Еще более выразительное признание в позднейшем письме от 16 ноября 1900 г.:
«Из газет я узнал, что Настя вышла замуж. Поздравляю вас, Анну Ивановну и Настю, желаю от души от чистого сердца счастья. К вашей семье я привязан почти как к своей, и в искренность моего пожелания вы можете верить».
А ведь тогда литературно-деловая связь между Сувориным и Чеховым уже порвалась и Антон Павлович, совсем отойдя от «Нового времени», был в объятиях «Русской мысли».
Бывая в Петербурге, Чехов обыкновенно стоял у Сувориных. Заботами Анны Ивановны ему была устроена славная квартирка-гарсоньерка в дворовом флигеле, на третьем этаже, – превосходные спальня и приемная, прихожая и кухня. Потом она перешла ко мне, и я прожил на ней почти целый 1897 год с великим комфортом, но шуточно попрекаемый строгою домовладелицею:
– Денег за квартиру не платит, а швейцар плачет: домой возвращается не раньше пятого часа утра и народа к нему ходит – видимо-невидимо!
В этом моем году приезжая, Чехов останавливался в большом суворинском доме в семейной квартире хозяев. Видались мы с ним довольно часто, но все на минутки. А подолгу, по-московски, только в некоторые суворинские «четверги», оба спасаясь от их тягостной, однообразно повторной из недели в неделю скуки. Насколько увлекательно интересно бывало общение с Сувориными в их тесном семейном кругу, настолько же скучны были их парадные приемы с генералами, военными всех видов оружия и статскими – от бюрократии, от дипломатии и от литературы. Достопочтенных и знаменитых собиралось весьма значительное количество, но однажды повидать это сонмище было интересно, дважды – куда ни шло, ну а в третий раз, пожалуй, уже только в наказание за грехи. Чехов высчитал, что постоянные почетные гости суворинских «четвергов» слагают по возрасту солидную сумму в тысячу лет. Каждый из этих именитых старцев в отдельности был собеседником весьма замечательным, но, по совокупности, разводили они скуку зеленую, которую выдерживать долго могла только крутившаяся вокруг них искательная молодежь карьерного типа – Молчалины разных ведомств и профессий при соответственных Фамусовых. Молодежь настоящая, – вольнолюбивая, резвая, самостоятельная, товарищи Бориса и подруги Насти (Чехов звал ее «Настюшей» и «Ах, Настасья ты, Настасья, отворяй-ка ворота!»), – быстро сбегала от этого кладбища живых покойников и образовывала свои кружки, в которые включаться людям постарше было рискованно: того гляди, попадешь в Павлики Дольские из повести Апухтина и услышишь, как поют про «кого-то» забавную таинственную песенку: