Александр Островский
Свои люди – сочтемся
Явление одиннадцатое
Те же и Подхалюзин, входит.
Большов. Что скажешь, Лазарь? Ты из городу что ль? Как у вас там?
Подхалюзин. Слава Богу-с, идет помаленьку. Сысою Псоичу! (Кланяется.)
Рисположенский. Здравствуйте, батюшка Лазарь Елизарыч! (Кланяется.)
Большов. А идет, так и пусть идет. (Помолчав.) А вот ты бы, Лазарь, когда на досуге баланц для меня сделал, учел бы розничную по панской-то части, ну и остальное, что там еще. А то торгуем, торгуем, братец, а пользы ни на грош. Али сидельцы, что ли, грешат, таскают родным да любовницам; их бы маленечко усовещивал. Что так, без барыша-то, небо коптить? Аль сноровки не знают? Пора бы, кажется.
Подхалюзин. Как же это можно, Самсон Силыч, чтобы сноровки не знать? Кажется, сам завсегда в городе бываю-с, и завсегда толкуешь им-с.
Большов. Да что же ты толкуешь-то?
Подхалюзин. Известное дело-с, стараюсь, чтобы все было в порядке и как следует-с. Вы, говорю, ребята, не зевайте: видишь, чуть дело подходящее, покупатель, что ли, тумак какой подвернулся, али цвет с узором какой барышне понравился, взял, говорю, да и накинул рубль али два на аршин.
Большов. Чай, брат, знаешь, как немцы в магазинах наших бар обирают. Положим, что мы не немцы, а христиане православные, да тоже пироги-то с начинкой едим. Так ли? А?
Рисположенский смеется.
Подхалюзин. Дело понятное-с. И мерять-то, говорю, надо тоже поестественнее: тяни да потягивай, только-только чтоб, Боже сохрани, как не лопнуло; ведь не нам, говорю, после носить. Ну, а зазеваются, так никто виноват, можно, говорю, и просто через руку лишний аршин раз шмыгануть.
Большов. Все единственно: ведь портной украдет же. А? Украдет ведь?
Рисположенский. Украдет, Самсон Силыч, беспременно, мошенник, украдет; уж я этих портных знаю.
Большов. То-то вот; все они кругом мошенники, а на нас слава.
Рисположенский. Это точно, Самсон Силыч, это вы правду говорить изволите.
Большов. Эх, Лазарь, плохи нынче барыши: не прежние времена. (Помолчав.) Что, «Ведомости» принес?
Подхалюзин (вынимая из кармана и подавая). Извольте получить-с.
Большов. Дава-кось, посмотрим. (Надевает очки и просматривает.)
Рисположенский. Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью.(Пьет, потом надевает очки, садится подле Большова и смотрит в газеты.)
Большов (читает вслух). «Объявления казенные и разных обществ: 1, 2, 3, 4, 5 и 6, от Воспитательного дома». Это не по нашей части, нам крестьян не покупать. «7 и 8 от Московского новерситета, от Губернских правлений, от Приказов общественного призрения». Ну, и это мимо. «От Городской шестигласной думы». А нутко-сь, нет ли чего! (Читает.) «От Московской городской шестигласной думы сим объявляется: не пожелает ли кто взять в содержание нижеозначенные оброчные статьи». Не наше дело: залоги надоть представлять. «Контора Вдовьего дома сим приглашает…» Пускай приглашает, а мы не пойдем. «От Сиротского суда». У самих ни отца ни матери. (Просматривает далее.) Эге! Вон оно куды пошло! Слушай-ко, Лазарь! «Такого-то года, сентября такого-то дня, по определению Коммерческого суда, первой гильдии купец Федот Селиверстов Плешков объявлен несостоятельным должником; вследствие чего…» Что тут толковать! Известно, что вследствие бывает. Вот те и Федот Селиверстыч! Каков был туз, а в трубу вылетел. А что, Лазарь, не должен ли он нам?
Подхалюзин. Малость должен-с. Сахару для дому брали пудов, никак, тридцать, не то сорок.
Большов. Плохо дело, Лазарь. Ну, да мне-то он сполна отдаст по-приятельски.
Подхалюзин. Сумнительно-с.
Большов. Сочтемся как-нибудь. (Читает.) «Московский первой гильдии купец Антип Сысоев Енотов объявлен несостоятельным должником». За этим ничего нет?
Подхалюзин. За масло постное-с, об Великом посту брали бочонка с три-с.
Большов. Вот сухоядцы-то, постники! И Богу-то угодить на чужой счет норовят. Ты, брат, степенству-то этому не верь! Этот народ одной рукой крестится, а другой в чужую пазуху лезет! Вот и третий: «Московский второй гильдии купец Ефрем Лукин Полуаршинников объявлен несостоятельным должником». Ну, а этот как?
Подхалюзин. Вексель есть-с!
Большов. Протестован?
Подхалюзин. Протестован-с. Сам-то скрывается-с.
Большов. Ну! И четвертый тут, Самопалов. Да что они, сговорились, что ли?
Подхалюзин. Уж такой расподлеющий народ-с.
Большов (ворочая листы). Да тут их не перечитаешь до завтрашнего числа. Возьми прочь!
Подхалюзин (берет газету). Газету-то только пакостят. На все купечество мораль эдакая.
Молчание.
Рисположенский. Прощайте, Самсон Силыч, я теперь домой побегу: делишки есть кой-какие.
Большов. Да ты бы посидел немножко.
Рисположенский. Нет, ей-богу, Самсон Силыч, не время. Я уж к вам завтра пораньше зайду.
Большов. Ну, как знаешь!
Рисположенский. Прощайте!.. Прощайте, Лазарь Елизарыч! (Уходит.)
Явление двенадцатое
Большов и Подхалюзин.
Большов. Вот ты и знай, Лазарь, какова торговля-то! Ты думаешь что! Так вот даром и бери деньги. Как не деньги, скажет – видал, как лягушки прыгают. На-ко, говорит, вексель. А по векселю-то с иных что возьмешь! Boт у меня есть завалящих тысяч на сто, и с протестами; только и дела, что каждый год подкладывай. Хошь, за полтину серебра все отдам! Должников-то по ним, чай, и с собаками не сыщешь: которые повымерли, а которые поразбежались, некого и в яму посадить. А и посадишь-то, Лазарь, так сам не рад: другой так обдержится, что его оттедова куревом не выкуришь. Мне, говорит, и здесь хорошо, а ты проваливай. Так ли, Лазарь?
Подхалюзин. Уж это как и водится.
Большов. Все вексель да вексель! А что такое это вексель? Так, бумага, да и все тут. И на дисконту отдашь, так проценты слупят, что в животе забурчит, да еще после своим добром отвечай. (Помолчав.) С городовыми [2] лучше не связывайся: всё в долг да в долг; а привезет ли, нет ли, так слепой мелочью да арабчиками, поглядишь – ни ног, ни головы, а на мелочи никакого звания давно уж нет. А вот ты тут как хошь! Здешним торговцам лучше не показывай: в любой анбар взойдет, только и дела что нюхает-нюхает, поковыряет-поковыряет, да и прочь пойдет. Уж диви бы товару не было, – каким еще рожном торговать. Одна лавка москательная, другая красная, третья с бакалеей; так нет, ничто не везет. На торги хошь не являйся: сбивают цены пуще черт знает чего; а наденешь хомут, да еще и вязку подай, да магарычи, да угощения, да разные там недочеты с провесами. Вон оно что! Чувствуешь ли ты это?
Подхалюзин. Кажется, должен чувствовать-с.
Большoв. Вот какова торговля-то, вот тут и торгуй! (Помолчав.) Что, Лазарь, как ты думаешь?
Подхалюзин. Да как думать-с! Уж это как вам угодно. Наше дело подначальное.
Большов. Что тут подначальное: ты говори по душе. Я у тебя про дело спрашиваю.
Подхалюзин. Это опять-таки, Самсон Силыч, как вам угодно-с.
Большов. Наладил одно: как вам угодно. Да ты-то как?
Подхалюзин. Это я не могу знать-с.
Большов (помолчав). Скажи, Лазарь, по совести, любишь ли ты меня? (Молчание.) Любишь, что ли? Что ж ты молчишь? (Молчание.) Поил, кормил, в люди вывел, кажется.
Подхалюзин. Эх, Самсон Силыч! Да что тут разговаривать-то-с. Уж вы во мне-то не сумневайтесь! Уж одно слово: вот как есть, весь тут.
Большов. Да что ж, что ты весь-то?
Подхалюзин. Уж коли того, а либо что, так останетесь довольны: себя не пожалею.
Большов. Ну, так и разговаривать нечего. По мне, Лазарь, теперь самое настоящее время: денег наличных у нас довольно, векселям всем сроки подошли. Чего ж ждать-то? Дождешься, пожалуй, что какой-нибудь свой же брат оберет тебя дочиста, а там, глядишь, сделает сделку по гривне за рубль, да и сидит в миллионе и плевать на тебя не хочет. А ты, честный-то торговец, и смотри да казнись, хлопай глазами-то. Вот я и думаю, Лазарь, предложить кредиторам-то такую статью: не возьмут ли они у меня копеек по двадцати пяти за рубль. Как ты думаешь?
Подхалюзин. А уж по мне, Самсон Силыч, коли платить по двадцати пяти, так пристойнее совсем не платить.
Большов. А что? Ведь и правда. Храбростью-то никого не удивишь, а лучше тихим-то манером дельцо обделать. Там после суди владыка на втором пришествии. Хлопот-то только куча. Дом-то и лавки я на тебя заложу.
Подхалюзин. Нельзя ж без хлопот-с. Вот векселя надо за что-нибудь сбыть-с, товар перевести куда подаль– ше. Станем хлопотать-с!
Большов. Оно так! Да старенек уж я становлюсь хлопотать-то. А ты помогать станешь?
Подхалюзин. Помилуйте, Самсон Силыч, в огонь и в воду полезу-с.
Большов. Эдак-то лучше! Черта ли там по грошам-то наживать! Махнул сразу, да и шабаш. Только напусти Бог смелости. Спасибо тебе, Лазарь! Удружил! (Встает.) Ну, хлопочи! (Подходит к нему и треплет по плечу.) Сделаешь дело аккуратно, так мы с тобой барышами-то поделимся. Награжу на всю жизнь. (Идет к двери.)
Подхалюзин (провожая его). Мне, Самсон Силыч, окромя вашего спокойствия, ничего не нужно-с. Как жимши у вас с малолетства и видемши все ваши благодеяния; можнo сказать, мальчишкой взят-с лавки подметать, следовательно, должен я чувствовать.
Действие второе
Контора в доме Большова. Прямо дверь, на левой стороне лестница наверх.
Явление первое
Тишка (со щеткой на авансцене). Эх, житье, житье! Вот, чем свет тут ты полы мети! А мое ли дело полы мести! У нас все не как у людей! У других-то хозяев, коли уж мальчишка, так и живет в мальчиках – стало быть, при лавке присутствует. А у нас то туда, то сюда, целый день шаркай по мостовой, как угорелый. Скоро руку набьешь, держи карман-то. У добрых-то людей для разгонки держат дворника, а у нас он с котятами на печке лежит либо с кухаркой проклажается; а на тебе спросится. У других все-таки вольготность есть; иным часом проштрафишься што либо-ушто, по малолетствию тебе спускается: а у нас – коли не тот, так другой, коли не сам, так сама задаст вытрепку; а то вот приказчик Лазарь, а то вот Фоминишна, а то вот… всякая шваль над тобой командует. Вот она жисть-то какая анафемская! А уж это, чтобы урваться когда из дому, с приятелями в три листика али в пристенок сразиться – и не думай лучше! Да уж и в голове-то, правда, не то! (Лезет на стул коленками и смотрит в зеркало.) Здравствуйте, Тихон Савостьяныч! Как вы поживаете? Все ли вы слава Богу?.. А ну, Тишка, выкинь коленце. (Делает гримасу.) Вот оно что! (Другую.) Эвось оно как… (Хохочет.)
Явление второе
Тишка и Подхалюзин (крадется и хватает его за ворот).
Подхалюзин. А это ты, чертенок, что делаешь?
Тишка. Что! известно что! пыль стирал.
Подхалюзин. Языком-то стирал! Что ты за пыль на зеркале нашел? Покажу я тебе пыль! Ишь ломается! А вот я тебе заклею подзатыльника, так ты и будешь знать.
Тишка. Будешь знать! Да было бы еще за что?
Подхалюзин. А за то, что за что! Поговоришь, так и увидишь, за что! Вот пикни еще!
Тишка. Да, пикни еще! Я ведь и хозяину скажу, не чту возьмешь!
Подхалюзин. Хозяину скажу!.. Что мне твой хозяин… Я, коли на то пошло… хозяин мне твой!.. На то ты и мальчишка, чтоб тебя учить, а ты думал что! Вас, пострелят, не бить, так и добра не видать. Прахтика-то эта известная. Я, брат, и сам угни, и воды, и медные трубы прошел.
Тишка. Знаем, что прошел.
Подхалюзин. Цыц, дьяволенок! (Замахивается.)
Тишка. Нако-сь, попробуй! нешто не скажу, ей-богу, скажу!
Подхалюзин. Да что ты скажешь-то, чертова перечница!
Тишка. Что скажу? А то, что лаешься!
Подхалюзин. Важное кушанье! Ишь ты, барин какой! Подитко-сь! Был Сысой Псоич?
Тишка. Известно, был.
Подхалюзин. Да ты, чертенок, говори толком! Зайти, что ль, хотел?
Тишка. Зайти хотел!
Подхалюзин. Ну, так ты сбегай на досуге.
Тишка. Рябиновки, что ли?
Подхалюзин. Да, рябиновки. Надо Сысоя Псоича попотчевать. (Дает деньги.) Купи полштофа, а сдачу возьми уж себе на пряники. Только ты, смотри, проворней, чтобы не хватились!
Тишка. Стриженая девка косы не заплетет. Так начну порхать – живым манером.
Тишка уходит.
Явление третье
Подхалюзин (один). Вот беда-то! Вот она где беда-то пришла на нас! Что теперь делать-то? Ну, плохо дело! Не миновать теперь несостоятельным объявиться! Ну, положим, хозяину что-нибудь и останется, а я-то при чем буду? Мне-то куда деться? В проходном ряду пылью торговать! Служил, служил лет двадцать, а там ступай мостовую грани. Как теперь это дело рассудить надо? Товаром, что ли? Вот векселя велел продать (вынимает и считает): тут, должно быть, попользоваться будет можно. (Ходит по комнате.) Говорят, надо совесть знать! Да известное дело, надо совесть знать, да в каком это смысле понимать нужно? Против хорошего человека у всякого есть совесть; а коли он сам других обманывает, так какая же тут совесть! Самсон Силыч купец богатейший, и теперича все это дело, можно сказать, так, для препровождения времени затеял. А я человек бедный! Если и попользуюсь в этом деле чем-нибудь лишним, так и греха нет никакого; потому он сам несправедливо поступает, против закона идет. А мне что его жалеть. Вышла линия, ну и не плошай: он свою политику ведет, а ты свою статью гони. Еще то ли бы я с ним сделал, да не приходится. Хм! Ведь залезет эдакая фантазия в голову человеку! Конечно, Алимпияда Самсоновна барышня образованная и, можно сказать, каких в свете нет, а ведь этот жених ее теперича не возьмет, скажет, денег дай! А денег где взять? И уж не быть ей теперь за благородным, потому денег нет. Рано ли, поздно ли, а придется за купца отдавать! (Ходит молча.) А понабравши деньжонок, да поклониться Самсону Силычу: дескать, я, Самсон Силыч, в таких летах, что должен подумать о продолжении потомства, и я, мол, Самсон Силыч, для вашего спокойствия пота-крови не жалел. Конечно, мол, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, да ведь и я, Самсон Силыч, не лыком шит, сами изволите видеть, имею капиталец и могу кругом себя ограничить на этот предмет. Отчего не отдать за меня? Чем я не человек? Ни в чем не замечен, к старшим почтителен! Да при всем том, как заложили мне Самсон Силыч дом и лавки, так и закладной-то можно пугнуть. А знамши-то характер Самсона Силыча, каков он есть, это и очень может случиться. У них такое заведение: коли им что попало в голову, уж ничем не выбьешь оттедова. Все равно как в четвертом году захотели бороду обрить: сколько ни просили Аграфена Кондратьевна, сколько ни плакали – нет, говорит, после опять отпущу, а теперь поставлю на своем: взяли да и обрили. Так вот и это дело: потрафь я по них или так взойди им в голову – завтра же под венец, и баста, и разговаривать не смей. Да от эдакого удовольствия с Ивана Великого спрыгнуть можно.
