Александр Уваров
Дети сакморов
Это уж как она решит.
Если вообще снизойдёт до принятия такого решения.
В слугах-то у неё недостатка нет!
Надо бы в этой оболочке удержаться. Но как? Хрупка, ненадёжна.
Для поддержания оболочки нужна жидкость и питание. Питательные вещества нужны, и срочно!
Между прочим, здесь, в этом самом подвале, что доподлинно Бронхесу известно, рядом, за бетонной стеной лежит оболочка Никкуса.
Совершенно ему не нужная, потому как из повреждённой огнём оболочки Никкуса извлекли и в Хранилище отправили.
Лежит оболочка и пропадает! Что очень и очень несправедливо.
А ещё этот счастливчик Виккус ползает по полу и глазками гадкими так и стреляет. Тоже к оболочке подбирается…
«Только ли к Никкусовой?» с беспокойством подумал слуга. «Или и к моей тоже?»
Бронхес приоткрыл рот и, быстрым ящеричьим движением выбросив длинный язык, поймал на лету сорвавшуюся с низкого подвального потолка ржавую каплю.
«Воду я найду. А вот с питанием…»
Виккус возле ноги прополз. Пнуть бы его посильней, чтоб не шнырял тут, гадёныш, да сил мало осталось, беречь их надо.
Может, Виккус специально его на глупости провоцирует, ослабить хочет.
Терпение, Бронхес! Терпение и осмотрительность.
Не делай лишних движений. Бережно расходуй силы. И проси, проси повелительницу!
Бронхес застонал. Виккус радостно оскалился.
«Ты сдох!» зашипел он. «Ты мог бы остаться там, на дороге. Ты мог бы лежать сейчас на столе из металла и люди резали бы твою оболочку, чтобы рассмотреть получше внутреннее её устройство. Там нет ничего интересного, и тебе это хорошо известно, бедняга Бронхес! Ты мог бы…»
И, вздрогнув, метнулся в угол, заслышав голос повелительницы.
– Не говори глупостей, Виккус! Он не мог остаться на дороге. Мы не бросаем верных слуг.
Собравшись с силами, Бронхес перевалился со спины на живот, приподнялся немного и на коленях пополз к сидевшей на перевёрнутой деревянной коробке женщине. Палёными до чёрных ожогов пальцами почтительно коснулся края её серого платья. И с мольбой взглянул в бездонные миндалевидные глаза.
– Повелительница!
Она смотрела куда-то вдаль, в непроглядную тьму подвала. Или тьму времён?
Смотрела поверх его головы. Она будто и не слышала его.
– Госпожа Вельфана, мудрая повелительница сакморов!
Святая ночь, покров мой! Как приятно!
Она коснулась его волос кончиками пальцев.
– Ты хочешь жить, Бронхес?
Он кивнул ответ и обиженно захлюпал, размазывая слёзы по щекам.
– Добрая госпожа, твой верный слуга Никкус обрёл отдых в Хранилище. Оболочка ему уже не нужна. Моя же оболочка повреждена земным огнём. Потому я не могу пока в полной мере исполнять свои служебные обязанности, что очень…
Он поднял с бетонного пола тряпку и вытер рот.
– …очень меня печалит! Позволь мне съесть оболочку Никкуса.
Враз перестав хлюпать, он ощерил зубы и радостно прошипел:
– Я стану здоровым и снова буду полезен тебе!
Тут же из грязного угла своего выполз Виккус и гнусно забубнил:
– Если я получу оболочку нашего погибшего друга, то стану очень, очень здоровым и сильным. И буду куда полезней Бронхеса. А если и Бронхес поделиться со мной своей оболочкой…
Бронхес завизжал пронзительно и, собрав остатки сил, кинулся на гада, неожиданным броском свалил его и придавив к полу.
Ударил его с такой силой, что с пальцев слетела обуглившаяся кожа.
И услышал голос госпожи:
– Ты настоящий сакмор, Бронхес. Ты умеешь ненавидеть. Настоящей ненависти нужны поступки, иначе это не ненависть, а дешёвая подделка. Сакморам не нужны подделки. Для нашего огня нужно чистое топливо.
Бронхес оставил испуганно затихшего Виккуса и снова подполз к госпоже.
– Ты достоин жизни, – сказала ему госпожа.
И взглянув на него, улыбнулась.
– Благодарю вас за милость, повелительница! Благодарю!
Вжавшись в пол, Бронхес вытянул губы и поцеловал кончик туфли.
– Клянусь, госпожа не пожалеет об оказанной мне милости! Бронхес будет лучшим слугой! Самым преданным! Самым бесстрашным! Самым…
– Убирайся, – процедила Вельфана.
И кончиком каблука ударила его в лоб.
– Ты настолько раболепен, что чувства твои начинают напоминать любовь. Ты можешь причинить мне боль, Бронхес, и тогда я передумаю.
Бронхес замер в ужасе и похолодел, заслышав ненавистный, гадкий смешок Виккуса.
– Вот так лучше, – сказала госпожа и улыбнулась. – Займись Никкусом. Мне трудно различать запахи этого мира, но бедняга определённо плохо пахнет. Так что поторопись.
Бронхес закивал в ответ и, вскочив, на полусогнутых и подкашивающихся ногах забежал за бетонную перегородку, откуда вскоре послышалось чавканье и урчание.
Виккус слушал эти звуки с перекошенным лицом, темнея от зависти.
Госпожа с мягкой улыбкой смотрела на него.
– Слуга мой! – позвала она Виккуса.
Тот немедленно подполз к ней, виляя задом и втирая животом пол.
– Когда Бронхес вернётся, насыщенный оболочкой, напади на него! – шепнула, склонив голову, Вельфана. – Сзади и неожиданно. Будь силён и беспощаден.
Она поправила чёрную шёлковую накидку и, перейдя н совсем тихий шёпот, добавила:
– Проверим, пошёл ли ему на пользу бедняга Никкус. Если он не сможет отразить нападение, то пойдёт на пользу тебе.
– Исполню, госпожа, – прохрипел в ответ Виккус и отполз в тень.
Без особого интереса, вполглаза наблюдая за схваткой, Вельфана думала о реакторе. О реакторе, который нужно разогнать как можно быстрее.
Ещё подумала она о том, что, пожалуй, слишком много внимания уделяет соглядатаям Невидимого, упуская из виду людей, которые тоже могут опасны.
И ещё… Не совершила ли она ошибку, доверив заботу о человечке из леса Савойскому? Людожоры по ни разу не подводили её, и Савойский – лучший из них. Но и человечек очень опасен. Он ведь единственный из людей, кто видел работу реактора и точно знает, где он расположен.
Люди ей до крайности противны. Ценное сырьё, но и противны же до крайности!
Потому и доверила такое важное дело Савойскому. Да и не в обычае повелителей из рода Дегаста благородных сакморов на такую охоту отправлять.
Но всё же… Опасен человечек, опасен!
И как же он уйти смог? Не помогает ли ему сам…
«Нет, нет!» отогнала страшную мысль Вельфана. «Для того мы и скрываем миры, чтобы не было такой помощи и даже надежды на неё не было! Он просто счастливчик, этот человечек. Ему повезло, ничего больше. Но повезло только один раз! Савойский позаботится о том, чтобы везение его закончилось. Или сам Савойский отправится в реактор. Людожоры плохо горят, грязи и копоти много. Но в нашей топке сгодится и он!»
И тут увидела он, как Виккус, высоко подлетев, ударился спиной об потолок и с истошным визгом рухнул в собравшуюся под водопроводной трубой лужу.
Где и затих.
Бронхес со сжатыми кулаками двинулся на врага, стремясь добить его.
Но был остановлен повелительницей.
– Пощади его, Бронхес. Глупец устроил драку, чтобы повеселить свою госпожу. Вы славно дрались, милые мои, ваша госпожа довольна.
Плечи Бронхеса опустились и, с поникшей головой, отошёл он молча к стене.
А поверженный враг, сплюнув в лужу чёрную маслянистую жидкость, подвальной водой омыл лицо и довольно бодро для поверженного вскочил.
– Я рад, что слуги мои сильны и полны боевого духа, – продолжала Вельфана. – Скоро придёт Тархес. Мы пойдём на встречу с нашими друзьями.
Виккус замычал радостно и затряс головой.
– Нам должны привезти человечков! – крикнула Вельфана, и из глаз её ударили голубые языки пламени.
Отразившись от бетонного потолка, запрыгало по лабиринту подвала эхо.
– Топка ждёт!
– Топка ждёт! – в один голос подхватили слуги. – Топка ждёт!
Искривление! Великое искривление!
Смирись, мир, перед силой сакморов! Незримой, неведомой тебе и неодолимой силой.
Глупый. Вкусный мир.
Мы укроем тебя, мы спрячем тебя.
Подари нам своих детей. Топка ждёт!
«Ещё считанные сутки, и мы завершим разгон» подумала Вельфана. «Слава нашей ночи, в топливе недостатка нет!»
7.
Добрались они до места уже не в сумерках, а в самой настоящей темноте.
На заброшенной улице из восьми фонарей горело только три, потому в конце пути Апофиус едва не заплутал и не забрался в такую чащобу, из которой его, пожалуй, и собратьям-духам было бы не вытащить.
Однако, по счастью, на пятнадцатой минуте бестолкового блуждании по улице встретили они старушку в сиреневой, не по летней жаркой погоде подбитой ватой, фуфайке, цыганской цветастой юбке с зелёным, бисером расшитым, платком на голове.
Старушка бочком вылезла из придорожных кустов (где, весьма вероятно, сидела до времени тихонько и наблюдала за гостями) и, приблизившись к радостно замахавшему руками Апофиусу, прошелестела:
– Я вот совсем старенькая стала. Пятый век доживаю… Не вижу сослепу. Апофушка, ты ли?
– Я, Клотильда! Я и есть! – радостно воскликнул дух, заключая старушку в объятья. – Я самый и есть! Узнала, старенькая, сразу узнала! Давненько мы с тобой не виделись!
– Почитай, третий век уж пошёл! – в тон ему ответила старушка, бросившись обнимать дорогого гостя (да так толком и не обняв из-за непомерной толщины его).
– Принимай уж гостей, веди в свои хоромы! – начал было напрашиваться в гости Апофиус.
И вдруг, примолкнув и повернувшись вполоборота к Сергею (на которого радостная эта встреча не произвела ровным счётом никакого впечатления), махнул рукой.
– Вот, Серёжа…
Серёжа бросил на него взгляд мутный и усталый.
– Да подойди же ты!
Пантюхин медленно и вразвалочку, явно нехотя, подошёл к духам, которые, не удержавшись, снова бросились друг к другу объятия, восторги свои от встречи прервав лишь когда Сергей дважды откашлялся, сначала сдержанно, а потом демонстративно громко.
– Вот, Клотильдушка! – и Апофиус с гордым видом показал на Сергея. – Помощник мой, прошу любить и жаловать! Чистой души человек, сильный и неустрашимый!
– Это я, что ли? – искренне удивился Сергей. – Ты это… Спасибо, конечно, но так-то не загибай!
Клотильда, на шаг подойдя ближе, посмотрела на него внимательно до мутноватой белизны выцветшими глазами, и, перестав вдруг подслеповато щуриться, взглядом, ставшим цепким и острым, внимательно осмотрела гостя.
– Вот такой я, – с усталым вздохом сказал Сергей. – Пантюхин моя фамилия…
– А я знаю, – ответила Клотильда. – Старушка Клотильда многое уже узнала…
– И откуда вы, духи, всё знаете! – не то с восхищением, не то с возмущением воскликнул Сергей. – Вот и Апофиус моё имя знал. И как жену зовут, и ещё там что-то, не помню уже толком…
И, не смотря на усталость и сухость во рту, даже попытался присвистнуть, чтобы подчеркнуть своё изумление перед такими необыкновенными способностями духом.
Со свитом, правда, ничего не вышло. Шипение одно получилось.
– Да у вас, людей, всё на лбу написано, – пояснила Клотильда.
И Апофиус кивнул, подтверждая слова старушки.
– Имя-то у всех написано, – продолжала Клотильда. – И о жизни вашей много всяких записей. И о родственниках ваших написано, и о делах ваших рассказано. Вы, люди, этого не видите, хотя, наверное, догадываетесь. Не зря же поговорка у вас есть… Да, а у такого вот простодушного человека, как ты – вообще всё написано. Даже то, что ты с последней зарплаты заначку до сих пор от жены прячешь. Тысячу рубликов. Несколько месяцев уже прячешь. Правда?
Сергей кивнул в ответ.
– А чего с собой не взял? – допытывалась старушка.
Апофиус поспешно (но вместе с тем и почтительно) подхватил старушку под локоток.
– Клотильдушка, ну какое тебе дело до чужих денег? – шёпотом спросил он, увлекая старушку куда в сторону от дороги и одновременно знаками приглашая Сергея следовать за ними. – Ну что ты, в самом деле?
– А любопытство меня замучило, – пояснила Клотильда, искоса поглядывая на понуро следующего за ними Сергея. – Чего это рыцарь кошелёк свой не взял? Неужто ты оплату ему большую пообещал?
– Так последние деньги-то, – пояснил Сергей. – Надо было жене оставить…
И тут же удивлённо переспросил:
– Чего? Это кто тут рыцарь?
И остановившись на секунду, приотстал.
– Иди, Серёжа, иди за нами! – заторопил его Апофиус. – Ты же сам спрашивал про ужин и ночлег. Вот уж будет всё скоро! А я тебе потом всё объясню.
Свернув с дороги, пошли они по узкой, едва освещаемой лишь светом далёких фонарей тропинке, самым замысловатым образом петлявшей между зарослей злой крапивы, матёрого чертополоха, белеющих зонтиков невесть как забравшегося в эти края борщевика и заплетённых вьюнком кустов одичавшей малины.
Сергей, поочерёдно выставляя далеко вперёд то правую, то левую ногу, брёл медленно вслед за духами, вполуха слушая неторопливый их разговор о потустороннем житье-бытье, а сам думал невесёлую думу о том, что, пожалуй, в таком месте ночлег только под кутом и возможен, а на ужин старушка Клотильда, как видно, крапиву собралась варить (интересно, в чём?), для бульонной наваристости прибавив к тому ёжика или лягушку (или что там у них, у духов, принято?).
И это ведь при том, что Апофиус наверняка мог бы сотворить… Да и плату он заслужил вполне… Э, да что там говорить!
«Жмоты эти духи, и всё дела!» решил Сергей, с яростью пиная травяную кочку. «Им, может, и на земле спать привычно, и еда им не нужна. А меня так вконец уморят! Если бы не пирожок, так и вовсе бы сил лишился. Лёг бы там, на дороге, и лежал бы до утра. И очень просто! И сил бы понапрасну не тратил!»
– Акулина-то в прошлом веке за домового было замуж вышла, – пересказывала местные новости Клотильда (не забывая при том изредка поглядывать с любопытством на человека). – Да он, ирод, и не домовой оказался, а упырь одичавший. Всё ей, дуре, сказки рассказывал, что бесквартирный он, потому что, дескать, дом сгорел. Хозяин спьяну сжёг! Акулина-то и верила. А Пронька со старой пустоши дознался, что упырь это натуральный и с кладбища его за дебош выгнали. Запил он там с местными и на сторожа напал… Акулька и такого бы любила. Что ей, одной вечность куковать? Да упырья натура проявилась: сначала по ведьмам гулял, потом в историю какую встрял…
Клотильда слегка понизила голос.
– …С бандитами какими-то связался, пропадал по ночам… Чего было – толком не знаю, но попался, говорят, на грабеже. Сто пятьдесят лет отсидки на болоте получил…
И снова заговорила в полный голос:
– Акулина теперь и мучайся одна! Вдова соломенная! А ведь говорила ей: гони ты его. Пропадёшь! И глазища у него красные как уголь, и зубы изо рта торчат, и воняет козлом. Кому такой нужен? Нет, вцепилась…
– О Капутисе ничего не слышно? – уточнил Апофиус.
Клотильда покачала головой.
– Нет, родимый, ничего. Как вы тогда леших в домино обставили да сбежали, так с тех пор ничего и не слышно. А вы разве не вместе сбежали?
«Дух он, конечно, добрый» отметил Сергей. «Но в домино обставляет. С ним играть не садись!»
Слушал он долгий и обстоятельный рассказ старушки о радостях и горестях личной жизни местных русалок, ведьм, водяных, домовых, леших, пустырников, огневиков, духов неприкаянных и бродячих, и духов оседлых и домовитых, и прочих поту- и посюсторонних сущностей, слушал до тех пор, пока путь их не завершился перед непроглядной стеною огромных, выше человеческого роста лопухов, листья которых были столь широки, что напоминали тропические зонты банановой травы.
– Пришли, – сказал Апофиус.
И остановился у зелёной стены.
«Куда это мы пришли?» с тревогой подумал Сергей, опасаясь, что придётся вместе с духами лезть через непроходимые заросли.
Им что: как материализовались, так и опять… Того, этого… Пролезут, в общем, где угодно и безо всякого вреда. А его человеческому телу такие приключения противопоказаны.
Но опасения его оказались напрасны. Духи и свои материальные тела, судя по всему, не намеревались портить понапрасну, потому прибегли к колдовству.
Клотильда прошептала какое-то заклинание, Апофиус начертил в воздухе знак, похожий на спираль – и лопуховая стена раздвинулась, образовав проход, осветившийся тут же ярким оранжевым светом.
Сергей, всё ещё не привыкший к чудесам (хотя давно пор бы), зашёл духам за спину и даже присел немножко, чтобы не быть ростом выше хозяев.
Духи же замерли ненадолго, будто чего-то ждали.
Оранжевый свет стал ярче, контрастнее высвечивая линии растений, и пошли в нём странные переливы оттенков с желтоватым, красноватым и даже иногда малиновым отсветом.
Первой встрепенулась Клотильда, бодро и неожиданно звонко воскликнув:
– Чего встали, как неродные? А ну, давай!
И двинулась вперёд.
Гости пошли за ней.
Апофиус, давно не бывавший в здешних краях, двигался немного неуверенно (хотя постепенно шаг его становился всё тверже и твёрже).
Сергей же откровенно робел и время от времени осторожно оглядывался назад, словно размышляя: не дать ли ему стрекача от греха подальше, пока не случилось ещё что-нибудь более чудесное.
Чудесное и впрямь случилось, но было оно нисколько не страшно, а просто чудесно. И, можно даже сказать, красиво.
Отрылась за лопуховой стеной широкая и ровная поляна, освещённая тем самым оранжевым с переливами светом, что виделся и с внешней стороны стены (проход в которой, между прочим, закрылся сразу же за спинами гостей, едва успели они миновать его).
Поляну ту освещали большие хрустальные шары, висевшие в воздухе и удерживаемые там неведомой, явно волшебной силой.
По крайней мере, никаких подставок, подпорок и тросов Сергей не обнаружил, сколько не всматривался. Со склонностью соей к максимально простым, логичным и реалистичным объяснениям подумал он ещё и о летучем газе, но, вглядевшись в хрустальное свечение, мысль эту отринул.
Поскольку даже на вид шары были массивны и тяжелы, но держались в воздухе при этом как-то очень легко, словно плавая на невидимой поверхности тёмной воды и время от времени слегка покачиваясь от самого тихого дуновения.
И освещали хрустальные шары поставленный посредине поляны и накрытый уже к ужину большой овальный стол, застеленный синей, с золотистыми звёздами, скатертью, на которой расставлены были дымящиеся супницы, наполненные чем-то очень вкусным и разноцветным салатницы, блюда с кусочками запечённой в соусе поросятины, вазы с фруктами и украшенные цветами корзинки с домашним хлебом.
– Эк Клотильдушка расстаралась! – восхищённо воскликнул Апофиус. – А то меня моё земное тело голодом измучило, я уж и не чаял до такого ужина дожить!
Что уж о Сергее говорить: при виде такого богатого стола он о всякой скромности и осторожности забыл.
Даже забыл, что находится в гостях, где принято вести себя прилично и сдержанно.
Сразу же подскочив к толу, он огляделся по сторонам и крикнул:
– А руки-то где у вас помыть?
– Здесь и мой, любезный, – ответил ему кто-то из лопуховых зарослей.
И в воздухе перед ним возник серебряный тазик, до краёв наполненный водою, и опасно качнулся с явным намерением хорошенько вымыть ему не только руки, но и другие, не нуждающиеся в таком омовении части тела.
Сергей, виновато захлопав белыми ресницами, проворно отскочил в сторону и с покаянным видом посмотрел на Клотильду.
– Этикет соблюдать надоть, – заметила старушка.
Но, добродушная от природы, злиться она могла не более трёх секунд. По крайней мере, на людей она не могла долго обижаться, пусть и на таких вот плохо воспитанных.
– Подождать надо немного, – тихонько шепнул Сергею подошедший к нему неслышно Апофиус. – Пусть хозяйка пригласит, пусть сердце порадуется.
Ожидание, по счастью, было очень недолгим.
Клотильда, поклонившись, сказала гостям:
– Откушайте, родные, сама готовила. А вот и омовение вам, с любовью.
Серебряные тазики, подлетевшие к гостям, теперь вели себя любезно. Вода из них сама собой тихонько и аккуратно полилась на руки, смывая дорожную пыль. И лёгкими брызгами поднявшись в воздух, мягко и нежно омыла лица (отчего Апофиус даже блаженно зажмурился).
А там и полотенца разноцветными лентами закружились в воздухе, лёгкими прикосновениями убирая воду.
И путники вдруг почувствовали себя такими бодрыми и свежими, будто и долгой дороги не было (будь она неладна, дорога такая!).
– Эх, люблю я в здешних местах бывать! – блаженно зажмурившись, протянул Апофиус. – Хорошо тут, спокойно! И Клотильда всегда с уважением примет, со всем старанием.
После приглашения и омовения, можно было и за стол сесть.
За ужином духи говорили о своих делах. Сергей окончательно запутался в замысловатых именах потусторонних существ, вскоре совершенно потерял нить разговора, потому сосредоточился исключительно на поглощении волшебной пищи (благо, что и на вкус она была волшебна).
И его уже не удивляло, что блюда сами собой то прыгают со стола и тут же тают в воздухе, то появляются неизвестно оттуда и тут же попадают на стол. И что серебряная, украшенная сапфирами чаша, из которой прихлёбывал он пенящийся, сладковатый напиток, который старушка Клотильда называла словом «сидр» (надо заметить, что никого сидра до того дня Сергей ни разу в жизни не пробовал, хотя что-то о нём слышал самым краем уха) наполняется всё время сама собой до самого края, так что пена иногда стекает на пальцы, которые услужливые льняные салфетки тут же норовят и вытереть.
И что, кстати, стоит ему нужду известную почувствовать, так переносит его волшебная сила прямиком на золото горшок, после справления нужды всё те же серебряные тазики необходимое омовение совершают.
А потом всё та же сила за стол его возвращает.
Будь Сергей от природы ленивым и бессовестным человеком, так непременно решил бы, что попал в рай, где ему и надлежит каким-нибудь образом подольше задержаться, а лучше – остаться навсегда.
Но был он человеком совестливым (насколько это вообще возможно в наше время) и трудолюбивым, хотя и несколько бестолковым и неорганизованным, потому, насытившись, от блаженства вскоре перешёл к беспокойству, решив, что уж очень они с Апофиусом обременяют хозяйку и незачем было старушку в такие траты вводить.
Оно, конечно, колдовской силой можно и не такие вещи сделать, но и колдовству предел есть. Бабушка, может, последние заклинании на такой вот стол потратила, а он, здоровый мужик, и отблагодарить её как следует не может.
Не предложишь же волшебной старушке свою помощь мытье посуды? Или уборке? У неё вон, вроде само собой…
– Это потому, милый, – услышав ненароком мысли его, ответила Клотильда, – что человек хороший в гостях. Когда человек хороший, то само всё и делается. Нам, духам, для волшебства люди нужны. Без вас ничего хорошего не выходит, скука одна. А как кто-нибудь светлый рядом появится, так сразу всё выходит.
«Слишком ж хорошо они обо мне думают» удивился Сергей. «И рыцарь я им, и светлый… Загоржусь, неровен час, и глупость какую-нибудь сотворю. Непременно сотворю! Хотя вот ещё простодушным меня назвали. Это верно, тут не поспоришь. Мне вот и жена говорила…»
Тут ему грустно стало. Ночь на дворе, уже…
Он посмотрел на часы.
…и полночь скоро. Если точнее, то ровно через двадцать две минуты.
Жена, небось, волнуется. Да нет, волнуется – не то слово. С ума сходит.
Уж в чём, а простодушии Сергея она никогда не сомневался, потому навоображала, наверное, всяких ужасов: и что под забором благоверный лежит с пробитой головой и вывернутыми карманами (хотя выворачивай эти карманы или не выворачивай, а всё едино ничего в них не найдёшь), или что на речном дне он с боку на бок перекатывается, уносимый течением в сторону матушки-Волги, или лежит на железнодорожной насыпи со свёрнутой шей, остановившимся стеклянным взглядом провожая идущие мимо поезда.
Непременно навоображала!
И невдомёк глупой женщине, что всё у него в порядке, что сидит где-то на окраине подмосковного города в компании добрых духов и уплетает их духову пищу, а там, наверное, его на какую-нибудь волшебную перину перенесут, чтобы отошёл он к глубокому, освежающему сну, чтобы потом, с утра пораньше, проснуться да приступить к заданию…
Кстати, к кому заданию?
Разузнать бы, да жене сразу позвонить и успокоить. Спокойно спи… Нет, не так! Засыпай и ни о чём не беспокойся, вот выполню то-то и то-то и сразу домой. С золотой цепочкой! Или с двумя.
Кстати, а сколько стоит золотая цепочка? Надо бы и это узнать, то совершено не понятно, по какому курсу с Апофиуса оплату принимать.
Да, ещё одна закавыка. У духов с таксофонами, судя по всему, напряжёнка. То есть, нет их вообще. Сколько головой ни крути, а ни одного не видно.
Друг с другом-то они, может, через астрал общаются, а с Катериной этот номер не пройдёт. Начнёшь с ней через астрал общаться, та окончательно напугаешь. Точно решит, что Кондратий к мужу подкрался да обнял, и общается любимый теперь исключительно через потусторонние каналы связи.
Совсем расстроится.
Да, незадача…
Сергей заёрзал беспокойно, затеребил край скатерти.
– Поздно уже, – как бы невзначай сказал он.
И посмотрел выразительно на хозяйку.
– Позвонить хочешь? – тут же спросила она.
«А догадлива волшебница!» подумал Сергей с искренним восхищением и благодарностью.
– Так это запросто! – успокоила его Клотильда. – Что в руках держишь?
Сергей с удивлением уставился в оседающую пену сидра.
– Напиток допей да в чашу и говори, – пояснила несмышлёному Клотильда.
Сергей заморгал растеряно.
– Чего непонятного? – подал голос и Апофиус. – Клотильда дело говорит. Тут и мысли твои читать не надо. И так видно, как ты ёрзаешь да на часы смотришь. Самое время семье позвонить. Семья – дело святое, это я тебе как дух говорю!
– А соединят? – слабым голосом спросил Сергей.
– Пусть только попробуют не соединить! – грозным тоном произнесла Клотильда. – Я не посмотрю, что старая да больная, а лично к их старшему пойду. Так нажалуюсь, что живо их взгреют! Даром я, что ли, по три цветка папоротника каждый месяц за связь плачу! Звони, милый, не сомневайся!
Сергей, разом чашу осушив, откашлялся и, край чаши приблизив к губам, произнёс неуверенно и тихо:
– Алло…
– Громче давай! – подбодрил его Апофиус. – Тут связь плохая, в Белоомуте у домовых канал получше…
– Да ладно тебе! – возмутилась Клотильда. – У этих паршивцев лучше, чем у меня? Ты когда у них был в последний раз? Да там, может, отключили всё давно!
– Всё же, столица домовых, – степенно возразил Апофиус.
– Только и славы, что столица! – не уступала Клотильда.
И не известно, сколько бы они препирались, если бы не послышался вдруг (как показалось Сергею, откуда-то сверху) женский голос.
– Алло, кто там? Кто это?
Сергей подпрыгнул радостно и завопил:
– Я это, я! Катенька, лапуля, это я!
– Совесть у тебя есть?!
Женский голос прозвучал так грозно, что Апофиус невольно зажмурился и пригнул голову.
– Пропал, семью бросил! Позвонил, наболтал всякой чепухи непонятной и пропал куда-то! Весь день его нет, вечер, а его – всё нет. Ночь на дворе, а от него ни слуху, ни духу! Ребёнок не спит, капризничает! Где тебя искать?! Я уже чуть с ума не сошла, по моргам собралась звонить!
– Ой, не надо по моргам, – поспешил успокоить жену Сергей.
«Скажи, что всё в порядке» шепнул Апофиус, придвинувшись вплотную. «Работаем, дескать… Ну и так далее…»
Связь у Клотильды и впрямь оказалась хорошей. Катерина этот тихий шёпот услышала.
– Кто там с тобой? – забеспокоилась она. – Что за разговоры там слышу? Ты с кем на этот раз связался, горе луковое?
– Да всё хорошо у нас! – с нарочитой беспечностью воскликнул Сергей. – Работаем, все дела… Ты не волнуйся, тут хороший народ собрался: и Апофиус, и старушка Клотильда. Как дело сделаем, я к тебе с золотыми цепочками вернусь, честное слово! Мне сам Апофиус обещал, а он слово держит…
– Идиот! – зазвенела чаша.
И раздались короткие гудки.
– Вот и успокоил, – выдохнул Сергей.
– Ну, успокоить – не успокоил, – заметил Апофиус. – Главное – позвонил!
– Настоящий мужик завсегда жене позвонит, – добавила Клотильда.
Сергей озабочено хмурился, соображая так и этак, какие ещё слова подходящие подобрать для супруги, чтобы объяснить ей всю глубину сложности и ответственности его теперешней работы и настоятельную необходимость временного отсутствия в родных пенатах, которое, кстати говоря, ничем плохим ему не грозит (в чём он не был уверен), а сулит лишь прибыль и внезапный достаток (в чём он тоже не был уверен).
Однако же подходящих слов, как ни силился отыскать, не нашёл.
Потому, попыхтев немного, развёл руками и промямлил:
– А завтра можно будет позвонить? Чего-то она не в духе сегодня.
– Можно, – охотно подтвердил Апофиус. – Вот прямо с утра…
И зевнул, широко открыв рот. Так широко, как люди не могут, а духи – запросто. Так, что затылок куда-то на спину запрокинулся.
«Здорово он умеет» отметил Сергей. «И вообще… Много чего умеет. Вот только с деньгами как-то не получается…»
От этой мысли стало грустно. Только тут догадался он, что наличным супруга куда больше обрадовалась бы, чем какой-то сотворённой духом цепочке, с которой из ломбарда можно прямиком отправиться в казённый дом.
«Да ну!» возразил сам себе Сергей. «Этот не обманет!»
Почему «этот» не обманет – он точно не знал. Но в честность «этого» верил.
– А сейчас спать, гости дорогие, – сказала Клотильда.
И хлопнула в ладоши.
Конечно, читатель уж и сам догадался, что в постель гости полетели по воздуху, плавно при том покачиваясь.
Привычный к такому перемещению Апофиус вёл себя тихо, быстро задремав на лету.
Сергей же от природной стеснительности и с непривычки всё порывался на траву спрыгнуть и своим ходом дойти, приговаривая: «Чего уж там… Это ни к чему…»
– Гостеприимство, друг любезный, того требует, – отвечал ему голос из темноты.
И странный для полночного времени стрёкот кузнечиков долетал откуда-то из зарослей серебристой травы.
Великолепна была постель, расстеленная под ветвями старой ивы! Зелёным балдахином покачивались ветви над пышной периной, над пуховым одеялом.
На постель эту и перенесла гостя невидимая сила.
А голос из темноты пожелал спокойно ночи и счастливых снов.
Потом добавил:
«Нашим гостям только такие сны и снятся!»
И умолк.
А Сергей, едва раздевшись, повесив одежду на ветку и в постель свалившись, в темноту упал.
И вынырнул во сне.
И уже там, во сне, зажмурился он от яркого света и закричал:
– Айда на Мельников ручей купаться!
8.
Муцкевич по-волчьи втянул воздух ноздрями.
Запах точно шёл от тёмно-серого, кирпичного здания за высоким бетонным забором.
– Тут он! – уверенно сказал Муцкевич и оскалил зубы в улыбке. – Духом его оттудова тянет!
Клещёв, прижав руки к груди, закрыл глаза и мелко затрясся. Потом, замерев, вытянул далеко вперёд язык, пробуя воздух на вкус.
И подтвердил:
– Точно! Здесь! Кровушку его чую…
Приложил ладонь к уху:
– И сердце беспокойно стучит. Не спит, хоть и ночь на дворе. Волнуется, видно. Переживает.
И тут же протянул разочарованно, обращаясь к спутнику:
– Вова, но это же и впрямь тюрьма!
Ступая медленно и осторожно, подошли они ближе к воротам и прочитали табличку.
– Следственный изолятор, – грустно промямлил Клещёв.
