Александр Ражев
Пешка
Синематограф
Не поднимая век, он протянул левую руку в сторону, нащупал пачку сигарет и спички. Достал сигарету с фильтром, чиркнул спичкой, прикурил. Открыл глаза. Он лежал на огромной кровати посреди просторной спальни: слева прикроватная тумба, справа абажур. Сел в кровати. Череп раскалывался, перед глазами всё кружилось, во рту ощущение будто переночевал табун. С трудом он сфокусировал взгляд на клочке бумаги, прикреплённом у зеркала туалетного столика. «Опохмелись» – и стрелка вниз, написано нетвёрдым, но красивым почерком. Он открыл тумбочку, внутри стоял графин с прозрачной жидкостью на дне и стопка. Налил, выпил. Огонь обжёг горло и растёкся по венам горячей лавой. Голова склеилась из множества осколков, комната перестала вертеться. Он налил ещё и выпил. Захотелось жить.
На зеркале слева губной помадой написано «Клим». Он пошарил возле шеи, показалось, что там должно было что-то быть, почесал грудь.
Комната обставлена просто, но со вкусом. В панорамном окне во всю противоположную от кровати стену темнела в ночи горная гряда, на которой светлячками маячили огоньки. Он накинул висевший на спинке кровати бархатный вышитый золотом халат, сунул ноги в мягкие ночные туфли, шаркая по паркету, подошёл к двери и открыл её.
Ванная комната. Он приспустил трусы и с наслаждением исторг из своего измождённого организма ненужную жидкость. Перевёл взгляд вниз, на пенисе была татуировка, надпись: PENIS.
Крутанул бронзовый вентиль, умылся холодной водой. На зеркале всё той же красной губной помадой надпись «Кто я? Где я? Кто они?».
«Видимо, я Клим», – проскрипела железом по стеклу в ещё гудевшей голове очевидная мысль. Клим запахнул халат, открыл другую дверь.
Длинный коридор, на противоположной стене ещё две двери. Справа большая комната, огромная – зала. Потолок высотой метров пять, не меньше. Вместо противоположной от входа стены было полукругом панорамное окно, от пола до потолка. Почему-то стояла четырёхметровая ель в кадке, украшенная гирляндой и новогодними игрушками. У правой стены камин, перед ним два кресла и столик. Потом кожаный диван и кресло. Над камином изогнутый полукругом белый экран во всю стену. У окна чёрный рояль. Слева расположился бар с высокими табуретами. Ближе к окну овальный обеденный стол и шесть стульев. Было темно, луч света из кинопроектора, стоявшего на стойке у дивана, прорезал тьму и бил точно в белое полотнище. Горела мягким жёлтым светом лампа, освещавшая книгу, лежавшую на высокой тумбе.
Слева от входа у стены подмигивал красивый своей торгашеской привлекательностью автомат. За стеклянной витриной на полках разложены разноцветные пачки сигарет. Клим сунул руку в карман халата, вынул пачку – пустая, смял и бросил на барную стойку. Рядом с автоматом на полочке стояла стеклянная банка, набитая монетами. Он взял одну и опустил в монетоприемник, нажал наугад цифры один и восемь. Монета гулко звякнула внутри, зажужжал моторчик и выпала рыжая пачка. Клим закурил, жадно втягивая внутрь терпкий дым.
Из темноты выскочил и напугал левикот – круглый как бочонок, пушистый, рыжий, он потешно загребал маленькими лапками-плавниками и правил хвостом. Кот подплыл к хозяину, громко заурчал, принялся ласкаться. Клим погладил его, почесал за ушком. На ошейнике брелок с надписью «Самсон». Клим задумчиво хмыкнул.
В животе заурчало. Огромный холодильник был набит всякой снедью как чрево левиафана, проглотившего флотилию кораблей. Клим вынул противень, накрытый фольгой, к которой прикреплена записка – «Разогрей меня». Клим сорвал фольгу, поддел вилкой кусочек: жареные нарезанные сосиски, баклажаны, томаты, чеснок и перец, сверху обильно полито сыром – объедение. В холодильнике нашлась запотевшая бутылка водки. Клим налил рюмку и выпил, со вкусом закусил. Жить стало хорошо.
Здесь же имелась причудливой формы сифонная кофемашина: под горелкой бронзовый цилиндрический бочонок, от него трубка просунута в стеклянную колбу, наполненную молотым кофе. Клим крутанул ручку, под колбой загорелся газ и вскоре в чашке оказался кофе с мягким, деликатным ароматом. В баре среди прочих бутылок имелся коньяк, Клим плеснул немного в кофе, прихватил кусочек надкушенного торта.
Кожаный диван уютно принял его в свои объятья. Рядом лежала увесистая книга на пятьсот страниц: «Путеводитель по Санкт-Петербургу. Столица и столичники», С.Д. Витебский. Клим прочёл её за двадцать минут. Взглянул за стеклянную стену. Вдали горели разноцветные огни, вывески, словно рой светящихся жуков мельтешили огоньки помельче. Небоскрёбы тянулись вверх, город пересекали мосты, магистрали, над ним висели большие и маленькие острова, на которых тоже виднелись небоскрёбы, на островах поменьше расположились частные дома, утопавшие в зелени.
«Теперь прояснилось где я», – подумал Клим. – «Ещё бы понять, кто они?»
На столике рядом лежала штука, похожая на длинную узкую коробку, на которой имелись кнопки, тумблеры, переключатели. От штуки закрученный в спираль провод уходил в паркетный пол. Клим покрутил переключатель со значком градусника, из решёток под окном подул тёплый воздух, в комнате становилось комфортнее. Клим нажал кнопку со значком, похожим на аппарат, стоявший рядом. Кинопроектор застрекотал, катушки завертелись, на экране ожили картинки: муж и жена, дети в саду, светило солнце, за мячом бегал милый щенок, потом раздался телефонный звонок, и мужчину куда-то вызвали…
В конце коридора затрезвонил звонок, на штуковине загорелась кнопка со значком «полуоткрытая дверь». Клим нажал кнопку. Послышался щелчок замка, открылась дверь, семенящие шаги по коридору и в зале появилась старушка очень маленького роста. Сначала Клим даже подумал, что это ребёнок, но она проскрипела старческим голосом и стало ясно, что это маленькая пожилая дама.
– Доброе утро! Сынок, ты бы освещение что ли включал, а то вредно для глазонек, – старушка нажала выключатель на стене и в комнате зажглись настольные лампы, на кухне подсветка загорелась голубым. – Я тебе пирожков с мясом принесла, ты бы покушал, а то отощал весь, смотреть больно.
Старушка поставила на барную столешницу корзинку, накрытую кружевной салфеткой. Неуклюже загребая воздух, подплыл Самсон, жадно втянул сдобный запах из корзины. Старушка отогнала его прочь, прошла вдоль длинного стеллажа, забитого книгами с разноцветными корешками, поднялась на середину лестницы, взяла из ниши в стене том, села на ступеньку, принялась читать. Затем в ответ на изучающий взгляд Клима оторвалась от чтения и, взирая поверх очков с толстыми линзами, сказала:
– Олимпиада Родионовна, – вздохнула и продолжила читать дальше.
В кинофильме один здоровяк бил другого по лицу, потом повалил на землю и стал бить ногами.
Снова затрезвонил звонок, и загорелась лампочка. Клим нажал кнопку.
Вскоре в залу вошёл не молодой уже, но и не старый господин средних лет, словно выточенный из мрамора профиль, импозантные тонкие усики, закрученные кверху, волнистая грива чёрных волос с полоской пробора зачёсана набок, атлетического телосложения, широкоплечий, одет в безукоризненно выглаженный чёрный фрак, галстук-бабочка, накрахмаленный платочек торчит из кармашка, бриллиантовые запонки, до блеска начищенные лакированные туфли. Он бросил шелковый цилиндр на книгу, лежавшую на тумбе, нажал второй выключатель, и в гостиной вспыхнул верхних свет.
– Клим, – слегка кивнул вошедший.
Клим вопросительно приподнял брови.
– Лев Боско-Войцеховский. Если со вчерашнего дня ничего не изменилось, то всё ещё имею честь быть твоим другом, – пояснил щёголь и указал на озарённую золотым светом тумбу, говорил он с лёгким польским акцентом, непривычно расставляю ударения. – Ты бы заглядывал в свою памятную книгу… Утомляет каждый день начинать с чистого листа. Оставь, что ли, записку на холодильнике.
Клим посмотрел на книгу, накрытую цилиндром, и задумался. В свете лампы проплыл Самсон, настороженно обнюхал шляпу.
Лев учтиво кивнул старушке:
– Пани Козак.
Та, не отрываясь от чтения, поздоровалась:
– Барон.
Барон мягкой походкой прошёл к дивану и плюхнулся в кресло, отодвинул крышку на подлокотнике, нажал кнопку, и кресло завибрировало.
– Как же я устал, – выдохнул он, прикрывая веки.
На экране одни мужчины в фетровых шляпах и на летящей между домов машине гнались за другими мужчинами в фетровых шляпах и на летящей машине, стреляли друг в друга из ручных пулемётов.
Опять звонок и лампочка, Клим нажал кнопку.
Стук каблучков по коридору и в зале возникла китаянка, особа столь красивая, что казалось, от неё самой исходит нежный волнующий свет.
– Климушка! Господа, доброго вечерочка, – прожурчала она, мило картавя. Потрепала за щёки подплывшего Самсона. – Ты мой рыженький пухляш, пусечка моя.
Старушка не ответила. Барон вскочил, поклонился:
– Панна Юи, рад видеть.
Юи прошла и присела на краешек пуфика у дивана. Клим рассмотрел её. Безупречная осанка, тонкие черты лица, кожа цвета слоновой кости, жгучая брюнетка, изящные руки. Одета в красное платье по колено, европейское, но с восточными мотивами. Клим уловил еле заметный аромат дорогих французских духов. Китайская принцесса, да и только. Почему-то мучительно захотелось спелых груш.
Китаянка защебетала милым детским голоском. Она жаловалась на какую-то войну, связанный с этим дефицит, грубость лавочника, вечные пробки на воздушных трассах, рост цен на целлулоид, ещё что-то… Самсон кружился вокруг неё, ласкаясь и мурлыча от удовольствия.
Снова звонок, и снова Клим нажал кнопку. Послышались шлёпающие шаги. В комнату вбежал высокий худой парень в хулиганском картузе, красном спортивном костюме с белыми полосами, на ногах мягкие туфли для тенниса. На запястье сверкнули золотые часы. В зубах папироса. Самсон лениво зевнул.
– Босс! Честная публика! – откозырял малый и поставил на барный стол бумажный пакет, набитый продуктами. – Пармской ветчины принёс, как заказывали, и ещё по мелочи.
– Сяо Глебка, привет! – помахала изящной ручкой китаянка.
– Сынок, сними головной убор в помещении, – проскрипела Олимпиада Родионовна с лестницы.
– Прости засранца, бабуль! Мамка не научила.... – Он сдёрнул кепи, по голове рассыпались рыжие кудри. Спортсмен взял из холодильника банку кофейного напитка, откупорил ключом, прошёл к роялю и плюхнулся на табуретку.