Александр Станиславович Сих
В плену
– Всё, выдохся. Я не сдаюсь, но требую перемирия. Надо провести рекогносцировку.
Борис откинулся в кресле и закрыл глаза. Алексей, привыкший к порядку, собрал карты, сложил их в коробку и пододвинул к начальнику службы безопасности.
Затем все трое, не проронив ни слова, переглянулись, усмехнулись и вальяжно откинулись в креслах, повернув головы к ближнему иллюминатору, который находился по левому борту.
Солнце было справа и выше, а перед ними простиралась бескрайняя синева, усыпанная порванными пятнами высокослоистых облаков голубовато-зелёного цвета.
Все невольно залюбовались величием открывшегося пейзажа, живым и дышащим. Они будто попали под его гипноз: взор их стал недвижим, а мысли замедлились и приняли философское направление, где конечная станция – Вечность.
Но если открывшуюся перед ними картину можно назвать природным пейзажем, то следующее, что произошло, носило название природного явления.
Это случилось так неожиданно, что все в испуге инстинктивно отшатнулись от иллюминатора.
– Что это? – дрогнувшим голосом воскликнул Арсений.
Борис, сидевший ближе к стеклу, резко открыл глаза, но тут же закрыл опять. Опёршись о подлокотники и выпрямив спину, он вторично открыл глаза, но уже медленно, будто опасаясь ослепнуть от ослепительного зрелища.
За иллюминатором, на расстоянии, казалось, вытянутой руки, висел огненный шар ярко белого цвета. Размером он был чуть больше футбольного мяча.
– Это шаровая молния, – сказал Дмитрий.
– А ведь она движется на той же скорости, что и мы, – сообщил очевидную истину Алексей, до которой остальные сразу не додумались.
– Это опасно? – слегка обеспокоенно спросил искусствовед.
Олигарх ответил с лёгким раздражением:
– Вы у нас спрашиваете, как будто мы учёные-физики, изучающие шаровые молнии. Любые молнии опасны, а шаровые самые необъяснимые и непредсказуемые.
– Точно, – поддержал в этом вопросе друга Алексей. – Самая загадочная и до сих пор толком не изученная мощная энергетическая субстанция. Этакий сгусток энергии. Но настолько взбалмошный и капризный, что никто не может предугадать, какой фокус он выкинет в следующий момент.
Но в следующий момент, с вытаращенными глазами, прибежали из обеденной зоны двое охранников, а один из них во всё горло доложил:
– Там у нас за окном какая-та хрень! Яркая и летит рядом!
– Смотри, здесь такая же?! – удивлённо и восторженно сказал второй.
– Их много, – ехидно ответил Дмитрий. – В каждом иллюминаторе по хрени. С лихвой хватит на всех. Вы, – он в упор посмотрел на высоких молодых парней, – оставайтесь здесь и следите за этой, а мы пойдём поближе к кабине пилотов. Там их тоже полно. Попробуем обезвредить.
Не привыкшие спорить, охранники остались, а все остальные инертно последовали за боссом в другую часть салона. Никто не поинтересовался при этом, каким мотивом тот руководствовался. Они были уверены, что он знает лучше, что надо делать. Да и спорить на пустом месте глупо. Как, впрочем, вообще глупо и бессмысленно спорить с боссом. А бывает, что и не безопасно.
– Может, обратим внимание пилотов? – предложил Арсений, когда они оказались непосредственно возле двери, отделяющей общую площадь самолёта от его кабины. При этом все неотрывно продолжали следить за таинственным объектом, который продолжал нагло следовать параллельным курсом.
– А они, по-вашему, не видят? – саркастически спросил Борис.
– И вообще, – подал голос Алексей, – почему мы все так всполошились? Ну летит шаровая молния рядом и пусть летит. Давайте просто сядем и будем любоваться этим редким и завораживающим зрелищем. Всё равно ведь ничего сделать не можем?!
– Да, действительно, – вынужденно согласился хозяин. – Давайте к этому подходить если и не с восторгом, то без страха и паники. Кто может любоваться – пусть любуется, кто нет – пусть проводит мониторинг. Можно с закрытыми глазами. Это лучшая жизненная позиция.
Однако лучшая жизненная позиция рухнула через несколько мгновений. Произошло новое завораживающее зрелище, которое, вместо восторга, любования и мониторинга, вызвало в присутствующих минутный ступор, смешанный с неподдельным страхом.
Шаровая молния резко ушла в сторону, потом вернулась, нырнула под крыло и там взорвалась огромным фейерверком. Сразу после этого в атмосфере потемнело, будто неожиданно наступил поздний вечер.
– Что происходит? – полушёпотом спросил Арсений.
Все промолчали, потому что никто ничего не понимал.
– И почему стало совсем темно? – задал он второй вопрос.
На этот раз Дмитрий, Алексей и Борис переглянулись понимающими взглядами.
– Ребята, – сказал Борис, глупо улыбнувшись, – мы летим на холостом ходу. Планирующий полёт.
– Похоже, что это факт, – согласился олигарх и опустился в кресло.
– Мы заглохли? – спросил Арсений и последовал его примеру.
– Мы нет, – ответил Борис. – А вот двигатели заглохли.
Алексей предпринял попытку мыслить логически:
– Если допустить, что шаровая молния столкнулась с левым двигателем, то почему вышел из строя и правый? Я этого понять не могу.
– Я могу предположить, что из солидарности, – без улыбки пошутил Дмитрий. – Но точную причину установят специалисты, когда извлекут их обоих из-под обломков.
Резюмировал искусствовед, задав очередные гипотетические вопросы:
– Самолёт упадёт? Мы разобьёмся? Мы погибнем? – И вдруг с крохотной надеждой задал вполне практичный вопрос. – А почему в салоне свет горит?
Но ответ Бориса похоронил и эту надежду:
– Не обольщайтесь. Свет горит от аккумуляторов. – И добавил. – Жаль, что нету ещё электросамолётов, как электромобилей.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дмитрий решительно встал.
– Так, – сказал он громко и твёрдо. – Сейчас мы выясним, что по этому поводу думают пилоты.
Борис поддержал:
– И почему они до сих пор молчат, как двигатели их самолёта? Почему я не слышу их остроумных шуток? Что, от страха стало не шуток?!
Но как раз в это время из кабины вышел второй пилот. Смуглый, курчавый мужчина лет сорока оглядел своих пассажиров, виновато улыбнулся и сообщил:
– Месье, с самолётом, как вы, видимо, уже догадались, произошла техническая неприятность. Отчасти, вероятно, из-за шаровой молнии, а отчасти по неизвестным причинам. Сложилась форс-мажорная ситуация с элементами мистики. Навигационная система вышла из строя. – И пояснил. – Дисплеи основного и дублирующего бортовых компьютеров погасли, радиосвязь не действует. И, наконец, все три двигателя странным образом отказали одновременно. Мы не только отрезаны от внешнего… земного мира, но и в воздушном мире находимся в положении слепых котят. Мы не знаем высоту, мы не знаем скорость, а ещё, из-за внезапно наступившей «тьмы Египетской», мы даже лишены возможности визуально наблюдать горизонт. Всё, месье, хотя мы ещё и летим, но уже, кажется, прилетели.
Алексей, предупреждавший о своей интуиции и не раз отговаривавший друга от этой глупой затеи, благородно молчал. Борис был вообще абсолютно спокоен. Арсений, крепясь из последних сил, бледный и осунувшийся, с испуганным взглядом, затравленно спросил:
– И никакого выхода нет? Мы все погибнем?
Олигарх, не глядя на Арсения, спросил по-французски у пилота:
– И ничего нельзя сделать?
На что пилот, посмотрев вверх, ответил:
– На всё воля Аллаха.
Пропустив мимо ушей наивное, по его мнению, предложение о спасении, Дмитрий холодно спросил:
– Где, хотя бы ориентировочно, мы находимся в данное время? В каком государстве мы… приземлимся? Это вы хотя бы знаете?
Пилот улыбнулся уголками губ:
– Когда заглохли двигатели, мы входили в воздушное пространство Беларуси.
Олигарх усмехнулся:
– Не дотянули совсем малость. Однако, не чужая страна. Был здесь у меня когда-то очень неплохой бизнес.
– Сколько времени у нас осталось? – спросил у пилота Алексей.
Тот прищурил глаза, покумекал и ответил:
– До отказа двигателей мы находились на высоте почти трёх миль. Из соотношения десяти к одному, я думаю, где-то минут 15—20, не больше. Пришло время думать о вечности.
Дмитрий думать о вечности не хотел и не собирался.
– Надо позвать парней и сообщить им, – сказал он. – Ну что, Боря, пришло твоё время. Не зря ты столько лет таскал эти баулы.
– Я-то не зря, – ответил Борис. – А вот насмехался ты зря.
– Признаю свою ошибку, – радостно раскаялся магнат.
– Мы уже давно здесь, – раздались голоса из прохода позади.
Охранники стояли с растерянным видом, стараясь никому не показывать своего страха. Они пропустили Бориса, уходящего в хвост самолёта, а пилот уже собрался вернуться в кабину.
– Подождите минуту, – попросил Дмитрий. – У нас есть два парашюта. Мы решим, кто нырнёт за борт, а вы откроете дверь.
Вскоре вернулся Боря, неся в каждой руке по парашютной сумке. Пройдя мимо охранников, которые опять посторонились, он вышел на свободное место между пилотом и товарищами и поставил сумки, примкнув их вплотную.
– Это два парашюта, – сказал он спокойно и негромко. – Которые, несмотря на издевательства босса, я беру в каждый наш полёт. Кажется, наступил момент, когда из лишнего груза они превратились в средства спасения?!
Все всё поняли. Алексей прошёл к креслу, сел и отвернулся к иллюминатору, за которым по-прежнему были сумерки с едва различимыми очертаниями серых облаков. Остальные продолжали стоять.
Дмитрий молчал, хотя взоры всех были устремлены на него. Он размышлял. Точнее, решение уже было принято, оставалось лишь его деликатно озвучить. Но он медлил. А время шло. Наконец, олигарх решился.
– Боря, – обратился он к своему верному телохранителю, – ты меня поймёшь. Самолёт ещё не упал и не разбился. И далеко не факт, что это случится. Возможно, этим французским асам удастся посадить его на какую-нибудь трассу или на ровный луг. – Дмитрию от этих слов немножко стало стыдно, но он продолжил. – Ты был, Боря, не только моим надёжным охранником, но и верным, преданным другом. И сейчас я обращаюсь к тебе именно как к другу. Ты должен остаться в самолёте и держать ситуацию под контролем. Чтобы не было паники и нервных срывов. Ты знаешь, что надо делать в экстренных… экстремальных ситуациях. Так надо, Боря. Я на тебя очень рассчитываю и надеюсь, что ты поймёшь и не подведёшь.
Высокий, широкоплечий шатен не проронил ни слова. Лишь в конце молча кивнул головой.
– Кого готовить к прыжку? – только и спросил он.
– Арсения Викторовича, – ответил босс. – Как-никак, но он здесь самое постороннее лицо. И если вы все на службе, то его в эту западню заманил я. Не нужен мне лишний грех, их у меня и так выше крыши. Давай, время не ждёт!
Искусствовед побледнел до трупного цвета и истерично замахал руками:
– Только не это! Лучше разбиться со всеми, чем одному! Лучше в самолёте, чем в воздухе! Шмякнуться о землю и в лепёшку?! Отсюда не видно земли, не так страшно!
– Арсений Викторович, – ласково обратился Дмитрий, улыбнувшись, – а кто же будет мне помогать? Кто будет инспектировать картину? Сделку никто не отменял. Мы её только немножко перенесём. И я вас умоляю, вы же не ребёнок, держите себя достойно высокого звания доктора искусствоведения. Всё будет хорошо. Вы будете не один, рядом буду я.
И тут один из охранников набрался храбрости и сказал:
– Самым справедливым решением будет бросить жребий.
Все удивлённо, даже Алексей отвернул голову от иллюминатора, посмотрели на смельчака. А Борис медленно к нему подошёл и посмотрел сверху вниз в глаза.
– Ты прав, – сказал он всё тем же спокойным тоном. – Бросим жребий. Но только после того, как я брошу тебя за борт. Естественно, без парашюта. Согласен?
На этом инцидент был исчерпан. А Борис стал готовить к прыжку искусствоведа. Тот, поняв, что сопротивляться бесполезно, стоял как манекен, которого экипируют. Из вещевой сумки была извлечена тёплая одежда, которая бралась для ношения на родине, где весна в этом году выдалась на редкость дождливой и холодной. Арсений, находясь в состоянии фрустрации и психологической прострации, помогал лишь тем, что вяло поднимал руку или ногу. Лишь откуда-то издалека до него доносились слова, в виде инструкций и ободрений.
– Викторович, – фамильярно, по-свойски, говорил Боря, – ты не ссы в компот, не делай шума. Твоя задача только приземление. Подогнёшь коленки, а когда почувствуешь соприкосновение с землёй, сразу падай. В любом случае, дорогой, останешься жив. – И подёргал за его спиной парашютный ранец. – Это же Д-10! Самый надёжный парашют в мире! Прыгнешь, сработает стабилизатор, раскроется стабилизирующий парашют, он потянет за собой основной. Потом будешь всем хвастаться! Тебе понравится! Дураки платят деньги, чтобы прыгнуть с парашютом, а тебе предоставляется шанс прыгнуть бесплатно! Это кайф!
Бледный искусствовед попытался улыбнуться, но получилась дикая гримаса. Боря скомандовал, похлопав Арсения по плечу:
– Приготовиться к прыжку. – Потом пилоту. – Месье, будьте любезны, откройте дверцу, эти господа здесь сойдут.
Пилот удалился в кабину, а Боря продолжал руководить. Он нежно пододвинул Арсения к поближе к двери и сказал Дмитрию:
– Первым пойдёт новобранец. Следом, Димон, ты. Будешь контролировать полёт.
Открылась дверь. Арсений отпрянул, но наткнулся на железобетонную глыбу, которая с улыбкой вытолкала его в воздушную среду, которая, в свою очередь, завертела искусствоведа, как пёрышко. А он, бедолага, барахтался, не находя под ногами опоры. Только почувствовал, как по ноге потекла тёплая струя.
– Счастливо приземлиться! – прыгая, пожелал Дмитрий.
– До встречи на земле, – ответил оставленный друг.
Пролетев всего несколько мгновений, олигарх с удивлением услышал звук заработавших двигателей. Он был ошеломлён и потрясён до глубины души таким коварством техники.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Зачастую свет славы ослепляет путника. И дело не только в силе света, но и в направленности светового потока. Иным он освещает путь, и его отблески лишь частично мешают внутреннему зрению. Другим же светит прямо в глаза, затмевая не только разум, но и душу. Свет, затмевающий и глаза, и разум, и душу, пробуждает в человеке непомерную гордыню и приводит к безумию. Не всегда, правда, очевидному и заметному окружающим. И совсем не заметному, когда окружение состоит из таких же безумцев.
А чтобы не стать безумцем от света славы, нужен другой свет – внутренний. Который не только уравновешивает, но и доминирует над сиянием временным и крайне не стабильным. Этот временный свет невидимый световой мастер может выключить в любой момент. И если не горит внутренний свет, то человек остаётся в полной темноте. И это очень страшно.
Михаила Гаремова можно было с полным основанием считать баловнем судьбы. Хотя и судьбой, скорее всего, тоже кто-то управляет?! Судьба, сама по себе, есть линия жизни. Причём, кривая линия. Возможно, с рождения у всех людей эта линия прямая, и ведёт она к Истине, Любви и Счастью. Всё гениальное просто, а Великий Геометр, несомненно, гений. Он с самого начала указывает нам кратчайший путь к Гармонии.
Но мы создания дерзкие, капризные и своевольные, любящие всё усложнять и ищущие преграды на ровном месте. И зачастую так искривляем нашу прямую линию, что к конечной цели доходят единицы. И в этом главная наша беда.
Однако, Великий Геометр Вселенной не остаётся безучастным к нашим метаниям, отклонениям и крутым разворотам, уводящим от пути к Истине, и постоянно преподносит нам предостережения, предупреждения, а самым непослушным гордецам и бестолковым неучам – откровенные угрозы и наказания. И это тоже проявление высшей любви. Которую многие из людей воспринимают, в силу своей глупости и своего эгоизма, как незаслуженную жестокость.
Прохиндеи астрологи, а вслед за ними и мы, называем это знаками судьбы, которую, по их недомыслию или сознательному коварству, определяют звёзды и звёздные скопления. Глупо и беспечно оттесняем на задний план самого вершителя судеб, а нередко и вовсе перечёркивая и отрицая его значение. Одним словом, ставят на Великом Геометре крест, не желая понимать, что этот поставленный крест насмерть придавит их же. А кто-то просто скажет: «Судьба такая». И окружающие согласно закивают головами, считая эту фразу пределом мудрости.
Михаил был очень известным и, бесспорно, очень талантливым актёром. С самого раннего детства он находился в обширных отблесках славы, исходящей от отца, актёрской звезды первой величины.
И это не могло не сказаться на психике и характере ребёнка, подроста, а потом и молодого человека. Высокомерие, вседозволенность, духовная слепота и душевная глухота стали главными чертами его личности.
Но в каждом человеке, не поглощённом окончательно тьмой, тлеет животворящая искра, ждущая силы духа, который сможет раздуть её в вечный свет вечной жизни.
И как же трудно найти в себе эту силу духа, когда ты молод, знаменит, вокруг доступные утехи и наслаждения?! А ещё бесшабашная молодость убеждает нас, что так будет продолжаться бесконечно.
Далеко не все освобождаются от этого глупого стереотипа с возрастом. Говорят, мудрость приходит с годами. Как бы не так! С годами может прийти жизненный опыт. Причём, один, не прихватив с собой мудрость. А есть такие, к которым не приходит даже опыт. Есть, есть, не сомневайтесь. И эти особи не так уж редки. И неизвестно, жалеть их или ругать?!
Михаил начал смутно осознавать гибельность своего пути годам к 45, хотя тревожные предчувствия терзали его душу и раньше. Но наша беспечность может сравниться только с нашей глупостью. Не прошибали его ни намёки, ни предостережения, ни лёгкие удары.
Михаил неуклонно катился в пропасть, пренебрегая множеством подсказок и уроков, списывая старания ангела-хранителя на какое-то эфемерное везение. Не понимая и не желая понимать, что в нашей жизни ничего просто так не происходит. Даже кажущаяся мелочь иногда имеет огромное значение. Всё имеет свою суть, взаимосвязь и неминуемые последствия.
Имея огромные гонорары, о деньгах он особо не задумывался, тратя их в ресторанах, барах, борделях, закрытых клубах и других увеселительных местах, которые поносят на словах и с завистью возносят в мыслях лживые и лицемерные люди, не имеющие возможностей пользоваться их услугами.
А к своему полувековому юбилею Михаил дозрел до крамольной для актёра мысли, которой, впрочем, он ни с кем не поделился:
– Какой я идиот! – воскликнул Михаил как-то утром и с похмелья. – Гений, твою мать! Создаю натуральные образы, мастер перевоплощения. Играю, будто живу. Зато живу, будто играю! Но перед кем? И чем может закончиться эта игра? Актёр не может быть в принципе гением! Говорить чужие слова, исторгать из себя чужие чувства. Фальшивые, глупые и зачастую пошлые. Придуманные такими же фальшивыми и пошлыми писаками. Что ещё может быть более унизительным для человека? А зритель? Толпа! Сегодня они несут тебя на руках, а завтра бросят и затопчут ногами. Стадо! Быдло! Да, но они платят?! А за что? Тем более стадо! А коллеги? В стакане готовы утопить. А друзья? Да какие там друзья! Лицемеры, подхалимы и трусы! Ха! А сам-то ты чем лучше? В том-то и дело, что ничем! Такая же сволочь, как все!
Личный прогресс состоял хотя бы в том, что он дозрел до самокритики. Когда человек переходит от критики к самокритике, то, перефразируя известную фразу Нила Армстронга, он делает маленький шажок для человечества, но огромный скачок для человека. То есть, становится на путь самопознания и личного совершенствования.
Но потом Михаил опохмелялся, принимал душ, выпивал горячего крепкого кофе и уезжал в театр на репетицию.
Так жизнь и продолжалась: понимание было, изменений нет. Душа подавала сигналы SOS, а тело глушило эти сигналы алкоголем, работой и беспорядочным сексом.
В Беларусь Михаил приехал на три-четыре дня, где за каждый съёмочный день ему посулили гонорар, равный годовой зарплате белорусского рабочего.
И это несмотря на то, что к своим 55 годам он обрюзг, лицо стало рыхлым, а под глазами мешки не успевали разглаживаться. Да и играл Михаил уже без былого вдохновения и куража. Но созданный некогда бренд продолжал приносить дивиденды. И он старался не задумываться над тем, сколько это может продолжаться и что будет дальше.
Съёмки велись в двух географических точках – В Минске и в Мирском Замке, а сюжет в двух временных измерениях – в наши дни и в конце пятнадцатого и начале шестнадцатого веков.
Режиссёр, лично встретивший Михаила, постеснялся тому предлагать целый сценарий, а, выслав ранее синопсис фильма и его роль, теперь кратко обрисовал ту эпоху и его персонажа – Николая Христофоровича Радзивилла, по кличке «Сиротка».
В тот же день съёмочная группа выехала в городской посёлок Мир. Михаил приехал из Москвы на своём джипе, поэтому и на съёмки поехал на нём же.
Поселив почётного гостя в гостинице «Мирский Посад», в номере с кроватью размера queen-size, режиссёр деликатно сказал:
– Михаил, я должен кое-что сказать. Прояснить, так сказать, ситуацию. Вы, конечно, извините, но по смете вы один стоите всех остальных актёров вместе взятых. Поэтому, весь съёмочный день будет посвящён сценам с вашим участием. Очень прошу вас отнестись к этому с большим пониманием и присущим вам профессионализмом. За два-три дня мы должны отснять весь материал здесь, и максимум за два дня – в Минске. У вас роль далеко не главная, но ключевая.
И молодой режиссёр отвёл взгляд с актёра на кровать, прошёлся по стене и уткнулся Михаилу внос. Смутившись, переместил его на свои ногти.
– Рома, не переживай, – успокоил народный артист. – Всё будет нормально. Как местный кабак?
– Не отравитесь, – неожиданно дерзко ответил режиссёр. – Главное, остерегайтесь передозировки алкоголем. Закусывайте салом, это укрепляет.
Михаил, конечно же, понял причину резкой перемены:
– Не ссы, Рома, я не совмещаю работу с загулом. Вечером, на сон грядущий, бокал вина. И всё!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
К удивлению режиссёра, опасавшегося срывов и скандалов, Михаил слово сдержал. Он не только держал себя в профессиональном тонусе, но и к Роману на съёмочной площадке относился с должной субординацией. Прекрасно понимая, что режиссёр здесь главный персонаж. А он, как актёр, должен воплотить на экране не столько историческую личность, сколько исторического персонажа, придуманную сценаристом и убедившим в своей выдумке режиссёра.
Михаил свой гонорар отрабатывал сполна, ни разу не выказав недовольства или претензий по поводу того, что съёмки велись практически круглые сутки. Делали перерыв на приём пищи и короткий отдых. Спать приходилось урывками по несколько часов в течение суток.
Именитый актёр лишь перед сном позволял себе бокал красного вина, выпивая его залпом. Этот напряжённый график мобилизовал Михаила и показал окружающим, что, несмотря на все его недостатки и пагубные пристрастия, он действительно является актёром с большой буквы.
А ещё, среди всей этой круглосуточной съёмочной кутерьмы, Михаил не забывал звонить жене, сыну и дочери, интересуясь их здоровьем и делами.
Но к вечеру третьих суток съёмок психологические и физические мытарства закончились. Весь материал был успешно отснят.
– Так, господа, – обратился режиссёр Роман ко всему актёрскому составу. – Кто не задействован в съёмках в Минске, могут быть временно свободными. Но обязательно на связи. Остальные же ужинают и ложатся спать, чтобы завтра в семь часов утра… да, да, милые мои, в семь часов утра проснуться, умыться, позавтракать и выехать в столицу. Завтра 2 мая, Пасха. Делаю выходной. Для вас, кстати, выходной, но не для меня. Я буду заниматься подготовкой павильонных сцен. Но и вас прошу не расслабляться чересчур. Послезавтра все должны быть в полной боевой готовности. – После этого он обратился лично к Михаилу. – А вас, Михаил, я от всей души благодарю за качественно проделанную работу! Вы были на высоте. Ещё несколько дней напряжённой работы в городе, пригороде и павильоне. Я очень на вас и впредь надеюсь?!
– Это правильно, – ответил актёр. – Только Надежда не позволяет человеку опускать руки, когда в Вере и Любви он разочаровался. Хотя, на что тогда надеяться? Не знаете? – Роман отрицательно покачал головой. – А надеяться, Рома, не на что. Если в человеке убить Веру и Любовь, Надежда сама удавится. Хотя, в жизни теперь предостаточно заменителей: и первой, и второй, и третьей. Маленькие такие, глупенькие, пошленькие верочки, любови и надеждочки. Этакие смазливые утешительницы на час. А сколько людей живут только с ними?! До фига! И ничего, вполне бодрые и здоровые. Только жизнь ли это? То-то. Где вы меня в Минске поселите?
– На вас уже забронирован номер в гостинице «Минск». К вашим услугам ресторан и казино.
Михаил прочитал гамму чувств на лице режиссёра.
– Рома, не беспокойся, – успокоил он, улыбнувшись. – Азарт к азартным играм у меня умеренный.
Ужинали в половине девятого. Чтобы не было сумятицы и неразберихи, все места в ресторане «Мирский Посад» были распределены заранее.
Михаилу, по прихоти администратора, в сотрапезники достались Эльжбета Евфимия Вишневецкая – жена, умершая, но часто являющаяся во сне и в виде привидения, Эльжбета Радзивилл – красавица дочь и Лев Сапега – личность в истории Речи Посполитой почти легендарная.
– Ну что, Лёвушка, – обратился Михаил к своему политическому сопернику, – ударим текилой по усталости, апатии и политическим разногласиям?! Эльжбеточки, вам, как обычно, вина или чего-нибудь покрепче?
«Лёвушка» насупился и отказался:
– Спасибо, нет. Хочется просто поесть и поспать.
Дамы оказались менее капризными и более выносливыми. Они согласились кутнуть, хотя от текилы и отказались.
Михаил, изрядно взбодрившись алкоголем, был в ударе. Непринуждённый разговор так же непринуждённо перетёк в двусмысленные шутки, в двусмысленные намёки и совсем не двусмысленные подмигивания.
Олег, бывший Львом, через двадцать минут покинул коллег, пожелав им прекрасной ночи.
Оказавшись без ненужного свидетеля, дамы стали откровеннее, а выпитое вино сделало их развязнее и наглее. Михаил, почувствовав близкую сдачу сразу двух крепостей, плюнул на всякую двусмысленность.
– Предлагаю продолжить ужин в моём номере, – сказал он серьёзно, посмотрев поочередно на «жену» и «дочь».
– Кому предлагаете? – спросила «жена», глупо хихикнув. – Мне, законной супруге? Или родной дочери? А?
Михаил сделал вид, что думает.
– Супружеский долг, – сказал актёр медленно, глядя в глаза «жене», – конечно, дело святое, а инцест – страшный грех. – Тут он перевёл взгляд на «дочь». – Но почему-то сегодня так хочется согрешить… аж удержу нету!
Подвыпившая «жена», изобразив высокомерие и уязвлённое самолюбие, холодно заявила:
– В таком случае, дорогой, я подаю на развод!
Градус у «дочери» был не ниже:
– Мама, ты уже давно умерла. Покойся с миром.
Взгляд «матери», брошенный на «дочь», был настолько убийственным, что «дочь» поёжилась, по спине пробежали мурашки, а Хмель, слуга Бахуса, испарился.
Михаил проснулся от того, что очень хотелось пить и что-то щекотало в носу. Открыв глаза, он почесал нос, обнаружив на нём чужую руку. Осторожно отстранив голою руку, актёр с минуту лежал с открытыми глазами, привыкая к полумраку. Сквозь тонкую штору в комнату проникал свет от полной луны.
Михаил встал и посмотрел на спящую девушку. Ей было лет двадцать пять, стройна и миловидна на лицо. Спала она совершенно обнажённой. Потому что всё одеяло находилось на половине Михаила. Распущенные длинные, каштановые волосы разметались по подушке, красивая упругая грудь вздымалась и опускалась под равномерными вздохами-выдохами. Одна нога была вытянута, вторая согнута в колене.
Он бросил мимолётный взгляд на аккуратно постриженный лобок девушки, но вместо ожидаемой волны желания, к горлу подступила тошнота.
Михаил быстро перевёл взор на столик. На нём он увидел обворожительный силуэт бутылки и нелепые пятна какой-то снеди. К пятнам Михаил всегда относился брезгливо.
Сделав из горлышка бутылки три больших глотка, актёр вдохнул, выдохнул и некоторое время постоял, ожидая, когда алкоголь «провалится» и отдаст желудку приятное тепло.
Получив ожидаемый эффект, Михаил подошёл к кровати, накрыл девушку одеялом и пошёл в душевую привести в порядок и тело, и мысли.
Вернувшись через двадцать минут в комнату, он вновь припал к бутылке, закрыв глаза и делая глоток за глотком. Остановился лишь тогда, когда начал, вместо живительной влаги, всасывать воздух.
Михаил посмотрел на часы – половина третьего. Положил их обратно на столик и задумался. Спасть не хотелось. Точнее, не хотелось завтра утром вместе просыпаться. Что-то говорить, что-то, скорее всего, обещать. Он всегда предпочитал связи, ни к чему не обязывающие и исключающие взаимные претензии. А здесь явно был другой случай. Он уже далеко не молод, уже не красавец и совсем не мачо. И всё это Михаил прекрасно понимал. А что нужно молоденьким красивым девушкам-актрисам? Карьера. Он чувствовал себя омерзительно. Волна злобы на себя перекатывала на спящую девушку.
Решение пришло неожиданно. Михаил быстро собрал вещи и вышел из номера. Спустившись со второго этажа, он застал ночного портье за чтением книги.
– Откройте дверь, – сказал он сухо. – Я съезжаю. Там в моём номере спит девушка. Не беспокойте с утра – пусть выспится.
– Она жива? – спросил мужчина лет сорока, вставая.
– Дверь открывай, придурок! И бросай читать детективы, а переходи на юморески.
Михаил выехал на трассу Новогрудок – Столбцы и надавил на газ. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он увидел вдалеке свет от фар, но впереди дорога была пуста. Он ещё придавил педаль газа. До райцентра было 20 километров, а от него до столицы ещё 77.
За час Михаил планировал добраться до пункта назначения, вселиться в номер, где-нибудь выпить и завалиться спать. Только одному и можно даже в одежде.
Однако, как говорится, мы предполагаем, а…
На автодороге Столбцы – Минск актёр на своём джипе жал 120—130, получая удовольствие от скорости и почти пустой трассы. Михаил даже не почувствовал, как буквально на мгновение слиплись веки, а ещё через мгновение в закрытые глаза ударил луч яркого света.
Он быстро открыл глаза, успел увидеть впереди огромный грузовик, начавший с рёвом и скрипом тормозить, и крутанул руль вправо. Джип пролетел мимо светящихся фар, выскочил с асфальта, но не перевернулся и ни во что не врезался.
С опозданием Михаил нажал на тормоз, заглушил двигатель, откинулся на сиденье и с облегчением закрыл глаза. Он только что избежал аварии и, возможно, инвалидности. А может – и самой смерти?! Джип, конечно, мощный автомобиль, но против фуры он игрушка. Внутренности актёра окатил холод.
Михаил в очередной раз понял, что чудом избежал смерти. В его жизни нечто подобное уже случалось дважды, только при других обстоятельствах и без участия машин. Но впервые ему по-настоящему стало страшно.
