Александр Шляпин
Посейдон и Русалка

Глава вторая

Возвращение в родную гавань

Как и подобает настоящей жене, Валька, встретила меня с мусорным ведром в руках.

– Алкаш! – были её слова, и она вручила мне в руки ведро, словно переходящий кубок. – Иди гад, исполняй супружеский долг, я тебя всю ночь ждала…

Повинуясь её приказу, я молча, побрел на лестничную клетку, где располагался старый и вонючий мусоропровод, который вызывал в моей душе отвращение. Мне было стыдно. Я даже не знал, изменил я ей этой ночью или нет. Память покинула меня, в тот момент, когда я переступил порог квартиры Сергея. Последнее, что я помню, был черный кот, который почему—то приближался ко мне, как катер на подводных крыльях. Дальше был провал. Очнулся я тогда, когда голая женская нога переступила меня, словно я был не человек, а кирпич, упавший с крыши на асфальт или окурок, лежащий рядом с урной.

– О, бедолага очухался! Опохмеляться будешь? – спросил меня голос Сергея.

Я повернулся в ту сторону, куда ушли голые женские ноги, и увидел – я увидел широкую кровать. По—среди неё, подобно халифу сидел Сергей, а по краям его царствующей персоны, словно наложницы восседали Зита и Гита. Сергей, был похож на альфа самца. В роли хозяина прайда он был неподражаем. В общем, почти лев. Девки обнимали его и страстно лобызали, надеясь получить за интим услуги достойную награду, в виде портретов американских президентов нарисованных на зеленых фантиках.

– О Шурик оклемался… Тебе надо принять шампусика, для поправки так сказать – здоровья!? – сказал Серж, протягивая мне открытую бутылку.

– А где я?

Девчонки, услышав мой голос, засмеялись, втягивая в этот процесс моего стародавнего кореша, который ржал вслед за ними, словно конь.

– Тебе что Санек, что память отшибло? – спросил Сергей.

– Бр – бр! Ничего не помню…

– Водку с «Амаретто» кушать надо меньше, – сказал мне Сергей, и выскочив из— под одеяла в чем мать родила, поднес мне бутылку с вином. – На братан – глотни!

Схватив зеленый тяжелый пузырь, я вставил «дуло» себе в рот и, запрокинув голову, стал жадно глотать хмельную пену, которая пучила и раздувала мои щеки и даже перла через нос. Утолив жажду, я сел на ковер. Вытащив из кармана сигареты, закурил и пришел в ужас.

– Меня Валька, убьет! – сказал я, осознав тот грех, который я совершил в отношении жены. – Я, же ей шубу обещал – норковую…

– Во, люди добрые, гляньте на этого козла! Он ночью на мне жениться обещал, а сейчас уже включает обратный ход, – провопила Гита Марина, и выскочила из—под одеяла в одних трусиках а—ля леопард, которые лишь слегка прикрывали её женскую природу.

– А ты кто? – спросил я, рассматривая сеанс бесплатного стриптиза.

– Я Марина! – ответила Марина, обиженно натягивая на себя наряды. —Ты между прочим Санечка, меня всю ночь, любил. Обещал даже на мне жениться, а сейчас…

В этот миг я вспомнил её лицо. Вспомнил и тот и тот ошейник, который в первую минуту привлек мое внимание, и те ассоциации, которые он тогда вызвал благодаря моей буйной фантазии.

– Гав— гав! – загавкал я, желая еще больше раззадорить портовую шлюху. – Гав!

– Козел! – ответила она. Схватив тряпки, девушка выскочила из комнаты в туалет, пустив из глаз дежурные слезы.– На свою кикимору погавкай – кобель занюханный!

Осознав свое положение, я скорбно допил шампанское и сказал:

– Серж, ты братан прости, я домой…

Я поднялся с ковра и натянув на себя куртку, покачиваясь, направился к выходу.

– Я тебе звякну, – крикнул мне вслед Сергей.– Готовься! Выход в рейс через две недели… Паспорт, медкомиссию, прививки. Ну, сам знаешь, не мне тебя учить…

– Ага! – мотнул я больной головой и вышел из его квартиры на лестничную клетку.

Я высыпал в жерло мусоропровода бытовые отходы и придумывая оправдания, вернулся домой. Первое, что я услышал, был вопрос:

– Опохмеляться будешь соколик?

От такой неожиданности мое сердце чуть не лопнуло от впрыска адреналина. Впервые в жизни я услышал от Вальки столь ласковые для слуха каждого мужчины слова.

– Буду, – ответил я, и скинув куртку, предстал перед ней успев схватить из серванта хрустальный бокал.

– О, гляньте на него, он уже со своей тарой тут как тут…

– Наливай, – сказал я и трясущимися руками протянул ей емкость.– Трубы горят— спасу нет!

Валька прищурив один глаз, влила в рюмку как по «метке» мой же коньяк, который она спрятала еще две недели назад. После чего встала в проеме двери, и как всегда подперла свои девственные выпуклости, сложенными на груди руками.

Я без прелюдий закинул в рот коньяк, будто лопату угля в топку паровоза, и глубоко выдохнул, смакуя на языке, заблудившееся во рту яркое послевкусие араратской долины.

– Эх, Валюха, хорошо – то как! – погладил я себя по животу, ощущая как коньяк греет мой ливер. —Я прямо ожил. Словно живой воды испить имел неописуемое удовольствие.

– А чего хорошего – кобель ты блудливый!? – сказала сожительница с песчаным ликом египетского Сфинкса, от которого так и тянет пустынным спокойствием.

– Жить хорошо! А еще лучше, когда в желудке сто грамм коньяка плескается, – ответил я на автомате. Я видел – нет, я в тот миг чувствовал, что Валька что— то затеяла страшное.

– Ах, ты кобель! Ах, ты, кошак блудливый! Извращенец – мать твою…

– Валюха, клянусь статуей свободы в Америке, я перед тобой чист как слеза младенца! Да я… – только хотел сказать я, но скалка, разрезав воздух подобно самурайскому мечу, обрушилась на голову. Валька вбила меня в табуретку, словно я был гвоздь. Ни боли, ни хруста костей я не слышал и даже не почувствовал. Подобно глубоководному батискафу, я мгновенно погрузился в Марианскую впадину, и там залег на дно. Делать было нечего, и я свернулся в позе вареной креветки. Помню, как мимо меня плыли странные диковинные рыбы ярко синих и красных цветов, воздушные пузыри, и даже геометрические фигуры. Они смеялись над моей беспомощностью. Показывали мне свои рыбьи языки, и дразнили меня, как дразнит человек обезьяну. Очнулся я от жуткой головной боли. Она окутала мою «орудийную башню», словно тент общего покрытия.

Я лежал на диване, словно камбала на дне моря, которую раздавил кит, решивший покусится на её девственность. Я ощупал руками голову, и почувствовал, что она перевязана. Я был похож на плывущего через Урал Чапаева. Старинная медицинская грелка, с кусками льда приятной прохладой стимулировала вздувшуюся на макушке гематому, которая напоминала мне созревшее яблоко, чем простую бытовую шишку.

– Ну, что Дон Жуан хренов очухался!? – услышал я голос сожительницы, будто он исходил из земных недр или канализационной трубы первого этажа, в которую на девятый этаж горланил пьяный сантехник.

– Ты Валька, настоящая гадина, – сказал я, окончательно вернувшись в реальный мир наполненный яркими красками и жизнью.

– Это я гадина?! А ты у нас святой, словно херувим, сидящий на ветке райской яблони? – спросила сожительница, косясь в ту сторону, где нижняя часть мужского организма переходит в верхнюю. И тут проявившемуся моему взору предстало мое обнаженное тело. При визуальном исследовании я обнаружил на нем ярко пунцовые окружности цвета перезрелой вишни. И все это там, где из трусов выглядывала голова мичмана Грибоедова, которую я наколол в эпоху былой молодости, когда служил на Северном флоте матросом.

– Я так понимаю, это не тебя, это портрет твоего бывшего боцмана лобызала какая—то страстная шлюха, – сказала Валька ерничая над моим беспомощным состоянием.

– Я клянусь – ничего не помню! Если что и было, это значит меня зверски изнасиловали какие—то маньячки – клофелинщицы. По собственной воле я тебе изменить не мог. Да чтоб мне год суши не видать! Да чтоб у меня глаза, как у лобстера вылезли, если я соврал хоть на кабельтовый. Да чтобы мне три года женской ласки не ощущать! – сказал я.

– Вот и хорошо! Я ловлю тебя на слове лобстер ты зачуханный! Я обещаю тебе, что ты кобель, моей ласки не увидишь, пока я не увижу норковую шубу с опушкой из горностая.

– «Всё – трындец», – подумал я, – Это вам господа присяжные заседатели не Рио де Жанейро – это все гораздо хуже, —сказал я словами великого комбинатора, еще не представляя где мне брать шубу в эпоху развитого бандитизма и всеобщего обнищания трудящихся масс.

Глава третья

Когда мечта становится реальностью

Серега, как и обещал, позвонил через два дня. К тому времени шишка на голове сдулась, как пробитая автомобильная покрышка. Вид у меня был не очень, но я уже мог выйти в люди для деловых переговоров.

– Алло – Серый! Ну, что новенького? – спросил я, глядя одним глазом на гражданскую жену, которая, словно фашистский часовой стояла в дверном проеме, постукивая скалкой по ладони, как бы напоминая мне, что баба в гневе – это Рэмбо с пулеметом. Она стояла растопырив уши, и прямо сгорала от своего бабьего любопытства. Она прислушивалась к каждому моему слову и запоминала, словно записывала на диктофон.

– Да! Да! К концу недели буду готов! – сказал я Сереге, услышав радостную весть, что меня вызывает капитан на собеседование. От восторга я вскочил с дивана, скинув с себя повязку, и хотел было уже бежать в ванную, чтобы побрить рожу, как натянувшаяся цепь, свалила меня на ковер прямо перед самой Валькой. Она стояла на пути непоколебимо подобно бетонному монументу Матери Родины в Волгограде и завидев мою прыть, вновь вознесла скалку подобно священному мечу готовясь сломить мой напор.

– Ну, и куда ты прешь – кобелисимо? Что дружок предлагает опять сучек проведать?

– Эх – Валька, Валька! Я ради твоей шубы хотел на контейнеровоз наняться, но раз ты не хочешь, я буду и дальше душить диван, пока он не задушит меня, – сказал я поднявшись с ковра на четвереньки. Грохоча цепью об пол я, словно побитый помойный кот пополз назад в свое убежище, чтобы там отсидится перед новой попыткой получить свободу.

На какое—то мгновение лицо спутницы изменилось и она, бросив на кресло «весомый аргумент» переспросила:

– Повтори то, что ты сейчас сказал!?

Вскарабкавшись на диван, я подпер голову рукой, и, глядя ей в глаза, жалостно вымолвил, как этого хотела моя пассия.

– А тебе это надо?

– Ты, куда это собрался? – спросила она, подсаживаясь на край многострадального дивана.

– Хотел мотористом в рейс сходить да на шубу тебе заработать. Серега с боссом говорил мне, на завтра назначена аудиенция и я должен прибыть на собеседование в наилучшем виде.

– В море пойдешь?

– Нет – теперь уже не пойду, – сказал я и скрестив на груди руки притворился умершим.

– Почему это не пойдешь? – спросила сожительница, и я почувствовал, как голос её дал легкую слабину. Вместо суровых, и порой даже жестких команд, появился какой— то легкий еле уловимый трепет, будто где—то в кустах закудахтала куропатка, подзывая к гнезду разбежавшихся несмышленых птенцов.

– Рабы в море ходят только на галерах, – ответил ей я, и, подрыгав ножкой, показал ей стальную цепь.

Ни слова не говоря, Валька сунула руку за пазуху, и вытащив оттуда серебряный ключик, который она всегда прятала в лифчике четвертого размера и открыла замок.

– Так бы сказал сразу, что идешь устраиваться на работу. Слава богу!

– Так я тебе и сказал…

Замок на ноге с щелчком открылся, и теплая, совсем родная рука моей незабудки скользнула по лодыжке, как в былые годы нашей молодости.

– Замлела, наверное, ножка – спросила она, уже более ласково, и я почувствовал, что в её озлобленную моей изменой душу, вновь вернулась весна нашей любви. Она стала гладить меня с такой нежностью, как гладила несколько лет назад, когда в её сердце кипела еще настоящая девичья страсть, и в наших отношениях не было такого недоверия, какое возникло в эти последние дни.

– В тот вечер, когда я быль пьян, мне Серега обмолвился, что им на судно нужен моторист. Вот на радостях мы крепко выпили, а дальше я уже ничего не помню…

– Не напоминай мне о своих секс-приключениях, а не то я тебя…

– Все— все! Забыто и похоронено, – сказал я, не желая будить в Вальке саблезубую мышь, которая вполне может, прокусить вену и выпить из меня всю кровь.

– Я амнистирую тебя тогда, когда ты, купишь мне шубу…

– А что я буду делать еще две недели? – спросил я представив на мгновение свою жизнь лишенную полноценного здорового секса.

– Купи эротический журнал и тренируйся в ручную. Тебе Шурочка, на вахте стоять, а там сам знаешь, нужны крепкие мужские руки, которые не только штурвал корабля крутить могут, но и самого Бога морей Посейдона за яйца поймать.

– «Бог мой – какой стыд!» – подумал я, представив себя в гальюне нервно теребящего листы эротического издания и шею своего «гуся». – Ну я же ягодка моя, не прыщавый пацан! Мне Валюша, женщина нужна! – сказал я, намекая ей на интим.

– А ты в круиз возьми своих портовых шлюх, – ответила мне Валька с каменным спокойствием на лице.

– Да, если бы это было можно!

– А ты скажи дорогой мой муженек, как ты без баб раньше на судне обходился? – спросила Валька, ехидно улыбаясь, представляя в своем бабском мозгу однополые отношения между моряками в период отдыха от вахтенной службы.

– Дура! Ты что думаешь, мы там все гомики? – заорал я, оскорбленный подозрениями бабы, на однополые связи. Да мы, между прочим, пашем как папы Карло, по двадцать часов в сутки. Нам о сексе и думать даже некогда. То – шторм! То – подводные камни, то— пираты! То— немецкие подводные лодки!

– Так ты, что – дебил – война кончилась уже семьдесят лет назад. Какие на хрен немецкие подлодки? – спросила сожительница удивленно.

– Война кончилась, а подлодки остались. Так и рыскают по всем океанам! Так и рыскают! Почему ты, думаешь, наши российские корабли плавают под флагами других стран?

– Чтобы налоги не платить, – ответила мне Валька с полной уверенностью.

– А вот хрен! Российские корабли немцы топят. Слышала о летучем голландце? – сказал я, прикрывая рот рукой якобы опасаясь прослушки ФСБ и чтобы еще она не видела счастливой улыбки.

– Ну, слышала!

– Так вот «летучий голландец» он гад и топит. Так что я иду не на работу, а на смертельный, так сказать подвиг… И еще неизвестно, вернусь я с рейса или тело мое будет вечно покоиться в водах мирового водоема.

– Я сохраню о тебе память как о мужчине, которого я любила и которому посвятила самые лучшие часы своей жизни… И даже портрет в траурной рамке повешу на эту стенку, – сказала Валька.

Эти слова настолько тронули мое сознание, что я в один миг воспылал к ней любовью и, схватив её за плечи, тут же завалил на диван. Я уж было хотел исполнить супружеский долг, как тут же получил отказ в виде кулака нарисовавшегося перед моим носом.

– Инкубационный период бледной спирохеты длится одиннадцать дней. – сказала она, намекая, что я с кем—то был. – Первые признаки сифилиса у тебя появятся, как только ты выйдешь в море. Поэтому я потерплю до твоего возвращения Шурик. Так для подстраховочки!

Её казенные слова и лекция на тему бытового сифилиса настолько глубоко проникли в мое подсознание, что я почувствовал, как страшные бактерии расползаются по моему телу, переносимые потоками крови и начинают хищно поедать мою любимую плоть.

– А может, у меня ничего нет? – спросил я, еще не теряя надежду, что Валькина крепость откроет свои врата под напором тяжелой конницы моего передового гусарского отряда.

– А вдруг у тебя СПИД? Ты справки у этих шлюх видел!?

– Какие справки?

– Какие какие – медицинские, – ответила мне моя подружка, окончательно посеяв в душе жуткие сомнения. Кожа по всему телу как—то сразу зачесалась, и я почувствовал, что смертельно болен и смерть моя находится совсем рядом, как предсказала мне Марина.

– А может мне не ходить в рейс? – спросил я Вальку, испугавшись за свою жизнь. – Может мне в венерический диспансер лечь на обследование?

– А как же норковая шуба? – спросила она и в её руке вновь блеснула замок и звякнула цепь. – Если будешь умирать, то на этом диване, чтобы заразу не разносить по городу. А подохнешь, твой труп будет подвержен кремации.

– Нет, я уж лучше уж в рейс! – сказал я, окончательно решившись отдохнуть от сожительницы, месяцев пять, шесть. За это время её память забудет нашу размолвку, и я буду вновь принят в наш семейный клуб с распростертыми руками. Тем более, что мне самому стало страшно осознавать, что я мог быть инфицирован этой чертовой гадалкой с ошейником. Нужно было выждать паузу, чтобы окончательно убедиться, что это не так. Сознание понесло меня по волнам воспоминаний и я, отключившись от реальности вдруг загавкал, вспоминая ни как саму гадалку, а как её строгий ошейник. Открыв глаза, я вдруг увидел, что Валька стоит передо мной, держа в руках приготовленную цепь.

– А у тебя часом не бешенство? Может тебя ветеринару показать? Что ты лаешь кобелисимо?

– Да, это я в роль вхожу… Я тут представил, что если я не пойду в рейс, то через неделю обязательно буду лаять, как заправский сторожевой пес. Вот я и проверил, каков у меня голос. На кого я Валь, больше похож на шнауцера или немецкую овчарку?

– Ты Шура, тявкаешь как болонка, – зло сказала сожительница и, отсоединив цепь от дивана, вынесла её на балкон. – Штаны надень Дон Жуан хренов, к тебе твой секс партнер идет. Я, вскочив со своего любимого дивана, и бросился искать трико с вытянутыми коленками. Мне не хотелось, чтобы Серж застал меня в таком интимном виде и потом смеялся над моими цветастыми семейными трусами. Через пару минут в дверь позвонили. Я на правах хозяина вышел в коридор и открыл Сереге двери.

– О, Шурик – привет! Ты часом не заболел?

– С чего ты взял, – спросил я, напрягаясь от его вопросов, которые еще больше посадили меня на измену и мотали душу на клубок сомнений.

– Что—то ты братец, бледен?

Тут мне на ум пришла бледная спирохета, о которой мне намекала Валька, и я подумал, – «Все – началось! Я точно заразился!»

– Ну что ты замер, словно цапля во время охоты на головастиков. Приглашай что ли в квартиру. Хочу тебе поведать о разговоре с боссом насчет твоей работы.

Я молча пропустил гостя в квартиру и увидел как Серега схватив ручку моей гражданской супруги, стал лобызать её подобно гусару целующего ручку светской дамы.

– А, вот – это вам!

В руках Сержа вдруг появился букет роз и бутылка шампанского, которые возникли, как бы из ничего. От шока я чуть ни сел на пол, увидев, как Валька зацвела, словно тот куст жасмина, под которым я еще в шестнадцать лет лишил её девственности. Она приняла подношения и пригласила Сергея в комнату. Я последовал за гостем, чувствуя всей своей кожей всем своим нутром, что этот приход друга будет для меня судьбоносным.

– Короче так, – сказал Серый, располагаясь на моем любимом диване. – Я, как только оклемался, поехал в пароходство к боссу, чтобы замолвить за тебя словечко. Как только я заикнулся, что у меня есть знакомый моторист, он растаял, словно невеста в первую брачную ночь и потребовал уже завтра представить тебя перед ним.

Я присел скромно рядом, и растопырил уши подобно локаторам, желая впитать все сказанные им слова в губку головного мозга. Мне было интересно знать, чем закончилась вся эта история. Перед глазами как на подиуме дома моделей стоял образ жены, который был одет в роскошную норковую шубу. Она улыбалась, принимала нескромные позы, задирая полы своего наряда, и показывая те ноги, которые принадлежали мне по праву мужа и которые я просто боготворил. Она позировала фотографам, а мое сердце вырывалось из груди от ревности, словно я был не русский ядреный мужик, а дикий мавр Отелло. Мне хотелось её задушить, но обещание данное женщине сдерживало меня от столь страшного поступка. Я настолько увлекся умственными созерцаниями образа, что даже не увидел, как шампанское выстрелило пробку в потолок, и наполнило высокие бокалы искрящимся вином

– Шурик, а Шурик, – услышал я, словно через пелену. – Выпьем за удачное решение твоих проблем, – сказал Серж, интригуя меня, а еще больше Вальку.

Я сбросил с глаз пелену и, встряхнув головой, вернулся в квартиру.

– Что!?

– Я говорю – выпьем за успех нашего дела!

Я схватил бокал и протянул его в центр стола. Посуда из трех хрустальных емкостей звонко столкнулась, и я просто влил в себе в рот вино, одним глазом наблюдая за женой, которую как мне показалось, окончательно сорвало с катушек. Она кокетливо моргала накрашенными ресницами и не сводила с Сержа, своих глаз. Валька эротически смаковала игристый лучезарный напиток, хитро выглядывая из— за бокала.

– Короче, через две недели выходим из Владика – сменим команду. Грузимся в Пусане и через Индийский океан в Германию.

Я почесал затылок, предчувствуя не только приятное путешествие по южным широтам, но и тот приличный заработок, который снимет с меня проблемы мужа иждивенца.

– Сколько – сколько я буду получать? – спросил я, почесывая руки от нетерпения услышать приятные слуху слова, отраженные в цифрах.

– А сколько… Моторист второго класса получает две с половиной тысячи евро в месяц. Плюс вахтовые. Плюс внеурочные. Тысячи четыре евро в месяц. В среднем рейс длиться четыре, шесть месяцев. Сходишь на берег, а в кармане тысяч двадцать евро. Я с последнего рейса привез двадцать шесть тысяч.

Я заметил как после цифр озвученных Сержем, глаза супруги блеснули бриллиантовой искрой и даже возможно, легкий зуд защекотал её тело. Валька поёжилась и взглянула на меня глазами полными бабьей надежды.

– Через две недели? – переспросил я, вспомнив, что в начале февраля у меня день рождения, и я хотел отметить его в кругу семьи при свечах и с шикарным тортом.– Через две недели? У меня скоро день рождение, я хотел получить подарок и отметить его с женой и друзьями.

– Собрался плыть – плыви, – сказала Валька, сурово интонацией в голосе развеяв сомнения, которые закрались и вызвали сомнения в душе.

– Сколько раз тебе говорить – мы Валька, не плаваем, а ходим! Плавает дерьмо в речке вонючке. Понимаешь? Плавают какашки, а моряки – моряки они по воде аки посуху ходят!

– Вот ты Шурочка, и пойдешь, если хочешь, что я забыла о твоих похождениях в «Ихтиандре», а подарок на день рождение ты получишь, и поверь мне, он тебя чрезвычайно обрадует, – сказала мне супруга, странным образом хихикая.

Я тогда не придал этому значения, посчитав, что это очередной Валькин каприз. Она любила дарить мне необычайные подарки, и я постарался представить, какой сюрприз она мне решила приготовить на этот раз. В голове сразу представилось несколько вещей о которых я не то чтобы мечтал, но имел неосторожность вслух пожелать их.

– Ты решила мне подарить Ягуар? – спросил я, ожидая, как отреагирует супруга на шутку.

– Ты Шурочка, наверное, пошутил тут – типа ты Петросян? – сказала Валька и пощупала голову, где еще позавчера была огромная шишка.– Смотри, шишка то совсем рассосалась… Могу повторить…

Вспомнив, как ловко Валька орудует деревянным инструментом, я решил на некоторое время воздержаться от комментариев, чтобы потом, уединившись в туалетной или ванной комнате, показать ей средний палец, как знак моего неприятия её скверного характера.