Александр Старшинов
Наследник императора
– Прежде ты был не так осторожен, – заметил Кука.
– Я научился благоразумию. – Военный трибун сел рядом с бенефициарием, погладил культю. – За урок пришлось дорого заплатить. Мой приказ: подлечи ногу, возвращайся в Эск, пока зима окончательно не засыпала дороги снегом.
Кука не ответил – вдруг выхватил кинжал, и в следующий миг клинок оказался у горла трибуна.
– Ты пошлешь за ними самых лучших гонцов на самых резвых скакунах. Каждому дай сменную лошадь. Немедленно! Сейчас!
– Я просто погублю людей. – Анний поморщился, но не сделал попытки освободиться.
– Погубишь. Потому что заранее смирился с поражением. А я – нет. У них есть шанс догнать Лонгина. Если будут стараться.
* * *
Есть события, противиться которым невозможно. Ты из силков, а Судьба опять толкнет тебя на покинутый путь. Ты – в кусты, а молния кусты подпалит. Видать, был жребий Приску и Лонгину ехать в Сармизегетузу, иначе бы Судьба как-нибудь иначе распорядилась доставленным из Дакии письмом. А так привез его Кука в Дробету на пятый день после отъезда Лонгина и его свиты.
Кука зашел в комнату Приска (здесь теперь разместились трое – Тиресий, Оклаций и Фламма), положил таблички перед предсказателем.
– Читай, – только и бросил старый товарищ, а сам тут же налил себе из кувшина неразбавленного вина (оказалось местное, из долины Алуты, весьма недурное, просто сочинителями еще не прославленное).
– Что это? – Тиресий глянул исподлобья на старого товарища.
– Читай! – заорал Кука.
Тиресий открыл таблички (печать была уже сломана, Кука письмо читал).
– «Старый друг центуриону Валенсу, привет!
Мое послание доставит торговец-грек, что привозил в Пятре Рошие оливковое масло. Ему и раньше доводилось передавать мои письма. Однако в этот раз письмо наиважнейшее. Отошли его как можно быстрее легату Лонгину. Двенадцать дней назад приезжал к Турну, что распоряжается в крепости, его племянник Сабиней. Приезжал ненадолго, на один день. Сказал, что есть у него поручение от самого Децебала, и от того, исполнит Сабиней поручение или нет, будет зависеть судьба всего царства…»
Тиресий оторвался от чтения и поднял глаза на Куку.
– Ну чего же ты… Дальше читай! – фыркнул бенефициарий и вновь наполнил кубок до краев. – Это письмо центурион Валенс получил, прочел и мне отдал.
– «…Не стану рассказывать, как мне удалось выведать, что за поручение царя должен исполнить Сабиней. Скажу одно – это было непросто. Так вот: Сабиней отправляется в Дробету, дабы заманить легата в Дакию на встречу с Децебалом и захватить в плен. Предупреди его. Скажи: сведения верные.
Будь здоров!»
– Старый друг? – переспросил Фламма.
– Это Скирон, – пояснил Кука.
– А я-то думал, он ушел на север вместе с дезертирами, – заметил Тиресий.
– Ушел, но теперь, как видишь, вернулся. Писем от него после победы не было ни одного – и вдруг такое…
Кука снова потянулся к кувшину, но Тиресий кувшин отодвинул и спросил:
– Валенс показал письмо легату легиона?
– Легат Мурена отбыл к наместнику в Томы. Так что я решил не терять времени и помчался сюда. Лонгин отбыл?..
– Четыре дня как, пятый пошел, – сказал Тиресий.
– Вот дурак! Как же он поверил Децебалу! Как девица! Ой, лапочка, я на тебе женюсь, только раздвинь ножки! – Кука сплюнул. – А вы-то куда все смотрели?!
– Думаю, легат знал, что его захватят в плен, сам нарочно полез в волчье логово, – проговорил задумчиво Тиресий.
– Но с ним наш старина Гай!
– И что?
– Надо вернуть Лонгина и Приска с дороги! – воскликнул Кука.
– Не догоним, – покачал головой Тиресий. – Они уже далеко. И я Приска предупреждал, что дело опасное.
– Их убьют! – взвыл Кука.
– Нет.
– Откуда ты знаешь? Хотя чего это я, – Кука махнул рукой. – Опять видение…
– Тиресий в пророческом сне видел огро-о-омный алмазный перстень, – похвастался вместо друга Оклаций.
– И что, они вернутся целыми и невредимыми, хочешь сказать? – мигом обнадежился Кука: Тиресию он всегда верил.
– Не вернутся. Их возьмут в плен. – Тиресий упер кулаки в стол, опустил голову.
Кука на миг онемел.
– Что?.. И ты это знал? Знал?! – Кука бросился на предсказателя.
Но Оклаций и Фламма ухватили его за руки.
– Только сегодня утром я это увидел, – признался Тиресий, не поднимая головы. – Когда меня посетили видения. Сегодня, клянусь Немезидой. Да и то смутно, будто в тумане. Я так и не понял, что происходит. А когда прочел письмо, сообразил, что к чему.
– Надо что-то делать… – Кука завертелся на месте, пытаясь освободиться. Но не вышло. – Сколько дней прошло? Ах да, четыре. Не так уж и много. Они же не скачут галопом, едут неспешно. Я догоню их и предупрежу. Я успею!
– Поздно! – покачал головой Тиресий.
– Я догоню! – упрямо заявил Кука. – Приска не брошу. Ни за что. Я и тебя, Тиресий, не брошу, хотя ты и скотина еще та… Алмазный перстень напророчил! Нет чтобы углядеть, как нашего товарища даки веревками вяжут!
– Видений по заказу не бывает. Я тебе не Пифия, чтобы водрузиться задницей на треножник да отвечать туманными фразами на дурацкие вопросы.
– Ладно, отпустите меня! – потребовал Кука, несколько присмирев. Но и после того, как Оклаций и Фламма разжали руки, до конца успокоиться так и не смог. Вскакивал, снова садился. Попытался дотянуться до кувшина – Тиресий не дал. – Но ты углядел алмазный перстень! Потому что ты думал о награде и добыче. А не о нашем товарище! Алмазный перстень, ну надо же! – Кука схватил таблички и кинулся к двери.
– Ты куда? – спросил Тиресий.
– К Требонию! Пусть пошлет нас в погоню за Лонгином!
Друзья не стали его останавливать.
– Тиресий наверняка и алмазов-то не видел в жизни! – бормотал Кука, шагая к принципии. – Вот же лысая задница! Откуда ему знать, что перстень алмазный? Встречали мы таких пустобрехов! Мало их, что ли, на курорте в Байях? – припомнил свое давнее уже прошлое бывший банщик. – Напялят тряпок желтых да зеленых, все руки в перстнях, и огромный хрусталь торчит на среднем пальце. Вот, тычет в нос каждому, глянь, какой у меня алмаз. Алмаз, как же! Так пусть теперь наш оракул скачет в погоню вместе со мной. И Фламму возьму, и Оклация. Все отправимся. Как в старые добрые времена. На любую гору залезем, хоть в эту самую таинственную Сармизегетузу проберемся, чтоб псы Гекаты ее сожрали, но Приска спасем.
* * *
Однако, как ни спешил Кука, оторвавшись от остальных и вышагивая по дороге всю ночь уже без коня (несчастная животина захромала, и ее пришлось оставить в кастелле), так Лонгина и не догнал. Только ногу ободрал, споткнувшись о камень, неведомо почему лежащий посреди дороги.
К вечеру прибыли в лагерь Бумбешти остальные: Тиресий верхом на мелкой, но выносливой лошадке, Оклаций, Фламма, Молчун. Молчуна они прихватили с собой в последний момент – потому как прежде Молчун находился при наместнике в Томах, но вдруг объявился в Дробете – не угодил, значит, в чем-то наместнику. Требоний счел за лучшее отправить Молчуна вместе с остальными: о Приске и его друзьях ходили слухи весьма сомнительные. А то, что Молчун служил в Томах палачом[43] (о чем военному трибуну было известно), заставляло Требония опасаться этих парней еще больше.
Не было из старой их компании только Малыша – тот застрял возле машин в лагере Пятого Македонского под началом префекта фабрума.
Кука, все еще заметно хромавший, встретил друзей у ворот лагеря.
– Не догнал, – без тени вопроса в голосе сказал Тиресий.
Кука кивнул.
– Что теперь? – спросил бывший банщик, глядя на Тиресия вопросительно. – Пойдем по следу?
– У нас приказ трибуна: если не догоним Лонгина до Бумбешти, следовать в лагерь на Бистре, передать письмо тамошнему командиру. Значит, на Бистру и отправимся. – Приказ этот давал возможность попытаться догнать Приска уже на той стороне перевала.
Вечером они сидели в принципии, в схоле[44] ветеранов, пили вино с горячей водой и обсуждали предстоящий поход. За окнами завывал ветер не хуже стаи волков, и Кука невольно ежился, представляя, каково это – сидеть в таком лагере зимой.
Впрочем, идти сейчас через перевал было тоже делом нелегким.
– Хочу вот что сказать, – произнес трибун Анний, подсаживаясь к друзьям. – Даже если вы доберетесь до лагеря на Бистре, вам придется остаться там до весны. В горах снег лежит по три месяца, а то и дольше. Не советую вам тащиться зимой ни обратно в мой лагерь, ни через Тапае к Тибуску. Если, конечно, вам жизнь дорога.
– А Лонгин? Приск? – огрызнулся Кука.
– Если даки собирались захватить их в плен, уже наверняка захватили. И спрячут так, что вы никогда не найдете следов. Ваша задача теперь – предупредить гарнизон на Бистре – не исключено, им тоже угрожает опасность.
– Удивительная вещь, Анний, – проговорил задумчиво Кука. – Ты, оказывается, прав: с тех пор как лишился руки, здорово поумнел.
Глава VI
Разрушенное гнездо
Октябрь – ноябрь 857 года от основания Рима
Перевал Вылкан – Банита
Приск следил за Сабинеем, за каждым его шагом, прислушивался к каждому слову. Нет, ничего подозрительного – полное спокойствие и даже какая-то снисходительная небрежность чувствовались в этом опасном варваре. Сабиней всем видом показывал, что даки больше не представляют для римлян угрозы. Даже когда на перевале их встретили два десятка коматов и присоединились к отряду, Сабиней сделал вид, что это всего лишь жест гостеприимства: даки привезли соленое мясо, ячмень, овес, новые попоны и одеяла из плотной овечьей шерсти – такие теплые, что спать под ними можно было в самые сильные морозы. Еще привели свежих лошадей. Командовал вновь прибывшим отрядом уже немолодой комат с клочковатой бородой и недобрым взглядом из-под кустистых бровей. Длинное одеяние из овчины делало его фигуру по-медвежьи огромной. Сделав вид, что римлян он не видит в упор – даже блестящие доспехи Лонгина не произвели на него впечатления, – комат протопал прямиком к Сабинею и торопливо и невнятно заговорил с царским посланцем. Как ни старался прислушиваться к их разговору Приск, в чужой речи разбирал лишь отдельные слова: долина, река, горы, крепость, стены, северный склон… Речь явно шла об укреплениях.
– Это гости царя, – ответил Сабиней громко, – я дал слово их проводить, куда они захотят. Захотят увидеть Баниту – поедут в Баниту.
Комат повернулся, смерил взглядом сначала Лонгина, потом Приска. Неведомо, как почувствовал себя Лонгин, встретив этот «дружелюбный» взгляд, а Приску показалось, что дак прикидывает, какого размера погребальный костер понадобится для римлян, – столько ненависти было в его прозрачных глазах.
– Да, мы хотим увидеть Баниту! – сказал Лонгин с вызовом.
– Значит, мы едем сначала в Баниту, – опять же громко, для своих и римлян, объявил Сабиней. – Великий царь повелел беречь гостей, если надо – на руках нести, но доставить к нему целыми и невредимыми.
Старый комат демонстративно сплюнул, погрозил кому-то невидимому кулаком и ушел. А его отряд остался, присоединившись к людям Сабинея. Даков сделалось теперь почти в два раза больше римлян.
– Путь опасный, – пояснил Сабиней.
И все же хорошего лазутчика не так-то просто было обмануть. Острый глаз Приска приметил пару раз за стволами деревьев мелькание силуэтов – и вряд ли это были олени или волки. Центурион был уверен, что еще один отряд идет теперь за ними по следу, хотя даки соблюдали осторожность и не разводили костров.
«Как глупо», – сам себе повторял Приск.
«Глупо» могло относиться к дакам, решившимся захватить послов римского императора.
«Глупо» могло звучать оценкой опрометчивого поступка Лонгина.
«Глупо», – сам себе мог сказать Приск, вообразивший, что сумеет свершить то, что никому было не под силу.
Перевал Вылкан
Сразу за перевалом Кука нашел следы посланцев трибуна Анния: в одном месте – щит ауксилария, в другом – разорванную дорожную сумку.
Обыскав кусты, легионеры наткнулись на тела: вернее, на их останки – зверье успело попировать, обгладывая тела убитых и растаскивая куски. Варвары даже не сняли с римлян лорики: горцы не особенно жаловали римские доспехи. Только шлемы унесли, как и мечи. Кука в ярости стукнул кулаком по дереву: пришлось признать – прав был Анний, зря погибли эти парни, абсолютно зря!
– Тиресий, ты что-нибудь видишь? Ну хоть что-нибудь? – окликнул Кука товарища.
Слабый вдох за спиной – даже не вдох, а просто намек на движение. И следом порыв ветра ниоткуда, холодом обдало затылок и спину. Пальцы Куки вмиг легли на рукоять меча, клинок взвизгнул, как живой, выходя из ножен. Поворот. Никого. Лишь вздрагивают тонкие ветви орешника, задумчиво роняя листья, да гудит в кронах ветер. И все же Кука почуял опасность – нутром, по-звериному. Легионер метнулся в сторону, краем глаза увидел, как стрела впилась в ствол молодого дерева.
– Засада… – рухнул рядом с Кукой на землю Тиресий.
– И сам вижу.
Фламма растянулся там, где был, – благо рядом торчал здоровенный камень, на который Фламма опустился сделать путевые заметки. Теперь в этот камень, дзинькнув, ударила стрела.
– Не высовываться, – приказал Кука. – Сколько их?
В ответ Тиресий приподнял левую руку и растопырил три пальца[45]. Пальцы были в крови – прорицатель ободрал их о камень.
– Двое?
– Молчун! – окликнул старого приятеля Кука.
– Здесь! – отозвался тот и выступил из зарослей орешника, волоча за шкирку мальчишку-дака.
Пленнику было лет пятнадцать, не больше.
Оклаций выбрался за ним следом, неся трофеи: гетский лук и колчан со стрелами.
– Одного прикончили, тот был старше. А этого взяли живьем, – похвастался Оклаций.
– Впереди еще есть засада? – спросил у пленника Кука, поднимаясь и отряхивая палую листву.
Мальчишка глянул на Молчуна диким зверьком, рванулся, но без толку: силы были чудовищно не равны.
– Сейчас я его поспрашиваю. – Молчун развернулся и потащил парня назад в заросли.
Оклаций шагнул следом.
– Тебе лучше не ходить, – остановил юношу Тиресий.
– А я только поглядеть, – Оклаций осклабился: мол, и не такое видали.
– Лучше не надо.
Чудовищный визг, похожий на визг свиньи, угодивший в последний день своей жизни под неумелую руку, донесся из зарослей. И в следующий миг смолк, придушенный.
– Думал, даки, они мужественные все, – хмыкнул Оклаций.
– Заткнись! – Кука отстегнул от пояса флягу, глотнул.
Тиресий последовал его примеру. Оклаций тоже потянулся к фляге.
– А мне плевать.
Фламма вдруг поднялся и направился в кусты. Видимо, решил, что именно этой сцены будет не хватать для его записок.
– Это я, Фламма! – крикнул, предупреждая.
– Это умно, – заметил Тиресий, – а то наш Молчун пустил бы его на колбасу вместе с даком.
В кустах послышались голоса, говорил сначала Молчун, спокойно, неспешно, потом дак – голос мальчишки прыгал, как горный ручей по камням, захлебываясь болью. Потом все смолкло. Из кустов вышел Молчун, отряхнулся, как пес после купания, и направился к друзьям.
– Два поворота дороги дальше – ловушка. Двенадцать человек и командир в засаде. Если кто покажется на дороге – забросают камнями сверху.
– Пойдем через лес, – решил Кука. – Выйдем в тыл.
– Не многовато ли тринадцать человек на нас пятерых? – спросил Фламма.
– Справимся, – решил Кука. – Драться мы не будем – просто обойдем засаду.
Фламма выполз из кустов бледный, зеленоватый даже, отирая тыльной стороной ладони губы.
– Ты чего, человечину ел? – хмыкнул Оклаций.
– А ты иди! Ты иди погляди! – огрызнулся Фламма, затравленно озираясь, будто за ним кто-то крался по кустам.
Оклаций пожал плечами и двинулся в заросли. Вернулся вскоре, еще раз повел плечами.
– Подумаешь – глаза выкололи.
Он подобрал свои вещи, забросил палку-фастигату на плечо. А потом жестом фокусника извлек кинжал. И на нем, насаженный, белел глаз.
– Фламма, отдашь свой обед? – хмыкнул Оклаций.
Фламма спешно отвернулся и несколько раз вздохнул.
– Прекратить! – Кука отобрал у Оклация кинжал. – Да это же…
– Хлебный мякиш и темный камешек, – хмыкнул Оклаций.
Он выковырял из «глаза» камешек и забросил хлебный шарик в рот.
В этот миг Фламму все-таки вывернуло наизнанку – уже одной желчью.
– Похоже, наместник не того человека назначил палачом, – пробормотал Тиресий.
* * *
Вечером, уже после того, как миновали ловушку в горах и устроились на ночлег, Фламма подполз к Молчуну и спросил:
– Что ты чувствуешь, когда пытаешь? Отвращение? Наслаждение? Ужас?
– Ничего, – ответил Молчун, вороша угли в костре. – Абсолютно ничего. Это просто работа. Ты видел когда-нибудь, как хирург отпиливает раздробленную голень, а человек хрипит от боли?
Фламма судорожно дернул кадыком, кивнул.
– Я извлек глаза. Когда парень мне все рассказал, я больше его не мучил.
Молчун взял новую ветку для костра, повертел в руках, потом уткнул ее в грудь товарищу.
– Фламма…
– Да-а-а?
– Никогда не подходи ко мне, когда я этим занимаюсь. Ясно?
Фламма еще раз кивнул и немного отодвинулся от костра.
Банита
Крепость, как и уверяли даки, стояла разрушенная. Издалека макушка скалы выглядела бесстыдно обнаженной, обнаженной вдвойне, ибо буковый лес на склонах уже облетел. Римляне полагали, что от этой крепости до столицы Дакии миль пятнадцать или около того. По равнине такое расстояние армия Траяна могла легко покрыть за один переход. Но, учитывая горные дороги, все подъемы и спуски, – выходило два или три дня пути. Однако Приск был уверен, что простой дороги в этих горах не бывает.
Ржаво-серая скала нависала над извивом горной реки, каменный монстр уснул, грезя о новом кровавом пиршестве. По условиям мирного договора дакам самим пришлось разметать стены и срыть смотровые башни. Но дорога, ведущая на вершину холма, не казалась заброшенной. Приск заметил глубокую борозду в рыхлой лесной почве, здесь что-то волокли наверх, и волокли совсем недавно.
* * *
Вечером Приск зашел в палатку к Лонгину. Легат тут же сделал знак Асклепию – подежурь, мол, у входа – чтобы не подслушал никто из даков. Приск подсел поближе к жаровне, протянул к алым углям ладони и шепотом заговорил с легатом:
– Утром, до рассвета, попробую забраться наверх и поглядеть, что творится в крепости. Ты скажись больным, чтоб мы на день остались здесь, – предложил Приск, – я тем временем сумею всё высмотреть.
– Мы можем потребовать, чтобы даки сами нам показали крепость, – ответил легат.
– Они нам покажут – но совсем не то, что есть на самом деле. Я переоденусь варваром и уйду потихоньку. Пусть кто-нибудь из ауксилариев залезет в мои доспехи и сидит в твоей палатке. Сабиней будет уверен, что я здесь. Как только все разведаю – вернусь.
– План хорош, – заметил Лонгин. – Но неужели ты надеешься, что даки не разгадают твою хитрость?
– Не разгадают. А если и разгадают – не беда. Главное, я все увижу.
* * *
Едва забрезжило, как Приск отправился в путь. Поначалу он прятался в подлеске или за деревьями, потом распрямился и, уже не скрываясь, двинулся вверх по дороге. В мешке за плечами он нес припасы на день, у пояса висели фракийский кинжал и фляга, за плечами – кирка. Он легко шагал в гору. Чуть ли не из-под ног выпрыгнул заяц, метнулся из стороны в сторону и скрылся в лесу. Небо светлело. Подойти к Баните можно было лишь по северному склону – остальные поднимались отвесно, так что дакам почти не пришлось строить здесь укреплений – сама природа возвела твердыню. Река огибала скалу с трех сторон, создавая естественный ров в придачу к природным стенам.
Разглядывая скалу снизу, Приск не заметил наверху строений – похоже, даки исполнили договор на совесть. Поднявшись, он увидел остатки разрушенной стены, что совсем недавно стерегла пологий склон. Приск прошелся вдоль кладки, определяя, где прежде располагались башни. Кто-то выровнял фундамент и восстановил часть выпавших прямоугольных камней. Дальше, выше по склону, на территории бывшей крепости, были сложены камни и бревна. Здесь готовились отстраивать крепость, но, похоже, именно готовились – работа явно застопорилась.
Приск перебрался через остатки стены, двинулся дальше и так увлекся осмотром, что не сразу обратил внимание, что снизу доносятся голоса, и эти голоса приближаются. Похоже, наверх поднимался целый отряд. Даки привели Лонгина инспектировать крепость? Нет, слишком рано. Римлянин замер. Что делать? Идти назад? Деваться с вершины было некуда. Голоса становились все ближе: Приск уже отчетливо различал отдельные слова. Говорили на местном наречии – и, судя по всему, римлян среди идущих не было. Пытаться прорваться вниз – дело безнадежное, это центурион понял сразу. Приск огляделся. Ничего не оставалось, как укрыться за грудой неокоренных бревен. Рядом высилась куча сосновых веток. Центурион спешно спустился в какую-то яму, накрылся ветками – теперь заметить его могли лишь в том случае, если кто-то подойдет вплотную. Голоса приближались. Кто это? Мастеровые, восстанавливающие крепость? Или… Приску показалось, что среди прочих доминирует голос человека, привыкшего повелевать. Пока что сохранялась надежда, что, достигнув стены, даки разойдутся по площадке. Тогда можно будет подняться и, прихватив с собой несколько стяжек от дакийской кладки, спуститься вниз с видом, что у него там внизу какое-то очень важное дело. Приск даже высмотрел из укрытия, где лежат деревяшки. Голоса пока не приближались. Судя по всему, даки остановились и собрались вокруг вожака. Приск разглядел его сквозь завал веток: высокий, широкоплечий, уже немолодой человек в серой суконной шапке дакийского аристократа. Сейчас он смотрел в сторону, и центурион видел его в профиль. Это лицо ни с каким другим спутать было невозможно: выдающаяся вперед челюсть, крутые скулы, упрямый лоб под войлочной шапкой. Приск узнал Децебала – центуриону доводилось видеть дакийского царя, когда тот спустился из своей столицы в долину просить императора Траяна о мире. С тех пор прошло два года, Децебал постарел, казалось, на целых десять лет, глаза запали, брови сделались еще более кустистыми. Но сила из повелителя даков не ушла – напротив, казалось, стал он еще опаснее. Децебал был одним из немногих, перед кем Приск невольно горбил плечи – не из страха, а просто признавая непомерную силу.
Вокруг царя собралось около двух десятков воинов. В основном пилеаты, но простых коматов тоже хватало. Четверо здоровенных парней, явно телохранители, высились за спиной совсем не низенького Децебала. А рядом с царем стоял Сабиней. Как ни верти, а мимо никак не проскочить: Сабиней центуриона непременно узнает. Приск медленно сполз вниз – поглубже в яму под ветки, осторожно перевел дыхание. А даки как назло приближались. Римлянин боялся дышать.
– Где Лонгин? Его захватили? – спросил Децебал.
– Еще нет. Он в лагере, в палатке, – отвечал Сабиней.
– Почему ты медлишь?
– Царь царей… – Сабиней явно растерялся. – Я подумал, ты прежде захочешь встретиться с легатом.
– Зачем? Мы все обговорили давным-давно. Я встречусь с ним в Сармизегетузе.
– Ты нарушишь данное слово?
– Именно так. Как нарушили его римляне, напав на мое царство. – Голос Децебала стал удаляться. – Почему работы остановлены?
– Везина забрал мастеров в Костешти. Осталось несколько человек, способных тесать камень или таскать землю. Но ни одного, кто бы знал, как возводить крепость.
– Если наш план удастся, – ответил Децебал, – Банита нам не понадобится. Если же нет, мы все равно не успеем ее восстановить. Пусть Везина отстраивает Костешти, Турн – Пятра Рошие. Иди вниз, Сабиней, иди!
Судя по звуку шагов, Децебал теперь обходил крепость. А Приск по-прежнему не находил возможности выбраться из своего укрытия и удрать, чтобы предупредить Лонгина. Сейчас, когда каждый миг был на счету, он сидел в идиотской ловушке и не мог сдвинуться с места. Что делать? Попытаться спуститься вниз по отвесному западному склону и опередить Сабинея? Дело безнадежное. Все, чего он добьется, – это свернет шею, в лучшем случае. В худшем – переломает руки и ноги, но останется в живых. Приск стал ощупывать пояс – кинжал, фляга… Фляга… Единственный человек в свите Децебала, который знал его в лицо, – Сабиней. Но молодой дак отослан назад в лагерь.
Центурион сорвал с пояса флягу, зубами выдрал пробку, сделал пару глотков, а затем с намеренным шумом, держа флягу в левой руке, выполз из своего укрытия на четвереньках. Встал, пошатываясь…
– А что, уже у-утро? – проговорил он пьяным голосом, разумеется, на дакийском наречии. Если какой-то акцент и был в его речи, то пьяный говор, фырканье, плевки и икание умело все скрыли. – А когда утро успело… ик… наступить… – Он вспомнил, как актер на сцене театра Марцелла в Риме изображал пьяного, и направил указательный палец в грудь Децебалу. – А ты кто? – При этом Приск демонстративно глотнул из своей фляги.
– Что за нелепый пьянчуга? – спросил Децебал у кого-то из свиты.
– Наверняка один из тех, что не сгодились Везине или Турну. Вот и оставили бездельника здесь… – буркнул один из спутников дакийского царя. – Остальные сидят внизу, а этот, верно, надрался накануне так, что идти не мог.
– Ступай вниз к своим! – приказал Децебал. – Вижу, недаром Деценей[46] запрещал выращивать лозу. Вот что ее буйный сок делает с людьми! Отдай мне флягу! – потребовал Децебал.
– Да ни за что… ик… – Приск попятился.
Но один из телохранителей царя подскочил к римлянину, вырвал флягу из его рук и с поклоном передал царю.
– Верховный жрец обязан заботиться о душевном и телесном здоровье своего народа. – Децебал демонстративно вылил отличное вино из запасов Лонгина на землю. – А теперь вниз! Живо! – Он швырнул флягу Приску. – Облейся ледяной водой!
Центурион, догадливый, ее не поймал, поднял с земли – и то не с первой попытки.
– Вниз, сейчас… иду… – Приск развернулся и, словно полностью одурев от винных паров, побрел к отвесному склону.
– Стой! – заорали сразу несколько голосов. – Не туда!
Он обернулся. Застыл, пошатываясь. Какой-то высокий немолодой комат ухватил его за шкирку и поволок к северному пологому склону.
– Сюда, пьяная твоя рожа! Сабазий тебе зенки залил, совсем ничего не видишь – вмиг шею сломаешь!
– Угу… – пьяно оскалился Приск и, выделывая ногами хитроумные петли, устремился вниз.
Сначала бежал от одного дерева к другому – обнимая уцелевшие буковые стволы на склоне, а потом, когда уже скрылся из глаз Децебала и его свиты, понесся вниз, разгоняясь. Первым делом надо было догнать Сабинея и успокоить, не дать ему задержать Лонгина. Потом сесть на лошадей и мчаться назад к перевалу. Шанс ускользнуть был невелик, но все же имелся.
На счастье, Сабиней спускался неспешно, Приск нагнал его на середине спуска.
Центурион устремился на своего давнего врага с ревом, выкрикивая все знакомые ругательства на дакийском и приправляя их римскими. Сабиней обернулся и опешил. В первый миг он, как прежде свита Децебала, принял несущегося на него человека за перепившего накануне ремесленника. Посему Сабиней встретил нападавшего не клинком, а кулаками. И в следующий миг римлянин с даком в обнимку покатились с холма, немилосердно валтузя друг друга. Сабиней был сильнее, зато Приск – куда ловчей. В конце концов Приск наградил дака двумя хорошими ударами в челюсть да еще и головой грохнул того о камень – брызнула кровь. Приск, бросив обмякшее тело на склоне, устремился дальше к лагерю.
* * *
В палатку Лонгина Приск влетел, как сорвавшаяся с тормозов повозка с лесом, набиравшая скорость добрую милю по крутому склону.
– Мы уходим немедленно, сейчас же! – выпалил он, спешно сбрасывая варварские тряпки и облачаясь в свою тунику. – Снимай лорику, живо! – приказал игравшему его роль ауксиларию. – Я сказал – живо! Это западня. Немедленно, сейчас же, назад, к перевалу.
Пока говорил, пальцы спешно застегивали ремни пояса с мечом.
– Центурион, объясни в чем дело! – потребовал Лонгин.
– Сейчас. – Приск на миг перевел дыхание, потом сообщил: – Децебал собирается захватить тебя в плен. Тебя и всех нас.
– И что в этом такого ужасного? – спросил без тени волнения Лонгин.
– Но ведь… – Приск опешил. – Плен… – только и сказал он одно страшное слово.
В Дакийскую войну не было ничего страшнее плена – даже смерть или тяжкое ранение не так пугали, как плен. Почти сразу вслед за началом военных действий стало известно, что даки отдавали пленников своим женщинам, а те уж резвились на славу – вырезали глаза и срамные органы, живьем клали на горящие поленья да еще поливали тела топленым жиром. Потом черные гнилые головы убитых, насаженные на колья, таращились пустыми глазницами со стен дакийских крепостей.
Кажется, Лонгин понял, о чем думает в это мгновение центурион.
– Слишком ценна добыча, чтобы отдавать нас на потеху сумасшедшим бабам, – заметил легат. – Разумеется, Децебал может сделать вид, что захватил нас в плен. Но мы ведь хотели оказаться в Сармизегетузе. И мы там окажемся – это главное. Разве ты не жаждал увидеть все укрепления подробно?
Был ли подвох в последнем вопросе Лонгина, Приск так и не понял. Всплыл на миг в памяти разговор с Зеноном: Адриану нужна Сармизегетуза. Неужели такой ценой?
Приск на миг закрыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул.
– Вот видишь, тебе нужна Сармизегетуза, – сказал Лонгин, как будто прочел мысли центуриона.
Центурион опустился на походный стул подле легата.
– Так мы просто должны сдаться?
– Неужели ты надеялся ускользнуть? Это глупо, центурион. – Легат улыбнулся. – Не нужно делать глупости.
«Глупо…» – это слово все время вертелось на языке Приска в последние дни.
– Децебал наверняка запамятовал, что такое – схватить волка за уши, – продолжал Лонгин. – Так вот, римляне – самые опасные волки, куда опаснее даков. Держать волка придется двумя руками. А как только одна рука разожмется, волк либо вырвется, либо нападет. Неужели мы проделали этот путь, чтобы удрать при первой опасности?
Приск отрицательно покачал головой. Чувство было такое, что он сам, по доброй воле, должен сигануть с головокружительной высоты утеса. А есть ли там внизу поток воды – не разглядеть в полумраке ущелья. Шум доносится, это верно. Но речки горные мелки и каменисты, и бегущая внизу вода не спасет безумного прыгуна. А главное в этом безумии то, что они сами взобрались на этот утес, сами отрезали себе путь к отступлению.
– Децебал подержит нас в плену и отпустит – иного выхода у него нет, – продолжал как ни в чем не бывало Лонгин. – Зато мы увидим Сармизегетузу.
– Я едва шею не сломал – мчался тебя предупредить. И что теперь?
– Прежде всего смени дакийские сандалии на свои калиги. А потом неплохо будет плотно поесть. Асклепий, – повернулся Лонгин к вольноотпущеннику. – Предложи нашему храброму центуриону кусок ветчины да налей вина. Ветчина у даков великолепная. Лучше у них – лишь соленая рыба.
* * *
Приск уже закончил трапезу, когда полог палатки распахнулся и в нее влетел Сабиней. Голова дака была вся в крови, запекшиеся пятна на манер лишая сползали по шее и расплывались бурым на рубахе и плаще.
