Один день Ивана Денисовича – Александр Солженицын

Был у меня однажды коллега, у которого всё и всегда было очень плохо.

За окном солнце – плохо, дождь – тоже плохо. Всё жаловался, что зарплата маленькая могли бы и повысить, а когда повысили жаловался, что могли бы и побольше накинуть. Негодовал, что материнский капитал в Москве такой же, как и в других городах и сёлах, почему «колхозники» должны получать столько же, если у них уровень жизни хуже.

Порядок в стране всё рвался навести. Я однажды его спросил: Как он собирается наводить порядок в стране, если он в своём внешнем виде порядок навести не может. (А он всегда с грязной головой, перхотью, несло кислятиной постоянно и всё в этом духе) Ну и как обычно в таких случаях у людей с твердым характером он психанул, слюни разные стороны, но на вопрос так и не ответил.

Так к чему это я – эта книга одно сплошное нытьё, причём не персонажа, а самого Солженицына.

Текст сухой, словно учебник читаешь:Если б Шухову дали карцер за что другое, где б он заслужил, – не так бы было обидно. То и обидно было, что всегда он вставал из первых. Но отпроситься у Татарина было нельзя, он знал. И, продолжая отпрашиваться просто для порядка, Шухов, как был в ватных брюках, не снятых на ночь (повыше левого колена их тоже был пришит затасканный, погрязневший лоскут, и на нём выведен чёрной, уже поблекшей краской номер Щ-854), надел телогрейку (на ней таких номера было два – на груди один и один на спине), выбрал свои валенки из кучи на полу, шапку надел (с таким же лоскутом и номером спереди) и вышел вслед за Татарином.И так написана вся книга!!!!

Понимаю, что скорее всего автор не гнался за художественными красотами, а больше старался по «фактам», (если можно так сказать, то весьма сомнительным) но по моему характеру это читается ужасно тяжело.

Сюжета, как такового, нет вообще. Описание тяжелого дня в лагере заключенного. А что мы не понимаем, что там тяжело? А как должно быть?

Понимаю, что хочется чтобы, как у Андерса Беринга Брейвика убить кучу народа и жить в тюрьме лучше, чем живут сотни тысяч норвежцев на свободе! А в чём тогда смысл наказания?

Вообще не знаю, что тут оценивать.

Что хотел сказать автор? О несправедливости? Якобы герой оказался там случайно. А что во времена ВОВ каждое дело еще нужно было расследовать? Они и сейчас кто в плен попадает все врачи и повара и никто ружья в руках не держал.

У меня прадеда посадили за 500 грамм гвоздей, и он ни разу никому не жаловался, а если и ругал кого, то только тех, кто «настучал».

Давно мечтал прочитать «Архипелаг ГУЛАГ», но теперь точно знаю, что не буду этого делать!

А эта книга стала одной из худших, прочитанных мною когда-либо!

У меня всё. Спасибо за внимание и уделённое время! Всем любви и добра.

11 ноября 1983 года, призывной пункт Советского района города Брянска. Идет густой снег, а еще идет формирование команд, напротив на плацу стоят ребята, которых набирают в учебку ВДВ куда-то в Узбекистан, в Фергану, кажется. Ясно, что им светит Афган. Нас – очкариков, хлюпиков и прочую интеллигенцию повезут в Красноярск в желдорбат.Через месяц нашу часть погрузят в поезд и отправят в Хабаровский край, на БАМ, высадят среди болота, где будет стоять старый, заброшенный военный городок. Два месяца будут идти эшелоны, на которых будет перевозиться техника и стройматериалы, а мы будем всё это разгружать при морозе ниже -40 (мой личный рекорд -57), спать будем на матрасах, брошенных на полу не топленной казармы, прямо в бушлатах, есть будем из котелков, куда будут по очереди наливать первое, накладывать второе, а потом наливать чай или компот, при этом ложка будет примерзать к губам. Был у нас один армянин, который догадался пописать против ветра – отморозил себе кое-что. Плюс куча всяких других прелестей, ну, и работа, работа, работа на пятидесятиградусном морозе – грузы, шпалы, бревна… Можно сказать, что первые полгода своей службы я провел в натуральном лагере, потому что охранники с автоматами из своих же (охранный взвод) стояли на всех выходах. А потом я попал в элитную часть и это была уже совсем другая служба, с привилегиями, с расположением командного состава (я пошел на дембель с медалью «За строительство БАМа»), и всё это в одной и той же армии, при одной и той же системе.Это я пишу не для того, чтобы меня пожалели, а для того, чтобы было понятно, что когда через пять лет после сих трудов праведных мне в руки попала эта одиозная повесть, она на меня практически не произвела того ошеломляющего впечатления, о котором пишут многие. Я через подобное прошел сам, испытав это на своей шкуре, и читая только укреплялся в мысли, что те, кто проходит через такие испытания только приобретают закалку. Я после БАМовской службы не мог даже допустить каких-то депрессивных настроений, жизнь – простая человеческая жизнь – казалась прекрасной и великолепной.Сам же факт существования лагерей, хоть в Советском Союзе, хоть в какой другой стране, вещь исторически обусловленная. Та демократия, которую мы имеем сейчас, на пустом месте возникнуть не могла, и чем тяжелее живет страна (социум), тем тяжелее условия содержания отторгнутых обществом. Так было и в Англии, и во Франции, и в США, просто там чуть раньше стали жить лучше, вот и условия содержания зэков изменились раньше, а возьмите 150-200 лет назад…И, ни в коем случае нельзя сравнивать, как это делают нынешние ретивые либералы, сталинские лагеря с фашистскими концлагерями. У них совершенно разная направленность – фашисты перерабатывали людей, умерщвляя их, коммунисты использовали дармовой труд. Смертность в фашистских лагерях доходила до 70%, в ГУЛАГе рекорд в самый тяжелый период 1942/43 – приближалась к 20%, в послевоенный период, о котором пишет в своей повести Солженицын, она не превышала 3%, сократившись к 1950 году до 1%.Зимой 1988 года, я этих цифр еще не знал, когда мой однокурсник Гена Колосов притащил, взяв у кого-то из своих родственников, как он сказал, вот этот самый номер «Роман-Газеты» за 1963 год. У кого-то он перележал период неприятия Солженицына в СССР, когда такие же журналы изымались из библиотек, и дождался второй волны своих читателей.Мне повесть откровенно не понравилась, я ожидал чего-то гораздо большего, какого-то откровения, которое долго от меня утаивали, а получил унылую, скучную и, как мне показалось, довольно косноязычную тягомотину. Не знаю, где там Чуковский углядел в образе Ивана Шухова сопричастность Васе Тёркину, определив его как «обобщенный характер русского простого человека». Это говорит, скорее, о том, что Корней Иванович к тому моменту уже очень плохо представлял простого русского человека, далеко он находился от его элитной квартиры на улице Горького.И не выглядел Иван Денисович таким уж безвинным. Та армия, в которой он на северо-западе попал в окружение, это же 2-я ударная, которой командовал генерал Власов. И если он – Шухов – тоже попал в плен, то где гарантии, что он не власовец. И что, прикажите в условиях войны с каждым таким кадром по полгода разбираться? В любом случае, у него была возможность попроситься в штрафбат, солдат не хватало, шанс искупить кровью давали всем. Однако, Шухов, как блатарь, предпочел поехать на зону – отсидеться, но остаться в живых. И что это за разговоры у него: «я виноват в том, что не были готовы к войне», откуда такие аналогии, не свои ли мысли вкладывает интеллигент Солженицын в уста простого мужика.А сам Солженицын не подобный ли дезертир? Станет человек в своем уме писать с фронта, зная, что письма читаются, ругательные опусы о Сталине? Неужели не понимал, что делает? А может понимал, да подобно своему герою Ивану Денисовичу, собирался пересидеть, зато остаться в живых – пусть другие дураки погибают. И кто знает, может и не дошел бы он до Берлина, лег бы геройски где-нибудь в Польше или Венгрии, и мир не узнал бы «гениального» бодальщика с дубом.А кроме того, эта обличительная повесть исключительно конъюнктурная. Солженицын знал, что делает – Хрущеву в тот момент была позарез нужна какая-то подобная вещь. И тут Твардовский с тетрадочкой: «Пожалуйста, вот гениальный молодой писатель». И тогда по личному указанию Хрущева, одного из главных палачей периода сталинских репрессий, повести был дан ход. И, если бы не сняли Никиту Сергеевича через два года партийные товарищи, была бы литературная судьба советского писателя Солженицына куда как глаже, правда, Нобелевской премии, он, наверное, не получил бы. Потому что как писателю, ему её давать не за что – писать он так и не научился, а политического страдальца из него при Хрущеве не получилось бы. Так что за Нобелевскую премию спасибо надо сказать дорогому и горячо любимому Леониду Ильичу!

Может быть, я херовый человек. Но «Один день Ивана Денисовича» не вызывает у меня желания бессильно потрясать кулачком в сторону режима, огромной молотилки репрессий, советской власти и тд.Нет, чтение этой книги всегда было моей личной реанимацией. Как укол адреналина прямо в сердце, как вскрытая грудная клетка, и прямо к сердцу электроды – хренак, как горло поперхнувшегося разрезать и вставить туда трубку, чтоб дышал. Так и «Иван Денисович» – глоток воздуха, глоток воды в пустыне, корка хлеба в голод.

После этой повести такая животная жажда жизни просыпается на уровне подкорки, спинного мозга, хребта. Иван Денисович – крутейший перец, очень его люблю.И ещё одно. Ребят, вы попутали, я вам говорю чисто-конкретно. Язык вам не нравится. Это как Набокова в излишней изысканности обвинить. Какой-такой язык должен быть у деревенского мужика, прошедшего войну, в лагере? Интеллигентско-стародевически-консерваторский что ли? Матерится на латыни? Делать книксен на утреннем разводе? Так?

Я утверждаю и зуб за это даю – язык в Иван Денисовиче – прекрасный! Духмяный, запашистый, как загривок у чёрного свежего хлеба.Перечитано раз в десятый точно, дальше – «Колымские рассказы».