Александр Амфитеатров
Думские весталки
– Но развѣ всѣ браки такіе? развѣ y насъ часты подобныя супружества?
– Ужасно часты!
– A откуда вы знаете? кто это говоритъ?
– Какъ кто? да вотъ та же журналистка увѣряетъ: «У насъ дѣвушкѣ никто и никогда не говоритъ, что бракъ есть вещь серьезная. Для барыни-невѣсты замужество ни болѣе, ни менѣе, какъ веселая partie de plaisir. Она знаетъ – охъ, какъ прекрасно знаетъ! – какія права пріобрѣтаются бракомъ; но какія обязанности она беретъ на себя, рѣшаясь быть женой и матерью, – объ этомъ весьма немногія барышни имѣютъ понятіе, даже и не могуіъ имѣть. Если y какой-нибудь барышни родится сомнѣніе, если она наивно спроситъ у матери: „Какъ же я поклянусъ y алтаря любить вѣчно, – вѣдь любовь не отъ меня зависитъ“, – то ее мамаша разругаетъ порядкомъ за то, что она осмѣливается задумываться надъ столь „неприличными“ вопросами. Выскочи толъко поскорѣе замужъ, душечка, a тамъ никто, какъ Богъ… и адвокатъ по бракоразводнымъ дѣламъ».
Неужели ужъ такъ-таки и никто, и никогда не говоритъ y насъ дѣвушкѣ, что бракъ есть дѣло серьезное, что надо взвѣсить, какія принимаешь на себя обязанности? готовясь быть женою и матерью, что лишь съ великою осторожностью надо давать клятву предъ алтаремъ и т. д.? Журналистка слишкомъ дурно думаетъ о русскихъ людяхъ, предполагая, что они скрываютъ отъ своихъ женщинъ столь элементарныя истаны. Да, позвольте, даже я, преступный авторъ «Анны Дэмби», я, осужденный на жертву громамъ синайскимъ, – и какъ разъ въ инкриминируемомъ фельетонѣ – говорилъ своей собесѣдницѣ: «взвѣсь обязанности, принимаемыя тобою въ замужествѣ, и, если онѣ тебѣ не по душѣ и не по силамъ, откажись отъ этого брака, – иначе ты будешь несчастна! не иди въ среду, которая тебѣ антипатична, – иначе ты въ ней задохнешься, погрязнешь и пропадешь безъ пользы для себя и для другихъ! помни, что выходятъ замужъ не на одинъ день, и насильственно связать себя съ нелюбимымъ человѣкомъ вѣчною клятвою – трудъ, непосильный для совѣсти чуткой, для души, „изъ тонкихъ парфюмовъ сотканной“; помни, что бракъ безъ любви, „по взаимному неуваженію“, никогда не даетъ счастья и дать не можетъ, потому что онъ представляетъ собою лишь сдѣлку о куплѣ и продажѣ красиваго тѣла, пригоднаго для производства дѣтей и украшенія гостиной!» Если сказать все это, не значитъ напомнить русской дѣвушкѣ, что бракъ – дѣло серьезное, то я не знаю русскаго языка, и начну думать, что мы съ журналисткою пишемъ на двухъ разныхъ нарѣчіяхъ… A разъ все это сказано, то странно навязывать мнѣ дикое утвержденіе, будто всякій бракъ есть грязь и пошлость. Я предостерегаю: не обращайте брака въ помойную яму! A на меня киваютъ: смотрите! слушайте! онъ хочетъ увѣрить насъ, что бракъ – помои. Бокль отмѣтилъ когда-то, что одинъ изъ коренныхъ недостатковъ женскаго ума – склонность къ быстрымъ обобщеніямъ, основаннымъ на поверхностныхъ и случайныхъ признакахъ. Производство меня въ отрицатели брака – плодъ совершенно женскаго обобщенія. Нѣтъ, я охраняю чистоту и значеніе брака, когда говорю о немъ, какъ о союзѣ двухъ равноправныхъ и равнообязанныхъ существъ, a не бросаю въ него грязью. А, чтобы обѣ стороны союза явились равноправными и равнообязанными, надо имъ, раньше брака, взвѣсить свои чувства и отношенія на великихъ вѣсахъ любви. Служеніе другъ другу есть основа счастливаго брака, a что же такое истинная любовь, какъ не готовность служенія? Гдѣ она есть, туда мы – «развиватели», какъ иронизируетъ журналистка, – и не обратимъ своихъ совѣтовъ, чѣмъ наполнить тоскливую, пустопорожнюю жизнь: тамъ жизнь полна сама по себѣ, и оттуда мы жалобъ не слышимъ и совѣтовъ нашихъ тамъ не спрашиваютъ. A вотъ изъ области брака, построеннаго лишь на половыхъ и кормежныхъ отношеніяхъ, только и слышишь, что проклятія и ламентаціи, только и видишь, что драмы, драмы, драмы. И мужчины виноваты больше женщинъ потому, что любятъ семью они меньше, чѣмъ онѣ; a заняты въ обществѣ неизмѣримо больше, чѣмъ онѣ; огромный промежутокъ между этими больше и меньше, ничѣмъ для женщины не заполненный, и есть корень антагонизма между двумя полами нашей интеллигенціи. A заполнить его – дѣло женской охоты, но мужской воли или, точнѣе выразиться, «соизволенія». Я не могу согласиться съ журналисткою и въ слѣдующемъ ея предположеніи: «не суйся между врожденнымъ здравымъ смысломъ и естественными инстинктами и потребностями женщины всевозможные непрошенные развиватели и фельетонисты, ради краснаго словца не жалѣющіе родного отца (mersi!), то рѣшеніе думы показалось бы справедливымъ каждой не совсѣмъ испорченной женщинѣ». Это – камешекъ въ мой огородъ, потому что именно вслѣдъ за этою-то тирадою и загремѣла Іосафатова долина! Да что же такое, по мнѣнію журналистки, думскія школы, что невозможности служить въ нихъ должны чуть не радоваться всѣ не совсѣмъ испорченныя женщиіы? Знаменитый Грибоѣдовскій институтъ, что ли, гдѣ упражнялись въ развратѣ и невѣріи? Журналистка совершенно справедливо нападаетъ на сытыхъ симулянтокъ женскаго труда, играющихъ имъ съ жиру, въ ущербъ своимъ семьямъ, но дѣлаетъ дурное и совершенно фантастическое употребленіе изъ этихъ нападокъ. По ея мнѣнію, «въ думѣ кто-либо изъ отцовъ города, одаренный супругою одного изъ вышепоименованныхъ сортовъ, рѣшился, наконецъ, прекратить безобразіе (!) и сказать громко то, что каждый женатый мужчина думаетъ втихомолку: жена да сидитъ дома и смотритъ за хозяйствомъ!» Журналистка черезчуръ смѣло говоритъ за всѣхъ женатыхъ мужчинъ, – это разъ. Два: хорошъ отецъ города, котораго рисуетъ намъ воображеніе журналистки, въ качествѣ спасителя русской семьи, потрясенной зловредными фельетонистами!
