Александр Рей
Жирные Боги

А есть еще третий вариант. Такие, как я. Мы с тревогой наблюдаем за десятками тысяч смертей в родном городе. Миллионами по всей планете. Катастрофа грозит нешуточная. Какой-то статист подсчитал, что, если болезнь будет развиваться с той же скоростью, то нам останется жить не более десятилетия. Десять лет – вот, сколько осталось человечеству до полного исчезновения. По-моему, всем пора собирать чемоданы.

Но злит даже не это…

Мы стоим на пороге вымирания, а общество изо всех сил пытается жить прежней жизнью, отвергая неизбежную кончину. Мне это напоминает попытку бьющегося в агонии заказать пиццу. Люди все так же продолжают ходить на работу, искренне удивляясь, когда очередное место за соседним столом оказывается пустым. Правительства призывают сохранять спокойствие, попутно обвиняя друг друга: русские – алчное ЦРУ, американцы – «советскую Россию». Без передышки, то проклиная друг друга, то в унисон клянясь, чем только можно, что каждый ученый на планете (от нобелевских лауреатов по астрофизике до учительницы химии – Анны Васильевны из школы № 3 города Елатьма) занят поиском лекарства.

Время на исходе, но пока «лучшие умы» смогли лишь выяснить, что энергия, вырабатываемая организмом сдохлосов, просто исчезает. Если совсем просто, то пища расщепляется на органические вещества, которые поступают в клетку. При этом клеткой должна высвобождаться энергия химических связей. Но энергии нет. Клетка жрет, как не в себя, а энергии для работы обратно не поступает. Ученые все исследуют и исследуют, пытаясь выяснить, как в том анекдоте, куда из запертой комнаты исчезли сломанная табуретка, три металлических шара и пьяный русский. И пока они разгадывают ребусы, очередная порция загадочных мумий готова. Нам же, тем, кто еще не заразился, приходится быть подопытными кроликами. Мне даже отпуск дали. Кстати…

Я глянул на часы – меньше, чем через час, нужно ехать в больницу. В который раз медики сделают мне томографию всего, возьмут все на анализ, чтобы опять не узнать причину, по которой меня стороной обходит болезнь СДХ. Но выбора все равно нет.

Я сидел в очереди к терапевту. Еще месяц назад, когда нас обязали ходить на осмотры, ждать приходилось долго – толпа везунчиков, миновавших участь называться сдохлосами, еле помещалась в коридоре. Лица были одни и те же. Постепенно, коротая время за непринужденной болтовней, мы перезнакомились. Знали кого как зовут, кто где работает, семейное положение. Случались даже быстротечные романы с пересудами, расставаниями и вторыми шансами. В общем, скучать не приходилось.

Но очередь постепенно мелела. Если кто-то из нас выходил из кабинета опустив глаза в пол, мы знали – список «везунчиков» стал чуть легче. Больше мы его не увидим. С каждым выбывшим, лица вокруг мрачнели все сильней. Мы понимали – заболеешь ты СДХ или нет, неизвестно. Сегодня здоров, а завтра врач разочарованно отметит, что вес уходит слишком быстро.

Как сказал один мной знакомый, услышав приговор: «Хотя бы не придется таскаться сюда каждый день.» Оно и понятно. Как только появляются симптомы СДХ, врачи теряют к тебе всякий интерес. Они не знают, что делать с больными, поэтому изучают здоровых, пытаясь понять, как нам это удается. Больных – много (исследуй не хочу), здоровых все меньше.

Закинув ногу на ногу, я прислонился головой к прохладной стене, и дремал, гоняя по кругу тяжелые мысли. В очереди осталось всего 7 человек. Минут через 40 буду уже на пути к дому.

Мужской голос назвал мою фамилию. Я открыл глаза. Надомной возвышался врач, пристально разглядывая мое лицо и дожидаясь хоть какой-то реакции. Я кивнул, давая понять, что врач не ошибся.

– Пойдемте! – приказал он и зашагал по коридору. Коллеги по очереди с интересом наблюдали за событием – незначительным, но все же выходящим за рамки привычного. Я поспешил за доктором.

Мы поднялись на этаж выше, подошли к кабинету без таблички. Щелчок замка и мы внутри.

– Садитесь! – мужчина махнул рукой в сторону кушетки, а сам направился к столу, заваленному какими-то папками. Я послушно сел и стал с любопытством разглядывать врача.

За время походов в больницу, я, кажется, успел повидать и запомнить весь персонал, в изобилии обитающий в этих стенах. Со скуки, особенно последнее время, я вглядывался в лица пробегающих мимо людей. Человека, увлеченно перелистывающего бумажки, я однозначно видел впервые.

Молодой. Возможно мой ровесник или чуть старше – года тридцать три. Темные волосы, выразительные скулы, слегка небрит, поджарый. Лицо можно назвать приятным. Смущали лишь мешки под глазами, какие бывают у всех, кто весело провел ночь в клубе. Хотя этот не похож на гуляку, скорее наоборот, а значит, это лицо сильно уставшего человека.

Врач оторвал взгляд от бумажек и посмотрел на меня. Я рефлекторно отвернулся.

Мужчина встал, подошел, протягивая маленький кусок картона. На визитке написано, что передо мной Дмитрий Михайлович Федоров, врач-анестезиолог, спасающий людей в стенах пятой клинической больницы.

Что он тогда делает здесь, на другом конце города?

– Зови меня Димой, – он протянул руку. Я на секунду замешкался и, кажется, невольно поморщился. Мне это знакомство нравилось все меньше. Не люблю, когда происходит что-то непонятное. А сейчас именно такой случай.

Получив свое рукопожатие, врач взял стул, поставил напротив и сел. Кушетка высокая и получилось, что я сижу на голову выше. Меня это немного успокоило. Появилось ощущение, что я снова контролирую ситуацию или, как минимум, понимаю мотивы этого странного человека. Хотя это не так.

– Зачем я здесь? Это какое-то новое обследование?

Врач словно не слышал мои вопросы:

– Давай сразу к делу. Что ты знаешь о болезни… СДХ?

Я рассказываю все, что слышал по телевизору: о потере энергии клетками, о слабости, похудении и, как итог, смерти. Врач удовлетворенно кивнул, явно ожидая от меня меньшего.

– Хорошо, но почему это происходит с людьми? Какова причина? Ты назвал симптомы, но не причину.

– Дмитрий Михайлович…

– Дима, – поправил он.

– Дима, – соглашаюсь я, хотя не понимаю к чему эта фамильярность. Друзей я не ищу. Особенно здесь. – Почему вы меня спрашиваете? Разве я не обязан сюда ходить именно для того, чтобы вы выяснили это.

Врач усмехнулся:

– Тогда мне жаль твоего времени. Ты тратишь его напрасно.

Повисла неприятная тишина. Я ждал, что Дмитрий продолжит, но он молчал, вновь уткнувшись в папку с результатами моих исследований. Как реагировать-то? Когда я уже хотел попросить объяснений, врач продолжил:

– Представь: десятки тысяч ученых во всем мире каждый день ковыряются в пробирках, исследуют миллионы больных и здоровых людей с единственной целью – найти причину СДХ, и все впустую. О других смертельных болезнях нам известно намного больше. В случае СДХ никто не понимает причин. Как она появляется? Как распространяется? Как выбирает цель? Вирус это, инфекция, химикаты, радиация? Что это вообще такое – СДХ? Если ВИЧ – это вирус, карцинома – неконтролируемый рост клеток, то СДХ – это ничего. Просто исчезновение энергии из организма человека. Что-то с работой митохондрий связано, но и это больше гипотеза. Ты можешь сдать анализы еще тысячу раз, но причину, почему ты до сих пор здоров, а другие умирают, мы так и не найдем.

Молодой врач замолчал, давая мне возможность обдумать услышанное. Меня конечно посещали мысли, что походы в больницу – затея бесполезная, но я отмахивался от них, надеясь, что забор крови и разглядывание моих слизистых хоть как-то поможет приблизиться к разгадке. Но каждый раз, приходя сюда, в глазах врачей я не находил веры в результат. Казалось, с каждым днем они все больше отчаивались, хватая руками воздух. Призванные спасти человечество умирали также, как и мы, их лабораторные мыши. Отсутствие результатов тушит пламя горящего сердца. Рутина поглощает даже желание жить.

Новый знакомый был честен. Он произнес вслух то, в чем ни мы, временные «везунчики», ни врачи, не решались признаться – чем больше проходит времени, тем меньше шансов спастись. Никто не знает, откуда взялась СДХ и как ее остановить. Паршивый расклад.

Врач все это время неотрывно следил за моим лицом. Дождавшись финала моих размышлений, он произнес, медленно и четко – так, чтобы я по-настоящему услышал:

– Кажется, я знаю, почему возникает болезнь…

Что чувствует человек, нашедший решение сложнейшей задачи? Счастье, гордость, благоговение? В голосе Дмитрия не было ничего из этого. Лишь многоточие – знак еще непроизнесенных слов, забот, о которых мне пока неизвестно.

– Это же хорошо! – попытался улыбнуться я, но выражение его лица звонкой пощечиной сбило мою улыбку.

– Если я прав, это очень плохо…

Врач встал. Меряя шагами комнату, он пытался подобрать правильные слова. Так выглядит хирург только что покинувший операционную. Вот он мнется, не решаясь зайти в комнату, где ждут жена с дочкой, родители. Как сообщить им, что мужа, отца и сына больше нет? Что он лежит на столе, накрытый с головой простынями. Какие слова подобрать, чтобы сгладить боль? Нет таких слов. Всего один шаг, одна дверь отделяет хирурга от потока чужого горя.

– На мысль об истинных причинах болезни, я натолкнулся случайно. Эпидемия еще не началась, и мы тогда не понимали насколько все серьезно. Я отправился женой в отпуск. Стамбул. Шел третий или четвертый день. Мы уже набегались по достопримечательностям, и теперь никуда не торопясь, сидели в кафе возле Гранд базара. Десятки магазинов, нескончаемый поток людей, шум огромного мегаполиса – мы наслаждались его ритмом. Пили крепкий кофе с пахлавой. Со стороны мечети Нуросмание раздался призыв муэдзина к зухру, обеденному намазу.

Я окинул взглядом улицу. Никто из прохожих не реагировал на песнь служителя Аллаха. За соседним столиком стали чуть громче вести беседу. Лишь старик в сувенирной лавке расстелил коврик и встал на колени. Возводя ладони к небу, он шептал о чем-то сокровенном. Жена задала какой-то вопрос и я отвлекся, а когда мой взгляд вновь вернулся к старику, он уже лежал – обессиленно рухнув на пол. Я бросился к нему. Сердце мужчины билось, а губы продолжали шептать. Крикнул продавцам соседних лавок, чтобы вызывали скорую. Старика увезли, а мы, немного придя в себя, двинулись дальше.

Тогда я не придал этому случаю какого-то значение. Так, старику стало плохо. Ничего особенного.

– Но потом это повторилось? – догадался я.

– Да, – кивнул врач. – Несколько раз я видел, как после молитвы люди с трудом могли встать, будто на нее уходили последние силы.

Окончательно я убедился в существовании закономерности между молитвой и болезнью, попав на службу в Собор Святого Георгия, что в районе Фенер. Приехала группа туристов, под завязку заполнив зал. Мужчины и женщины стояли в окружении икон, дожидаясь начала. Когда вышел священник и запел псалмы, люди склонили головы, послушно накладывая крестное знаменье после каждого «аминь». Мы с женой тоже были среди них.

Обычно мы не ходим в церкви. Да и о боге особо не задумывались до того момента.

Я почувствовал, словно земля уходит из-под ног, голова закружилась и появилась тошнота. Перед глазами сам собой возник образ того старика, обессилено лежавшего на коврике. Я схватил побледневшую жену за руку и потащил к выходу. Мы спасались от священных слов, звучащих из уст бородатого церковника, словно животные от лесного пожара. Несколько часов нам понадобилось, чтобы восстановить силы.

Весь оставшийся отпуск я не мог думать ни о чем другом, пытаясь осмыслить этот неприятный опыт, выстроить логику между СДХ и молитвой. Я – врач, человек науки, исследователь. Внутри я сопротивлялся мысли, что вера может так нагло, так откровенно влиять на наши тела. Эта страшная болезнь – на эфемерное обещание лучшей жизни после смерти. Это и есть смерть. Как такое может быть?!

Лишь на обратном пути, сидя на борту самолета, я перестал бояться своего открытия и принял его. Десять километров над землей – ближе к богу только космонавты. Мысли чисты, как никогда. Я вдруг увидел всю картину целиком: признание учеными существования Творца; как следствие, небывалый всплеск религиозности, и лишь затем появление болезни.

– Вы хотите сказать, все связано?

– Я знаю, как это выглядит. Похоже на теорию заговора.

– Да уж, не без того.

Я понимал, зачем врач решил рассказать историю своего открытия с самого начала. Так у меня будет меньше шансов для сомнений. Все звучало достаточно логично, хотя и слишком эмоционально. Дима словно заново переживал свое путешествие.

Он не просил верить ему на слово. Он хотел, чтобы я не верил, а знал наверняка – то, о чем говорит этот малознакомый человек – правда. Или хотя бы на нее очень похоже.

– Прилетев домой, я кинулся искать доказательства своей гипотезы. Обратился к коллегам, пытаясь раздобыть статистику по распространению СДХ от самого первого случая по сей день. Не буду рассказывать всех сложностей, главное, мне это удалось. Цифры были у меня на руках. Мне требовалось больше данных, чтобы понять не ошибаюсь ли я. Именно цифры и процентное соотношение должны были указать на точку соприкосновения больных и их главное отличие от условно «здоровых». Может быть, все заболевшие ели один и тот же продукт. Или побывали в одном и том же районе города. А может быть у всех – одна и та же модель телефона, а выздоравливать начали те, кто от телефона избавился…

– Или они чаще обращались к Высшим Силам, – догадался я.

– Верно! – Диму явно радовал неподдельный интерес с моей стороны. Он словно один в поле воин, против грозного врага – устоял, но обессилел. И в самый последний момент, когда над головой занесен меч для рокового удара, а душа смерилась с неминуемой гибелью, затрубили горны. Подмога прибыла. И эта подмога – я. Глаза врача выражали радость. Теперь он не один.

– Статистика призвана найти закономерность.

Дима протянул мне стопку листов, исполосованную столбцами цифр, дат и названий стран.

– Что я должен здесь увидеть? – спросил я.

– Открой последнюю страницу.

На листке была изображена карта мира, где каждая страна выделялась одним из трех цветов.

– Красным я отметил территории, где зафиксировано больше всего случаев заболеваний и смертей от СДХ. Синим цветом закрасил умеренное количество. Зеленым – минимальное. Что ты видишь?

– Скопление красного на Ближнем Востоке и Африке. И? Неужели это заметил только ты?

Врач усмехнулся:

– Нет, конечно. То, что болезнь захватила весь мир, но более остального выкосила территории от Гамбии до Казахстана, ученые смекнули довольно быстро. И что они сделали, когда это стало очевидным? Кинулись исследовать гены, предположив, что все дело в расовых особенностях. Но мы с тобой уже знаем, что разгадка причин СДХ кроется не внутри, а…

– Снаружи, – закончил я за врача. – Молитва.

Он удовлетворенно кивнул и протянул еще один лист бумаги с точно такой-же картой. Первый лист был подписан «Количество зафиксированных случаев СДХ», второй – «World Muslim population».

Я бегло сравнил два изображения. Карты почти полностью дублировали друг друга: те же страны, те же цвета. Я некоторое время размышлял, пытаясь понять, что может быть общего между исламом и болезнью. Ничего в голову не приходило. Я вопросительно глянул на Диму.

– Что отличает ислам от других религий? – не став дожидаться моих предположений, он ответил сам. – Намаз! Ни в одной другой религии мира нет такого количества ежедневных обращений к Богу! Пять раз в день в строго отведенное время.

Мне этот разговор нравился все меньше. Нет, конечно, теория врача была интересной. Он привел цифры, пытался меня убедить (зачем – это еще предстоит выяснить). И не то чтобы я ему не хотел верить. Скорее, мне казалось, что само это знание грозит серьезными последствиями. Будто нас подслушивают и, стоит лишь выйти за дверь, как меня подхватят под руки крепкие молодцы в рясах, да поволокут на суд за богохульство. Не хотелось ступать за черту, пусть и мнимую.

Я молча вернул Диме листы, но уйти не решался. Или не хотел.

– Не веришь? – раздосадовано вздохнул он. Я виновато пожал плечами. – Не веришь, – констатировал врач. – Ладно. Можно пару вопросов?

Мне правда было интересно, к чему он ведет. И зачем Диме так важно меня убедить.

– Вопрос первый. Ты болен СДХ? Или хотя бы симптомы болезни есть? – приступил он.

– Нет. Все, вроде, хорошо. Вы же видели мою карточку.

– Когда ты последний раз молился или ходил в церковь?

Я попытался вспомнить, но ничего конкретного в голову не приходило:

– Очень давно.

– Дальше. – Все пока шло по замыслу нового знакомого. – Твоя девушка или родители больны СДХ?

– Все то же самое, – избавил я его от лишних вопросов.

– Теперь вспомни кого-нибудь из своих знакомых, кто умер из-за болезни и кого ты хорошо знал. И ответь на те же вопросы.

Я сразу вспомнил Антона – моего коллегу и хорошего товарища, почти друга. Он всегда был человеком довольно религиозным, и заболел практически сразу, как в новостях стали трезвонить о загадочной болезни. Но в отличие от остальных святош, кричащих, что болезнь – кара божья, он довольно быстро решил послать Бога к черту. «Если Создатель отвернулся от меня, почему я не могу поступить также?» – обиженно объяснял Антон свою позицию. Болезнь отступила. Тогда я, да и никто вокруг, не связали два этих явления. Решили, пронесло.

А вот баба Тася, что убирала офис, до последнего ставила свечи и верила – Бог ее спасет. Когда сил на обряды уже не хватало, тихо молилась. На похороны я не пошел. Просто скинулся с коллегами. Никто не ходит на похороны уборщиц.

Дима понял по моим глазам, что я ему верю и… меня это пугает. Он сел рядом.

– Я очень хотел ошибиться. До последнего момента, я надеялся, что мои догадки – выдумка, глупость, самообман. Ведь если я окажусь прав, на небе что-то сломалось, и никакие лекарства нам не помогут. Человечеству не спастись.

– Если ты действительно прав, надо рассказать другим врачам, ученым. Они обязательно найдут способ победить болезнь. Как минимум, они смогут убедить людей перестать молиться.

Но Дима замотал головой:

– Это так не работает. Коллеги не воспримут мои слова всерьез, пока я не предоставлю хоть сколько-нибудь убедительных доказательств. Ты даже не представляешь, с каким огромным сопротивлением научного сообщества нам предстоит столкнуться. Они просто не готовы признать силу молитвы.

«Нам предстоит столкнуться…» Общение Димы походило на поступь кота – мягко, не привлекая внимание, он подкрадывался к добыче. Говоря «мы», врач хотел убедить меня, что это наша общая битва, которую сможем выиграть лишь объединившись. Посмотрим, что получится из его попыток. Пока что я на его стороне. Сейчас меня смущало другое.

Мне было странно слышать, что ученые не хотят рассматривать молитву в качестве источника болезни. Каждый день я наблюдал, как общество меняется после дня «икс». В жизнь большинства простых людей религия буквально ворвалась ураганом, переставив все местами. Даже я стал более религиозным (или богобоязненным?) человеком, сам того не замечая. Лишь сила привычки не помнить о Боге оберегала меня от ежедневных обрядов.

– Но ведь существование Бога подтвердили…

– Такой вот парадокс – ученые доказали существование Всевышнего, но все еще не хотят впускать Его в науку.

Неужели ты думаешь, я не пытался найти поддержку, рассказав обо всем коллегам? Они не готовы поверить на слово и требуют неоспоримых доказательств. К тому же, я натолкнулся на противоречащие моей гипотезе факты. Есть случаи, когда от СДХ умирали убежденные атеисты. А значит их болезнь – не результат молитв. Таких примеров мало, но они есть. И еще, моя теория никак не может объяснить, почему священнослужители – те, кто каждый день произносят десятки молитв – не умирают от СДХ.

– Совсем? – удивился я. – Независимо от конфессии?

– Да. Они словно цветут, пока другие теряют энергию и вес. – Опередив мой вопрос, Дима продолжил. – Но это не значит, что я ошибаюсь. Скорее, это говорит о существовании исключений, причины которым нам еще предстоит найти.

Я нахмурился, понимая, что сейчас настал тот самый момент, ради которого врач привел меня сюда и рассказывает все это.

– Нам предстоит найти?

Вместо объяснений, Дима протянул смартфон. На экране застыл кадр этой самой комнаты и кушетки на которой я сейчас сидел.

– Мне нужна твоя помощь. Посмотри, и ты сам все поймешь.

Я нетерпеливо нажал на «плей». Картинка ожила, хотя никаких событий в кадре не происходило. Я с вопросом посмотрел на врача, но он лишь указал пальцем на телефон, мол, смотри-смотри.

В кадре появился какой-то человек, заполнив собой весь экран. Было сложно что-то разобрать, но судя по звукам, он передвигал мебель: скрипы, металлический звон, скрежет дерева. Затем человек подошел и лег на кушетку. Это был Дима. В руке у него торчал катетер, а на голове виднелось несколько липучек с электродами. У изголовья стоял столик с каким-то аппаратом и ноутбуком, висели пакеты с растворами. Я оторвал взгляд от экрана и осмотрел комнату. Машинка из кадра хоронилась в углу, накрытая белой тканью.

На видео, Дима подсоединил капельницы аппарата к катетеру, провода электродов к компьютеру. Нажал несколько клавиш и лег, предварительно посмотрев в объектив. Видимо проверял, запечатлеет ли камера его лицо.

Устроившись поудобнее, врач закрыл глаза. Несколько минут в кадре ничего не происходило. Лишь на экране ноутбука полосы энцефалограммы время от времени покрывались небольшими волнами.

Я уже решил, что ничего важного не увижу, когда тело врача затрясло. Раздался писк, а графики на мониторе сошли с ума. Его тело свела судорога и начало сильно трясти. В этот момент, сработал защитный алгоритм – аппарат проснулся, пустив по трубкам пробудившее врача лекарство.

Дима резко открыл глаза и сделал глубокий вдох, словно вынырнул со дна озера. Попытался сесть, но обессилено повалился обратно на кушетку. Сесть ему удалось лишь с третьей попытки. Было хорошо видно, как тяжело врачу далось пробуждение.

Протянув руку, он отключил пищавший аппарат, отсоединил провода от электродов, капельницу. И просто сидел, потирая глаза. Напоследок посмотрел в объектив камеры, слегка помотав головой, словно хотел передать мне послание.

Видео закончилось. Дима забрал телефон.

– Что это было? – То, что я увидел, казалось понятным и даже очевидным, но главное камера записать не смогла. Это объяснит только тот, кто все же сумел проснуться за миг до трагедии.

– Есть способ с помощью препаратов ввести человека в определенное состояние…

– Кому! – догадался я.

– Нет, очень глубокий сон. Я зову это «погружением». Ты засыпаешь и активируется твое подсознание. Погружение позволяет установить связь с местом, где можно найти ответ на все наши вопросы.

– Ты о чем?! – я наконец-то понял, что задумал врач. Сердце заколотилось.

– Я хочу, чтобы ты попытался прорваться на Небеса и выяснить, что там происходит. – Увидев мою реакцию, Дима заговорил быстро, с напором, не давая мне вставить слово. Он знал, я в шаге от того, чтобы сбежать. – На эту мысль меня натолкнул роман французского писателя, Вербера. Он описал, как люди изучают жизнь после смерти и устройство потустороннего мира. Мне эта идея понравилась. Я, как анестезиолог, решил подобрать препараты-активаторы подсознания. И у меня все получилось! Это безопасно, но нужен молодой человек с отличным сердцем. Ты идеально подходишь. Сам я не могу одновременно быть здесь, чтобы контролировать физические показатели, и отправиться туда. Ты видел запись и знаешь, что один я не справлюсь.

Мне правда нужна твоя помощь! Не бойся. Я буду рядом и присмотрю за…

– Вот уж нет! – я вскочил с кушетки и быстрыми шагами направился к двери.

– Да стой же ты! – кричал врач, но я и не думал реагировать. – Если считаешь, что тебя или твоих близких минуют последствия происходящего, то ты – глупец, – слышал я разносящийся по коридору крик. Сидящие под кабинетами люди и идущие навстречу врачи с удивлением смотрели на меня, пытаясь понять, что происходит. – Достанется всем! И тебе тоже!

Я не стал даже оборачиваться. Лишь фыркнул под нос:

– Нашел дурака!

Таня со мной не разговаривала. Это из-за опоздания? Вроде она не из обидчивых, но всякое может быть. Я всмотрелся в ее отрешенное лицо. Из-под закрытых век проступали слезы.

– Что-то случилось? – стараясь сделать голос максимально мягким, спросил я.

– Плохо себя чувствую, – она вздохнула так, будто ее тошнило.

Я никак не мог выкинуть из головы слова врача: «На небе что-то сломалось, и никакие лекарства нам не помогут. Человечеству не спастись.» – кажется, так он сказал. Выйдя из больницы, я постарался сразу же забыть все, что наговорил мне этот странный человек. Но чем больше пытался отвлечься, тем громче, предложение за предложением, звучал его настырный голос. Словно кто-то засунул в мой череп магнитофон, поставив его на «репит»: сдохлосы, энергия, карта, молитвы, сломалось что-то, погружение, сдохлосы, энергия… И так по кругу сотни раз!

Я протянул руку и погладил лицо своей девушки. Что я пытался проверить – не похудела ли, не впали ли щеки? Да вроде все нормально. Так сразу и не поймешь. Немного холодновата, но ведь и не лето же. Я все равно беспокоился. Таня не отстранилась, хотя терпеть не могла, когда касаются ее лица. Даже от меня шарахалась. А сейчас, словно ей плевать.

– Слушай, мой вопрос может прозвучать странно, но ответь, пожалуйста.

Ни заинтересованного взгляда или хоть какой-то реакции. По-моему, пора волноваться.

– Ты сегодня молилась?

Я ожидал, что она начнет расспрашивать о природе моего странного вопроса, но вместо этого Таня просто начала рассказывать:

– Сегодня утром узнала, что Елена Викторовна из юридического умерла. За две недели иссохла. Я даже не знала, что она болеет – говорили, в отпуске, а потом, бах! Даже похоронить успели. – Танин голос заметно дрожал. – Мы с девчонками на обеде в церковь ходили свечки поставить за упокой. Долго перед иконами стояла, завороженная. Внутри тысячи слов, и все наружу просятся, а сказать не могу – в голове пусто. А с другой стороны, что ты им скажешь? Это же всего лишь картинки в окружении спецэффектов: ладан, свечи, позолота.

Со стороны казалось, будто Таня находится в каком-то трансе. Глаза закрыты и вещает. По щекам катятся слезы. Пытаясь хоть как-то помочь, я протянул руку и сжал ее плечо. Она заметно вздрогнула.

– Всю вторую половину дня словно в тумане. Даже дышать трудно.

Таня замолчала, а я еще некоторое время пытался переварить услышанное, но не мог – все мысли перебивала злость… Очень громкая злость на врача Дмитрия Михайловича.

– Танюш, что бы ни случилось, не ходи больше в церковь и молиться не надо. Обещаешь?

Я даже не пытался представить, что происходит у нее внутри. Каково это – носить в себе тысячу упреков и обвинений, не имея возможности доставить их адресату? Когда хочется затопить обидчика в отчаянии и злости за то, что он породил, но кулаки рассекают лишь воздух.

– Обещаю, – никаких вопросов Таня задавать не стала. У нее просто не было на это сил.

Таня уснула. Первое, что я сделал – нашел в интернете упомянутый врачом роман Бернара Вербера и стал читать. Книга пошла довольно легко и уже в четвертом часу я закончил, потирая уставшие от монитора глаза. Замысел Димы теперь не казался мне столь уж диким. И дело не в выдуманной истории французского писателя. На эту тему и раньше хватало книг и фильмов. Людей всегда интересовало, что находится там – за гранью жизни, в невидимых человеку мирах. Сейчас же, когда природа веры научно обоснована, мы больше не спрашиваем: «Есть или нет?» Мы задаемся вопросами: «Кто именно находится там? Как все устроено? Из чего состоит?»

Люди искусства разошлись не на шутку, описывая мистические пространства всех форм и размеров. На волне популярной темы даже выставку организовали в Доме Кино «100 образов Бога». Я видел афишу на остановке. Собрали со всего мира картины и скульптуры, как может выглядеть сердце Метагалактики и что там, по мнению художников, происходит. Потом в новостях говорили, что закончилось все скандалом. Религиозный активист разбил кувалдой гипсовую скульптуру, соединявшую в себе лики всех известных богов – символ единства. Вандал успел отбить Шиве гипсовый нос и гульку, провозглашая: «Бог истинный только один и имя ему…» Я так и не узнал, какой именно бог истинный. Парня запинала почти вовремя подоспевшая охрана. На чем новость и закончилась.

Ученые же, несмотря на угрозу глобального вымирания, пошли дальше, организовав целое научное сообщество по изучению феномена Бога. Что-то там ищут, на расстоянии 14 миллиардов световых лет, предполагая, что в этом и заключается главная цель существования человечества – познание Бога с помощью фундаментальных наук. И никаких там духовностей и прочих маловразумительных абстракций. Изучение Творца – дело точное!

В общем, если отбросить в сторону эмоции, предложение врача не столь абсурдно. Если астрофизики пытаются пробиться к Богу с помощью космических кораблей, телепортации и прочего научпопа, то Дима утверждает, что может открыть дверь в непознанный мир с помощью препаратов – активаторов подсознания. Звучит вполне научно.

Приняв решение, я отправился спать, уткнувшись носом в раскиданные по подушке Танины волосы.

Проснулся я в начале десятого. Таня все так же спала рядом, словно всю ночь не меняла положение. Начало десятого? Неужели она проспала? Проспала первый раз в жизни! Мое сердце замерло.

– Танюш! Тань! Таня!!! – не справившись с паникой, я стал трясти ее за плечо.

– Что ты творишь? И так голова болит, – ответил ее запутавшийся в волосах голос. Отпустило.

Пока я стоял под горячим душем, Таня позвонила на работу – извиниться за прогул и отпроситься. Оказалось, все, кто ходил оплакивать Елену Викторовну, взяли больничный.

Позавтракав сам и силой накормив Таню, я нашел в кармане куртки визитку врача. По указанному номеру никто трубку не брал. Лишь перезвонив минут через десять, я услышал приветствие:

– Федоров! – представился грубый мужской голос.

– Дмитрий Михайлович? – уточнил я.

– Слушаю.

– Вчера мы встреча…

– Я узнал, – его голос сразу стал мягче и приобрел знакомые очертания. – Рад тебя слышать.

– Звоню сказать, что согласен попробовать… погружение. Но у меня есть два условия.

– Любопытно, – насторожился он.

– Во-первых, ты должен гарантировать, что эти эксперименты не навредят мне.

– Не сомневайся! Я профессионал и стаж у меня большой, хотя и выгляжу молодо. Поэтому ручаюсь. Все будет в порядке! Какое второе условие?

– Я в любой момент смогу отказаться от нашего сотрудничества. Без последствий. Ты можешь мне гарантировать и это? – Даже самое искреннее обещание часто теряет силу в момент лобового столкновения с обстоятельствами. Я это знаю, потому что сам не раз нарушал данное слово. О каких обещаниях может идти речь, когда ветер так переменчив, а люди так слабы? Не нуждался я в заверениях врача. Хотел лишь показать – хоть я и отношусь серьезно к его предложению, но шанс отступить будет всегда. Контракты без обязательств – мой конек. – Ну, так что?