Александр Усовский
Книги лжепророков

Парк еще не зажил полнокровной жизнью – но всё же парочка мужчин возрастом около сорока, мирно прогуливавшихся по аллеям вблизи одноименной станции метро, внимания редких еще посетителей не привлекала. Мало ли о чём нужно поговорить двум взрослым мужчинам вдали от городского шума?

А разговор у мужчин (если бы кто-нибудь смог его подслушать) был и впрямь о делах серьезных и чужому уху малопонятных.

Один из них, одетый скромно, неброско – но, при внимательном рассмотрении, весьма дорого – производил впечатление средней руки банковского клерка – но банка серьезного, солидного, не какой-нибудь дешевой конторы по обналу, а как минимум – филиала «Дрезднер-банка» или «Мерил Линч». Говорил он по-русски с той степенью старательности, которая немедля выдавала в нём англосакса, долго прожившего в России, досконально выучившего язык – но так и не избавившегося от извечной британской каши во рту.

Второй гуляющий, наоборот, внешне был полной противоположностью своему собеседнику – одет броско, пожалуй, даже немного вызывающе, стильно до умопомрачения; но, вглядевшись попристальнее в его экипировку, можно было обнаружить, что его «Джованни Фаброни», «Прада» и «Артиоли» вряд ли понимают итальянскую речь; скорее уж, для них был значительно ближе и роднее кантонский диалект самого распространённого языка в мире.… Да и манера общения этого мужчины, в первые секунды вызывающая у любого случайного прохожего мгновенное подсознательное неприятие, через несколько минут рождала у этого же прохожего понимающую ухмылку – ибо безусловно относила этого денди в разряд лиц с нетрадиционной, как сейчас принято говорить, сексуальной ориентацией.

Клерк говорил тихо, неторопливо – старательно взвешивая каждое слово; денди отвечал порывисто, эмоционально; стороннему наблюдателю, который бы взялся рассматривать эту парочку на протяжении всей из беседы, единственное, что пришло бы на ум – это вопрос: «Что может быть общего у таких внешне абсолютно несхожих людей?»

Тем не менее – общий интерес у них был, и весьма серьезный – причём для обеих сторон.

– Вот что, любезный Вениамин Аркадьевич, я вам хочу сказать. Я не намерен оплачивать ваши кутежи и оргии весьма… хм… – Клерк поморщился: – сомнительного свойства. Я готов выплатить вам авансом определенную сумму – но для этого вы должны проделать для меня определенную работу.

Денди, названный клерком «Вениамином Аркадьевичем», немедля вспыхнул:

– Кутежи?! Вы эти жалкие посиделки называете кутежами? Да видели ли вы вообще кутежи! Вот, помниться, когда я работал с Михалковым в Италии…

Но насупившийся клерк перебил своего собеседника:

– Вы прекрасно знаете, что я знаю, что ни в какой Италии вы ни с каким Михалковым не работали. Вы намерены выслушать мои предложения?

Денди увял и даже как-то стал ниже ростом.

– Да, извольте.… Впрочем, Спиро, я лично не вижу ничего плохого в блестящих экспромтах. В конце концов, я ведь мог работать у Михалкова? Впрочем, извините.… Так что у вас за дело?

– Вы знаете что-нибудь о проблемах экосистемы Каспийского моря?

Денди изумлённо воззрился на своего собеседника.

– Спиро, дружище, вы о чём? Да я даже на карте это море не сразу найду!

Клерк удовлетворенно кивнул.

– Я так и думал. Но это не имеет значения. С двадцать четвертого по двадцать шестое апреля в Баку пройдет семинар, посвященный проблеме внедрения в Каспий гребневика – мнемиопсиса.

– Кого? Гребневика? Вы шутите, милейший Спиро?

– Именно гребневика. И я не шучу. Жаль, что вы не в курсе, но широкомасштабное развитие этого ужасного мнемиопсиса в Каспийском море может оказать катастрофическое воздействие на всю биосферу этого моря. В первую очередь, биологическая вспышка нового вселенца может решительно изменить видовой состав и биомассу мезопланктона. А затем может последовать катастрофическое уменьшение численности кильки, главного промыслового вида Каспия. Учтите, в Каспии – большой процент эндемиков, то есть видов, живущих там и нигде больше. Посему последствия вселения мнемиопсиса могут быть таковы, что биологическому разнообразию Каспия придётся столкнуться с серьезной опасностью.

Денди покачал головой.

– Спиро, к чему вы всё это мне говорите? Что за научный бред? Какое отношение моя газета может иметь к этим делам? Вы же знаете, наше дело – жизнь звезд, скандалы, разводы… Какое дело нашим читателям до какого-то гребня?

– Гребневика. – Невозмутимо поправил своего собеседника клерк. – Ваше дело, уважаемый Вениамин Аркадьевич, сделать проблему гребневика на Каспии такой же злободневной, как и проблему пренебрежения нижним бельем ваших эстрадных звёзд. И в Баку я вам настоятельно рекомендую отправиться завтра же. Далее, – невозмутимо продолжил клерк, сделав вид, что не заметил, что его партнер готов вот-вот разразиться возмущенными тирадами. – Вы заинтересуете этой проблемой еще шесть-семь газет, создадите общественный интерес к проблемам экологии Каспия. Деньги на это я выдам, не тревожьтесь. Причём нам интересен район северного побережья Азербайджана, у посёлков Ялама и Хачмаз. Если вы не в курсе – это в четырех и десяти километрах от российской границы, рядом с переходом Тагиркент-Казмаляр – Ханоба.

Денди в отчаянии стал заламывать руки.

– Боже, Спиро, но зачем всё это? Азербайджанцы, море, переходы… Какие-то жуткие названия… Азиатчина! Вы же знаете, что я без московской атмосферы мгновенно зачахну!

Клерк, казалось, не обращал никакого внимания на стенания своего собеседника.

– Далее. Приблизительно к началу июля вы должны будете обеспечить появление в районе станции Ялама съемочной группы любого федерального телеканала – лучше, конечно, из числа более-менее уважаемых и смотрибельных. Деньги на это я тоже выделю, отдельно. И прекратите ваши идиотские стенания! Вы на меня работаете, и я плачу вам немаленькую зарплату, милейший Вениамин Аркадьевич! – И клерк с нешуточным раздражением взглянул на денди. Тот мгновенно изобразил на лице покаянное внимание.

– Так-то лучше. – Проворчал клерк. А затем продолжил: – Так вот, нам надо, чтобы десятого – одиннадцатого июля в районе погранперехода Тагиркент-Казмаляр – Ханоба находилось как минимум трое, не считая вас, представителей периодической печати – разумеется, центральной – и хотя бы одна съемочная группа телевидения. А лучше две. Вам задача ясна?

Денди кивнул головой, а затем, виновато улыбнувшись, спросил:

– А сколько денег вы намерены вложить в этот проект?

Клерк впервые за время беседы едва заметно улыбнулся.

– Достаточно. За каждого корреспондента, в указанное время предоставленного вами в указанном месте – я заплачу лично вам десять тысяч долларов, плюс десять тысяч – этому корреспонденту. За съемочную группу телевидения я выдам вам пятьдесят тысяч – из которых не смейте брать более десяти! О готовности сообщите из Яламы или Дербента восьмого. И вот еще…

Денди опять изобразил почтительное внимание.

– У вас есть выход… посредством вашей сексуальной … хм… странности – на некоторых влиятельных людей из «Лукойла». Так?

Вениамин Аркадьевич надменно взглянул на своего собеседника.

– Положим, это вас не касается!

– Ещё как касается, милейший Вениамин Аркадьевич! Нам бы хотелось, чтобы ваш друг – один из руководителей известного вам телеканала, имеющего прямое отношение к медиа-империи уважаемого господина Алекперова – в это же время находился бы в Азербайджане, вместе с вами. Например, ему могли бы быть интересны планы азербайджанской государственной компании и компании АМОКО относительно использования месторождения «Шахдениз» – там в это время как раз будет решаться вопрос о транспортировке газа с этого месторождения в Турцию. Так вот, если известный вам деятель с известного вам канала вдруг в указанный срок тоже окажется вместе с вами на погранпереходе Ханоба – вы получите премию в размере двадцати тысяч долларов. Вам всё ясно?

Денди склонил голову.

Клерк похлопал его по плечу.

– Любезнейший Вениамин Аркадьевич, вы даже не представляете, какую звезду медиа-рынка я из вас сделаю утром двенадцатого июля! Вы дадите такой репортаж, который вам никогда и не снился! Это будет такая информационная бомба, по сравнению с которой убийство Кеннеди – лишь жалкий спектакль школьников младших классов! Я вам по-хорошему завидую – ваше имя в этот день узнает весь мир, вы сообщите человечеству новость, которая изменит весь миропорядок на ближайшие двадцать лет – как минимум! Не надо, не благодарите меня – это всего лишь моя работа.… Пойдемте, я во-о-он на той лавочке выдам вам аванс…

* * *

События последних двух суток изрядно озадачили Одиссея. Хотя бы кто-нибудь что-нибудь ему объяснил! Нет, как назло, адвокат строил из себя Джеймса Бонда – недомолвки, многозначительные умолчания… Блин, этого Лайоша Домбаи самого бы загнать за краты и посмотреть, что бы он стал делать в такой ситуации!

Сначала этот бывший офицер связи, придя на внеплановое свидание (под предлогом подачи очередной аппеляции; вообще-то обычно Лаци просто передавал ему через канцелярию очередную передачку вкупе с разными полезными мелочами типа мыла или бритвенных лезвий – а тут такой коленкор!), незаметно сунул ему в руку какой-то пакетик, и, сделав страшно таинственное лицо, сказал:

– Принимай эти капсулы каждые три часа. Перед выходом из адвокатской комнаты проглоти первую, и в течение получаса пожалуйся на острые боли в желудке. Ты сможешь сымитировать жуткую резь в животе, со слезами на глазах?

Блин, Лаци его что, за Майкла Дугласа держит? Хотя…

– Попробую.

– Отлично. Я позвоню заместителю начальника тюрьмы, сообщу, что ты на свидании жаловался на проблемы с желудком – и спрошу, как твоё здоровье. Я адвокат – то бишь, ссориться со мной не в их интересах. Тебя отправят в санитарный блок, там на все вопросы врача – или фельдшера, кто там окажется – ты будешь отвечать, что у тебя бешеная боль в животе. Слёзы обязательны! Тебя отправят на обследование, которое покажет потемнение в области желудка; по внешним признакам оно будет сходно с прободной язвой. Тебя попросят поднатужиться и выдать для анализа немного того субстрата, что именуется калом. Постарайся выполнить эту просьбу, но в полученный анализ в туалете выдави пару капелек крови – для чего проколи палец. Сможешь?

Одиссей молча кивнул согласно.

Лайош удовлетворенно качнул головой:

– Специального доктора здесь нет, вызовут из города. Это займет часа три-четыре. Изыщи за время ожидания момент, чтобы проглотить очередную капсулу! Городской врач определит примерно то же, что и местный – но, ввиду того, что пятно, скорее всего, сместиться – ведь шарик будет новым – они проведут консилиум и придут к выводу, что случай сложный и что тебя надо отправить в Будапешт. Скорее всего, завтра к вечеру ты окажешься в тюремной больнице на улице Йожеф Атилла.

Одиссей опять кивнул. Хотя, что он в этой больнице не видел? Ладно, господину Домбаи виднее…

Лайош продолжил:

– Завтра же вечером или послезавтра утром тебя навестит Янош Фекете. Ты поступаешь под его руководство, и что делать дальше – он тебе расскажет. Ну, все, глотай капсулу.… Да не бойся, это просто желатин со специальным наполнителем! Абсолютно безопасен!

Одиссей, достав из пакетика круглый шарик, не без труда (воды великий конспиратор и почётный Джеймс Бонд венгерского королевства, блин, не догадался принести с собой!) проглотил его.

Лайош удовлетворенно кивнул, а затем, похлопав его по плечу, сказал со странным выражением лица:

– Удачной охоты!

Одиссей вопросительно глянул на своего адвоката. О чём это он? Или…

– Я что ж, сюда уже больше не вернусь?

Лайош таинственно улыбнулся, но ничего не ответил – лишь на прощание крепко пожал ему руку.

В общем, дальше всё произошло почти так, как расписал бывший офицер связи – за исключением маленького нюанса: в Будапешт его было решено отправить в этот же день – гастроэнтеролог, вызванный из города, авторитетно заявил, что данная прободная язва – результат коварной венгерской острой пиши, и у арестанта есть шанс не выйти живым из-за решетки, если тюремное начальство будет медлить. Или он впрямь был такой немыслимый гуманист и мать Тереза в штанах, или тут сыграли роль пиастры Лайоша Домбаи – сие осталось для Одиссея покрытым мраком неизвестности.

В Будапешт он был отправлен на тюремном микроавтобусе в компании двух добродушных охранников, не считая шофёра; надо сказать, сторожа ему попались заботливые. Ребята время от времени интересовались его самочувствием, на заправках покупали запотевшую, прямо из холодильника, минеральную воду без газа и старательно ею его поили – в общем, всячески демонстрировали заботу о тяжело больном преступнике. Правда, иногда Одиссей улавливал во взглядах, которыми между собой обменивались вертухаи, неявно выраженное сочувствие к человеку, очень скоро предстанущему перед апостолом Петром, и пару раз поймал явно соболезнующее выражение лица шофёра – но это говорило лишь о мастерстве тюремного врача в области рекламы.

Когда охранники сдали его в Будапеште коллегам – в их прощальных взглядах Одиссей явно увидел неверие в то, что когда-нибудь они еще встретят его в мире живых. Ну что ж, как говорится, дай-то Бог!

Корпус, куда поместили Одиссея, приготовил ему сюрприз – и ещё какой сюрприз! Окна третьего этажа, в каком располагалось желудочно-кишечное отделение, бесконечно радовали глаз отсутствием решеток. Вот в этот момент Одиссей задумался основательно. Хм.… А, пожалуй, похоже, эти ребятки что-то приготовили всерьез! Ладно, подождём Яноша – может, он все разложит по полочкам.

Лайош не объяснил, как ему себя вести в столичном тюремном госпитале – посему Одиссей решил продолжать корчить из себя смертельно больного: стонал, хватался за живот, в общем – старательно демонстрировал полное отсутствие шансов на поправку.

Впрочем, ни на кого из здешнего персонала он впечатления этими своими вздохами и ужимками не произвел – его разместили в угловой комнатушке на четыре персоны (заняты были только две кровати, причем их хозяев в обозримой перспективе не наблюдалось; скорее всего, болящие его сокамерники были на процедурах), вкололи успокаивающее – и оставили наедине со своими мыслями. Столичных медиков мудрено было удивить видом умирающего от язвы – тут, по ходу, и не такое видывали.

Хм, однако… Решеток на окнах его палаты, опять-таки, не было, и за стеклом можно было совершенно беспрепятственно видеть тихую будапештскую улочку, засаженную столетними каштанами, которую от Одиссея ограждали лишь два стекла оконного переплёта. Хотя откуда столетними? Им тут от силы лет пятьдесят-шестьдесят, не больше; зимой сорок пятого здесь такие бои шли – ого-го! Тогда ни русским, штурмующим Будапешт, ни немцам и мадьярам, его защищавшим – было не до сохранения экологии венгерской столицы; тем более не до сбереженья деревьев было миллионному мирному населению, попавшему под раздачу с обеих сторон, как кур в ощип, и три месяца не имевшему ни еды, ни топлива для обогрева своих жилищ. Так что вряд ли эти каштаны тут с довоенных времен. Что, впрочем, нисколько не умаляло тихой красоты этой улочки, – которая ему понравилась сразу и без остатка. Эх, погулять бы под этими каштанами с Герди!

В этот момент Одиссей почувствовал тупую ноющую боль в груди; пожалуй, зря он так усердствовал со стонами и хрипами, забыл, что у него три хотя и заживших, но всё ж таки пулевых.… Пожалуй, стоит позвать медсестру.

Но вместо медсестры на его хриплый зов явился охранник – который, скорее всего, тут, возле торцевого окошка коридора, и устроил себе временное место дислокации. Вступать с ним в медицинские разговоры Одиссей не стал, решив, что боль помалу и сама уляжется – и здорово ошибся; ночь ему пришлось проваляться без сна, слушая жизнерадостный храп вернувшихся с процедур сокамерников, и постоянно прислушиваясь к неприятным хрипам в лёгких. Вот чёрт! Говорила ж ему бабушка – не гневи Бога! Никогда не прикидывайся больным – потому как тогда боль, настоящая, подлинная – тебя сама найдёт. Жаль, что бабушка господина адвоката Домбаи такого ему в детстве не рассказывала…

В общем, к утру, когда за ним прибыла парочка дюжих санитаров, чтобы вести на обследование – вид у него и впрямь был, как у умирающего; можно было специально и не стараться. Едва-едва успел он перед отправкой на свою персональную Голгофу проглотить магическую капсулу Лайоша Домбаи – как тут же его под руки поволокли в смотровую; причем здешние санитары того местечкового пиетета к безнадежно больному, стоящему на краю разверстой могилы, каковой продемонстрировали провинциальные сегедские полицаи – отнюдь не испытывали; Одиссей решил, что нравы и обычаи здесь, скорее, напоминали тюремную больницу Австро-Венгерской империи, в каковой бравого солдата Швейка излечивали от ревматизма – то бишь, каждый больной априори считался симулянтом, и дело чести врачей было – его в этом постыдном симулировании уличить.

Последующие три часа запомнились Одиссею как непрерывная череда просвечиваний, прослушиваний, глубокомысленных замечаний по-латыни, по-венгерски и по-русски (когда больного спрашивали о симптоматике), выпиской целой груды каких-то бумажек – и, в заключение, разговором тет-а-тет с желудочным обер-профессором, который был тут за главного, и замечания которого все остальные люди в белых халатах (хотя вернее было бы сказать «в салатовых» – но из песни, как говорится, слова не выкинешь; раз положено в каноническом творении советских композиторов врачам быть в белом – стало быть, в белом) воспринимали примерно как первые христиане – откровения Иоанна Богослова.

Обер-профессор был краток – или из-за нехватки времени, или из-за нежелания демонстрировать свою слабость в русском языке; но в целом Одиссей остался речью эскулапа доволен (хотя и несколько озадачен; это что ж, и здесь имеет место быть работа шелестящих бумажек – или герр Обер-профессор до такой степени слеп и бездарен? Дилемма, однако…). Ибо сказал тот дословно следующее:

– У вас тяжелая и сложная форма прободной язвы; мы вас будет в течение ближайшие три недели лечить и вылечим. Может бить, сделаем операция; может бить, терапия будет достаточно. Это будет ясно завтра. Но вы обязан во всем следовать рекомендации лечащий врач. Никакого острого, никакого алкоголь, курить – нет. После обед вас навестит переводчик, вы ему сообщите сведения о своих прежние болезни. Так?

Одиссей в ответ молча кивнул.

– Jo! Mielobbi gyogyulast!^[1] – бросил желудочный Обер-профессор, пожал ему руку и быстро свинтил по коридору, сопровождаемый сворой здешних медиков. Ну что ж, будем надеяться, что выздоровление действительно наступит в ближайшее время.… Где ж Янош Фекете? Что он задумал?

* * *

Трое туристов из-за Буга, остановившиеся накануне в мотеле «Классик», что расположен в городке-спутнике Кракова Величке – своим поведением несколько озадачили персонал. Вместо того, чтобы, как все нормальные постояльцы, с утра пораньше впрыгнуть в маршрутку и убыть на осмотр достопримечательностей славного города Кракова (или, на худой конец, полезть в нутро самой известной соляной пещеры Восточной Европы, дабы насладится видами средневековых солеварен) – трое пышущих здоровьем молодых мужчин бесцельно просидели весь день в ресторане при мотеле, читая газеты, время от времени заказывая пиво, кофе или минеральную воду. Правда, необычные постояльцы заодно позавтракали, пообедали и поужинали – чем, в общем-то, еще более изумили местных должностных лиц – рецепторшу, барменшу и официантку; обычно в их ресторане постояльцы не обедали, предпочитая столоваться либо в заведениях Кракова, либо в цукерне, расположенной выше по улице – там и цены были гораздо демократичнее, и выбор богаче, и порции побольше. Впрочем, персонал был обучен на странности своих гостей внимания не обращать; платят – значит, имеют полное право делать всё, что им заблагорассудиться…

Туристы покинули ресторан лишь с закрытием, хозяйственно забрав с собой все три вдоль, поперёк и наперекрест уже прочитанные ими газеты – официантка, убиравшая их столик, лишь хмыкнула над таким удивительным жлобством небедных, судя по оставленным чаевым, русских туристов. Впрочем, наев и напив за день на триста злотых – туристы эти всё же могли рассчитывать на определенное уважение персонала. Посему официантка одному из них, обернувшемуся на её хмыканье – дружелюбно и в меру соблазнительно улыбнулась. Получив в ответ совершенно определенное подмигивание, Малгожата (как звали официантку) в очередной раз убедилась в своей женской неотразимости – и с чистой совестью продолжила уборку ресторана.

– Стало быть, не приехал… Что будем делать завтра, Алекс? – один из туристов вопросительно взглянул на плотного парня лет тридцати, одетого, несмотря на довольно прохладное начало мая, в шорты цвета хаки.

Тот пожал плечами.

– Ждать. А хули ещё? Сказано – подойдёт сам, когда увидит три газеты на русском языке – значит, наше дело телячье, будем ждать, пока пассажир объявится. Мороз велел его по пустякам не беспокоить, а как можно быстрее доставить на ту сторону; наше дело не вопросы задавать, а ждать человека, который нуждается в нашей помощи.

– А долго ждать-то? – его собеседник не унимался.

– Блин, Лёша, а я откуда знаю? Сколько надо – столько и будем ждать. Командировочные у меня на пять дней на всех отпущены….

Третий их спутник спросил вполголоса:

– Алекс, а он, этот человек, что мы ждём – вообще кто?

Старший группы пожал плечами.

– Хрен его знает. Володя Мороз попросил ему помочь домой вернуться, у него проблемы с документами… да и вообще с правоохранителями. Сюда его довезут добрые люди, а отсюда он полностью на нашей совести. Вот и всё, чё мне Володя разъяснил. Так что, пацаны, будем его ждать до упора – пока не объявиться!

У туриста, которого его товарищ назвал Лёшей, загорелись глаза.

– Так может, мы … того? Завтра по Кракову пробежимся? А ты будешь его здесь один сторожить?

Алекс флегматично пожал плечами.

– Пробежись. Но за свой счет – я тебя, ввиду отсутствия на рабочем месте, кормить не буду.

Лёша сразу потух.

– Ну ладно, чего уж, и спросить нельзя? – А затем, обернувшись и еще раз подмигнув официантке, спросил: – Алекс, а в твоей командировочной ведомости барышни предусмотрены?

Тот понимающе улыбнулся, деловито осмотрел дружелюбную официантку – и, одобрительно хмыкнув в её сторону, обернулся к своему собеседнику и едва заметно кивнул:

– Предусмотрены. Два раза за время командировки по сто злотых.

Лёша тут же протянул руку.

– Давай!

Алекс, не торопясь, достал пухлый бумажник и, мгновение поколебавшись, выдал потенциальному Дон Жуану бумажку с изображением Владислава Ягайло, а затем, чуток подумав – еще и портрет Казимира Великого.

– Возьми сто пятьдесят; стыдно будет, если у кавалера вдруг в самый нужный момент денег не окажется.

– Замётано! Короче, пацаны, вы меня особо не ждите, на крайняк – я завтра к утру явлюсь. – У Лёши заблестели глаза, и, быстро пожав руки компаньонам, он решительно направился в сторону официантки.

Уже выйдя из ресторана, Алекс обернулся ко второму своему товарищу и спросил:

– Ну чё, Слава, может, прошвырнемся тут по злачным местам? Вон, Лёха решил всерьез заняться укреплением польско-белорусской дружбы… Чем мы хуже?

Но товарищ его отрицательно помахал головой.

– Не-а, чё то не тянет. Да и какие, блин, в этой Величке злачные места? Где местная гопота пиво жрёт? Так я таких забегаловок с такими пассажирами и в Бресте видывал достаточно. Не, я спать.

Но Алекс, очевидно, всё же решил по-своему.

– Как хочешь. А я всё же пройдусь чуток, воздухом подышу. Может быть, на какое-нибудь романтическое приключение нарвусь…

– На свою задницу. Саня, нам завтра с десяти утра твоего клиента пасти. Ежели ты сейчас где-нибудь нарвёшься на приключения – то, очень может быть, проснешься в постерунке^[2]. Оно тебе надо?

Но Алекс только махнул рукой на предостережения своего товарища.

– Да ладно, Слава, чё ты кипешишь? Тихий мирный городок, спокойный народ… Кто тут мне что сделает? Ладно, иди дрыхнуть, а я пробегусь по местным пияльням пива – в конце концов, я еще и половины польских сортов не перепробовал. Всё, адьёс!

В результате некоторого расхождения интересов вышеописанной троицы, рассвет следующего дня они встретили там, где каждый из них его встретить (может быть, на подсознательном уровне) и планировал: Лёха – в объятьях дружелюбной Малгожаты (которая, к её чести, денег с кавалера не взяла – просто таскала его до трех утра по разным увеселительным заведениям, пока окончательно не обескровила его бюджет – и лишь затем великодушно предложила разделить с собой постель), Слава – в своей кровати в номере своего мотеля, Алекс же – как и предполагал склонный к осторожности его коллега – в полицейском участке, вместе с двумя поляками; вся трое преступников были задержаны в момент хулиганских действий – то бишь, в процессе снятия польского государственного стяга со здания местной власти. Причем, зачем эта троица пытались надругаться над святым для каждого трезвого поляка символом Речи Посполитой – ни один из арестованных внятно объяснить не сумел. Правда, Алекс в последнем прояснении сознания всё же пытался что-то промычать о бесчестном и подлом вступлении Польши в НАТО и предательстве властями Варшавы общеславянских интересов – но сей его пассаж услышан не был. Посему политическую подоплёку в хулиганстве гостя из-за Буга и двоих местных аборигенов, оным гостем напоенных до бесчувствия – решено было не искать. Впрочем, хулиганство это и так было оценено властью в лице полицейского хорунжего более чем внушительно – в сто восемьдесят злотых. После же уплаты вышеуказанного штрафа злодей и его подельники были великодушно выпущены на волю с отеческим внушением о вреде алкоголя вообще и настоятельным увещеванием больше «жытнюю»^[3] с «живцем»^[4] ни в коем случае не мешать – в частности.

В десять утра все трое давешних туристов – правда, с разных направлений – вошли в ресторан.

Слава критически оглядел своих изрядно помятых друзей – и, покачав головой, изрёк:

– Всем сёстрам, блин, по серьгам. Кто что хотел – тот то и получил.

Невыспавшийся, но довольно улыбающийся Лёха тут же ему ответил:

– А зависть, Славун – очень плохое чувство!

– Чему ж тут завидовать? Ну ладно, ты еще время с толком провёл. А Санёк, похоже, всё же в ментовку попал, судя по запаху от его фрака.… Попал, признайся?

Алекс тяжело вздохнул и ответил хриплым, надорванным голосом:

– Не важно. Зато вечер прошёл – зашибись! Песни советские хором орали.… Ещё бы немного – и я бы тут устроил свержение правящей камарильи… жаль, инсургенты хлипковатые попались, на третьей бутылке сломались…

Они уселись за вчерашний столик, разложили газеты; тут же подлетевшей Малгожате Лёха, интимно улыбнувшись (и получив такую же улыбку в ответ) заказал завтрак – и, фамильярно хлопнув её по заднице, бросил товарищам:

– Теперь, пацаны, не дрейфьте – нас в этой забегаловке кормить будут, как хозяев заведения! Можно ждать нашего таинственного пассажира хоть до второго пришествия!

Слава скептически бросил:

– Ну, тебе, может быть, порцию и увеличат… а нам-то за что?

– А вам – за то, что вы мои друзья. – Тут Лёха, вдруг став серьезным и чуть понизив голос, добавил: – И кстати, вы тут поменьше по-русски трендите. Тут недалеко лагерь с чеченами беглыми расположен, они уже успели тут накуролесить, так что местные очень не любят, когда кто-то по-русски балаболит. И кстати, увидите хача, который будет по-нашему говорить – ни в коем случае с ним не заговаривайте; лучше уйдите в сторону. У нас тут сейчас другая задача, нам с заезжими чёрными резаться не резон. Вняли?

Алекс заинтересованно спросил:

– Откуда узнал?

Лёха улыбнулся:

– Малгоша доложила. Хозяйка мотеля типа хохлуха, но в Польше живёт уже давно; так заезжие джигиты попытались её на бабки развести, типа, крышу ей предложили. Та к мусорам, те, соответственно, в лагерь – в общем, тут полгода назад целая войнушка с чеченами произошла. Я думаю, не достать ли из сумок нам ножики? Так, на всякий случай?

Алекс отрицательно покачал головой.

– Не к чему. Мы здесь ненадолго. И беглые чехи здесь вряд ли особо буйные – им депортация в Россию на хрен не нужна. В крайнем случае, отмашемся вручную, здешние полицаи к холодному оружию у туристов крайне скверно относятся.

Тут подошла Малгожата с их завтраком; Лёха не обманул, порции яичницы с беконом были заметно больше, чем вчера, кофе оказался не жиденькой коричневой жижкой, а напитком добротной, почти домашней, густоты, масло и сыр были свежими, со слезой. Компаньоны тут же принялись за еду, временно прекратив беседу.

Минут двадцать спустя, когда троицей уже был выпит кофе и съедены все булочки с джемом – в дверь ресторана вошёл среднего роста широкоплечий молодой мужчина лет тридцати трех – тридцати пяти – и, остановившись у входа, стал внимательно рассматривать обеденный зал.

Лёха, первым увидевший незнакомца в дверях – едва заметно толкнул под локоть Алекса. Тот чуть склонил голову, а затем, взяв в руки «Комсомолку» недельной давности – принялся тщательно изучать последнюю страницу с анекдотами и кроссвордом.

Вошедший в ресторан мужчина, увидев в руках означенных посетителей газеты с кириллицей на первой странице – решительным шагом направился к столику трех компаньонов. Не спрашивая разрешения, он, отодвинув стул, по-хозяйски уселся напротив временно прекративших завтракать туристов и, улыбнувшись, бросил:

– Ну, здорово, мужики!

Алекс, чуть опустив газетный лист, исподлобья глянул на незваного гостя и ответил равнодушным тоном:

– Здоровей видали.

Вошедший чуть сконфузился, а затем, видимо, что-то вспомнив – ударил себя ладонью по лбу и весело добавил:

– Вам привет от Володи Мороза!

Тут же некоторая настороженность, висевшая над столом, мгновенно улетучилась. Алекс осклабился и, протянув через стол свою руку, произнёс:

– Ну, с прибытием!

Новоприбывший пожал руку старшего по команде, а затем проделал эту церемонию с остальными. И после этого сразу же заявил:

– Пацаны, как тут пожрать заказать? Я, блин, со вчерашнего утра маковой росинки в рот не положил!

Лёха ответил:

– Щас всё будет, не боись. Правда, время завтрака типа кончилось, но мы сейчас что-нибудь придумаем – И, встав, тут же направился к немедленно двинувшейся ему навстречу Малгожате, что-то с ней деловито обсудил – после чего, вернувшись, похлопал пришельца по плечу:

– Солдат не умрёт голодным! Сейчас на кухне подсуетятся…

Алекс спросил у новоприбывшего:

– Тебя здесь ничего не держит? Какие-то дела незаконченные, или поручения? Можем прямо сейчас ехать?