Александр Сергеевич Стрекалов
Немеркнущая звезда. Часть третья

3

Уже перед самым сном, часов в одиннадцать вечера, к ним в дверь неожиданно позвонил сосед Николай и, извиняясь за поздний визит, настойчиво позвал Вадима выйти с ним покурить на лестничную площадку – для разговора. С Николаем этим Стеблов работал в одном институте, только в разных отделах. Они приятельствовали лет восемь уже, симпатизировали друг другу, ежедневно встречались и подолгу беседовали в курилке, новости обсуждали; вместе участвовали в ДНД, Москву по вечерам патрулировали; вместе же несколько лет назад в жилищный кооператив вступили, а, купив себе и семьям своим квартиры и поселившись на одной лестничной клетке, стали почти ежедневно общаться и на работе, и дома – семьями уже дружить, имея, к тому же, ещё и детишек-ровесников…

– Ну-у, ты слышал, надеюсь, что в нашей стране-то делается? – сразу же спросил он вышедшего в коридор Вадима, ещё даже и сигарету не успев закурить, спички достать из кармана. – Представляешь себе, какая заварилась каша!

– Слышать-то я слышал, Коль, да только ничего понять пока не могу, – виновато ответил Стеблов. – Ты хоть мне растолкуй теперь, что в Москве происходит. Кто там “наш”, кто – “не наш”. Кто – “красный”, кто – “белый”. И на чью сторону, соответственно, становиться, за кого в драку вписываться. А то ведь я весь день с ребятнёй на пляже был. Вернулся к ужину, а тут такое твориться!… От жены добиться ничего не могу: ей политика до одного места, сам знаешь. Кинулся к телевизору – там “Лебедей” запустили по всем каналам, хоть плачь. Радио не работает – мрак! Так что давай рассказывай, что успел узнать. Ты же, в отличие от меня, не в отпуске: на работу ездишь, с умными людьми общаешься, газеты утренние читаешь. Расскажи, что в институте-то у нас говорят про всё это?…

Соседа долго упрашивать не пришлось последними новостями поделиться: для этого, собственно, он и пришёл к Стеблову. Прикурив сигарету и затянувшись нервно, он, клубы дыма из себя выпуская, стал торопливо рассказывать всё, что знал: что с самого утра, оказывается, в стране было объявлено чрезвычайное положение в связи с резким ухудшением внутриполитической обстановки, и в десять утра по телевизору выступили члены Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению во главе с вице-президентом Янаевым. Он-то и объявил громогласно, что для предотвращения развала СССР и в связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым М.С. своих прямых обязанностей, он, Янаев Г.И., в соответствии со статьёй 127-7 Конституции СССР берёт на себя всю полноту власти. А значит, становится исполняющим обязанности президента СССР и вводит военную технику в Москву для охраны особо важных объектов. Всё. После этого заявления, добавил сосед, телевизоры сразу и выключили.

– Зачем? – недоумённо произнёс Стеблов, не понимая последнего действа… и потом, подумав, спросил, переваривая услышанное: – А кто на этой пресс-конференции помимо Янаева был, не помнишь? кто ГКЧП возглавил?

Сосед назвал восемь фамилий главных организаторов ГКЧП, которых показывали по телевизору:

“Бакланов О.Д. – первый заместитель председателя Совета Обороны СССР, Крючков В.А. – председатель КГБ СССР, Павлов В.С. – премьер-министр СССР, Пуго Б.К. – министр внутренних дел СССР, Стародубцев В.А. – председатель Крестьянского союза СССР, Тизяков А.И. – президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, Язов Д.Т. – министр обороны СССР, Янаев Г.И. – и.о. Президента СССР”.

Все были люди известные и достойные, наделённые высшими властными полномочиями. Все как один – патриоты, за исключением чекиста Крючкова, который, пусть только и на словах, но тоже патриотом себя называл и позиционировал.

– Так они что, – Стеблов внимательно и в упор смотрел на соседа Кольку, пытаясь будто бы дальнейшие события предугадать, – Горбачева с трона скинуть собрались что ли?

– Не знаю. Наверное. Ближайшее время покажет.

– Да правильно решили мужики, молодцы! Давно пора этого гниду продажную выгнать и посадить – за всё то, что он, негодяй, со страною сделал.

–…Пора-то оно пора. Это верно, Вадим, кто спорит, – Николай усмехнулся, прищурился глубокомысленно, потупился и ещё гуще дымом на весь коридор зачадил. – Только… только там ещё и с Ельциным разобраться надо будет, не забывай, который тот ещё геморрой, с потрохами купленный… И тоже сдаваться без боя не собирается, гад. Слышал, небось, какую бучу-то уже поднял, едва появившись в Москве после прилёта из Казахстана от Назарбаева? Выступил после обеда с заявлением – американцы его, говорят, м…дака безпалого, перед тем накачали-науськали, – что он-де не поддерживает ГКЧП, считает членов его узурпаторами и самозванцами, отказывается им подчиняться и всё такое. Ну и призывает жителей Москвы поддержать его в этом неподчинении, прийти на защиту Дома Советов – то есть на его, президента Ельцина, защиту. Ты его, засланного казачка, защити, а он потом с Россией тоже, что и Горбачёв с СССР сотворит: камня на камне уже и от РСФСР не оставит. Молодец, хорошо придумал на пару со своими американскими руководителями. Раздолбай!

–…Я по “Океану” час назад какую-то новую радиостанцию слушал: “Эхо Москвы” называется, – помолчав, поделился Вадим с соседом уже своей собственной информацией. – Радиостанция явно вражеская, как я понял, ибо уже целый день в открытом эфире работает под носом у Кремля, призывает народ к бунту фактически, – и никто с ней якобы сделать ничего не может, как и с тем “неуловимым Джо” из анекдота. Целый день туда к ним чекисты ломятся – и вроде как вломиться не могут. Короче, бред какой-то, на идиотов рассчитанный, на дурачков!… Так вот, это левое “Эхо Москвы” весь день призывает москвичей ехать к Белому дому, Ельцина защищать. Представляешь, как работают оперативно люди, какую Бориске нашему безплатную рекламу делают, как умело сгоняют к нему народ. Вот и скажи теперь: подсадной он или не подсадной, полезный для страны или вредный? Тут уж, по-моему, и старой бабке понятно станет, на кого Борис Николаевич пашет и ради кого старается… Не хочешь, кстати, Коль, к Дому Советов-то съездить? – посмотреть своими глазами, что там у них, “защитников демократии”, делается-то? Давай вдвоём туда завтра утром пораньше смотаемся. А оттуда ты уже в институт поедешь, а я – домой.

– Да нечего там смотреть, Вадим, нечего, поверь, – махнул Николай рукой безнадёжно, очередной сигаретой затягиваясь. – Я ведь только что оттуда вернулся: после работы туда ради любопытства заехал со Славкой Наумовым – на тамошнюю публику посмотреть. Поэтому, к тебе и пришёл так поздно: чтобы всё рассказать, увиденным поделиться. Ты уж извини ещё раз за поздний визит.

– Ну так рассказывай давай! Чего стоишь и молчишь – интригуешь?! – недовольно взглянул Стеблов на соседа вспыхнувшими от любопытства и нетерпенья глазами. – Всё вокруг да около ходишь, как котёнок слепой, а самого главного не говоришь: про Белый дом, про Ельцина. Народу-то много там? Что, действительно баррикады строят как в 1905 году?

– Строят, строят, – без энтузиазма уже стал рассказывать Николай. – Доски гнилые из окрестных домом таскают, двери, диваны старые, камни и кирпичи. Дерьма только собственного не хватает, чтобы поверх навалить – до кучи. Все мусорные ящики вычистили, идиоты, дворников без работы оставили. Суетятся, к осаде готовятся. Как дети малые, право. Им ещё только рогатки раздать, для пущей важности, да чёрные повязки с черепами и костями на лоб – для устрашения.

– Это они против кого палки и камни-то собирают, не понял? Против “Альфы” и “Вымпела”, что ли?

– Не знаю, наверное.

– Смешные ребята, – ядовито ухмыльнулся Вадим. – Отважные!… Да офицерам “Альфы” достаточно будет только одну короткую очередь из автоматов сделать поверх их тупых голов трассирующими патронами, и там, возле Дома Советов, ни одного защитника не останется! Их надо будет потом с собаками где-нибудь под Волоколамском или Можайском искать, а, может, даже под Брянском, от страха с головы до ног обосранных и обоссанных… Неужели же там все такие дебильные, чтоб захотеть камнями и палками со спецназом бороться? Сколько же м…даков на свете, оказывается! С ума можно сойти! Так вот живешь, живёшь – и не знаешь, и не догадываешься, что кругом тебя одни м…даки отираются!

– Там не м…даки, не дебилы, Вадим, – мрачно сказал сосед. – Там – пидары и евреи. И столько у Белого дома всей этой визгливой публики собралось – аж страшно! Пьют, гуляют, гужуюся группами: жрачки и пойла у них – вагон. Откуда только, интересно, и на какие шиши? И все орут заполошно, митингуют, ерепенятся и кипятятся: героями себя показывают перед иностранными журналистами – чудики безголовые.

– А чего орут-то? чего хотят?

– Хотят очередной революции! смены власти! – не ясно, что ли?! Ибо революция для них – праздник. Они только в революцию, когда бардак и разруха кругом, богато и счастливо и могут жить. Это ж – общеизвестно… И коли, скажу тебе, евреи московские так дружно за дело взялись и на площадь высыпали гурьбой, на баррикады – значит старой власти скоро придёт конец. Это, Вадим, признак верный и безошибочный – как медный флюгер на крыше, который бурю показывает… Представляешь, даже и слюнявого Ростроповича туда из-за рубежа притащили – на подмогу как бы. Бегает там, скоморох недоделанный, с автоматом Калашникова по этажам, что-то безсвязное лопочет – веселит защитников.

– А этот-то урод продажный чего примчался?! – вытаращился на соседа Вадим. – Какого х…ра он тут у нас потерял? И чего ему в Париже своём не сидится? Уж лет двадцать, наверное, как там отирается с красавицей-женой – и всё дорогу к нам сюда никак не забудет.

– Ельцина поддержать примчался, я думаю, по указке хозяев, и “молодую российскую демократию”, – в свою очередь уже Николай ухмыльнулся невесело, зло. – Ну-у-у и себе самому, любимому, попутно рекламу сделать как неустрашимому борцу за “свободу, равенство и братство”, перед телекамерами покрасоваться, перед страной.

– Это он-то неустрашимый! этот пугало огородное! сопля на двух лапках! – Вадим сплюнул себе под ноги и грязно выругался. – Не смеши меня, Николай, сделай милость! Да он и прославился-то как виолончелист только после того, как Гальке Вишневской под юбку забрался. И так остался там как приклеенный – уж больно ему под юбкой супруги дюже сильно понравилось: мёдом, наверное, там у неё намазано или ещё чем, послаще и повкусней. А не залезь он туда – про него и не знал бы никто: по электричкам бы теперь пел ходил в обнимку со своей виолончелью, или бы давно спился, загнулся под забором… Галька его подобрала, босяка чумазого, безпородного, когда он зашибал безпробудно от скуки и от безделья, когда его из Большого театра толи уже выгнали, толи собирались выгнать – точно и не помню уже давнюю ту историю. Но слухи такие по Москве ходили, про его тогдашний творческий кризис, про неустроенность и безперспективность. Жена мне про то рассказывала, а ей – тётка её, театралка со стажем, эстетка махровая, записная. Чего им обеим врать-то? сочинять напраслину про человека?… Так вот, она, Галька, его и поддержала в те годы, “крышу” ему, долбаку безвольному, сделала и протеже, до уровня мировой величины подняла по своим еврейским каналам, в крутые западные оркестры устроила. Он теперь и бегает петушком – ершится и хорохорится, себя показывает вроде как мужиком, и как самостоятельным человеком, гением музыкальным… Неустрашимый! Смешно! Скажешь тоже. Вот Галька у него молодец! – баба с перцем, с задоринкой, со стержнем внутри. Воистину – стальная баба. Баба-зверь! Небось, это она ему, дурачку слюнявому, и дала команду мчаться на всех парусах в Москву – пиариться и тусоваться. А так поехал бы он без неё, пожалуй! Подзатыльник быстро бы получил, или чего похлеще и побольней. Да он, подкаблучник, без её приказа, поди, даже и на горшок не садится, этот герой-то зачуханный и плешивый!

– То, что Ростропович – дерьмо безвольное и подконтрольное, и с потрохами купленное, это давно понятно, – поддакнул сосед с удовольствием. – Его с Солженицыным да с Сахаровым господа-сионисты так высоко вознесли с одной-единственной целью: чтобы Брежневу этой троицей в нос постоянно тыкать, порочить его в глазах простых советских людей. Видите, мол, люди добрые, каких “гениев” выслал, засранец, на которых весь мир-де любуется-молится, которые теперь на Западе как короли живут, деньги и славу Европе и Америке добывают. Плохой он, значит, руководитель, ваш дорогой Леонид Ильич, плохой! – если “гениев” не бережёт, не ценит, “гениями” разбрасывается. А если прямо сказать – х-ровый! Гнать его, значит, надо взашей, других на его место ставить – прозорливых, дальновидных и рачительных. Лукавого Андропова например, Горбачева с Ельциным. Эти, дескать, хорошие и бережливые, эти всю нашу продажную нечисть по миру соберут в мешок и назад возвернут, запустят к нам откормленных “тараканов” заморских…

– Тут, короче, – чистой воды политика, идеологическая борьба двух систем, двух мировоззрений, и сейчас не об этом речь. Тут другое любопытно, Вадим. Подумай, опять-таки, к нашему с тобой разговору и реши: вот стали бы этого попугая безмозглого сюда привозить его кукловоды заокеанские во главе с уже упомянутой тобою супругой, которая, как ты говоришь, его, дятла слюнявого, на горшок ежедневно водит, – если б не чувствовали в себе силу, если б сомневались хоть грамм? Навряд ли бы. Точно могу сказать… Значит уверены, черти, в своей победе, значит кто-то знающий и всемогущий им что-то уже нашептал, куда чаша весов Истории клонится. Вот и слетелись вороны на кровь, вот и горланят-каркают по столице… А коли так – то туго придётся лидерам ГКЧП. Сложат они, по всему видать, свои буйны головы… Потому-то и Горбачёва рядом с ними что-то не видно, который первым бы среди них должен был быть, по всем правилам-то и раскладам, и просто обязан был самолично ГКЧП возглавить как президент страны… Но наш Михаил Сергеевич тот ещё жук! В него и в ступе не попадёшь! – сам знаешь, какой он двуличный и скользкий. Кинул их, восьмерых, на амбразуру в последний момент, когда судьба Советского Союза решается, да и его судьба – тоже. А сам сидит в Форосе и ждёт: выгорит у них дело – не выгорит. Гнида! Выгорит – он героем из Крыма вернётся, и будет единолично править страной, уже без Ельцина. А не выгорит – он от них восьмерых и открестится тут же, путчистами всех объявит, врагами народа – и всех их с чистой совестью сдаст. Тому же Ельцину и его людям. Вот увидишь, что так оно всё и будет…

Соседи постояли и поговорили ещё минут десять-пятнадцать: Ростроповича с Горбачёвым и Ельциным пообсуждали, трагическую ситуацию в государстве. И под конец разговора Стеблов спросил на прощание:

– И ты, значит, больше туда не пойдёшь – категорически не хочешь взглянуть ещё раз на “доблестных” защитников Белого дома, новости последние из первых уст узнать?

– Нет, Вадим, не зови. Не пойду я в эту демократическую клоаку – настроение себе только портить. Я что пидаров, что евреев плохо переношу. Ты же знаешь. Как и они меня, кстати, – тоже… Будем ждать, – обречённо добавил он, пепел с брюк и рубашки стряхивая, – чем всё дело кончится, да Бога усердно молить, чтобы у членов ГКЧП сил и воли хватило эту интернациональную шушеру разогнать, надавать им всем по заднице хворостиной… Боюсь только, что сил-то как раз и не хватит: больно силы-то не равны. Там ведь Америка за Ельциным опять стоит, всё золото и деньги мира… И чувствую я одно, Вадим, друг ты мой дорогой, – поделился своими тревогами сосед Николай напоследок, – чувствую, что ежели патриоты из ГКЧП проиграют – Советскому Союзу конец; а следом за ним – и России. Для того подлеца-Горбачёва президентом и сделали, как я теперь понимаю; и безголового пьянчужку-Ельцина прямо-таки бульдозером затащили наверх – чтобы возродившуюся после 1917-го года Россию опять ограбить и развалить, одно мокрое место от неё оставить. На меньшее хозяева горбачёвско-ельцинские не согласны… И как тогда будем жить? чем кормиться? – одному Богу ведомо… В таксисты с тобою пойдём, Вадим. Либо в официанты. Ибо специалисты из оборонной промышленности будут долго тогда не нужны: Америка всё сделает, чтобы нас, русских инженеров-изобретателей, без работы и средств к существованию оставить…

4

После разговора с соседом вернувшийся к себе Стеблов ещё долго не мог успокоиться: лежал на кровати, угарный и возбуждённый, тяжело вздыхал и сопел, ворочался с боку на бок, тревожа этим жену, – и всё про последние события думал, которые он пропустил… Разумеется, вспоминал он и слова Николая про будущую их, советских инженеров-оборонщиков, безрадостную судьбу, ужасающе-пророческий смысл которых он ещё плохо тогда понимал, но которые крепко запали в душу, произведя у него внутри ещё больший переполох, чем даже был до этого.

Не в силах быстро уснуть, как это происходило обычно, он тайком пробирался на кухню и включал телевизор с радио несколько раз. Но там по-прежнему было тихо. Только провокационная радиостанция “Эхо Москвы” всё от каких-то мифических спецназавцев “храбро и мужественно отбивалась”, при этом истошно призывая слушателей восставшего Ельцина поддержать, прийти на защиту Белого дома…

«Когда же этим провокаторам чекисты глотку-то, наконец, заткнут? Ведь сутки уже вещают, суки! – раздосадованный, матерился Вадим, зло выключая приёмник. – Танки в Москву ввели, государственное телевидение с радио повыключали на всех каналах – на это у них силы и воли хватило, видите ли. А подпольную радиостанцию у себя под носом закрыть, призывающую к бунту, к неповиновению, не могут. Чудно! Странно всё это!…»

«Ладно, может, к утру закроют, опомнятся. Может, руки пока не доходят до таких мелочей, когда там у них сейчас глобальные вопросы решаются, – далеко за полночь, укладываясь в кровать, самоуспокаивался он. – А заодно и Горбачеву с Ельциным головы пооткручивают! А то надоели оба уже как черти страшные из преисподней, или те же сибирские комары, которые всю кровь из народа высосали!… Открутят, обязательно открутят, – засыпая уже, думал он, улыбаясь натужно. – Коли уж танки с десантом ввели – то это уже серьёзно, это тебе не цирк, не спектакль опереточный, пошлый. Подождать просто надо чуть-чуть, набраться терпения. Не пацаны же всё это дело затеяли из детского сада, не кретины полные и самоубийцы. Три силовых союзных министра участвуют, как-никак, у которых вся власть и военная сила… И коли уж эти люди самого высокого ранга осмелились, соорганизовались, вышли к народу и сказали “А” – то и “В” наверное скажут, не побоятся. Должны сказать, обязаны просто. Так что к нынешнему утру и управятся: это как пить дать… Нет, всё-таки молодцы эти парни из ГКЧП, молодцы! Давно надо было бы разогнать всю эту кремлёвскую камарилью»…

Но и наутро ничего не произошло, как ни странно: всё тот же балет надоевший по всем официальным телеканалам крутили, и всё те же призывы истошные звучали на радиостанции “Эхо Москвы”, которую, к великому удивлению и огорчению для Стеблова, так и не закрыли за ночь бравые парни с Лубянки, “не сумевшие, видимо, дверь сломать”. И засевшего в Доме Советов Ельцина так и не арестовали, не посадили в Лефортово за неподчинение указам вице-президента СССР Янаева, за бузу и баррикады на улицах, – что было совсем уж чудно и неправдоподобно. Почему в стране такое безсилие и безволие властное происходило? – было и непонятно, и чудно, и даже как-то дико со стороны простым советским гражданам наблюдать, привыкшим верить во всемогущество и суровость советской власти.

«Что-то у них определённо не складывается, у гэкачепистов этих, и что-то идёт не так, – выключая приёмник и телевизор, с досадой подумал предельно раздражённый Вадим, поражённый такой безпомощностью и нерасторопностью лидеров Комитета спасения. – Так долго спецоперации не проводят: это даже и мне, сугубо гражданскому человеку, понятно. И если уж начали, “спустили курок”, поднялись в атаку – сопли уже не жуют, не думают о выгодах и последствиях. Тут уж или грудь в крестах, или – голова в кустах. Или – всё проиграешь разом, или, наоборот, – всё выиграешь»…

5

Ситуация разрешилась только на третий день, причём – самым неожиданным образом. Заработавшее вдруг телевидение стало транслировать наперебой всеми своими программами, как танки с позором покидали Москву под свист и плевки ельцинистов и примкнувшей к ним нечисти, что сонными мухами слетелась со всех уголков Москвы поглазеть на происходящее и почесать потом свои языки поганые. А “неустрашимый” и “несгибаемый” Ельцин в этот момент на приготовленном броневике праздновал свою очередную победу под оглушительные крики толпы, точь-в-точь как Ленин в Октябре Семнадцатого.

Передавали с каким-то диким восторгом и вовсе ужасные вещи. Что ночью, оказывается, “защитники” Белого дома полезли на танки с целью их захватить, а ошалевшие от страха молоденькие танкисты, брошенные командирами на произвол судьбы, попробовали было бегством спастись от озверелой толпы, от расправы. Но в результате манёвров по незнакомым улицам, да в ночной темноте, толкотне и нервозности, они раздавили-де трёх нападавших ребят гусеницами в Новоарбатском туннеле, за что их выволокли из машин и забили до смерти. Революции непременно нужны были жертвы и кровь, а иначе, какая же это революция – без крови-то! Она и пролилась на улицы Москвы, как того и заказывали “сценаристы”.

Понятно, что танкисты были здесь не причём, как теперь это уже отчётливо видится, которые сами стали жертвой интриг и достойны не меньшей жалости. Тех трёх дурачков малахольных, глупых “защитников демократии”, скорее всего сознательно пихнули под гусеницы переодетые под простых москвичей бейтаровцы или чекисты. А может – уже и мёртвых и изуродованных в тоннель привезли, заранее приготовленных к ритуальной жертве (в пользу чего говорит их вера: один из погибших был иудеем, другой – православным, третий – мусульманином, – то есть, чтобы представителей всех трёх главных религиозных конфессий этой трагедией разом озлобить и возбудить). Но списали этот кровавый акт на Армию и солдат, на руководителей ГКЧП в конечном итоге. Чтобы жертвенной кровью помазать их всех, которую русский народ не терпит, не переносит – в секунду теряет разум.

Приём этот излюбленный и безотказный, с успехов Бог знает сколько веков в России уже применяемый для дискредитации неугодной власти и немедленного свержения её: “убиенного” царевича Дмитрия хотя бы вспомните, к каким страстям и государственным катаклизмам его “насильственная смерть” привела, и как повлияла на ход Русской Истории в Смуту… Вот и Янаев с компанией были унижены, раздавлены и посрамлены. Их политическая и государственная карьера на этом закончилась.

Ельцин же, наоборот, вознёсся очень высоко как героический и безстрашный усмиритель путча, сделался национальным героем на несколько месяцев – пока в декабре в Беловежье не съездил и Советский Союз не разрушил одним росчерком пера. После чего он героический ореол потерял естественным образом, ибо не хотели жители РСФСР в подавляющем большинстве своём страну рушить.

А после гайдаровских реформ Борис Николаевич потерял и уважение в обществе. Стал человеком, глубоко ненавистным патриотической национальной России, которому она все девять лет упорно сопротивлялась и восставала, и из себя выдавливала-сблёвывала как инородный, глубоко-враждебный предмет, “проглоченный” по незнанью и глупости. Пока, наконец, не выдавила его окончательно в 1999 году. И только тогда лишь свободно выдохнула и успокоилась…