Александр Подольский
Король зомби
«Есть контакт. Виртуальная реальность. Выход».
«Вот как умирают!» – успел подумать Иван Алексеевич и очнулся.
Над головой был знакомый полупрозрачный пластик кокона, который отполз, едва Иван Алексеевич открыл глаза. На месте рекрутера стояла она. Племянница.
– Алена, – выдохнул он.
– Для вас Елена Викторовна, – буркнула Алена, брезгливо держа в руке какой-то листок. – Вообще-то была мысль оставить вас до самого финала и позволить умереть в вирте, раз уж вы так ловко со всем этим справляетесь, но решили пожалеть.
«Резюме, – сообразил Иван. – Мое резюме».
Он вдруг понял, что и правда не умирает. И ему не тридцать с небольшим, а лет на десять поменьше. И это его первое собеседование с пока еще экспериментальным аппаратом для проведения собеседований. На его первую работу.
– Я хотела бы сказать, что мы вам перезвоним, Иван, – продолжила Алена. Она поискала что-то глазами и картинно опустила резюме в стоящую у стола корзину для бумаг. – Но для вас сделаю исключение.
Так как вы провалили собеседование, его еще никто до вас не проваливал.
Иван молчал. Он склонил голову на бок, стараясь показать, насколько внимательно слушает, но в голове билось набатом: «Не умер, не умер, не болен!» Да какое ему дело до проваленного собеседования!
– У вас было простое задание, – теперь Але… Елена Викторовна говорила уже спокойнее. – Имея неограниченные возможности, поспособствовать появлению нового лекарства. Проанализировать рынок, найти самых эффективных специалистов, обеспечить ресурсами самые многообещающие НИИ. А что сделали вы?
Иван покаянно вздохнул. Угрызений совести не было. Пусть аналитик он был начинающий, он прекрасно учился и вероятность изобретения лекарства просчитал тоже – они не успели бы до его смерти. А делать только ради других – этого не было в его задании. Может, он просчитал бы этот социально ожидаемый альтруизм, сидя за столом перед Еленой Викторовной, но аппарат заставлял его думать, что все по-настоящему.
Второй раз будет лучше, он разберется. Уже почти разобрался.
– Вам повезло, Иван, что все собеседования проходят под контролем руководства, а компании помимо аналитика не хватает еще и конфликт-менеджера, – голос, не выдержавшей длинной паузы Елены Викторовны, звучал еще мягче. – И последний этап проверки живым давлением вы прошли. В понедельник подойдите с документами в отдел кадров. Такие мозги нужны компании.
Иван только моргнул. Похоже, погрузившись в эйфорию оказавшегося живым и здоровым человека он пропустил «живое давление». И получил работу.
– Спасибо… Елена Викторовна. – После молчания собственный голос показался ему хриплым.
Та слабо улыбнулась и кивнула.
– Всего на два года старше, между прочим, туда же, племянница, – пробормотала она себе под нос, когда он уже нажал на ручку двери. Кончики губ Ивана дрогнули. Он ее прекрасно услышал. Но портить момент приема на работу вопросом «что вы делаете сегодня вечером?» не стал.
Успеет. В одной компании работать будут. И телефон рекрутера у него есть. Только исправит там «Елена Викторовна» на «Алена».
Александр Подольский
Лесные
Стоило шагнуть в чащу, как свет тут же померк. Лучи закатного солнца увязли в кронах деревьев, навалилась темнота – густая, душная, почти осязаемая. Шелестела листва на ветру, скрипели сучья. Из глубины леса тянуло гарью.
– Мы в заднице, малыш Билли. Помяни мое слово, не к добру это все.
Для Билли это был пятый рейд за Экран, и в Лес он попал впервые. Не самая плохая локация, но в последнее время о ней рассказывали кучу жутких историй. Будто их раньше не хватало: чего стоила только возможность набрести на заброшенный лагерь у озера и встретить того психопата в хоккейной маске. О спокойствии здесь можно только мечтать. А уж когда в напарниках незамолкающий Жирный Фил – и подавно.
– Говорю тебе, мы заблудились. О да, малыш Билли, мы уже не в Канзасе. – Фил коротко хохотнул и закряхтел, переступая через корягу. Крупные капли пота на его физиономии напоминали ожоговые волдыри. – Теперь нас найдут с содранной кожей или вроде того, будем висеть на деревьях вниз головой. Это если головы ему не понадобятся.
Билли старался не слушать, сделать звук потише. Этим приемом в совершенстве владела его мама. Когда за ужином отец начинал рассказывать о запчастях, отремонтированных машинах или вчерашнем бейсбольном матче, она кивала и даже что-то переспрашивала, но Билли готов был поклясться: мысли ее заняты более интересными вещами.
– Не мог же мне померещиться тот гребаный прицел? – не унимался Фил. – Три гребаные красные точки, как в учебниках. Врубаешься? Эта хреновина может за нами следить.
«Ага, ага, да-да. А потом? А ты ему что? Ого, не может быть!»
Эх, мама, папа…
Они давно лежали в земле, а Билли так и не заработал им на нормальный памятник. Как и на собственное жилье. Родительский дом у него забрали за долги, машину тоже, теперь им с Дженни и малышом приходилось ютиться в съемной квартирке с видом на портовые склады. Это и привело Билли за Экран.
– И пушка там что надо, о да. Один выстрел, один ба-бах – и ты разлетишься на кусочки, а кишки повиснут на ветках. Серьезно тебе говорю. Я кое-что в этом смыслю, видел в Джунглях. Знаешь, на что похожи человеческие кишки?
По методу мамы Билли предпочитал думать о чем-нибудь другом. Например, о сэндвиче с тунцом. Большом и сочном сэндвиче с тунцом, который можно запихнуть в пасть Филу, чтобы тот наконец заткнулся. Потом запихнуть туда еще один сэндвич. И еще. А когда сэндвичи перестанут влезать, заталкивать их внутрь прикладом ружья.
– Кишки похожи на огромных склизких червей, да. Свились клубком, на солнышке греются. Поначалу от них даже пар идет, серьезно, а если понюхать…
Они рассчитывали поймать тут какого-нибудь гремлина или зубастика, мелкую живность для частной студии. Если киношники не в состоянии придумать новых монстров, пусть платят за старых. Таковы правила. Однако вся добыча попряталась.
Они отошли от Экрана футов на триста, не больше, но лес в одно мгновение поглотил их и теперь водил кругами. То ли не хотел выпускать, то ли заманивал куда-то: компас здесь сразу свихнулся.
Лес не любил незваных гостей и часто менял местами охотников и жертв.
– Вот вроде бы кишки и кишки, да? – продолжал бубнить Фил. – А я тебе так скажу: лучше последним вагончиком к человеческой многоножке пристроиться, чем еще раз увидеть все это дерьмо.
В голове гудело. Билли остановился перевести дух и попить воды. Огляделся. Умирающий свет серебрился на паутине меж черных веток, вокруг оживали тени. Вдалеке над сосновыми пиками поднимался столб зловонного дыма. Еще час назад он был совсем в другой стороне, будто его источник перемещался.
Или они окончательно сбились с пути.
Билли вздохнул и потер переносицу. Это все Лес. Чертов Лес сводил людей с ума. Нужно было искать работу попроще. Одно дело, когда у тебя машины, наемники и оборудование ведущих киностудий. С такими ресурсами и Годзиллу можно заарканить. А вот у тех, кто сам по себе, все гораздо скромнее, потому и гибнут они за Экраном, будто на войне.
Фил не спускал глаз с крон деревьев, показывая им средний палец. Бормотал что-то себе под нос, ходил кругами. Этот жирный кретин зачем-то играл в смельчака, будто дразнил здешних обитателей, и Билли с удовольствием бросил бы его, будь такая возможность. Ему уже не хотелось никого ловить, хотелось домой, к Дженни, к ее улыбке, к ее губам, хотелось фирменного рагу на ужин и тыквенного пирога на десерт, хотелось ночных прикосновений, мятых простыней, родных запахов, хотелось…
– Вижу, – тихо сказал Фил у кустов можжевельника, присаживаясь и снимая с плеча ружье. – Какой-то гребаный Слендер.
Билли подошел к нему и из укрытия выглянул в пролет между деревьями. Футах в ста от них возле огромного дуба бродил темный силуэт.
Они переглянулись. Это могла быть ловушка, ведь иногда монстры объединяли силы. Но рискнуть стоило. В конце концов, зачем идти за Экран, если так легко отдавать добычу?
Билли начал заходить справа, Фил – слева. Незнакомец, похоже, разговаривал с дубом: до охотников доносился его шепот. Это играло на руку, потому что их он не замечал. А вот Билли смог как следует его рассмотреть. Это был не Слендер, а завернутый в черный плащ старик: высокий и очень худой, невероятно бледное лицо натянуто на череп, словно хэллоуинская маска.
«Как в старых фильмах о вампирах», – мелькнуло в голове Билли, и в этот момент Фил выстрелил.
В спину незнакомца вонзились электроды на тонких проводках, характерно затрещало. Но старик не заплясал в припадочном танце: он резко обернулся и поднял из травы меч.
– Черт, у него какая-то гребаная защита! – заорал Фил, бросая ружье и отступая. – В морду стреляй!
Старик за пару огромных шагов добрался до Билли. До Билли, который замер в трансе. Он смотрел на крючковатый нос, на кривые зубы, на проступающие сквозь кожу кости и на пальцы, эти длинные когтистые пальцы, сжимающие рукоять окровавленного меча…
– Стреляй, мать твою!
Билли будто пощечину получил и опомнился. В последний момент он поднял ружье и нажал на спусковой крючок. Ствол выплюнул электроды прямо в голову старика. Тот задрожал, но сделал шаг вперед, за ним еще один, потом упал на колени, попытался подняться, и тут Фил окончательно угомонил его из пистолета со снотворным.
Старик затих. Они добились своего. И у них была настоящая звезда.
– Знаешь, как это называется, малыш Билли?
Впервые за день на лице Билли появилась улыбка.
– Носферату, – ответил он.
– Нет. – Фил хитро подмигнул напарнику. – Это называется джекпот!
На Носферату было что-то вроде доспехов – старых и нелепых. А еще этот меч… И куда он так вырядился? Возможно, лесные теперь готовились к гостям из-за Экрана, нужно было предупредить остальных. С каждым разом эти твари становились умнее.
Билли и Фил быстро прикинули, что мешки и сети, которые они притащили с собой, тут не помогут. Никто не рассчитывал на такую добычу. Мастерить носилки не стали: не хотелось терять времени. В Лесу что-то назревало, трескались палки под чужими ногами, звучал безумный смех.
Охотники привлекли внимание.
Слава Иисусу, Фил был не только жирным, но и чертовски сильным. Он взвалил Носферату на плечи – благо тот почти ничего не весил. Даже с доспехами, за которые студии обязательно выложат хорошую сумму.
Так они и двинули в путь. Билли тащил их охотничий скарб и меч Носферату, а Фил с упырем на плечах будто косплеил полоумную поэтессу, пришедшую на светский вечер с новым воротником, когда лисий не оценили.
Вскоре они вышли к лесной дороге, но порадоваться толком не успели. Вдалеке на обочине тарахтел желтый грузовичок, рядом с ним в свете фар бродила троица уродов в грязных комбинезонах. Билли сразу узнал их.
Путь был отрезан.
Фонари решили не включать, чтобы лишний раз не рисковать. Да и глаза уже привыкли к сумеркам. Фил пер как танк, как настоящий робот, и Билли подумал, что этот парень не так уж и плох. Если бы еще «малышом» его не называл, было бы совсем хорошо.
Они брели сквозь темные заросли, царапая кожу, спотыкаясь, отбиваясь от кровососущей мошкары, но азарт пока еще подгонял. Пойманный Носферату придавал сил, энергии. Их ждал большой куш, а может, и новая жизнь. Просто нужно было выбраться. Доехать на этом эмоциональном заряде до дома.
Когда они наткнулись на поваленные, переломанные, выдранные с корнем деревья, Билли уже не чувствовал ног. Фил, должно быть, похудел фунтов на двадцать. Но все это сразу отошло на второй план.
Деревья повалил не ураган. Это сделало то, что втоптало в землю кусты и оставило после себя гигантские следы.
– Динозавр? – тихо спросил Билли, озираясь по сторонам.
– Вряд ли, – ответил Фил, сбрасывая Носферату в траву и вкалывая ему новую дозу снотворного. – Блокбастерные их вывезли давно. Вместе с гребаной гориллой.
Он осмотрел след, ковырнул ногой слой помета рядом, выдернул оттуда громадное перо. Хмыкнул. Фил провел детство на ферме в штате Мэн и кое-что в этом понимал.
– Я бы поставил на курицу.
– Размером с дом? – Брови Билли поползли вверх. – Ни в одной базе такого чудовища нет.
– Вот именно. Врубаешься?
Среди охотников ходили разговоры, что за Экраном появились монстры с чужим копирайтом. Нездешние. Пришельца с кислотой вместо крови знали все, а вот кто та бабка, что летала по небу в деревянной бочке? Выводить неизвестных строго запрещалось, потому что у заклинателей против них ничего не было. Мозги не промоешь, не заставишь сниматься. Пустить их в реальный мир – нажить проблем.
Вдалеке прогремело, задрожала земля. Фил с Билли обменялись взглядами, подхватили Носферату и побежали. Проход, оставленный гигантской курицей, оказался кстати. Он уводил их из чащи, тогда как следом двигалось нечто очень большое. Даже больше, чем сама курица.
Билли на секунду обернулся и увидел вьющиеся над лесом щупальца.
– Великий Ктулху… – прошептал он.
Но щупальца выпустили струи огня и оказались тремя головами на длинных шеях.
– Что это еще за херовина?! – взвыл Фил.
– Нездешние, мать их!
Теперь Лес окончательно накрыла ночь, но ее раскрашивали горящие верхушки деревьев. Звуки сделались громче, тревожнее. Крики птиц из чащи смешивались с волчьим – или не совсем волчьим – воем. В окружившей охотников тьме то и дело вспыхивали глаза. Неведомо откуда наползал туман.
Загрохотало с другой стороны, и Билли увидел курицу. Вернее, то, что походило на курицу. Ноги подкосились. Это было настоящее безумие.
Нижняя часть существа напоминала куриные лапы, только увеличенные в сотню раз. Сверху же на них сидел дом. Старый деревянный дом, из трубы которого валил дым. Билли узнал запах гари: дрова, прелые листья, мокрая шерсть… и страшно представить, что еще.
Беглецов преследовали сразу два неведомых монстра.
– Вот теперь мы точно в заднице, малыш Билли!
– О да!
Бежали из последних сил. Когда впереди сквозь частокол черных стволов потекло знакомое сияние, Билли даже вскрикнул от радости. Добрались!
Они быстро достали ножи, полоснули себя по ладоням и приложили их к Экрану. Носферату держали под руки, как перебравшего виски ковбоя. Светящееся полотно завибрировало, загудело… и в тот же миг троица из Леса рухнула в спасительную темноту кинотеатра.
Переход состоялся.
Экран за их спинами погас, на помощь подоспели люди. Пограничники, заклинатели, представители киностудий.
И тут Носферату открыл глаза.
Он резко встал, отбросив Фила в сторону. Хрустнул костями, точно сухими ветками, осмотрелся. Сказал что-то на незнакомом языке, и его доспехи вспыхнули. На них засияли странные образы: сундук, утка, заяц.
В Носферату начали стрелять, но того ничего не брало. Монстр улыбался, а Билли не мог вспомнить, видел ли в жизни что-то более жуткое.
Они притащили колдуна. И колдовство его действовало здесь, в реальности.
Началась паника, люди бежали к выходу, но Носферату их не преследовал. Он смотрел на Билли, который держал его меч.
Билли понял, в чем дело, и отбросил проклятую железяку, точно та превратилась в змею. Лезвие светилось так же, как и доспехи.
Носферату подобрал меч и обернулся к Экрану. С интересом стал изучать его, трогать.
Рядом послышался голос:
– Малыш Бил…
Одним движением Носферату отрубил голову Филу, а вторым поймал ее на лету. Стоящий в сторонке Билли обмочился.
Носферату ткнул головой Фила в Экран, оставив кровавый отпечаток, а потом выкинул ее в пустой зрительный зал. Затем шагнул к Билли и вспорол ему брюхо. Запустил руку в живот, ковырнул.
Все произошло очень быстро. Билли почувствовал боль, только когда Носферату намазывал его внутренности на Экран.
Вспыхнуло. На светлеющем полотне стала проступать картинка.
Все еще живой, скрючившийся в углу Билли всхлипывал и судорожно переводил взгляд из стороны в сторону. Смотрел то на мертвого Фила, то на собственные кишки. Зрелище и впрямь было не из приятных.
Экран плеснул сиянием в зал, в нос ударил запах гари. Перед глазами поплыло.
Билли затыкал дыру в животе и думал о Дженни. Об их малыше. О несбывшихся мечтах… И о том, кто придет с лесной стороны.
Билли умирал в заштатном американском кинотеатре, а в его мир переваливался чужой копирайт.
Роман Брюханов
Chef-d’œuvre[1]
В тот вечер я пришел навестить моего друга Стёпу Ермакова, потому что он перестал выходить на связь. Иногда такое случалось, но стоило приехать, и выяснялось, что Стёпа находился в творческом кризисе или безбожно пил, а в его случае эти два состояния часто дополняли друг друга.
Когда я подошел к его квартире, меня удивила главным образом не раскрытая нараспашку входная дверь, а половина ноутбука с торчащими из нее проводами на полу прихожей. Пришлось как следует вглядеться, чтобы убедиться, что я не ошибся. Я щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Тогда я поддел увиденный предмет ботинком, вытолкнул его в пятно света, льющегося из комнаты, и мои опасения подтвердились: Стёпа разломал свой ноут. Не разуваясь, ибо Степан этого очень не любил – когда в его квартире разуваются, – я прошел в единственную комнату, где застал друга лежащим в трусах и майке на диване и подпирающим взглядом потолок. Майку раскрашивали красно-желтые пятна. На полу в углу комнаты лежала верхняя половина ноута. По монитору расползлись нити трещин.
Я огляделся.
Рабочий стол Стёпы пустовал, пол укрывали исписанные мелким почерком листы бумаги. Там же, как гильзы из расстрелянной пулеметной ленты, валялись ручки и карандаши, сточенные до трехсантиметровых огрызков. На комоде в компании с китайским радиоприемником стояла любимая и единственная Стёпина желтая пол-литровая кружка, с края которой свешивались хвосты чайных пакетиков, не меньше пяти штук. Один хвостик был обмотан вокруг ручки. Сосуд окружали обломки печенья, на одном из обломков восседал таракан.
Порядок царил только на книжном стеллаже, где книги стояли ровно, корешок к корешку, строго по алфавиту и в соответствии с жанром. Другой мебели у Стёпы не было.
Я принялся собирать листы бумаги с пола. Сразу заговаривать с другом было недопустимо. Творческие кризисы случались у него и раньше, но до сего дня ноутбук их благополучно переживал. Когда я выуживал карандаш, закатившийся под диван, Стёпа заговорил хриплым простуженным голосом:
– Лестница, брат.
Я поставил стакан с карандашами на стол и уставился на друга.
– Лестница?
– Лестница, – повторил он, по-прежнему глядя в потолок. – Лестница в небо. Лэд Зэппелин.
– Это она тебя довела?
– Можно и так сказать.
– А как еще можно сказать?
Стёпа любил, чтобы ему задавали наводящие вопросы.
– Эта песня гениальна, брат, – сказал друг и повернул ко мне небритое лицо с огромными темными кругами под глазами. – Ты так не думаешь?
– Она прекрасна, – сказал я, разведя руками. – О чем тут говорить? Это шедевр.
– Вот! – Степан рывком сел на диване. – Это шедевр! Это чертов шедевр! И никто и ничто не властно над ним! Она была шедевром в семьдесят первом, и она шедевр сейчас, через пятьдесят лет. Полвека, брат!
Стёпа вскочил и заметался по комнате, ероша свои черные, слегка припудренные сединой волосы. Он выхватил из стакана ручку и стал грызть ее со стороны стержня.
– Ты понимаешь? – вдруг остановился он, схватив меня за плечо. – Ты понимаешь?
– Конечно, понимаю, – ответил я. – Песня – огонь. Только при чем тут твой ноут? Он тихо ее играл?
Степан застонал и закрыл рукой глаза. Затем защелкал пальцами и стал рыскать взглядом по потолку.
– Ты пойми, брат, – наконец сказал он, буравя меня глазами, – Пейдж и Плант[2]могли ничего больше не сочинить в жизни. Могли даже не пытаться. Им можно было завязать с сочинительством и играть всю жизнь одну только «Лестницу». И все равно они были бы круты, а песня была бы шедевром. Это ты понимаешь?
Я щелчком сбил таракана с печенья, сгреб крошки в ладонь и высыпал их в кружку.
– Я понял твою мысль. При чем тут ноут? Ты же знаешь, что не заработаешь на новый.
– Да как при чем?! – вскричал Стёпа. – Еще как при чем! Леонардо да Винчи мог написать одну «Джоконду» и бросить кисти. Квины могли записать одну «Рапсодию» и забить на хрен! Харпер Ли – «Пересмешника», Достоевский – «Бесов», Сэлинджер – «Над пропастью»…
– Ли и так только «Пересмешника» написала, – перебил я его. – Все остальное у нее что-то не очень-то получилось, как я понимаю.
– Вот! – Стёпа победно затряс кулаком перед моим лицом. – И она вошла в историю! Написала одну книгу – и вот она, – он не глядя ткнул пальцем в стеллаж, угодив в «Марсианские хроники» Брэдбери, – стоит на полках во всех квартирах! Еще и Пулитцера получила!
– Ну, во всех – это ты хватил, конечно, – сказал я.
– Да фу! – скривился друг. – Ты не про то! И я не про то!
– Стёпа, дружище, – я постарался, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, – мысль свою ты до меня донес. Есть люди, которые сотворили шедевры, отметились в истории. Дальше что? Ноут зачем располовинил?
Степан отвернулся к окну и скрестил руки на груди, устремив взгляд в воображаемую даль. Ни дать ни взять – император Нерон над горящим Римом. Губы плотно сжаты, скулы напряжены, майка-туника почти развевается на ветру.
– А я – нет, – произнес он.
– Ты «нет» что?
– Я не сотворил.
– М-м, – промычал я.
– Что «м»? – Стёпа начал закипать. – Я пишу долбаные рассказы уже десять лет. Десятка, брат! И где я? Дохлый самиздат и Яндекс Дзен? Проза, мать ее, ру? Куда я иду? Где мой шедевр? Такой рассказ, чтобы все прочитали и сказали: ну все, можно сдохнуть, ибо ничего лучше больше никто никогда не напишет! Где он? Где этот текст?!
– Стёпка, – сказал я и сдернул его кружку с комода, – пойдем-ка чаю вскипятим. Тебе надо чайку глотнуть, крепкого. Заварка-то у тебя хоть есть?
Он не ответил.
Я прошел на кухню. В раковине высилась груда грязной посуды со следами любимого нами в студенческие годы «кетчонеза» – смеси майонеза и кетчупа. Те же следы, что на его майке. В алюминиевой кастрюле на газовой плите в мутно-желтой жиже плавали серые бляшки плесени, источая смрад. На крохотном столе в углу кухни стояла солонка и сахарница, стол был усеян смесью соли и сахара, в которой валялись трупики тараканов.
Я стал шарить по шкафам, в большинстве своем пустым, и в одном из них нашел смятую коробочку с чайными пакетиками. Набрал в чайник со свистком воды из-под крана и поставил его на газ.
Маленький «Стинол» встретил меня сияющей белой пустотой. В его дверце стояли бутылки с кетчупом, майонезом и двумя другими соусами бурого цвета, о природе которых трудно было догадаться, поскольку Стёпа сорвал с бутыльков этикетки. В морозильной камере лежали три пачки пельменей, одна початая.
– Дружище, – спросил я, – а ты когда ел в последний раз?
Степан что-то пробубнил из комнаты.
– Когда-когда?
– Еда, – сказал Стёпа, входя в кухню, – только отвлекает от творчества. Я не могу писать на сытый желудок. Все великие писали голодными и нищими, чтобы после смерти стать…
– Сытыми и богатыми? – съязвил я.
– Великими! – рявкнул Стёпа, потрясая кулаками. – Именно это делало их великими.
Я пожал плечами и принялся мыть посуду.
– Я сомневаюсь, что Стивен Кинг объявляет голодовку каждый раз, как пишет роман.
– Стивен Кинг опопсел. – Степан присел на табурет и водрузил локти на стол, прямиком в рассыпанный по его поверхности соленый сахар. – Но когда он начинал писать, он был нищим и часто голодал.
– Ну, знаешь, – ответил я, не поворачивая головы, – если твой сосед Вадик с третьего этажа перестанет есть, он вряд ли создаст шедевр, а вот язву себе заработает, учитывая, сколько он бухает.
Степан вздохнул.
– Ты не понимаешь.
– Куда мне…
Пока я мыл посуду и ставил на огонь пельмени, мы молчали. Прибравшись на кухне и накормив моего друга, я посчитал, что на пару дней вполне могу оставить его одного.
– Бабу тебе надо, Стёпыч, – сказал я уже на пороге. – Рассказы у тебя хорошие. Пиши их дальше. С ноутом я что-нибудь придумаю. А пока, вон, на бумагу строчи. Давай, счастливо.
Степан помолчал, затем подобрал с пола нижнюю часть ноутбука и скрылся в комнате.
Дела закрутили меня больше чем на два дня, и к Степану я попал только на четвертые сутки. Когда я вошел в его грязное обиталище, комнату заливал яркий солнечный свет, окно было широко распахнуто, короткие суконные занавески колыхались.
Сам хозяин сидел на полу и, сдвинув брови и высунув набок язык, скотчем приклеивал нижнюю часть ноутбука к монитору. На этот раз Степан накинул махровый халат, а на ноги надел клетчатые тапки с рваными дырками на месте больших пальцев.
– Ты серьезно? – спросил я без приветствия. – Скотч? Стёпа, это же не поделка из картона.
– А где ноут, который ты обещал? – парировал Степан, не глядя на меня.
Я почесал в затылке.
– Один мой кореш, он работает в сервисе, сказал, что как только получится, он соберет тебе комп из кусков, но на это нужно время. В любом случае, скотч твой ноут не воскресит.
– Это ты так думаешь, – сказал Степан, заклеивая широкой лентой трещины на мониторе. – Я думаю иначе.
Я пожал плечами и огляделся.
На столе лежали исписанные листы бумаги. Только Стёпа мог писать один и тот же текст разным почерком, будто писали разные люди. Сначала это были аккуратные, тщательно выведенные буквы, как в школьной прописи. Через пару абзацев они превращались в дутые кругляши и будто катались по странице туда-сюда. Потом строки становились угловатыми, резкими, как порывы колючего зимнего ветра, а к концу страницы они расплющивались и вытягивались в струну так, что разобрать написанное не смог бы даже заправский врач.
– Я, – сказал Стёпа, бережно водружая склеенный ноутбук на стол поверх листов бумаги, – буду молиться электронному богу, и он воскресит мой комп. А потом я помолюсь литературному богу, и он спустит на меня вдохновение, чтобы я создал шедевр.
– Ты лучше помолись богу еды, чтобы он не дал тебе умереть от голода. А то скоро этот халат тебя и придавит. Собирайся, пойдем погуляем. Погода отменная сегодня. Посидим у фонтана на площади Ленина, пофилософствуем, как в старые добрые.
Стёпа с тоской посмотрел на меня.
– Я тебе мороженое куплю, – добавил я.
– Два, – с нажимом сказал Степан.
– Ну хорошо, два.
Друг просиял и побрел одеваться.
Я взглянул на ноутбук. Старичок перекосился, поник, его густо оплетала паутина клейкой ленты, не закрывая, однако, клавиатуры. Кнопка Delete отсутствовала. Трещины на мониторе образовывали что-то вроде большого глаза без зрачка, и на секунду мне показалось, что компьютер смотрит на меня, ехидно ухмыляясь. Я потряс головой, отгоняя наваждение.
– Ты идешь? – спросил за моей спиной Степан. – Сколько тебя можно ждать?
Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и курил.
Мы вышли.
Стёпа доедал второе мороженое, когда вдруг спросил:
– Что бы ты отдал, чтобы создать шедевр и навсегда войти в историю?
Солнце стояло высоко. Время от времени порывы ветра сдували в нашу сторону освежающие брызги фонтана. Мимо нас пролетали дети на скейтбордах и роликовых коньках, по площади прохаживались парочки, вальяжно вышагивали голуби, искоса поглядывая, не выроним ли мы какой-нибудь еды.
Я пожал плечами.
– Да фиг его знает. Не уверен, что мне нужен такой обмен.
– А мне нужен, – сказал Стёпа. – Только с кем меняться?
Он осмотрелся по сторонам, словно в поисках обладателя нужного ему товара.
– Все-таки хорошо, что ты меня вытащил, – добавил друг. – Сто лет тут не был. – Он помолчал. – Да и теперь понимаю, что понаписал полную ерунду за эти дни. В корзину ее. Заново начну.
– Ты не спеши с корзиной-то… – начал я.
– Я бы отдал все что угодно, – перебил меня Степан. – Не думая, вот хоть сейчас. Даже жизнь. Дайте мне месяц на рассказ, а потом в гроб. Без кистей и глазетов.
– А как же понежиться в лучах славы?
Степан окинул меня презрительным взглядом, встал и подтянул едва державшиеся на тощих бедрах джинсы.
– Шедевры, брат, нужны миру, – пояснил он. – Общественности, народу. Искусство в массы! Пускай себе восхищаются, оды пишут, в журналах печатают. Я выше этого.
Друг приложил козырьком руку ко лбу и обвел взглядом площадь.
– Вот для них. Я буду писать для этих людей. А «Нимфа», – подмигнул он мне, – разве товар дает? Пойдем, не станем тратить время на пустые разговоры.
Ничего другого мне не оставалось.
Через пару недель я снова посетил Стёпину квартиру. Дверь беспрепятственно впустила меня, а пустая прихожая встретила привычным полумраком.
Сквозь распахнутое окно в комнату врывался свежий ветер, играя занавесками и наполняя комнату ароматом свежескошенной травы. С улицы доносилось жужжание нескольких бензотриммеров.
На столе, сверкая черным глянцевым монитором, стоял новенький ASUS. Все кнопки ноутбука занимали свои места, справа пристроилась черная беспроводная мышь. Я попытался припомнить, какой ноут был у Стёпы, но словно пелена заволокла мою память. Комната пустовала. Она выглядела какой-то неполноценной, осиротевшей, и дело было вовсе не в отсутствии хозяина.
Я уселся на табурет.
Несколько минут потребовалось мне, чтобы понять, что не хватает стеллажа с книгами. Стёпина гордость и объект поклонения. Мой друг со скрупулезностью педанта и одержимостью маньяка долгие годы книгу за книгой собирал свою библиотеку. Стеллаж сконструировал наш общий знакомый, преуспевший в производстве мебели, и сделал он это абсолютно бесплатно, из уважения к таланту Стёпы и любви к литературе.
Теперь всего этого не стало.
А новый ноутбук – стал.
Я покосился на девайс. Вновь злобная ухмылка почудилась мне в темноте монитора, в том, как он смотрел на меня своим циклопическим зрачком веб-камеры.
– Да фу, – замотал я головой. – С кем поведешься…
В прихожей раздался грохот, и Стёпа ввалился в комнату, держа в руках два огромных пакета с натянутыми до предела ручками.
– О, привет, – пропыхтел друг, – хорошо, что ты здесь! Продукты помоги в холодильник распихать. – Он грохнул пакеты на пол, и мне послышался треск лопнувшего стекла. – Ну, чего уставился, как солдат на вошь? Да, я купил продуктов. Помоги, пожалуйста.
Борясь с начавшим разбирать меня смехом, я утащил пакеты в кухню и, не без интереса ознакомившись с их содержимым, принялся выкладывать продукты на стол.
– Дружище, – сказал я, – да ты полон сюрпризов! Ты уверен, что в холодильник все это влезет?
Твой «Стинол» отродясь столько жратвы не видал.
– Пихай-пихай! – крикнул Стёпа из комнаты. – Что не влезет – за окно вывесим.
– С ума сошел? Лето на дворе. Пропадет все к чертям.
– У меня не пропадет! – Стёпа вошел в кухню уже в домашнем халате и принялся раскладывать продукты по полкам.
– Откуда дровишки-то? – спросил я. – И это… стеллаж куда дел?
– О, да, брат, – друг погрустнел и опустился на табурет. – Со стеллажом и книгами пришлось расстаться. Сердце кровью обливается до сих пор. Искусство сам знаешь, чего требует. Зато теперь, – Стёпа просиял, – у меня есть, на чем творить! Ну, и вот это вот все, – он развел руками над горой продуктов. – Теперь дело попрет!
