Александр Амфитеатров
Марья Лусьева
LXIV
– Ну что? – встретил губернатор полицеймейстера и Mathieu le beau, когда они прибыли от Лусьевой. Mathieu казался сконфуженным, полицеймейстер был мрачен.
– Полный отбой по всему фронту, ваше превосходительство! – заявил Mathieu. – Знать ничего не знает, ведать не ведает. Совсем другой человек. Нельзя узнать против вчерашнего. Очнулась и ничего сама о себе и вокруг себя не понимает.
– Гм…
– Меня сразу признала, а Тигрия Львовича нет. «Помню, – говорит, – что-то, как в тумане… Может быть, и видала вас когда-нибудь… Извините!.. Светлые пуговицы… Участок… Умоляю вас: что еще я вчера натворила? Я знаю, что на меня временами находит… Как я здесь очутилась? Где тетушка Ландио? Где тетушка Леневская?»
– Гм…
– Мы ей напоминаем, – она только глаза открывает все шире и шире: ничего не помнит, ничего не разумеет… «Это я говорила? Это я делала? Боже мой! Какой ужас, какой позор, какая бесстыдная, безумная ложь!..» И опять слезы реками!.. Пришлось нам угощать ее Валерьяном, и лавровишневыми каплями, и ландышами… Тут, к счастью, Софья Игнатьевна подъехала. Мы ей девицу эту и сдали с рук на руки.
– Гм… Вчера и сегодня никто не навещал ее?
– Кроме Софьи Игнатьевны. Она за полночь сидела.
– Гм… Да-да-да… Так что ваше окончательное заключение?
– Вралиха и сумасшедшая! Несомненно.
Полицеймейстер угрюмо промолчал.
– Вы что, Тигрий Львович? – обратил на него внимание губернатор. – В сомнений?
– Не то чтобы в сомнении, ваше превосходительство, а в большой растерянности. Уж больно складно девица вчера врала! Словно бы сумасшедшие так не умеют.
– Ну, отец родной, на этот счет мы с вами не судьи… на то психиатры есть! С Тигульским поговорите, если интересуетесь.
– О фамилиях мы ее опрашивали, которые она поминала вчера, – сказал Mathieu.
– Ну-с?
– То же самое. Одни оказываются ей родня, – Рюлина эта, Брусакова, – а других она уже не помнит… «Не знаю, – говорит, – откуда взялись? Должно быть, когда-нибудь в каком-нибудь романе вычитала… не мучьте меня, ради Бога, вашими вопросами! Мне так позорно и стыдно! Лгала! Все лгала! Всегда лгу, когда на меня находит!»
– Вы в «Фениксе» хотели побывать? – обратился начальник к полицеймейстеру.
– Был и номерного Василия допрашивал. Но он только глазами хлопает… Ни при чем-с! Лгала, действительно.
– Гм… А ночевала она у Каргович?
– Так точно, ваше превосходительство: у Каргович… Только осмелюсь доложить: Карговичи эти – люди очень подозрительные…
– Гм… В чем именно?
– Темная публика-с. Отец бракоразводный ходатай, мать – мелкая ростовщица. Что у самого, что у самой рожи такие – словно таксы одушевленные-с: на всякую, мол, подлость готов, только дай настоящую цену. Из сыновей один бит в Соединенке за нечистую игру-с, другой выступал куплетистом в кафешантане, почти открыто живет с старою майоршею тут одною, обирает ее, сутенер какой-то-с. А дочка эта, которая будто бы госпожи Лусьевой подруга, совсем на порядочную барышню даже и не похожа-с… Завсегдагайница в Гранд-отеле-с, каждый вечер там заседает в мужской компании. Больше с банковскими путается, из маленьких-с… Откровенно сказать, – ежели судить по видимости, то я не госпоже Лусьевой, но именно этой госпоже Каргович желтый билет охотно выдал бы…
– По видимости, Тигрий Львович, сейчас судить нельзя. Теперь, знаете, пошли эти, как бишь их, демивьержки… Такая мода в обществе, чтобы приличная барышня вела себя хуже публичной девки.
– Я понимаю-с и обвинять госпожу Каргович на себя не беру-с, ибо, кроме видимости, фактов против нее никаких выставить не имею-с. Тем более, что она, говорят, даже замуж выходит – за банковского гуська одного. Помощником бухгалтера служит. Действительно, в Гранд-отеле он постоянно с нею.
– Ага. В таком случае, это его одного и касается. Его жениховское дело. Да-да-да… Знаете, эти банковские чиновники – всегда мелюзга дурного тона. Сидеть компанией в кафешантане им необыкновенно светским шиком представляется. Да, да, да. Поди, сам же он и водит невесту по Гранд-отелям-то этим… Просвещает. С европейскою культурою знакомит. Ха-ха-ха!
Полицеймейстер сурово усмехнулся.
– А потом, глядишь, в банке растрата, а у нас – протокол о самоубийце!
– Да-да-да… Возможно, но непредотвратимо. Что? Да-да-да. Разве мы в состоянии предотвратить, Тигрий Львович?
– Где уж, ваше превосходительство! Ежели человек попал на пиявку, – судьба!
– Так – фактически-то эти Карговичи ничем не замараны?
– Нет, ваше превосходительство, – только долгом считаю повторить: по всему видать, что прохвосты.
– Ну, оценка их нравственных качеств сейчас в наши обязанности не входит. Главное теперь, чтобы без неясности в деле… Значит, факт ночевки у Каргович установлен?
– Совершенно, ваше превосходительство. И сама признается, и Карговичи подтвердили, и извозчика я нашел и допросил, который привез ее от Каргович.
– Гм…
Губернатор задумался.
– В конце концов, как и следовало ожидать, пустяки! Слава Богу, я очень рад, что пустяки! все хорошо, что хорошо кончается. Эта бедная Леневская так волновалась… А баронесса смешна! Плачет, а смешна!.. Mathieu, вы как находите? Смешна ведь? А?
– Смешнее, ваше превосходительство, невозможно. Вошедший дежурный чиновник подал пакет.
– От Софьи Игнатьевны Леневской.
Начальник прочел довольно длинное письмо, держа в левой руке приложенные документы.
– Тигульский велит им немедленно ехать за границу, в Вену, к Крафт-Эбингу какому-то… А хоть к самому Папе Римскому, только бы с рук долой!.. Да-да-да! Софья Игнатьевна просит о паспортах. Вы, Матвей Ильич, распорядитесь там… заезжайте к ней…
– Слушаю, ваше превосходительство. Смею спросить: едут госпожа Лусьева и баронесса Ландио?
– Нет, баронесса совсем расхворалась. Софья Игнатьевна берет для госпожи Лусьевой компаньонку… какую-то госпожу Вурм. А эту бумажку, милейший мой, приобщите к делу. Да-да-да!
Медицинское свидетельство, выданное Марье Ивановне Лусьевой доктором Либесвортом, гласило, что госпожа Лусьева – пациентка его – в течение пяти лет, вследствие хронической женской болезни, страдает истерическим невропсихозом, выражающимся периодически, по преимуществу в менструальные сроки, припадками быстротечного бреда, с наклонностью со временем перейти в paranoia sexualis persecutoria[144].
– Как? – воскликнул начальник, округляя веселые глаза.
– Paranoia sexualis persecutoria.
– А это какой зверь и чем его кормят?
– Не могу знать.
– Ох уж эти психиатры! Точно египетскими иероглифами пишут… Во всяком случае, документ ценный. Софья Игнатьевна обещала доставить такой же от доктора Тигульского. А затем – пусть едут на все четыре стороны… Как в газетах пишут – инцидентисчерпан!.. До свидания!..
LXV
– Тигрий Львович, Тигрий Львович! – догонял полицеймейстера Mathieu le beau. – Вы что же такой пасмурный?
– Не люблю-с чувствовать себя в тупике и не понимать-с.
– Но дело ясно как день: сумасшедшая!.. Неужели вы еще сомневаетесь?
– Нет-с, не сомневаюсь. Как же я смею сомневаться, коль скоро два документа!.. А только – воля ваша: тут есть что-то и кроме сумасшествия… Нечисто! Чует мой полицейский нос…
– Позвольте! Но если за Лусьеву ручается сама Софья Игнатьевна?
– То-то вот, что Софья Игнатьевна! В ней вся препона. Кабы не Софья Игнатьевна, я бы никаким докторам не поверил… Не врут-с сумасшедшие так убедительно! не врут-с! И вот помяните мое слово: я еще раз говорю вам: нечисто!
– Paranoia sexualis persecutoria!
– Да это что же? Это уже последнее дело говорить такими ехидными словами!.. Для ихнего брата, ученого, она, может быть, и чрезвычайно какая большая штука, эта бисова паранойя, а ежели человек состоит на полицейской службе, ему один черт – что паранойя, что наша, российская матушка-ерунда.
– Так что же, наконец? – возразил Mathieu le beau. – Еще не поздно. Если вас грызут подозрения, можно настоять… Полицеймейстер замахнул руками.
– Что вы? Разве я к тому? Заявления свои госпожа эта безумная взяла обратно, документы оправдательные налицо. Сбыли сокровище с рук, и слава Богу! Кума с воза – куму легче! Что я за вчинатель такой?
(Русская полиция, крайне суровая к низшим классам проституции, как тайной, так и явной, столь же неохотно вмешивалась в быт проституции высшего разряда, с ее спотыкливыми и двусмысленными уликами тайного промысла. Играли здесь известную роль взятки (дела полицеймейстеров: кронштадтских – Шафрова и Головачева, николаевского – Бирилева, уральского – Саратовцева), но еще более – осторожность столкнуться с «зверем не под силу», с которою совершенно не считались разные Andrieux и им подобные парижские герои. У нас не любили «влетать в историю». Елистратов, 17–56, 290, 291. – В городах, где надсмотр за женщинами ускользает из рук полиции (Москва), последняя обиженно начинает не обращать внимания на тайную проституцию вовсе. Там же. – Идеал полицейской регламентации – или все, или ничего Проект московского обер-полицеймейстераот 1890 года требовал предоставления полиции власти вносить женщину в проституционные списки «помимо воли причисляемой», со штрафами до 300 руб. и арестами до 2 месяцев. Еще притязательнее были проекты генерал-адъютанта Трепова (петербургского градоначальника) от 1869 года, чиновника особых поручений при варшавском обер-полицеймейстере, г. Тимофеева и т. п. Елистратов, 363–365.)
– В подобных делах надо действовать наверняка-с, а не то – оступишься, да репутацию вывихнешь, что потом и не вправить! Вы вспомните, что эта госпожа Лусьева про связи своих хозяек с полицией рассказывала. Тут и сам не заметишь, как глотнет тебя какой-нибуць кит этакий хуже, чем Иону-пророка. Да – что Иона! Он, когда кит его выплевал, человеком остался и опять в пророки был определен, а из нашего брата во чреве китовом что выйдет, даже неудобно назвать-с. Нет, уж где полицейскому чину благородным негодованием пылать и проявлять инициативы к изысканию общественных язв. Делай, что велят, иди, куда пошлют, а впрочем – своя рубашка к телу ближе-с. И в полиции-то служить – не велик сахар. В полицию человека нужда загоняет; когда больше деваться некуда, а плоть немощна – привык сыто есть, сладко пить, мягко спать. А уж если ухитрился сломать себе ногу даже на полицейской службе, – значит, тебе крышка. Дело кончено: заказывай гроб, ложись да помирай. Все твои житейские карьеры, стало быть, свершились, и никому под луною ты более не надобен, и не найдется ни одного такого доброго идиота, чтобы дал тебе труд и хлебом кормить тебя согласился… Нет, батенька! Не так устроена мать-полиция, чтобы в недрах своих междоусобною полемикою заниматься. Только в том и секрет бытия нашего, что – держись друг за дружку и соседу мирволь и потрафляй.
– К тому же, – заметил Mathieu le beau, – даже и в нашем городе, вы оказались бы на очень неблагодарной почве. Софья Игнатьевна употребляет все усилия потушить эту темную историю. А вы знаете: авторитет Софьи Игнатьевны… наша губернская королева!
– Боже меня сохрани идти против мнений и желаний Софьи Игнатьевны! Никогда-с и ни за что-с… Да и все равно мне, в конце-то концов-с… А только я не люблю не понимать. Понять же не в состоянии. Хоть зарежьте! И больше ничего-с… Эге! Новый портсигарчик у вас… Позвольте полюбопытствовать? Изящная вещица. Батюшка! да – никак золотой?
– М-м-м… да, кажется, – замычал несколько сконфуженный и покрасневший в лице Mathieu. – Знаете, собственно говоря, пренеловкая штука вышла… Эта Лусьева, через Леневскую, непременно просила меня принять от нее на память.
– Ага!
– Н-да… она, видите ли, так, благодаря за мое человеческое к ней отношение, говорит, что никогда не забудет, что я ее спас, ну, и всякие там прочие хорошие слова… Я, конечно, отказывался, отнекивался, указывал, что мне даже неприлично несколько, похоже на взятку. Но вы знаете характер Софьи Игнатьевны: если она решила, то поставит на своем, – отказывать ей труд напрасный… только наживешь врага.
Полицеймейстер потупился и вздохнул. Он почел излишним сообщать губернаторскому чиновнику, что часа два тому назад имел подобное же объяснение с тою же самою Софьею Игнатьевною Леневскою из-за чудесной венской коляски и сбруи на дышловую пару, которыми одарить его воспылала желанием симпатичная баронесса Ландио.
– Взятка! Как вам, Тигрий Львович, не стыдно даже держать в уме слова подобные, не только что произносить? Друг я вам или нет? Крестила я вашу Олечку или нет? Свои мы или чужие? Разве я способна принять на себя поручение, которое пахнет взяткою? Разве у меня достало бы дерзости предложить вам – вам! – вам!! – взятку?! Наконец, позвольте сказать вам прямо: насколько я лично вас люблю и уважаю, настолько же терпеть не могу вашу службу и ваш мувдир. Да! да! да! можете почитать меня какою угодно неблагонадежною, даже хоть революционеркою, но полицию я ненавижу! С моим прелестным и милым кумом Тигрием Львовичем я готова беседовать и дружить, сколько он сам того пожелает, к полицеймейстеру – никаких дел не имею и не хочу иметь. Когда говорите со мною, извольте выбросить из головы должность вашу. Взятка! Повернуло же язык – сказать! Уж если на то пошло, милостивый государь вы мой, то, погасив наш фамильный скандал, вы оказали нам такую огромную услугу, что, в качестве взятки, безделица, которую просит вас принять баронесса, была бы просто смешна. Шантажист, взяточник, кровопийца могли бы разорить нас наэтом деле, потому что честь фамилии для нас дороже всего, и пятен на своем гербе мы не допустим, хотя бы нам для того пришлось остаться нищими. И это вам лучшее доказательство, что никто не хочет унизить вас взяткою, как никто из нас – ни я, ни бедная Маша – не желаем считаться с вашим всемогущим полицеймейстерством. Предоставляем другим трепетать пред вашим величием. Для нас оно не существует. В наших глазах вы просто симпатичный, гуманный, чуткий, отзывчивый Тигрий Львович, который умел так редко по-человечески отнестись к нашему несчастию и, как чудом, спас наше имя от грязных клевет и сплетен. И вот мы, три дамы, хотим, чтобы вы сохранили об этом случае памятку нашей благодарности. Вот и все. И – никаких возражений! Иначе мы поссоримся. Мещане мы разве, чтобы делать вопросы из пустяков, считаться друг с другом в услугах, искать подозрительные причины за каждой любезностью? Не надо спорить! Разве могут быть два разных мнения о мелочах подобных у двух друзей, принадлежащих к нашему кругу – людей порядочных и взаимно уважающих?
Вечером в клубе полицеймейстер отвел доктора Тигульского в уголок и осадил его вопросами о Лусьевой. Доктор – лысый, в русой, круглой бородке, с прямым польским носом – смотрел в лицо полицеймейстера проницательными, но непроницаемыми серыми глазами, и говорил медленно, с лютым акцентом и с ударениями на предпоследнем слоге каждого слова:
– Та-ак… Ото ж правда… То есть правдивейшая paranoia sexualis persecutoria. А ежели то бендзе мило пану пулковнику, может быть также dysnoia deliriosa[145], як пишет профессор Корсаков з Москвы. То есть юж друга недуг, але вам то есть вшистко едно, муй пане, бо, гдзе тыя paranoia кончается, гдзе начинается dysnoia, тего не тылько пан полицеймейстер, сами дяблы в пекле не могон домыслиц, ежели не учились медицине.
– А вы можете домыслить? – не без обидчивой свирепости вопросил Тигрий Львович.
Доктор обдал его дымом благовонной сигары и спокойно возразил:
– А як же? Ежели я вижу дефект координации жестув?.. И в лице така асимметрыя?.. Тож paranoia, муй пане, як пана Бога кохам! А, може, dysnoia, чи еще друга якась болесц… Огульне пане, – маниакальна экзальтация!..
LXVI
Курьерский поезд шел последним перегоном на Броды. В купе первого класса пожилая скромно одетая дама и нарядная молодая девушка считали деньги.
– Итак, – сухо говорила пожилая дама, – я передала вам две тысячи золотом, три – бумажками и пять тысяч – перевод на Лионский кредит.
– Совершенно верно! Покуда – мы в полном расчете. – Двести рублей по уговору будут переводиться вам каждого пятнадцатого числа.
– Очень хорошо. Число мне безразлично, но прошу быть аккуратными, чтобы день в день. В первый же раз, что я не получу денег, я еду в Петербург и прямо на Гороховую… Поняли? Так и передайте!
– Не пугайте, пожалуйста. Не из робких. И не беспокойтесь. Будем аккуратны. Вы и без того уже сделали слишком много неприятностей и принесли убытков.
– Не так бы вас всех еще следовало! – со злобою сказала девушка. – Только то вас спасает, что я в деньгах дура и больших сумм воображать не умею.
– Порядочно счистили и без того! Надо иметь совесть.
– Да! Уж о совести только нам с вами считаться… Хорошенькие цацы! нечего сказать!.. Да вот еще разве – даме этой великолепной губернской, тетушке моей новоявленной… Вот фрукт так фрукт! Много я пройдох видала, а эта – всем зверям зверь! Всех вокруг пальца обвела, спутала и в тупик посадила! И как вы ее раздобыли?
– Наше дело.
– А что? Много она с вас слупила?
– Наше дело, – еще холоднее возразила пожилая дама. Девушка захохотала.
– Доктор тоже этот, которого она привозила… теплый парень! Асимметрию лица у меня какую-то нашел… У самого-то у него теперь асимметрия… только не лица, а карманов!.. Да! А каким это чудом от Либесвортишки свидетельство явилось?!
– Не все ли вам равно?
– А-га! Фальшивое, значит? Подделали? Славно! Ну, не сообразила я тоща… не на десяти бы тысячах мне с вами мириться!
Дама с досадою возразила:
– Ошиблись. Никакой фальши, и никто ничего не подделывал. Самое настоящее свидетельство.
– С неба вам свалилось?
– Не с неба, а с вами же приехало из Петербурга. Такие свидетельства Либесворт выдает всем воспитанницам Прасковьи Семеновны, когда они едут на работу в провинцию… заранее, – чтобы предупредить скандал, если они, вроде вас, вздумают буйствовать… понимаете?
– Ловко! – поразилась Лусьева. – Так всем?
– Всем.
– И «Княжне», и Жозе?
– Всем.
– Ловко… Небось и за это надо платить аспидовы деньги?
– Да, дерет… – с невольным унынием призналась дама. Лусьева злобно улыбнулась:
– Трещит у Буластихи шкура!..
– А вы не злорадствуйте! Ежели человек в незадачной полосе…
– Чтоб ей, дьяволу, вечно такая полоса шла!..
– Что ругаться? Дело прошлое.
– Уж очень ненавижу! Дрянь я слабодушная! На чистый паспорт и деньги польстилась. Кабы настоящий характер, самой бы лучше пропасть, да и вас всех в Сибирь упечь!
– Уж и в Сибирь! На первый раз – всего только к мировому и сто рублей штрафу.
– Неужели? Ах, скажите, пожалуйста!.. – насмешливо передразнила девушка. – Зачем же вы от ста рублей откупаетесь тысячами?
– Затем, что язык у вас слишком длинен. Сибирь – не страх, а вы могли привести, да уже и привели было в расстройство все дело. Ну и еще раз напоминаю вам, Марья Ивановна: довольно! Поболтали в свое удовольствие, – и будет. Свое выболтали, на замазку рта получили, обеспечены по гроб жизни, – теперь сидите в загранице смирно, тише воды, ниже травы, чтобы о вас ни слуха ни духа. Не то – вас не только что в Вене или где там еще – на дне морском достанем!.. Сами не заметите, как тихою смертью умрете!
– Не коротки ли руки?
– Вас, голубушка, и сейчас очень легко можно бы сплавить, и гораздо это дешевле, чем торговаться с вами и за границу вас отправлять. Только то боязно, что – кто их знает? Может быть, за вами еще следят… Уголовщина теперь, после вашей огласки, – благодарите своего Бога! – нам не с руки… А то – оно очень просто! Вы это понимаете! Не форсите!
– Я ничего.
– А смеетесь чему?
– Прасковья Семеновна накладет баронессе по первое число!
– В этом не сомневайтесь! Расправа будет по правилу.
– И Анне Тихоновне влетит!
– И Анне Тихоновне.
– Так и надо! Так и надо! Жрите друг друга здесь, волки поганые!
Девушка бешено захохотала и захлопала в ладоши.
– А я в Вену!.. И – черт вас всех тут дери!.. Никого не жаль!.. Вырвалась!.. Сама теперь по себе… Я в Вену, я в Вену, я в Вену!..
Сочинения, которыми «Марья Лусьева» проверена в бытовой части
Елистратов А. О прикреплении женщин к проституции. (Врачебно-полицейский надзор.) Казань, 1903. Тут же превосходный указатель иностранной литературы по вопросу.
Маргулиес М. С. Регламентация и свободная проституция. СПб., 1903.
Мартино. Тайная проституция. 2-е русское издание. СПб., 1887.
Ахшарумов Д. Д. Проституция и ее регламентация. Рига, 1889.
Покровская М. И. Врачебно-полицейский надзор за проституцией способствует вырождению народа. СПб., 1902.
Обозненко П. Е. Поднадзорная проституция С.-Петербурга по данным врачебно-полицейского комитета и Калинкинской больницы. СПб., 1896.
Грязнов К. Ф. Публичные женщины. М., 1901. (Рыночная компиляция).
Федоров А. И. Позорный промысел. СПб., 1900.
Кузнецов Михаил. Проституция и сифилис в России. СПб., 1871.
Гирт. Преступления и проституция как социальные болезни. СПб., 1898.
Золотарев. Личная и общественная борьба с развратом. М., 1900.
Грубер Макс. Проституция с точки зрения социальной гигиены. Одесса, 1902.
Дальтон. Социальный недуг. К вопросу о проституции и о приютах св. Магдалины. СПб., 1884.
Корнич Т. Г. Гигиена целомудрия (пер. Н. Лейненберга). Одесса, 1890.
Ламброзо и Ферреро. Женщина преступница и проститутка (пер. Гордона). 2-е изд. Киев, 1902.
Генне-Ам-Рин Отто. Недостатки современного полицейского надзора за общественною нравственностью (пер. Гордона). СПб., 1900.
Продажа девушек в доме разврата и меры к ее прекращению. М., 1897 (изд. Живарева. Рыночная компиляция).
Parent Duchatelet A.J.B. De la prostitution dans la ville de Paris. 3-me éd. par A. Trebuchet Poirat Duval. Paris, 1857.
Авчинникова В. В. Взгляд профессора Тарновского на проституцию. 1904.
Fregier. Des classes dangeureuses de la population dans les grandes villes et des moyens de les rendre meilleures. Paris, 1840.
Prof. B. Bail. Эротическое помешательство. Лекции, записанные dr. Lefevr'ом (пер. А. А. Яковлева). Харьков, 1887.
L. Martineau. Leèons sur les déformations vulvaires etc. 1884.
Крафт Эбинг. Судебная психопатология (пер. А. Черемшанского). 1897.
Antonino Cuitrera. La Mala Vita di Palermo. 2-a edizione. Palermo, 1900.
Dr. O. Commenge. La prostitution clanetestine à Paris. 2-me éd. Paris, 1904.
Рубиловский А. Л. Повинность разврата. СПб., 1905.
Рубиновский А. Л. Концентрация проституток. СПб., 1905.
Prof. Bettmarm. Die ärztliche Ueberwachung der Prostituierten. Jena, 1905.
Dr. Канкарович. Проституция и общественный разврат. СПб., 1907.
