Александр Тамоников
Следы со свастикой
– Милошу, кстати, повезло, – сказала Ханна. – Он никогда не был женат, даже до войны. Ему не требовалось переживать за свою семью, разве что за мать, оставшуюся в Судетах. Связи с ней Милош не имел. Только недавно он получил весточку, что мама жива, хотя, по понятным причинам, не благоденствует.
– Это хорошо, – пробормотал Брагин и спросил: – Я так понимаю, местные коммунисты не особо приветствовали устранение Гейдриха в сорок втором году?
– Да, это так. Может, и не все, но большинство. Мы предлагали другие пути. А все потому, что коммунисты умеют просчитывать события и предвидеть последствия. Подполье неоднородно. Многие поддерживали лондонское правительство Эдварда Бенеша. Именно с его подачи британцы спланировали убийство Гейдриха. Отправили двух выскочек, Габчика и Кубиша. Так они даже нормально прикончить Гейдриха не смогли. Тот еще прожил несколько дней. Мы предупреждали англичан о том, что будут репрессии. Но им до этого не было дела. Не их же родные подвергались опасности. Они согласились с тем, что немцы проведут карательные акции, но они лишь усилят сопротивление оккупантам, в итоге подполье только выиграет. На деле это обернулось массовым террором! – Женщина заволновалась, ее глаза заблестели. – Людей расстреливали сотнями, без всякого разбирательства. Так погиб мой отец. Женщин отправляли в концлагеря, детей разлучали с семьями. Эсэсовцы перебили полторы тысячи людей, уничтожали целые деревни! Кубиша и Габчика тоже выследили. Они скрывались в православном пражском храме. Их убили или они сами застрелились. Это неизвестно. Заодно нацисты лишили жизни всех священников в храме, запретили в Чехословакии православную церковь, закрутили гайки и спустили всех своих ищеек на подполье. Эй, подождите! – Ханна взволнованно завертела головой. – Мы уже прибыли. Нужно сдать назад и въехать вон в ту арку.
Дом, нужный им, находился в глубине квартала, явно не являлся памятником архитектуры, но выглядел добротно, с высокими этажами и гулким парадным, по которому извивалась гранитная лестница. Он казался вымершим.
Марецкий остался на улице, остальные поднялись на второй этаж. Руки офицеров машинально потянулись к оружию. Франтишкова тоже сделала серьезное лицо, расстегнула кобуру. В том, как она хмурилась, было что-то забавное.
Брагин кивнул Коломийцу и выразительно глянул на окно. Тот понял командира без слов и остался на площадке между этажами. Остальные поднялись.
Влад отстранил плечом женщину. Ей явно хотелось прибыть на место первой.
– Поручик, придержите свою спутницу. Будет нужно, мы вас позовем.
Дверь была тяжелой, внушала задумчивость. Брагин сделал предупреждающий жест, прижал к ней ухо. В квартире шуршали настенные ходики.
«Интересно, на сколько времени хватает завода? – возник у майора резонный вопрос. – Может на трое или четверо суток, в зависимости от конструкции».
Он постучал и встал за косяк. Остальные тоже ушли от двери.
Все было тихо. Ощущение, что в квартире есть люди, отсутствовало. Трупный запах в замочную скважину не просачивался.
Влад переглянулся с товарищами. Марецкий пожал плечами. Зацепин сделал отсутствующее лицо.
Дверь открывалась внутрь. Это была явная промашка тех людей, которые ее устанавливали. Хватило резкого нажатия плеча, хрустнул замок. Из квартиры пахнуло затхлостью. Там явно давно никого не было.
Майор кивнул Марецкому. Старший лейтенант метнулся с автоматом наперевес, прижался к стене прихожей. За ним пошли еще двое.
Квартира оказалась небольшой – две комнаты, просторная кухня-столовая, пара кладовок, санузел. Балкон отсутствовал. Офицерам хватило тридцати секунд на то, чтобы прочесать жилище.
Убранство тут было небогатым, присутствовала только самая необходимая мебель. На полу никакой грязи и следов. Впрочем, после вторжения контрразведки все это тут появилось.
– Милош, Ханна, прошу вас. Вы знаете нашего агента, посмотрите, может, здесь есть какие-нибудь его вещи, одежда?
Подпольщики ходили на цыпочках, с каким-то благоговением разглядывали пустые стены. Милош поворошил окурки в стеклянной пепельнице и пожал плечами. Сигареты были искурены почти до конца, названия марок не читались.
Настенные часы с застекленной крышкой издавали слабый шелест. Они отстали на восемь минут. Заводили их не вчера и не сегодня.
– Здесь ничего нет, товарищ майор, – сказала Франтишкова. – Было бы странно, если бы Клест стал разбрасывать по явочным квартирам свои вещи. Он аккуратный человек, следит за чистотой, никогда не позволяет себе чего-то лишнего. – Ханна покосилась на пепельницу и добавила: – Разве что много курит.
– А вы, Горан, что можете сказать о нашем агенте?
– Он очень сдержан. Алкоголь не пьет, лишних слов не произносит, не улыбается. Хотя, если честно, я видел его всего два или три раза. У товарища Винса не самая запоминающаяся внешность.
– Товарищ майор, вы не заняты неотложными делами? – спросил Коломиец, заглянув в комнату. – Не знаю, сочтете ли вы это важным. На площадке еще две квартиры. В той, что справа, никого нет. Мне так показалось. Слева шепчутся люди. Они стоят возле двери, боятся открыть. По моим ощущениям, это пожилая семейная пара. Они могли что-то видеть или слышать. Было бы разумно их опросить, прежде чем уйдем.
Франтишкова первой вышла на площадку, постучала в дверь. Остальные потянулись за ней, не убирая оружие.
Влад оттер Ханну плечом. Разве пани не в курсе, что можно выстрелить через дверь?
В квартире и вправду испуганно шептались люди. Прозвучал тихий старческий голос. Ханна громко отозвалась, произнесла несколько фраз. Брагин различил что-то про Красную армию и вашего соседа. Люди за дверью были не в восторге, но выбора не имели.
Створка открылась, высунулся острый нос. У женщины преклонного возраста испуганно бегали глаза. За ее спиной мерцал старичок, повыше ростом, но такой же щуплый и эфемерный.
– Товарищи, ведите себя так, как будто вы интеллигентные и культурные люди, – сказал Брагин своим офицерам. – Нечего пугать достопочтенных горожан и наносить ущерб нашей репутации.
– Нашей… чего? – не понял Зацепин.
Коломиец утробно хохотнул. Марецкий ехидно улыбнулся.
Благоразумие победило. Контрразведчики не полезли в квартиру, мялись на площадке. Горан тоже не стал проявлять инициативу.
Франтишкова доброжелательно беседовала с пенсионерами, справилась об их здоровье, терпеливо выслушала ответ. Она сообщила им, что Красная армия уже в городе, но ее не надо бояться тем людям, которые не имели ничего общего с нацистским режимом. Вот, мол, стоят советские офицеры. Ничего дикого, варварского, монголо-татарского с привкусом знаменитой орды. Обычные люди, такие же, как мы с вами. Старички подслеповато щурили глаза, соглашались с Ханной, пытались улыбнуться. Франтишкова участливо кивала, внимательно слушала, задавала вопросы. Беседа закончилась мирно. Ханна поблагодарила этих людей, пожелала им здоровья и благополучия, после чего дверь закрылась.
– Рассказывайте, что они видели, – сказал Брагин, вздохнул и добавил: – Рискну предположить, что ничего. Я прав?
– Эти люди уже много дней не выходят из квартиры. Они молились, когда в городе велась стрельба. Это благочестивые прихожане и добропорядочные граждане, пан Иржи Бджер и его супруга Люция. Люди не болтливые, нацистский режим не приветствовали. Единственного сына потеряли еще до войны. Он умудрился попасть под немецкий танк. Подполье их подкармливало, снабжало лекарствами. Примерно два или три дня назад они слышали, как в квартиру кто-то зашел. Там скрипели половицы и оконная рама. Толщина стены позволяет это разобрать. Человек, по-видимому, был один, сидел в квартире час или два, потом ушел. Пани слышала, как он закрыл дверь ключом и спустился по лестнице. Шел тяжело, словно был ранен или болен. В городе было неспокойно, началось восстание, в центре шли бои. С большой долей вероятности сюда приходил товарищ Винс. Хотел отсидеться, но почему-то передумал и ушел. Куда и зачем, по-прежнему неизвестно.
– Есть еще один адрес, – сказал Коломиец.
– Есть, – подтвердил Влад. – На улице Подбежецкой, если не ошибаюсь. Квартира была разгромлена гестапо. Сомневаюсь, что после этого она пользовалась популярностью у членов Сопротивления. Проверить, конечно, надо, а после этого распланировать дальнейшую работу. Прошу не забывать, что в приоритете у нас личность штандартенфюрера Шломберга, а отнюдь не Винса, как бы ни болела душа за нашего товарища.
Улица Подбежецкая была основной артерией восточного района. Дворцов и парков здесь не было, но и разрушения отсутствовали. Впрочем, мусора хватало, валялись вывернутые с корнем деревья, столбы. Посреди дороги застыл остов тяжелой немецкой самоходки. Снаряд попал в бензобак, что и вызвало обильное горение. Пламя уничтожило все, до чего смогло добраться. САУ почернела как обугленная головешка. Улица была широкой, и транспорт легко объезжал подбитое орудие.
По улице прокатился открытый легковой автомобиль. В нем сидели мужчины в штатском, вооруженные карабинами. На рукавах красные повязки. Советское командование времени не теряло, работало с коммунистическим подпольем. Власть на местах, наряду с военной, уже назначалась, в том числе и народная милиция.
У госпиталя Святого Корнелиуса стояла немецкая санитарная машина со спущенными колесами. На крыльце женщины в медицинских халатах вели бурную перепалку. У худой как палка особы в шапочке медсестры весь перед халата был забрызган кровью.
Здание было небольшое, тянулось вдоль улицы, имело два этажа. Крыльцо обрамляли скульптурные ангелы со скорбными мордашками. Фасад венчала еще одна библейская личность, бородатая, в развевающемся одеянии. Очевидно, это и был тот самый святой, имя которого и носило это лечебное учреждение.
Останавливаться здесь намерений у майора не было. До нужного здания оставалось полквартала.
– А госпиталь вроде работает, – сказал Брагин.
– Да, он должен работать, – отозвался Горан. – По нашим сведениям, в него свозили раненых солдат генерала Буняченко. Их было около сотни. Дивизия понесла серьезные потери. Войска уходили в спешке, раненых оставили в госпитале на попечение местного персонала.
– Неужели их тут лечат? – спросил Влад и хмыкнул.
– Конечно, – ответила Ханна. – Они такие же люди, как и все остальные, их нужно лечить. Проблема в том, что в наших больницах катастрофическая ситуация с лекарствами, не хватает медиков.
Они уже проехали госпиталь, когда за спиной раздался гудок автомобильного клаксона. Полуторка с солдатами свернула к крыльцу, втерлась между ангелочками. Медсестры попятились, сделали испуганные лица и растворились в здании. Из кабины выбрался приземистый офицер в звании лейтенанта, хрипло прокричал команду. С кузова слетело отделение автоматчиков в пилотках и фуфайках. На крыльце остались двое, остальные побежали в здание. Там простучала автоматная очередь, завизжали женщины.
– Зачем они это делают? – выкрикнула Ханна. – Разве так можно?
Стрельба усилилась, разлетелось стекло.
– Кончают уродов, – пробормотал Филимонов.
Расстрелы власовцев становились привычным делом. Советских воинов можно было понять. Командование этому не препятствовало. Но расстрел беспомощных раненых – это уже чересчур! Спустить такое – самого себя не уважать!
– Зацепин, разворачивай! Подъезжай к госпиталю!
– Сострадательные мы, да, товарищ майор? – Марецкий отвел глаза. – Ну конечно, в нас же это издревле заложено.
– Дурак ты, старлей! Вот на хрена, скажи, путать божий дар с яичницей?
Зацепин послушно выполнил команду, развернул машину и подлетел к крыльцу. Майор на мгновение пересекся взглядом с Ханной. В ее глазах мелькнуло что-то уважительное. Милош отвел глаза, начал вздыхать.
В здании трещали автоматы, голосили женщины. Напряглись автоматчики на входе, на всякий случай встали по стойке «смирно», когда перед ними вырос незнакомый майор. Он достал удостоверение и держал его открытым ровно столько, чтобы они поняли, с кем имеют дело.
– Что происходит?
– Так это самое, товарищ майор… – промямлил прыщавый ефрейтор. – Там сволочи в больнице, власовская банда. У лейтенанта Гомулова есть приказ командира полка – кончить всех предателей без суда и следствия.
– А голова у вашего лейтенанта есть? Отойди, боец, а то я тебя сам отшвырну. Прекратить! – разнесся по коридору свирепый вопль. – Отставить немедленно! Контрразведка СМЕРШ! Старший, ко мне!
Лекарств и персонала здесь действительно не хватало. В коридоре с высоким потолком царил убийственный запах гноящихся ран. Двери в палаты были распахнуты. Мест там не хватало, койки стояли и в коридоре. Некоторых раненых власовцев автоматчики уже расстреляли. Кровь проступала через бинты, и нельзя было понять, свежая ли она.
Дальше по коридору стонали люди. Одного несчастного красноармеец вытряхнул из кровати, прежде чем застрелить. Размотались бинты, мужчина полз по полу, держась за живот.
Перед глазами Влада мелькали бледные лица медсестер и санитарок. Показался хромой пожилой мужчина в медицинском халате. Хоть персонал не постреляли эти кретины!
Окрик подействовал, стрельба оборвалась.
Сотрудники мялись у Брагина за спиной. Собственного мнения о происходящем они не имели или берегли его на крайний случай. Проблема деликатная. Все ли позволено русскому солдату, имеющему право на месть?
Автоматчики застыли. На их лицах читались досада и раздражение. Пристрелить они успели немногих. Раненые в большинстве были не ходячие, прикованные к кроватям. Многие без сознания, другие – в полузабытьи. Они не понимали, что тут происходит.
Брагин заглянул в ближайшую палату. Посреди помещения застыли два бойца, опустили автоматы, обнаружив на пороге целого майора. Стена была забрызгана кровью. У окна стояла медсестра с прижатыми к губам ладонями. Она тряслась от страха.
– Пошли вон! – заявил Брагин и поморщился.
Автоматчики вышли из палаты.
Двух или трех власовцев они, похоже, пристрелили. Остальные шевелились, стонали. Грузно поднялся и сел на кровати мужчина в рваной пижаме с забинтованной головой. Он сжал ладонями виски, стал раскачиваться.
В палату вкатился хромой врач, стал наезжать, изливать поток слов. Он вспотел, через слово покашливал. Ханна, стоявшая сзади, стала переводить, но Брагин отмахнулся. Мол, и так все ясно.
– Марецкий, убери этого мужика, только без грубостей.
Пожилого доктора сменил взволнованный лейтенант Красной армии. Он вошел в палату, небрежно отдал честь и как-то сморщился, обнаружив перед глазами удостоверение.
– Старший лейтенант Гомулов, товарищ майор. Вторая рота отдельного девяносто шестого полка НКВД по охране тыла действующей армии.
– Кто отдал приказ расстреливать раненых?
– Так, товарищ майор, это же предатели… – Гомулов замялся.
Судя по его лицу, он не вполне понимал, с чем связан приказ прекратить экзекуцию.
– Думаете, они наших раненых не стали бы расстреливать? Это же фашистские прихлебатели, туда им и дорога.
– Кто конкретно отдал приказ ликвидировать пациентов госпиталя?
– Не было такого приказа, товарищ майор. – Гомулов побледнел. – Нам сообщили, что по данному адресу находятся изменники советского государства, и мы выдвинулись, чтобы их нейтрализовать. Я не понимаю, товарищ майор!.. В городе проводится операция по выявлению и ликвидации вооруженных групп противника и их прихвостней.
– Ты видел здесь кого-то с оружием? Если это звери, значит, и мы такими же будем? Что-нибудь слышал про социалистическую законность? Мы не с местью пришли, не орда с Востока. Так многие считают, и вы это наглядно подтверждаете. Все по закону и приказу, уяснили? Вы персонал до смерти напугали. Он-то в чем виноват?
– Так что нам делать, товарищ майор? Оставить в покое этих сволочей и просто уйти? Знаете, при всем уважении и почтении…
– Да чихал я на твое уважение! Мертвых унести в морг, персоналу продолжать работу! Никаких запугиваний и издевательств! Вы не полицаи, а бойцы Красной армии! Выставить посты на улице и в коридоре, контролировать, что происходит в палатах, но в работу медиков не вмешиваться. Доложить начальству о произошедшем. Можете упомянуть мое имя, мне плевать. Будет приказ ликвидировать пациентов, тогда и действуйте. Никакого самоуправства! Вседозволенность почувствовали. Я ясно выразился?
– Так точно, товарищ майор! – Бледный лейтенант вытянулся по струнке.
– Смотри, Гомулов, проверю. Иди.
– Слушаюсь! – Лейтенант убежал, придерживая кобуру, стучащую по бедру.
– Как это правильно, – пробормотал Андрей Марецкий. – Сперва всех вылечим, а потом расстреляем. Мы же такие великодушные!
– По закону все должно быть, – огрызнулся Брагин. – Либо по приказу командования.
– Я все понимаю, товарищ майор. Не стоит, конечно, расстреливать безоружных раненых.
– А я не согласен, – проворчал Коломиец. – Будем тратить на них время, средства, отвлекать медицину от более важных дел. Это же мрази, они жить не должны.
«Ну да, и не таких кончали, – подумал Влад. – Впрочем, в тех случаях составляли хотя бы расстрельные списки».
– Спасибо вам, гражданин майор, – проговорил мужчина с забинтованной головой.
У него были мутные глаза, щеки и подбородок обросли щетиной.
– Да пошел ты со своим спасибо! – резко выплюнул Брагин и вышел из палаты.
Может, в чем-то Влад наивен, но всегда считал, что все должно происходить по закону. И неважно, плох он или хорош.
В мрачном расположении духа майор забрался в кузов. У всех паршиво было на душе. Люди отворачивались, уходили в задумчивость.
– Вы правильно сделали, товарищ майор, – негромко проговорила Франтишкова. – Даже в тюрьмах преступников, приговоренных к смерти, не отправляют на казнь, если они тяжело больны. Мы понимаем, что в армии Власова служат предатели. Это так и есть. Они изменили Советскому Союзу, своему народу, повернули штыки против коммунистической партии. Мы тоже коммунисты. Но поймите и нас. У нас немного другое отношение к РОА и генералу Буняченко. Не важно, чего он хотел добиться, когда приказывал своим солдатам идти на Прагу. Еще немного, и нацисты потопили бы восстание в крови, погибли бы десятки тысяч людей. Мы с вами, скорее всего, не разговаривали бы. Но пришла неожиданная помощь. Мы были растеряны, не знали, как к этому относиться. Власовцы ничего не требовали взамен. Я вам больше скажу. Когда генерал Буняченко отдавал приказ идти на Прагу, он уже знал, что американские войска сюда не придут, что Паттон со своей армией дальше Пльзеня не двинется, однако пошел нас выручать. Его солдаты дрались без принуждения, охотно шли в бой против своих недавних хозяев.
– Вы предлагаете мне покопаться в душе русского предателя? – осведомился Брагин. – Я не желаю этого делать.
– Я просто хочу сказать, что мир не так однозначен, как многие считают. Это не только черное и белое. В нем хватает оттенков. Люди делают зло, потом в них просыпается что-то хорошее – возможно, это связано с совестью, – и в финале своей жизни они совершают добрые поступки.
«А она точно коммунистка? – раздраженно подумал Брагин. – Даже если и так, то все равно мягкотелая женщина, что с нее взять? Здесь Европа, все иначе».
Увы, майор Брагин жил в мире, где не было оттенков. Здесь – друзья, здесь – враги, которые должны быть уничтожены, но по закону.
Глава 3
Нужное здание, как и первое, располагалось в глубине квартала, на второй линии от Подбежецкой улицы. Во двор вела гулкая подворотня. Стены, как и в Советском Союзе, были расписаны неприличными словами.
За спиной остались широкая дорога, по которой на восток двигалась танковая колонна, плиточный тротуар, афишная тумба, на которой еще висели обрывки нацистских плакатов, призывающих стоять плечом к плечу в священной борьбе против мирового еврейства и коммунизма. Машина осталась на Подбежецкой улице.
Уже там в мозг майора стали поступать подозрительные импульсы. В подворотне они усилились. Интуиция взывала к разуму. Мурашки поползли по коже, а в желудке становилось пусто.
Почему он выжил в этой войне? Да именно потому, что прислушивался к интуиции.
Подворотня была глубокой и темной. В конце тоннеля виднелся свет, зеленели деревья, окружившие искомое здание.
Странное чувство не покидало майора. Он остановил свою группу, приказал рассредоточиться вдоль стен.
Дальше Влад отправился один, но воздержался от выхода во двор. Ему словно бочку надели на голову. Звуки, доносившиеся с улицы, стали глухими. Во дворе было пусто и тихо. Он прижался к стене в пяти метрах от выхода во двор. Нужный дом закрыли деревья. Брагин колебался.
«А если там Шломберг? – подумал он. – Пусть шанс и невелик, но вдруг?»
Майор вернулся к своим и стал лаконично командовать:
– Всем на улицу, добраться до ближайшего переулка, подойти к зданию с тыла, скрытно. Да не валить кучей, рассосаться. А вам, товарищи добровольные помощники, держаться сзади!
До переулка оказалось метров сто. Люди по одному выбрались к торцевой стороне четырехэтажного здания, на которой не было ни одного окна. Все окна и подъезды находились за углом. Офицеры просочились на фасадную сторону, двинулись по отмостке вдоль фундамента.
Из подъезда вышла женщина в скромном платочке, ойкнула, заметив вооруженных людей, и поспешила обратно. Догонять ее Брагин не стал, этот подъезд его не волновал. Явочная квартира находилась дальше. На балконы никто не выходил, но здание не пустовало. Группа перетекла в крайний подъезд, и Брагин зашипел на Ханну, которая с обнаженным пистолетом рвалась в бой.
– Товарищ майор… Владислав, я не совсем понимаю. Что на вас нашло? Вы что-то увидели и не говорите.
Брагин рассердился и заявил:
– Милош, возьмите эту пани за руку и никуда от себя не отпускайте. Я могу ошибаться, точно не скажу, но есть у меня некое предчувствие.
Да, на грани мистики!
Он на цыпочках взлетел на четвертый этаж, увидел широкий коридор и двери в шахматном порядке. Та, которая была ему нужна, располагалась в самом конце, слева.
Он на цыпочках подходил к двери, когда она открылась. В коридор вышел невысокий субъект в драповом пальто. На глаза была надвинута кепка, наружу торчал только острый нос. Правая рука находилась в кармане.
Немая сцена была короткой, как выстрел. Метнулись глаза, незнакомое лицо исказилось в бессильной злобе.
– Ни с места! – Брагин вскинул автомат.
Субъект выстрелил, не вынимая руку из кармана. К счастью, мимо. Брагин дважды нажал на спусковой крючок. Но незнакомец был юрким и подвижным. Он метнулся обратно в квартиру, захлопнул дверь, а пули срезали косяк в том месте, где находилась его голова.
Майор долетел до двери, пнул ее, убедился в том, что она заперта, и метнулся к стене, чтобы не попасть под пулю. Это был рискованный поступок. Из квартиры кто-то открыл беглый огонь, пули прошили дверь, застряли в стене напротив. Вывалился крупный пласт штукатурки, разлетелись крошки. Все вроде остались живы, прижались к стенам. Чехи поперек батьки не лезли, маячили в полумраке.
– Да вы настоящий оракул, товарищ майор! – выдал Коломиец, подбежал к противоположному косяку, вжался в стену. – Вы и вправду их почувствовали?
– Оракул, говоришь? – Влад усмехнулся. – Ладно, как скажешь, пусть будет оракул. На счет «три», Егор!..
Они одновременно высунули стволы, ударили по двери и отпрянули. В ответ захлопали выстрелы. Дверь в отдельных местах начала крошиться. Стреляли трое или четверо, переругивались на немецком языке.
– Будем штурмовать, товарищ майор? – выкрикнул из глубины коридора Зацепин.
Решение не вызревало. Если у немцев есть гранаты, то хватит и одной, чтобы все тут разнести, а потом под шумок смотаться. Стрельба затихла, фашисты экономили патроны. Брагин вслушивался. Если они соберутся бросить гранату, то для начала им придется открыть дверь.
– Филимонов, Горан, быстро на улицу! – скомандовал майор. – Смотрите, чтобы не ушли по пожарной лестнице или не выбрались на крышу. Да осторожнее там, второй жизни не будет.
Старший лейтенант и поручик затопали вниз.
Запасного выхода из квартиры не было, не та архитектура. Пожарная лестница могла иметься, но немцы не спешили воспользоваться ею, даже если она тут и была. Они снова открыли огонь из пистолетов.
Коломиец, прильнувший к косяку, был спокоен, как буддийский монах.
Люди, засевшие в квартире, продолжали переругиваться.
«Сотрудники гестапо или СС, – предположил Брагин. – Квартиру от подпольщиков они зачистили, были уверены, что те сюда не вернутся, и решили использовать в качестве убежища для себя, поскольку все прочие ведомственные адреса оказались недоступны. Находится ли здесь Шломберг? Можно, конечно, спросить, но это уже из области черного юмора».
– Командир, у них, похоже, с гранатами туго, – бросил Коломиец.
– А у нас не туго? – заявил Брагин и крикнул на немецком языке: – Эй, сдавайтесь, или мы применяем гранаты!
В квартире что-то повалилось, разбилось стекло. Офицеры ударили подошвами одновременно. Дверь распахнулась, забилась в петлях. Пагубная привычка все делать самому! Брагин оттолкнул плечом Коломийца и выпустил длинную очередь в задымленное пространство. Лопнули лампочки, что-то посыпалось на кухне, куда добрались пули. Полетела, кувыркаясь, табуретка.
У немцев, окопавшихся в квартире, были только пистолеты с ограниченным запасом патронов. Выстрелы гремели из комнаты и кухни. Мелькала перекошенная щекастая физиономия, явно не Шломберг. Желающих сдаться не наблюдалось.
Теперь уже Коломиец отпихнул командира плечом, прорвался вперед, ведя непрерывный огонь, влетел в кладовку с распахнутой дверью. Из кухни вырвался орущий субъект в серой кофте. Патроны кончились, он летел с голыми руками. Влад увернулся, уходя от кулачного удара. От входной двери простучала очередь. Этот тип схватился за живот, упал на колени. Зацепин подбежал к немцу и пнул его в подбородок, но тот уже вряд ли что-то почувствовал.
Кухня была очищена.
Брагин пригнулся и сделал это крайне вовремя. Разлетелась вдребезги дверь из непрозрачного стекла. За ней, скорее всего, находилась гостиная. Он метнулся в проем, пригибая голову. Следом туда же вбежал Марецкий и ушел куда-то вправо, нанося необратимый ущерб мебели. Запрыгал, звеня стеклом, журнальный столик.
Пухлый диван стоял посреди комнаты. Из-за его спинки вырос длинноносый субъект, тот самый, который проявил изрядную прыть при знакомстве. На этот раз сноровка ему отказала.
Брагин выстрелил в упор. Немец вздрогнул, выронил пистолет, кровь хлынула изо рта. Вторая очередь отбросила его к стене.
Справа грохнул выстрел. Кто-то пальнул из-за шкафа в Марецкого. Старший лейтенант проворно присел, схватил врага за руку, с торжествующим воплем вывернул ее, выволок немца на середину комнаты и стал отвешивать ему затрещины. Это тоже был не Шломберг.
Взметнулась штора на окне. Из-за нее выскользнул еще один фрукт, прыжком достиг проема в смежную комнату, влетел в нее. Стрелять ему было уже нечем. Субъект был рослый, поджарый.
Черты его лица Влад не ухватил и тоже воздержался от стрельбы. Он обогнул диван, запнулся о распростертое тело, вписался в тот же проем.
Мужчина взлетел на подоконник, ногой выбил раму. Дерево и стекло посыпались наружу. Он схватился за трубу отопления, чтобы не сверзиться наружу, высунул голову. Вот же досада, пожарная лестница находилась далеко, не дотянуться! Этот человек был безоружен.
Брагин не стал стрелять, но автомат поднял. Мужчина удержал равновесие, оторвался от трубы, растерянно обернулся. Ноги его подкашивались. Это тоже был не Шломберг! Поджарый сорокалетний субъект с запавшими глазами и выпуклыми скулами смотрел в ствол автомата, и его охватила дрожь.
– Спускайтесь, – сказал по-немецки Брагин. – Все кончено.
Его противник вытянул шею, глянул вниз. Высота была приличная. Немец на глазах превращался в белое полотно. Он снова уставился на смертоносное отверстие, посмотрел выше, в глаза советского офицера, не оставляющие ему ни единого шанса, сглотнул, качнулся, потом зачем-то развел руки – словно птица расправила крылья – и, не сгибая ноги в коленях, упал вниз.
Брагину это было безразлично. Он подошел к окну, перегнулся. За спиной у него уже дышал Коломиец, встал рядом, выглянул. Мертвец лежал недалеко от крыльца и смотрел в небо. Под головой у него расползалась лужа.
К мертвецу осторожно подошел старший лейтенант Филимонов, зачем-то пихнул его носком сапога, после чего тоже уставился ввысь. Милош Горан переминался с ноги на ногу, смотрел по сторонам. Задний двор многоэтажки был тих и необитаем.
– Самоубился этот гад, – прокомментировал ситуацию Коломиец.
– Развлекаетесь, товарищ майор? – спросил Филимонов. – Посмотрите, до чего человека довели. А как вы узнали, что в квартире кто-то есть?
– Вот брошу все и стану объяснять. – Брагин ухмыльнулся. – Оставайтесь там.
В квартире до начала акции находились четверо немцев. Трое на данный момент были мертвы. Марецкий все еще разбирался со своим противником и, похоже, изрядно устал. Седоватый мужчина плотного сложения отчаянно боролся за жизнь, кряхтел, елозил по полу протертыми штанами. Марецкому это надоело, он отпрянул от противника, тяжело дыша. Тот кашлял, глаза его выползали из орбит. Он приподнялся, держась за горло, его трясло.
– А это тебе на сладкое! – прохрипел Марецкий и точным ударом отправил врага в нокаут.
– Неплохо ты его, – похвалил товарища Коломиец, вернувшийся из спальни.
– Ручная работа. – Марецкий оскалился, тоже схватился за горло, начал кашлять.
Немец упрямо поднимался. Второй удар отправил его в глубокий сон.
– Ты редкой души человек, Андрюха, – заявил Коломиец.
– Не то слово.
– Нормальная оперативно-розыскная работа, – сделал вывод Зацепин, возвращаясь из кухни. – Они обедали недавно, товарищ майор. В рационе консервы, галеты, черствый хлеб. Книжку кто-то читал, лежала на столе открытая.
– С картинками? – спросил Коломиец.
– Нет. Иоганн Шиллер. Дальше я читать не стал.
– Немецкий романтизм конца восемнадцатого века, – отдуваясь, сообщил боевым товарищам Марецкий. – Смутное томление по идеальной действительности, по гармонии жизни и искусства. Конфликт свободолюбивой личности с существующим порядком.
– Ага, – протянул Зацепин. – Говорю же, неинтересно.
– А я вообще не понимаю, с кем сейчас Андрюха говорит, – заявил Коломиец.
В гостиную, предупредив о своем появлении покашливанием, вошла Ханна, сделала большие и выразительные глаза. Почему-то именно в эту минуту она показалась Брагину весьма привлекательной. Он с трудом оторвал от нее глаза. Ханне Франтишковой в ужасе войны и нацистского террора удалось сохранить женственность и непосредственность. Это подкупало.
Коломиец бегло обхлопал извивающееся тело, нашел удостоверение, протянул его командиру. Документ принадлежал гауптштурмфюреру Курту Вейдлицу, сотруднику оперативного отдела пражского департамента службы безопасности. Птица явно невысокого полета.
