Самолет благополучно приземлился, до отправления автобуса было немного времени, Кутепов решил посмотреть Ереван.
Культура другого народа дышала чужим ароматом; Арарат был похож на раскрашенную детскими руками картинку. Все вокруг было театральным и словно сошло с экрана телевизора из программы «мир путешествий».
Потрепанный горными дорогами автобус забит крестьянами. Соседом Кутепова оказался дядя с огромным, как у артиста Мрктчяна, носом. В корзине, лежащей на коленях, похрюкивали поросята.
Кутепову пришлось сидеть на кончике кресла, но он не замечал этого, с увлечением слушал характерную армянскую речь крестьянина, возвращавшегося с базара, где он для развода и приобрел хряков.
Одной рукой армянин держал корзину, другой тыкал в бок Кутепова, усиливая свой рассказ о нелегкой жизни в горах.
Дорога проходила по армянскому нагорью, укрытому ранним снегом.
– Меня зовут Азат, – сказал, закончив рассказ о русском селе, армянин. – В переводе на русский означает «свободный». Так хотели мои родители, но разве я свободный?
Успев произнести последнюю фразу, Азат уснул. Корзина сползла Кутепову на колени, а голова соседа мягко опустилась на плечо.
В корзине, учуяв чужой запах, завозились свинки. Кутепов деликатно подвинул Азата к окну, устроился удобней.
Выехав на горную дорогу, автобус шел с креном; с правой стороны зияла пропасть.
Водитель вел машину по самой кромке, у которой не было обочины.
Иногда с водительского кресла доносились проклятия на каркающем наречии, сквозь которые прорывались и знакомые матерные русские слова.
Они были направлены в основном в адрес встречных машин.
Кутепов видел идущие, словно танки, грузовики и понимал, что жизнь, отданная в руки ругающегося водителя, ничего не стоит.
Дорога спустилась в ущелье, в городок, над которым стоял густой дым от завода по выплавке меди.
Тяжело осев, автобус остановился.
Азат грубо толкнул Максима, освобождая путь для корзины с повизгивающими поросятами.
– Эй, – крикнул он водителю, – стой, я еще не вышел.
– Свободный человек, мать твою, – произнес про себя обиженный таким обращением Кутепов и уселся сразу на два кресла, почувствовав в области задницы необыкновенный комфорт.
Над небольшим автовокзалом, где стояли такие же потрепанные горные автобусы, висел дымный занавес, через который упорно прожигалось солнце. Выходить на улицу не хотелось, в салоне воздух казался чище.
И как они тут живут, это же душегубка, а не город?
Привыкают, а куда денешься. Или становись крестьянином в этих скудных горах, на которых все растет чрезвычайно трудно и где долго лежит снег. Или иди в эту душегубку, чтобы заработать на хлеб.
Медный городок не пострадал от землетрясения, но хватало и того, что тут было.
Оставшийся путь стал туристической поездкой. Только вид совершенно разрушенного Спитака, который автобус проезжал, вогнал Кутепова в смятение, остальное время до г. К Кутепов думал о предстоящей работе.
Прежде всего, ему следовало поселиться в гостинице, где номер был заказан местным управлением милиции, затем Кутепов должен был предстать перед руководством, начать знакомиться с делом, ради которого сюда приехал.
Дело простое. Начальник строительной фирмы Порошков купил по дешевке дом в Спитаке.
И вдруг среди ночи от небольшого подземного толчка дом развалился, похоронив под собой хозяина.
– Ты там не задерживайся особенно, здесь полно работы, – напутствовал Кутепова начальник управления полковник Одинцов.
Гостиница оказалась наполовину разрушенной, в сохранившемся блоке жили командировочные и те, кому удалось захватить места в дни переполоха.
– Эй, – крикнул Кутепову, как только он появился в холле, пожилой армянин с лоснящимся от выпитого пива лицом (перед каждым игроком стояла бутылка). – Нам одного не хватает.
Играющие обернулись и стали рассматривать приехавшего.
– Я не по этой части, ребята.
– Это же Базар-блот, давай сюда. – Володя, налей ему чего покрепче за мой счет.
– Нет, ребята, так дело не пойдет, – твердо сказал Кутепов.
Соседний номер стоял на разломе, посреди коридора зияла трещина – казалось, половина здания вот-вот отвалится.
Посреди комнаты высилась пирамида мусора, постель осталась от предыдущего жильца, на кривоногом столе стоял графин с желтой водой, а в потолке отвисла штукатурка.
На шнуре висел радиоприемник, который пытался разговаривать, но слышен был треск, прерываемый бульканием.
В туалете стояло пустое ведро и щетка, проржавевший фаянс, прослуживший миллион лет и немытый, завершал зрелище полного равнодушия к тому, кто платил за номер.
Из крана лилась ржавая вода, которая вскоре прекратилась…
– Еще хорошо, что крыша над головой есть, – громко произнес следователь Максим Кутепов.
Осталось еще, чтобы замок не работал, тогда можно спокойно ночевать в холле, изучая игру Базар-блот. Кутепов впервые слышал о такой игре, теперь она стала его интересовать больше.
Опасения подтвердились, ключ проворачивался, не собираясь устанавливать механизм в рабочее состояние.
Кутепов подхватил сумку, вышел на улицу, весело осмотрел пространство и спросил старушку, тащившую за собой груженную чем-то тяжелым «кравчучку».
– Как пройти в городское управление милиции?
Старушка отшатнулась, будто он поймал ее на месте преступления.
В управлении милиции Кутепова встретил запах сырой штукатурки и нечистого туалета, после чего следователь Кутепов окончательно перестал обращать внимание на «временные неудобства».
И чего он хотел, ведь тут произошло землетрясение.
В кабинете начальника управления, у которого дверь была наполовину открыта, слышались громкие голоса. В приемной, кроме кота, уютно устроившегося на высоком радиаторе, больше никого не было.
В приоткрытой двери мелькали руки, головы, кто-то вставал и начинал убедительную речь, к концу которой сникал и замолкал. Через короткую паузу раздавался громоподобный голос начальника, подводящего итоги.
– Это вы Кутепов? – спросил, не мигая и вздрогнув слегка мясистыми щеками полковник.
– Похоже, что я.
– Что значит «похоже», выражайтесь ясней.
– Я, Кутепов Максим Ильич, приехал в командировку по поводу гибели Порошкова Геннадия Яковлевича.
– Это нам известно. В гостинице поселились?
– Можно сказать – да.
– Что значит, можно сказать?
– Поселился.
– Не нравится? Но у нас не Москва, а зона бедствия, хорошо еще выберетесь отсюда живым. Об этом думать нужно.
Вечером, оставшись в гостиничном номере, Кутепов понял, почему все казались ему запыленными и уставшими.
Разруха – это пыль, а усталость – реакция организма на нее.
День был суматошным, на нервах.
Кутепов сразу попал в другой мир, в котором люди жили по другим законам.
Не следовало обижаться на жесткого грубого Гаспара Арутуняна, который не говорил, а приказывал-оскорблял собеседника. Жизнь приучила – не прикрикнешь, не услышат.
У горцев плохо со слухом; они оглохли, живя в горах, здесь иначе распределяется звук, скорее услышишь эхо, чем сам голос.
Полковник даже расспрашивать о деле не стал, для него не было такого дела, и он не понимал, как в момент, когда надо спасать тысячи и тысячи людей, из далекого Киева приезжает следователь разбираться с какой-то смертью.
– Знаешь, чего он погиб? – спросил Арутунян, уставившись выпуклыми глазами на Кутепова.
– Потому, что жил в доме, где вместо цемента был песок. Цемент во время стройки разворовали. Потому государственное жилье разрушилось при первом же серьезном толчке, а вот частные дома практически не пострадали; там раствор настоящий, у себя ведь воровать не будешь.
Так что основная причина гибели твоего монтажника, пусть он и уважаемый человек, воровство. Сначала надо отучить людей от этой привычки, а потом вести расследования об убийстве.
Ничего нового полковник Арутунян Максиму Кутепову не сообщил. Можно было и не ехать в далекую командировку да еще в такой момент, если бы Порошков погиб во время землетрясения.
Но он погиб после него и не в типовом пятиэтажном доме, а в том самом частном, который был слеплен на добротном цементном растворе. А то, что он разрушился после повторного землетрясения, не выдерживало никакой другой версии, кроме одной – имитации разрушения, желании скрыть истину.
– Дело простое, написали бы нам бумагу, я послал бы сыщика, мы вмиг бы вам поставили все точки над «і», – сказал в заключение Арутунян.
Странно прозвучала последняя фраза из уст человека, речью своей подчеркивающей принадлежность к определенной национальности. А тут перешел на вассальный разговор, потому и нелепо выглядело. Так, словно приехало высокое начальство, перед которым следовало скрыть явные нарушения в работе. В качестве смягчения был предложен обычный деловой русский язык, который, оказывается, армянин Арутунян неплохо знал.
На миг Кутепову показалось, что армянин Гаспар Арутунян знает и имя преступника, но своих не сдает.
Из этого же текста Максим Кутепов понял, что помогать ему в этом управлении никто не будет. Скорее, наоборот, будут вставлять палки в колеса, ибо, если окажется, что дело вовсе не простое, а с далеко идущими выводами, то как тогда отнестись к главному управлению милиции, которое никак не отнеслось к происшествию, отнеся его в разряд незначительных?
Спитак лежал в развалинах. Трудно было поверить, что эти куски металла, кирпичи, скальные валуны, цементная крошка были когда-то домом, в котором жили люди, по ночам зачинающие детей, которые в этих стенах вырастали, взрослели, создавали семьи, снова по ночам зачинали новых людей…
Когда-нибудь от всего человечества останется нечто подобное, заползла философская мысль в голову Кутепова, стоящего у крепкой стены частного дома, в котором некогда жил Геннадий Яковлевич Порошков.