Александр Рябинин
Проклятье Меченого
Глава 4. Поросёнок на балконе
Причины провала перестройки довольно часто в наши дни являются предметом обсуждения на различных дискуссионных площадках и в телевизионных ток-шоу. В зависимости от политических предпочтений того или иного эксперта, делаются самые противоречивые выводы. Особое внимание уделяется продовольственному кризису и вообще товарному дефициту, достигшему пика во второй половине восьмидесятых.
Почему так случилось?
Дефицит как таковой не возник в перестройку. Те или иные товары периодически исчезали с прилавков магазинов. Но при этом продукты и товары первой необходимости можно было купить всегда. Почему при Горбачёве с прилавков исчезло буквально всё? Кто в этом виноват?
Эксперты либерального толка утверждают, что виновата сама советская система, её неэффективная плановая экономика, отсутствие конкуренции среди производителей и т. д.
Патриоты настаивают, что во всём виноват предатель Горбачёв. Он продался западу и целенаправленно вёл страну к распаду, выполняя заказ ЦРУ.
Некоторые аналитики придерживаются теории заговора. Во всём, по их мнению, виноваты теневики, которых было немало и в производстве, и в торговле. Они умышленно создавали дефицит, чтобы торговать из-под прилавка по завышенным ценам. Даже специально вывозили огромное количество продуктов на свалку…
Есть и такие, кто считает, что во всём виновато мировое «закулисье». И это была часть сионистского плана по уничтожению Советского Союза…
Кто в этом споре прав, надеюсь, рассудит время.
Например, откроется доступ к секретным архивным документам, или ЦРУ и «Моссад» вдруг расскажут миру всю правду…
А пока будем опираться на факты.
Итак, в связи с нарастающим продовольственным кризисом Центральный Комитет Коммунистической партии и Совет Министров СССР предпринимали попытки исправить ситуацию.
Надо признать, делали они это довольно неуклюже. Я уже писал о том, как выполнялось на местах постановление № 1080 «О дальнейшем развитии подсобных хозяйств предприятий, организаций и учреждений».
В один день с этим документом появилось постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 1079 «О дополнительных мерах по развитию личных подсобных хозяйств граждан»…
Очень правильный документ.
Только запоздал он малость.
Долгие годы советская власть активно отбивала у населения желание заниматься этим самым личным подсобным хозяйством. То налоги на каждого цыплёнка и на каждое плодовое дерево вводили, то придумывали совнархозы и занимались слиянием города и деревни, застраивая сёла многоквартирными домами…
А теперь на тебе – опомнились.
“Срочно приступить к развитию личных подсобных хозяйств”.
При этом никаких правовых основ защиты собственности не создали. Понятие частной собственности по-прежнему у компартии вызывало аллергию, и её прикрывали фиговым листком личной или семейной собственности…
Но как говорится: «Партия сказала: надо! Комсомол ответил: есть!»
Мне довелось принять самое активное участие в выполнении постановления № 1079…
Заходит однажды ко мне в кабинет инструктор орготдела Виктория с очень виноватым выражением лица и говорит:
– Забыла предупредить: в тринадцать часов у Савченко совещание, Вам велено быть.
Смотрю на часы – десять минут второго…
Влетаю в кабинет шефа и отхватываю по полной:
– И этот ещё, разгильдяй, где тебя носит?
И так далее в более тяжёлых выражениях.
Стою, молчу. Когда шеф в гневе, лучше не пререкаться. Сам успокоится, он отходчивый…
В кабинете у шефа уже находились все три его зама: заместитель по промышленности, транспорту и связи, заместитель по сельскому хозяйству, он же председатель районного агропромышленного комплекса, и третий заместитель – председатель районного планового отдела.
– Ты скажи, – обращается шеф ко мне более спокойным тоном, – кто отправил в облисполком информацию о личных подсобных хозяйствах района?
– Понятия не имею. Мы этот документ не готовили.
– А какая б… готовила?
Тут включается в разговор председатель райплана Владимир Петрович Левченко:
– Это мой косяк, Александр Николаевич. Поручил новенькой сотруднице, она информацию в сельсоветах запросила и без обработки отправила в область.
– Ну, что сказать, молодцы, отличились. Теперь у нас самые низкие по области показатели, и к нам направлен уполномоченный по развитию личных подсобных хозяйств. Знаете кто? Кондратенко Савва Матвеевич.
При этих словах у всех замов округлились глаза.
А шеф продолжал:
– Вычистят меня – ваши головы тоже полетят. Так что думайте, что будем делать. Жду предложений до завтра. Послезавтра – расширенный партхозактив района с участием уполномоченного.
Почему у руководителей райисполкома такой испуг вызвало одно упоминание имени уполномоченного?
Савва Матвеевич занимал весьма ответственный пост – председатель Комитета народного контроля области (сокращённо – КНК). Полномочия у комитета были самые широкие. Его плановые, а, особенно внеплановые, рейды и проверки часто заканчивались не просто увольнением должностных лиц, а уголовными делами.
Кондратенко имел имидж бескомпромиссного и неподкупного руководителя. Сколько хороших людей оказались на больничных койках с инфарктами и инсультами после его проверок. Не счесть…
«Глазами и ушами» Саввы Матвеевича на местах являлись руководители его низовых организаций – председатели районных и городских КНК. В нашем районе эту должность занимал Виктор Николаевич Сытый. Внешность его вполне соответствовала фамилии. Довольно высокий, упитанный, с рыхлым, женственным лицом, с пухлыми губами и, заплывшими жирком, хитрыми глазками.
На всех совещаниях, куда его приглашали, Виктор Николаевич всегда сидел рядом с районным прокурором и постоянно с ним о чём-то шептался. Эта дружба позволяла ему ставить себя на один уровень с первыми руководителями района.
Его побаивались, а значит – уважали.
По улицам райцентра он практически всегда ходил пешком. Городок-то маленький. Шёл медленно и вальяжно, по-барски выпячивая грудь и пренебрежительно кивая всем, кто с ним здоровался. По пути заходил в торговые точки, где для него были приготовлены “пакунки”.
На русский это переводится как «упаковки», но в украинском носит более глубокий смысл. Вот есть в русском языке слово «конверт». По сути, упаковка для писем. Но если сказать: «Передал “конверт” чиновнику» – всем понятно: дал взятку. С “пакунком” такая же история.
Итак, входит Виктор Николаевич, допустим, в мясной отдел гастронома. А там огромная очередь – выкинули «синюю птицу». Так в народе называли тощих, не ощипанных, посиневших то ли от старости, то ли от стыда кур…
Проходит Виктор Николаевич мимо очереди, прямо к продавцу, а по пути небрежно так спросит:
– Давно стоите, товарищи?
Толпа грустно вздыхает:
– Давно.
– Вот беда, до чего народ довели, – возмутится председатель КНК.
Подходит к продавщице и спрашивает:
– Что у нас сегодня, Наденька?
– Язычок говяжий и шейка свиная, Виктор Николаевич. – И передаёт “пакунок”, на котором написаны две большие буквы «НК» – «народный контроль», значит.
Идёт народный контролёр обратно и снова повторяет:
– До чего народ довели, сволочи…
Потом переходит на другую сторону улицы и заходит в книжный магазин. В книжном – тишина. Кроме продавщицы, только какой-то озабоченный старшеклассник листает втихаря роман Петра Проскурина «Судьба» – выискивает эротические сцены…
Подходит Виктор Николаевич к продавщице и спрашивает:
– Что у нас сегодня, Светочка?
– Жорж Сименон макулатурный, Виктор Николаевич. – И протягивает “пакунок” с буквами «НК»…
Что значит «макулатурный» и почему в книжном не было покупателей, хотя стеллажи ломились от книг? К этой теме я вернусь позже…
Вечером, накануне партхозактива, собрал шеф снова замов и меня и спрашивает:
– Ну, что придумали, мыслители?
В ответ – тишина.
– А вот в райкоме люди поумнее сидят. Кое-что предложили. Завтра у нас пятница, в семнадцать часов – партхозактив. А в субботу у большинства наших граждан выходной. Принято решение – пообщаться с народом напрямую. Райком определил – кому и куда ехать. Аппарат райкома партии едет в Артёмовский, Зареченский и Первомайский сельсоветы, райком комсомола – в Ивантеевский и Петровский. А мы – в Лебяжьевский и Семёновский. А в воскресенье посетим остальные сельсоветы.
Далее шеф обратился к председателю райагропрома:
– У тебя, Василий Терентьевич, самая ответственная задача. Необходимо подготовить пятьсот договоров между твоим ведомством и гражданами о передаче на откорм в личных подворьях поросят. Текст договора получишь в сельхозотделе райкома.
– А с какими конкретно гражданами? – спросил председатель райагропрома.
– Ты что тупишь, Вася? Для того и поедем в народ, чтобы убедить людей. Кстати, поросят можно будет забрать на свинокомплексе в Чкаловском. Я договорился. Ещё потребуется двадцать пять тонн комбикорма, расфасованного в мешки по полцентнера. Пусть твои, Василий, специалисты свяжутся с комбикормовым заводом. В райкоме посчитали: если заключим пятьсот договоров, попадём в золотую середину и поправим ситуацию с отчётностью.
– Хитро, ничего не скажешь, – произнёс Василий Терентьевич, – а если народ на это не поведётся?
– Тогда нам всем грош цена как руководителям. Это решение утвердил лично Иван Иванович, и дальнейшему обсуждению оно не подлежит. Все свободны, а ты задержись, – обратился шеф ко мне.
– У тебя завтра особая миссия. С утра возьмёшь мою «Волгу» и поедешь на вокзал, встретишь Кондратенко, он приезжает в девять тридцать, на херсонском. Отвезёшь его в гостиницу. И постарайся втереться ему в доверие. А в субботу поедешь с ним по тем сёлам, где будет работать наш аппарат. Я буду вместе с коллективом. Задачу понял? Свободен…
На следующий день, в девять часов утра, за мной заехал Сергей – водитель шефа, и мы отправились на вокзал.
Поезд пришёл по расписанию, прибывших пассажиров оказалось человек десять. Все, кроме одного, ехали в плацкартных вагонах. Только Савва Матвеевич вышел из вагона СВ.
Выглядел он внушительно. Богатое кашемировое пальто обрамляло его коренастый торс. Роста Кондратенко был невысокого, но казался выше, поскольку имел хорошую военную выправку. Я знал, что до своего назначения в областной Комитет народного контроля он состоял на военной службе и имел звание полковника. Кожа на его лице была гладкая, без намёка на морщины. Скуластое лицо отражало волевой характер. Его возраст выдавала только благородная седина коротко стриженных волос и такие же седые «будёновские» усы.
С первого взгляда на Савву Матвеевича становилось ясно: перед тобой большой начальник…
Путь от вокзала до гостиницы занял минут семь – восемь. Втереться в доверие я не успел. Когда сели в машину, Кондратенко спросил:
– Стало быть, завтра я с вами, хлопчики, по району поеду?
Я ответил:
– С нами.
– А ты, сынок, какую должность в исполкоме занимаешь?
«Тоже мне, папаша нашёлся», – подумал я, но вслух сказал:
– Заведующий орготделом.
– Хорошая стартовая позиция, – заключил Савва Матвеевич.
Дальше, до самой гостиницы, мы ехали в полной тишине…
Партхозактив назначили на пять часов вечера, но уже в три в районном Дворце культуры, где проходило мероприятие, яблоку негде было упасть.
Объясню, что такое партийно-хозяйственный актив. Если коротко – это совещание с участием всей местной элиты. Здесь присутствовали первые руководители райкома партии, райисполкома, райкома комсомола, а также их замы и начальники отделов и служб. Кроме того, председатели сельских и поселковых советов народных депутатов.
Также приглашались первые руководители и парторги всех предприятий, организаций и учреждений района. От судебной власти присутствовали председатель районного суда и районный прокурор.
Присутствовал и представитель местной прессы – редактор районной газеты «Вести с полей» Игорь Петухов.
Для того, чтобы зал вместил всех делегатов, в проходах ставились дополнительные стулья.
Я уже однажды участвовал в таком собрании. Проходило оно в июле месяце. Стояла жуткая жара. Поскольку кондиционеры в глубинке в те времена являлись большой редкостью, дышать в зале было нечем.
У входа в ДК дежурили две кареты скорой помощи. Это не потому, что была духота. Такое практиковалось на каждом подобном мероприятии, независимо от времени года. Бывали случаи – выносили делегатов из зала с инфарктом или инсультом. На моём первом партхозактиве произошёл именно такой инцидент.
После выступления основного докладчика (я уж не помню, кто это был и о чём он говорил) слово взял первый секретарь райкома партии Иван Иванович.
Он медленно спустился со сцены в зал и пошёл по проходу. Те, кто сидел в проходе, молниеносно подхватились, убрали стулья и вытянулись в струнку вдоль стенки. Походкой, жестами и даже лёгким «кавказским» акцентом Иван Иванович очень напоминал Иосифа Виссарионовича. Не доставало только курительной трубки. Позже я понял, что это всего лишь метод воздействия на окружающих. Как у удава на кроликов. Результат при этом достигался потрясающий.
Медленно идёт Иван Иванович по залу и столь же медленно и тихо говорит:
– Товарищи, все мы хорошо знаем лучших людей района. Достойных высочайшего уважения и поощрения. Например, наш военком Андрей Ильич…
– Спасибо, Иван Иванович! – подхватился с места военком.
– Садитесь, уважаемый Андрей Ильич. Спасибо за Вашу работу по весеннему призыву. Наш район занял первое место в области. Или вот наш дорогой председатель колхоза «Путь к коммунизму» Дмитрий Степанович. Вы все слышали, что он награждён орденом Трудового Красного знамени за высокие показатели, достигнутые колхозом…
– Спасибо, Иван Иванович!
– Сиди, сиди, дорогой. Но есть среди нас, товарищи, отдельные руководители, которые не понимают своей ответственности перед трудовым народом. Например, начальник районного отдела внутренних дел майор милиции Фомин… Предлагаю, товарищи, исключить гражданина Фомина из рядов нашей партии и ходатайствовать перед областным Управлением внутренних дел о его увольнении. Кто против, товарищи?
В ответ – гробовая тишина.
– Значит, все за. Спасибо, товарищи…
Тут где-то на галёрке послышался грохот – и майора Фомина унесли из зала санитары. В районной больнице поставили диагноз – инсульт…
Вот такие бывали у нас партхозактивы…
Позже я узнал, чем начальник РОВД не угодил Ивану Ивановичу. Оказывается, он проболтался в областном УВД о том, как первый по пьяни врезался на своей «Волге» в автобусную остановку. Хорошо, что было два часа ночи и на остановке никого не оказалось. Информация дошла до обкома, и Иван Иванович схлопотал выговор…
Правильно говорят: «Язык мой – враг мой». Промолчал бы майор Фомин – глядишь ты, стал бы со временем «уважаемым человеком»…
Итак, ровно в 17:00 началось заседание.
На повестке дня стоял один вопрос: «О задачах районного комитета КПСС и районного исполнительного комитета Совета народных депутатов по выполнению постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 1079 “О развитии личных подсобных хозяйств граждан…”»
С основным докладом выступил, как вы догадываетесь, Савва Матвеевич Кондратенко.
В зале стояла гробовая тишина…
Я не буду воспроизводить весь доклад. Обычный набор стандартных фраз. Но один момент в докладе запомнился хорошо:
– Объясните мне, товарищи, как так получилось, что ваш сельскохозяйственный район оказался самым отстающим в развитии личных подсобных хозяйств? Стыдно, товарищи! Вот у нас, в областном центре, многие сознательные граждане уже разводят на лоджиях кур и петухов. Идёшь рано утром на работу, а петухи поют, как в деревне. Красота! А один работник нашего комитета застеклил у себя в квартире на седьмом этаже балкон и стал откармливать поросёнка. Глядишь, к зиме, товарищ и свою семью обеспечит мясом и салом, и родному государству сдаст излишки…
Докладчик сделал паузу, чтобы попить водички и услышать аплодисменты. Но вместо оваций в полной тишине раздался чей-то робкий голос:
– Но это же какая вонища!
Савва Матвеевич окинул зал гневным взглядом и грозно спросил:
– Это кто такой умный нашёлся? Это от тебя вонища антисоветская прёт!
И продолжил свой доклад дальше…
Что стало с человеком, у которого возник вопрос, я не знаю. Может, и ничего не стало. Не 37-й же год…
На следующий день мы с Сергеем заехали в гостиницу часам к десяти утра, забрали Савву Матвеевича и поехали в направлении села Лебяжье.
Только выехали из райцентра, Кондратенко спрашивает:
– А скажите мне, хлопчики, нет ли у вас знакомого, у которого можно купить хорошей горилки?
– Самогонки, что ли? – переспросил Серёга.
– Ну нехай так, – подтвердил председатель областного КНК.
– Это не проблема, – продолжил Сергей, – только придётся сделать крюк километров в двадцать, в Авдеевку, село такое. Там моя тёща живёт. Она для себя гонит. Не самогон – нектар.
– Поехали, сынок, в Авдеевку. А в Лебяжье поспеем ещё.
Минут через двадцать мы подъехали к дому Серёгиной тёщи.
Савва Матвеевич предложил денег, но Сергей отказался их брать:
– Что Вы, тёща обидится. Она не торгует самогоном, а угостить хорошего человека будет рада.
Калитка оказалась открытой, но в доме на двери висел замок.
– Ушла куда-то, ненадолго, – констатировал Сергей, – но ничего, я знаю, где она продукт хранит, да и закуску там же прихватим.
Мы обогнули дом и подошли к погребу. Погреб был открыт – видимо, хозяйка действительно недалеко ушла. В погребе стояла кромешная темень. Серёга разжёг спичку и осмотрелся вокруг.
– Вот она, родимая. Литрушку возьмём – хватит ему, как считаешь?
– За глаза. – Я принял от него литровую банку самогона.
– А вот и закуска. – Сергей открыл трёхлитровку с засоленным салом, вытащил из неё шмат в две ладони и передал мне.
– Тут ещё у тёщи где-то кадка стоит с мочёными яблоками. Мировой закусон.
Сергей разжёг ещё одну спичку, пошарил по углам, нашёл кадку, вытащил из неё четыре яблока, и мы вышли из погреба на белый свет.
Когда подошли к машине, Савва Матвеевич увидел яблоки и в восторге воскликнул:
– «Антоновка», мочёная? Ну, уважили, хлопчики.
Сели в «Волгу».
– В Лебяжье? – спросил водила.
– А скажи мне, сынку, тут у вас ставка рядом нет или речки какой?
– Почему нет, сейчас через луг проедем километра три, а там совхозный ставок, – пояснил Сергей.
– Так чего стоим, поехали к ставку, – велел наш клиент.
По пути мы заехали в сельмаг, купили буханку чёрного, ржаного хлеба и две бутылки «Нарзана» и отправились на водоём.
Ставок оказался что надо. Широкий, полноводный, с прозрачной голубой водой. День был тихий, безветренный, и на водной глади отсутствовала даже мелкая волна. И только всплески рыб вызывали круги на зеркальной поверхности водоёма. Один берег ставка был пологий, с длинным песчаным пляжем. А другой – высокий и крутой. Мы расположились на высоком берегу, под ивой, на молодой зелёной травке.
Весна только вступала в свои права. Стоял конец марта. По утрам ещё случались заморозки. Но этот день удался на славу. С утра светило солнышко, на небе ни единого облачка. К полудню пригрело градусов до двадцати.
Савва Матвеевич снял пальто, пиджак и галстук, закатал рукава рубашки и присел на верблюжье одеяло, которое нашлось в багажнике «Волги».
Пока я нарезал сало и хлеб, Савва Матвеевич принимал солнечные ванны: закрыл глаза и обратил лицо к солнцу.
– Ну, давай уже, заворг, не томи, наливай, – произнёс он через минуту.
Выпили по первой. Самогон оказался крепким, градусов семьдесят, и отдавал мятой и ещё какими-то травами.
– На чём это, Серёжа, твоя тёща этот «бальзам» настаивает? – спросил Кондратенко.
– На травах каких-то. Она специалист в этих делах. Даже людей травами лечит.
– Что травами. Да эта горилка лучше любых лекарств будет, – сказал Савва Матвеевич и махнул вторую рюмку.
Для меня такой темп был чересчур быстрым. И я, как казалось, незаметно для собутыльника выплеснул содержимое своей рюмки в траву.
– Что, сынку, муравьёв подпаиваешь? Ты не прячься, я всё вижу. Наливай себе по полчарки, кто ж против.
Так мы просидели часа три, пока литровка опустела и закуски были съедены. Савва Матвеевич стал клевать носом, вот-вот уснёт.
– Куда едем? – спросил его Сергей, когда мы снова сели в машину.
– Дуй, Серёжа, в гостиницу. Устал я маленько, разморило весеннее солнышко…
По дороге в город Кондратенко жаловался на свою жизнь.
– Эх, хлопцы, я ж простой сельский парень, с Полтавщины. У нас за селом тоже ставок был. Мы там всё лето проводили. Купались, рыбку ловили – красота. А сейчас что? С утра до вечера то совещание, то заседание. А потом приходишь домой, поднимаешься на пятый этаж, телевизор включаешь и всё, день прошёл. И так год за годом – вся жизнь пройдёт. На выходной – отсыпаешься целый день. В отпуск жена на курорт тащит. А он мне, этот курорт, поперёк горла. Мне бы вот так, в село уехать недельки на три, горилки попить, рыбку на ставку поудить…
Я не удержался и задал мучивший меня вопрос:
– Савва Матвеевич, признайтесь, про поросёнка на балконе Вы вчера приврали?
– Не приврал, а немножко преувеличил. Слышал про такой риторический приём, как гипербола? Чтоб эффектнее звучало. А ты, стало быть, не поверил?
– Скажем так, усомнился…
Вскоре мы подъехали к гостинице.
На прощание Савва Матвеевич сказал:
– Передай своему начальству: Кондратенко довольный остался. Хороший у вас район. Так в обкоме и скажу. А показатели поправьте, не тяните. Серёжа, ты меня вечерком на московский поезд подкинешь?
– Обязательно подкину, Савва Матвеевич.
– Спасибо вам, сынки, уважили. Сто лет так не отдыхал…
Расставшись с клиентом, мы рванули в Лебяжье. Нужно срочно доложиться шефу.
Первым делом заехали в Лебяжьевский сельсовет.
Советская власть в Лебяжьем располагалась в одноэтажном кирпичном домике с шиферной крышей. Снаружи домик был оштукатурен и покрашен в жёлтый цвет. Краска от времени облезла, и выглядело здание неважно. О том, что этот домик и есть сельский совет, можно было догадаться только по выцветшему красному флагу над входом.
А через дорогу от сельсовета красовалось новое, кирпичное двухэтажное здание с черепичной крышей, в котором располагалось правление колхоза «Заря коммунизма». Его центральный фасад украшало мозаичное панно с шагающей под красным знаменем колонной строителей коммунизма. И государственный флаг над правлением, в отличие от сельсовета, висел новенький, с иголочки…
Это разительное отличие было вполне типичным явлением. Сельские советы лишь условно считались властью. Никакими властными полномочиями они не обладали. За любой мелочью председатель сельсовета обращался к председателю колхоза. Вот кто олицетворял настоящую власть на селе.
Помню, когда встал вопрос, кого назначить председателем Ковалёвского сельского совета, Александр Николаевич Савченко первым делом позвонил председателю колхоза «Путь к коммунизму» Кравченко Дмитрию Степановичу. Я находился в кабинете шефа и стал свидетелем следующего диалога. Упуская взаимные приветствия и комплименты, перехожу прямо к сути:
– Дмитрий Степанович, ты, конечно, в курсе, что твоя вотчина осталась без главы советской власти? Председатель сельсовета Падалка отправлен на пенсию.
– Конечно, в курсе, Александр Николаевич.
– А раз в курсе, то давай обсудим, кого нам поставить на этот ответственный пост. Вот у тебя есть молодой и политически грамотный агроном Левченко. Как ты смотришь на то, чтобы он возглавил сельсовет?
– Ты меня, Николаевич, без ножа режешь. Это ж мой лучший агроном. Посевная на носу, кто работать будет?
– Ладно, Левченко не будем трогать. А зоотехника Сухомлина отпустишь?
– Что хочешь делай, не отдам. У меня на весь колхоз – один грамотный зоотехник.
– Тогда сам предложи кандидатуру.
– Есть у меня Боря Кузякин. Хороший парень. В Афганистане служил. Политику партии понимает.
– А работает он кем.
– Да пока на тракторе, но уже второй год заочно учится в сельскохозяйственном институте. Хороший парень, справится. Да и что там справляться – сиди, штаны протирай.
Вот так несерьёзно оценивали руководители колхозов советскую власть на селе…
Когда я вошёл в открытую дверь сельсовета, внутри стояла мёртвая тишина и никаких намёков на присутствие в здании людей не замечалось. Только в кабинете председателя, под портретом Горбачёва, сидел какой-то небритый мужик, перед которым на столе стояла полупустая бутылка самогона, открытая банка маринованных помидоров и гранёный стакан. Второй такой же стакан я заметил на полу, под столом.
– Кем будете, уважаемый? И где хозяин кабинета?
– Я тут сторожем работаю. А председатель к дояркам на ферму пошёл, – ответил мужик и зачем-то бросил беглый взгляд в открытое окно за его спиной.
– Нехорошо, товарищ, распивать под портретом генерального секретаря.
– Да я так, самую малость, в честь праздничка, сейчас всё приберу. – И мужик стал суетливо убирать компромат под стол.
Какой сегодня праздник, я уточнять не стал. Мужик был из тех, у кого каждый день праздник…
Я подошёл к открытому окну и выглянул наружу. Под окном рос пышный куст сирени. Из куста торчали две ноги и широкая задница председателя сельсовета.
– Николай Афанасьевич, от кого прячешься? Вылезай! – сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
– Это ты, Петрович? А Савченко с тобой?
– Нет, шеф на своей «пятёрке» где-то в вашем селе с народом общается.
Николай Афанасьевич Земляной, председатель Лебяжьевского сельского совета, вылез из куста с исцарапанным лицом.
– Что это с тобой, Николай Афанасьевич? Детство никак вспомнил, в прятки играешь? – спросил я.
– Смешно тебе. А меня чуть кондратий не хватил от страха.
– Давай, рассказывай, что случилось.
– Утром встретили автобус с вашими, исполкомовскими, сотрудниками. Я отправил с ними Зину, секретаря сельсовета, и они пошли по дворам. Сам сел напротив окна, выглядываю Савченко. Я ж не знал, что на его «Волге» ты раскатываешь. Тут заходит ко мне кум и ставит на стол «маленькую» горилки. «Давай, кум, выпьем, – говорит, – в честь праздника». «А какой сегодня праздник?» – спрашиваю. «Как же, день Феодоровской иконы Божьей Матери! Большой праздник, грех не выпить». «Ты, кум, совсем сдурел. Сидишь под красным флагом и предлагаешь коммунисту и представителю советской власти церковный праздник отмечать». «Когда я твоего сына крестил, ты не сильно переживал, что коммунист». Ничего не поделаешь, достал я из сейфа два стакана и банку маринованных помидоров. Только налили, гляжу, по дороге в нашу сторону едет чёрная «Волга». Ну, думаю, пропал. Куму сказал, чтоб сторожем назвался, а сам – в окно…
Не сдерживая больше смеха, я спросил:
– А красные «Жигули» ты не видел?
– С полчаса тому назад просвистела мимо красная «пятёрка». Я ещё подумал, кто бы это мог быть.
Я заметил на председательском столе бланк договора с вензелем райагропрома.
– А это что за документ?
– У твоих девчат попросил почитать, что люди подписывать будут. Они ж потом ко мне жаловаться придут.
Я взял бланк договора, пробежал глазами. Документ вполне шаблонный, полный юридической казуистики. Существенное значение имели два пункта:
«1. Мы, нижеподписавшиеся, районный агропромышленный комплекс в лице председателя районного агропромышленного комплекса и гражданин… паспорт… проживающий… подписали настоящий договор в том, что райагропром предоставляет гражданину… в срок до 1 апреля 1988 года БЕСПЛАТНО здорового поросёнка и 50 килограммов комбинированных кормов, а гражданин… в срок до 31 декабря 1988 года обязуется сдать государству по закупочным ценам 40 кг мяса свинины без костей и 15 кг сала.
2. В случае если гражданин… не выполнит взятых на себя обязательств, он обязан возместить райагропрому прямые убытки и утраченную выгоду в соответствии с расчётом, приведённым в приложении № 1 к договору».
Что там было, в приложении, я не стал читать, и так всё понятно.
Грандиозная афера.
Я, хотя и не животновод, но представление имел: чтобы сдать сорок килограммов мяса и пятнадцать кило сала, надо откормить свинью минимум до центнера. И мешок комбикорма – это вообще ни о чём. А если, не дай бог, здоровый поросёнок заболеет и сдохнет? Придётся бедному крестьянину раскупоривать кубышку, если, конечно, она у него есть, и оплачивать родному агропрому утраченную выгоду. Шедевр просто.
Пособие для обучения юристов-договорников.
– Почитал? – со вздохом спросил Николай Афанасьевич. – Вот и я думаю, как буду людям в глаза смотреть.
Оставил я председателя сельсовета думать его думу, а сам поехал искать шефа.
Красную «пятёрку» мы нашли на соседней улице.
Перед ней стоял шеф и распекал сотрудников аппарата исполкома:
– Вы чем тут без меня полдня занимались? Всего пять договоров заключили. Я вас, бездельников, научу как с людьми работать!
Я прибился к толпе. Шеф меня заметил и спросил:
– А Кондратенко где?
– В гостинице отдыхает. Устал маленько. Просил передать, что очень доволен работой районной власти.
– Ты, я смотрю, тоже «устал маленько», ладно, потом поговорим. – И он быстрым шагом пошёл по улице.
Остановился Савченко у дома, который ничем особо не отличался от других, только на чердаке хозяева устроили что-то типа мансарды, а с неё – выход на маленький балкон. Может, этот балкон и привлёк внимание шефа…
Калитка оказалась не заперта. Александр Николаевич зашёл во двор, а за ним и мы всей толпой.
Савченко постучал в дверь, и на порог дома вышел хозяин в чёрных семейных трусах до колена и в грязной, дырявой майке, натянутой на обвисший живот. Он смотрел на шефа испуганным, осоловевшим взглядом и жевал какую-то зелень – то ли петрушку, то ли укроп.
– Здравствуйте, товарищ, как Вас зовут? – начал Александр Николаевич официальным тоном.
– Лёха, – дрожащим голосом ответил хозяин и выронил изо рта зелёную жвачку.
– А отчество?
– Семёнович.
– Алексей Семёнович, Вы слышали, какие задачи ставят перед нами партия и правительство по развитию личных подсобных хозяйств?
– Вроде слыхал.
– Тогда вот Вам договор – подписывайте.
И шеф протянул вконец оторопевшему Лёхе папку с договором и авторучку.
– Не-а, подписывать я ничего не буду, – робко возразил Алексей Семёнович.
– Ты коммунист? – выходя из себя, спросил Савченко.
– Не-а.
– Депутат сельского совета?
– Не-а.
– Ты советский гражданин, – уже орал шеф, – ты знаешь, кто перед тобой стоит?
– Не-а.
– Перед тобой, болван, стоит председатель районного исполнительного комитета Совета народных депутатов, подписывай договор, быстро!
Лёха схватил с перепугу ручку и в местах, указанных шефом, поставил закорючки.
Тут на порог выскочила Лёхина жена. Тощая, с измождённым, жёлтым, морщинистым лицом и огромной бородавкой на носу. Точная Баба Яга, как её в мультиках рисуют. Одета она была в замызганный, грязный халат неопределённого цвета.
– Что ты, сволочь, подписываешь? – заорала она на мужа. – Совсем решил нас по миру пустить.