рукопожатие.
И тут же нахмурился, с удивлением разглядывая ладонь. При скудном освещении на первой фаланге мизинца краснела чуть заметная точечка.
– Черт…
Но Евгений уже не слышал этого – он быстро вылез из автомобиля, хлопнув дверью.
Недовольно фыркнув, иномарка тронулась с места, а Евгений, не переставая улыбаться, смотрел на быстро удаляющуюся машину.
Что ж, а кто сказал, что будет легко?
«Все нормально. Поймаю другую тачку и скоро буду дома», – успокоил он себя.
Золотарев не видел, как сзади на огромной скорости неслась «Тойота-камри», стремительно сокращая расстояние. Как и не знал, что за рулем машины был молодой двадцатилетний парень с подругой – они возвращались домой после гулянки в ночном клубе. Как и не знал, что и тот и другая были в невменяемом состоянии из-за галлюциногенных таблеток, которые они употребили на шумной вечеринке. Как и не знал, что через секунду двухтонный автомобиль потеряет управление и его вынесет на автобусную остановку, где он сейчас и стоял.
В последнюю долю секунды Евгений услышал нещадный визг покрышек и резко обернулся.
Сильнейший удар, и перед глазами словно опустили стальную черную заслонку. Сознание отключилось, как если бы кто-то просто щелкнул кнопкой на пульте, вырубая телевизор.
* * *
Все окружающее пространство, казалось, состояло из неразборчивого и унылого гула, нещадно царапающего барабанные перепонки.
Рядом над ухом слева что-то монотонно пикало, как часы, вслух отсчитывающие секунды.
Постепенно гул превратился в несвязное бормотание.
«Где я?»
Мысль шлепнулась в разбухший мозг, словно ледяная капля на разгоряченно-обветренные губы, которые давно позабыли живительный вкус влаги. Между тем во рту торчало что-то твердое, больно упираясь в нёбо.
«ГДЕ???»
Веки приоткрылись и тут же снова опустились, как шторки, – ослепительно-белый свет ланцетом впился в воспаленные глазницы.
«Очень светло, – определил Евгений, пытаясь держать себя в руках. – Значит, я в больнице?»
