Александр Николаевич Лекомцев
Неуёмность перевоплощений
– Я сам решу, что правильно, а что – нет, – возразил олигарх. – Когда я тебя спрашиваю, что-то по делу, ты никогда советов не даёшь, отмалчиваешься. В каком у тебя месте тогда язык находится? А сейчас ты умный, по пустякам. Хитро-мудрый!
– Когда моя прабабушка умерла, Родион,– вполне, серьёзно старший телохранитель, – мобильных телефонов в помине не было.
– Ты теперь об этом горько жалеешь, Гриша,– Осиновский своей «доброжелательной» язвительностью мог достать любого. – Если у неё не имеется «трубы», значит, ты ей не звони. Но мне мозги не конопать! Мозгоклюй!
– Покупайте, господа хорошие, клюковку! – маленькая сухонькая старушка сделала решительный шаг в сторону, похоже, денежной и щедрой компании. – У меня запасено. По самой дешёвке. Только что с болотины. Пусть прошлогодняя, но она ещё лучше, чем свежая. Дед мой нынче собирал. Чуть не утоп.
– У нас её у самих столько, что можно рядом с вами пристроиться и торговать. На неделю дел хватит,– пошутил, что называется, прикололся Родион Емельянович.– Ну, мы такого делать не станем. А я хочу молочка… парного. Заглочу целую трёхлитровую банку. Ну, что не допью, то мои помощники вовнутрь примут. А не захотят – на землю вылью. Остальное птицы доклюют.
К нему подошла женщина с трёхлитровой банкой с молоком. За её левую руку держалась девочка лет десяти. Заметно было, что она незрячая.
Взяв из рук торговки молоко, он жестом приказал шофёру Пете расплатиться. Тот сунул ассигнацию в руки женщины-молочницы, дав понять кивком головы, что сдачи не надо.
– А птицы, господин-товарищ, молочко-то не клюют,– пояснила торговка, – Они его, как люди, пьют.
Осиновский приложился губами к трехлитровой банке с молоком.
Потом он угрюмо посмотрел на женщину и слепую девочку и сказал:
– Да на кой чёрт нам с вами сдались всякие… птицы! Тут люди страдают. Ты что, девчонка, совсем ничего не видишь? Даже меня, такого большого?
– Совсем ничего не вижу, даже вас,– девочка прижалась щекой к телу матери.– Но я, дядя, хорошо слышу. За вами смерть стоит. Будьте осторожны. Она, где-то, рядом. Когда деньги на операцию насобираем для меня, то, люди добрые говорят, что буду видеть. Ваша смерть даже не стоит рядом с вами, а рядом ходит. Я шаги её слышу.
– Да, моя Полина очень хочет на мир посмотреть, – вздохнула женщина-молочница. – Ведь всё ей в новинку станет. Интересно.
– Да что на него смотреть-то, – проворчала старушка с клюквой. – Разве это Эрмитаж какой-нибудь, чтоб его разглядывать? Чего хорошего-то в мире нашенском? Одна сплошная дрянь! Когда свою нищенскую пенсию получаю, то от удивлённости зрение и подсаживается. А в магазин за продуктами пойду, так что и сколько стоит, рассмотреть не могу. Не получается никак.
– Какая-то фантастика вокруг вас образовывается, уважаемая дама, – заметил Осиновский. – Что-то совсем непонятное. Раговоры какие-то… не совсем приемлемые для нашего процветающего общества.
– Никакой фантастики, – возразила старушка.– Люди, которые не очень-то процветают, поголовно и глохнут, и слепнут, чтобы всяких кошмаров не видеть и не слышать. Им… надоело. Чего только одно центральное телевидение стоит. Посмотришь пять секунд – и ясно становится, что они там… сошли с ума. Но, видать, сами-то понять этого не могут или не желают. Дураку ведь не докажешь, что он умом слабоват.
– Вредные разговоры ведёте, – упрекнул старушку Григорий. – Почти… экстремистские. Ведь, кроме этой девочки, что-то вы все, так или иначе, видите и слышите!
– Совсем немного и местами, – пояснила старушка. – Вот сейчас, например, я тоже слышу, что тут, совсем рядом, смертушка ходит. Но за кем она явилась, не ведаю. Может, и по мою душу. Если что, так я и не особо против.
Охранники и шофёр Петя адекватно и моментально среагировали на данное предупреждение, огляделись вокруг. Но кроме двух совсем юных проституток и молодого лейтенанта в пятнистой общевойсковой защитной форме и берцах, никого и ничего подозрительного не заметили. На поясном ремне у молодого офицера весела кобура, явно, не пустая. Понятно, что там находился ПМ – пистолет Макарова. Вооружён, причём, и не скрывал этого.
На Ковалёва с нескрываемым подозрением смотрел Григорий. Как говорится, мало ли тут ходит всяких ряженых. А тут под их охраной особенный и непростой человек – Родион Емельянович Осиновский. Его очень многие знают и уважают и в правительстве, да и с президентом он не однажды встречался.
Но у Виктора имелись свои тревоги и заботы. Какой-то там представитель крупного бизнеса вместе со своей компанией был ему, как говорится, до фонаря. Просто выдалось свободное время у Ковалёва, и шёл он по дороге, возвращался пешком почти из довольно большого придорожного села в свою воинскую часть.
Он выкроил время для того, чтобы чуть больше часа побыть рядом с любимой девушкой, студенткой Санкт-петербургского медицинского университета Лидой Расковой. Она не просто гостила здесь у своей бабушки Анны Трофимовны, сердобольной и приветливой старушки, сухонькой и седовласой, но довольно бойкой и энергичной женщины. Пенсионерка на своём участке выращивала кое-какие фрукты и овощи, кур держала. В выходные дни Лида ей помогала по хозяйству.
Родители Лиды Алексей Сергеевич и Марина Анатольевна проживали довольно далеко от Москвы и Санкт-Петербурга, можно сказать, на краю света, в Чукотском национальном округе, в посёлке Билибино. Работали операторами на тамошней атомной электростанции. Там и её старший брат Максим с семьёй обосновался. Трудился на АЭС наладчиком оборудования. Они, конечно же, деньгами помогали и Анне Трофимовне, и Лиде. В общем, обе не бедствовали.
А здесь в небольшом домике у бабушки студентка спокойно готовилась к экзаменам и сейчас успешно сдавала весенне-летнюю сессию.
В вузовском общежитии, где она постоянно проживала, всегда кто-нибудь отвлекает от занятий. А здесь, у бабушки, удобно. Да и Питер не далеко. Сел на автобус – и в городе. В общем, особо мешать Ковалёв ей не стал, пусть сдаёт свои экзамены и переходит на третий курс. Впереди у неё – летние каникулы. Жаль, что его не будет рядом с ней. Но пока он ничего ей не сообщал о своей предстоящей командировке. Наверное, она его будет ждать. Ведь, как будто, любит.
Правда, у неё взрывной характер. Иногда ведёт себя непредсказуемо. Может обидеться совершенно беспричинно, не понять очень простой и безобидной шутки. Но очень красивая – стройная, голубоглазая, волнистый волос на голове каштанового цвета. При этом, всё-таки, он безоглядно полюбил её не потому, что она очень симпатичная – густые длинные ресницы, алые губы… Нет, ему сразу же показалось, что он знал Лидию всю жизнь и она всегда была с ним рядом. Просто самое настоящее… родное лицо, да и, как будто, и душа.
Познакомились они прошлой зимой. Она, как обычно, в выходные дни гостила у Анны Трофимовны. Ковалёв чисто случайно встретил её на улице не такого уж и маленького придорожного села. Поговорили, можно сказать, ни о чём, а потом изредка начали встречаться… Но оба в отношении друг с другом вели себя сдержано, только иногда целовались. Не решались перейти через грань своих взаимоотношений. Может быть, были оба чрезмерно стеснительными. Ведь по-разному складывается личные отношения у парней и девушек с людьми противоположного пола.
До расположения воинской части ему прямо по обочине шоссейной дороги идти ему предстояло недолго. Небольшая проблема всего-то, шесть-семь километров прошагать. Да и Ковалёв особо никуда и не торопился. Перед командировкой генерал-майор Ягодин дал ему возможность чаще отдыхать. А то, что он сейчас в форменной одежде и при оружии, в обойме пистолета семь патронов, так это распоряжение Геннадия Михайловича.
По приказу Ягодина, в связи с возникшей сложной ситуацией, созданной монстрами, офицеры и прапорщики обязаны были постоянно иметь при себе личное оружие. Воины из числа рядового и сержантского состава на неопределённое время лишались возможности находиться в увольнительных, даже на несколько часов. Зачем им лишний раз рисковать собственной жизнью? Проводили свободное от службы время в расположении части.
Ненадолго Ковалёв задержался у придорожного торгового ряда. Выбор частных консервированных солений и варений был не велик. Конечно же, сердобольная и радушная бабушка Лидии предлагала ему литровую банку с яблочным повидлом домашнего приготовления и что-то ещё, но Ковалёв отказался. Поскромничал.
Но, немного подумав, всё же, он купил солёные огурцы в двухлитровой банке, вместе с полиэтиленовым пакетом. Может быть, пригодятся.
К нему, всё же, вальяжной походкой подошёл телохранитель Григорий и сурово сказал:
– А вот я, молодой человек, хотел бы, чтобы ты предъявил нам свои документы. Может быть, ты совсем и не лейтенант Российской Армии, а какой-нибудь ряженый.
– Да будет вам известно, господин с наклонностями уличного хама, – коротко, но довольно ясно ответил Ковалёв, – что любые документы можно запросто за сходную цену приобрести в подземном переходе Москвы и Санкт-Петербурга.
– Я повторяю! Документы! – и уже значительно вежливей пояснил. – Я отвечаю за жизнь очень важного и уважаемого господина. Мы сопровождаем самого Осиновского.
– Мне всё равно. Сопровождайте хоть Папу Римского! Советую тебе, господин из «частной лавочки», и твоим друзьям не дёргаться.
Очень даже вовремя назревающий конфликт погасил предприниматель Осиновский. Погрозив кулаком второму, молодому телохранителю, который уже потянулся к кобуре под чёрным пиджаком, он подошёл к Ковалёву и своему ретивому подчинённому.
– Да что ты, лейтенант, перед моим клоуном объясняешься? – Осиновскому не хватало общения, как он часто выражался, с нормальными людьми. – Я на твоём месте перестрелял бы моих тупых гоблинов, как собак дворовых. Ты мне лучше вот что скажи. Молока хочешь?
– Нет, благодарю! – коротко ответил Ковалёв. – Я его не пью. Не привык.
– А у меня слабость. Обожаю, особенно, парное, – Осиновский погладил рукой свой, не такой уж и великий, живот и обратился к своим телохранителям. – А вы тут свои могучие лбы не подставляйте. Я в своё время в горячих точках бывал. Между прочим, я – майор, в запасе. И стрелять приходилось. Вижу всё насквозь. И скажу вам, дороги мои гоблины, этот лейтенант не дал бы вам возможности до волын своих ручками добраться. Я в людях разбираюсь. Если бы вы дёрнулись, то все трое тут бы, как снопы, и легли.
– Да, всё так. Никто бы и ничего не успел, – скромно согласился с Осиновским лейтенант. – Всё так бы и произошло. Но с моей стороны никакой угрозы нет.
– Ещё бы ты нам угрожал! Ещё посмотреть надо, – Григорий при своей относительной сдержанности слыл человеком не без гонора, – кто и кого бы уделал. Я на Кавказе в своё время тоже не ромашки собирал.
– Заткнись, балбес! Макароны ты продувал в полковой офицерской столовой и, как раз, ромашки и собирал. От безделья! – взорвался Осиновский. – Только без обиды, Гриша. Чем ты там занимался, я в курсе. Пока люди воевали, ты… Одним словом, заткнись! Мне кажется иногда, что не ты меня, а я тебя охраняю от всяких… бед и напастей.
– Много ты обо мне знаешь, Емельянович, – обиделся Григорий. – Уж за себя, как-нибудь, сам отвечу.
– Брось пиар разводить! Помолчи! И не надо кочевряжиться, Гриша! – Осиновский очень не любил, когда его подчинённые переоценивали свои возможности, создавали себе дешёвую рекламу. – Охраняй мой внутренний и внешний покой без лишнего звука, без своих нудных советов и рекомендаций!
– Я выполняю свой долг! – возразил старший телохранитель. – Всё подозрительное должно находится в зоне6 моего внимания.
– Если просто сказать, ты, Гриша, оборзел, – заметил предприниматель. – Без всяких причин начал придираться к офицеру Российской Армии. Запросто мог бы запросто бросить здесь свои кости. Если у парня при себе имеется оружие, значит, ему позволено его применять. Всё не так просто. Понимать надо.
– Мне тоже кое-что позволено, – сказал Григорий. – Я делаю всё, чтобы ты находился в полной безопасности.
– Не переусердствуй! – предупредил телохранителя Осиновский. – Недругов у меня, конечно, хватает. Но не здесь, на трассе, а в Москве. Я знаю! Завидуют, что я, Родион Емельянович Осиновский, ещё пока наплаву! И ни какой экономический кризис меня с копыт не собьёт. С Америкой не дружу и с прочими чудиками, из Европы. Но кое-какие связи остались…
Принимать участие в их, по-существу, диком разговоре Ковалёв не стал. Отошёл в сторону, к торговкам. Решил посмотреть, что ещё можно купить из продуктов.
Но слишком уж громко и шумно вела себя эта компания в чёрных дорогих костюмах и при галстуках. Не хочешь, а услышишь то, что они там словесно переливают из пустого в порожнее.
– Но, может быть, тебе, Родион, надо бы иногда на мир и пошире смотреть, – назидательно порекомендовал своему шефу Григорий. – На всякий случай.
– Твоих гнусных подсказок не воспринимаю! – сказал, как отрезал Осиновский. – Я патриот России, а не какая-нибудь продажная сявка.
– Ты меня не правильно, понял Родион Емельянович, – пояснил главный телохранитель. – Политика – политикой, а коммерческая выгода совсем другое дело.
– Да, ну тебя! – отмахнулся от него Осиновский. – Вроде, ты не старый, а уже такой мудрый. Через два-три года, наверняка, будешь периодически у меня интересоваться, кто ты. Но я тебя, всё равно, не уволю. Дураков обожаю. С ними жизнь веселее.
Женщина со слепой девочкой отошли в сторону, к большой сумке с молоком и пакетами с солёными огурцами.
Набравшись смелости и наглости, к ним приблизились и две молодые проститутки, томно строя глазки, конкретно, Осиновскому.
– Бесстыжие, – сплюнула старушка с коробом, наполненным клюквой, – стыд-то весь потеряли! Стоят тут и всякие гадости свои добрым людям за рубли предлагают!
– Помолчала бы, Селивониха, – огрызнулась чернявая и стройная.– Про тебя рассказывают, что ты во времена совдепии тут всему посёлку давала. Задарма. А мы хоть прирабатываем. Не сидим, сложа руки в трудные для страны времена.
– А вот я и не всему посёлку я давала! – с возмущением ответила старушка. – Мы всегда по-комсомольски думали и делали, а не… где попало.
– Но вот и додумались, что теперь ты, на старость лет, в день по четыре ведра клюквы к дороге таскаешь, – низкорослая блондинка внимательно разглядывал потенциальных клиентов. – За что боролась – на то и напоролась. Получается, что не с теми ты кувыркалась, добрая женщина преклонного возраста.
– Нельзя так со старшими разговаривать! – урезонил девицу Осиновский.– Бабушка вопрос ребром поставила. Что вот, к примеру, вы лично тут продаёте?
– Мы продаём радость людям? Причём, не так и дорого, – ухмыльнулась брюнетка, то есть чернявая.– По схолдной цене. Вы вот, например, хотите получить удовольствие?
– Запомните, девочки, если мужик нормальный, с хорошим… столбняком, то ему ещё и сами дамы приплачивают. А ваши штуковины ничего не стоят, – сказал убежденно Осиновский.– У меня один друган так получил… удовольствие. Сейчас от сифилиса лечится. Жёнушка его сразу же на развод подала, да ещё умудрилась под веским предлогом пару заводиков у него оттяпать.
– Правильно сделала, – заметила блондинка, – не растерялась.
– О ней надо песни петь и книжки сочинять, романы о нежной и пылкой любви, – то ли шутя, то ли серьёзно сказала брюнетка и снова обратилась к Осиновскому. – Ну, так что, господин? Задружим на короткое время и за умеренную плату? Или как?
– Пусть санитары собирают грязь! – ответил он. – А нормальным мужикам такое, как бы, удовольствие по барабану. Вон, мой охранник, точнее, телохранитель Вася большой любитель в длинную очередь становиться.
– Да, я, в принципе, могу, – Вася, переминаясь с ноги на ногу, подошёл к шефу. – Но сейчас нам некогда. Мы же дальше едем. Я помню.
– А ты предполагал, Василёк, что мы заночуем здесь, – Осиновский, как обычно, был иронично-саркастичен, – и только для того, чтобы у тебя имелось время получить удовольствие. По полной программе. Мы ведь все переживать станем, если ты его, своё… удовольствие, не получишь, дорогой ты мой человек! Но ты перепутал два понятия: «удовольствие» и «сексуальное общение».
Недалеко от торгующих остановилась большая фура. Из окна кабины высунулась физиономия очень кавказкой национальности. В принципе, мужик как мужик, только смуглый, но с орлиным носом и, таким же, птичьим взглядом.
Он, обращаясь к проституткам, громко крикнул:
– Ах, как я хотел, девушки, вас… видеть! Ко мне шагай обе, Сюза и Рыбка, мы сядем в кабине большой и пребольшой! И я спою вам песню про маленького ослика с большим тормозным устройством.
– Чао, мальчики! – махнула на прощанье рукой Осиновскому и всем остальным представителям мужского пола блондинка.– Вам, импотентам, даже наши поселковые козы бесплатно не дадут!
– Дадут, если эти крутые мужички их изнасилуют, – как бы, возразила брюнетка.– Тут никуда не денешься. Против силы и власти не попрёшь.
Проститутки побежали к фуре и ловко забрались в кабину к водителю. Тот, сразу же направил свою большую грузовую машину задним ходом к основной дороге.
Но направился на ней не прямо, к автотрассе, а тут же завернул на безлюдную лесную дорогу, ведущую в глубину рощи.
– Эх, молодёжь, непутёвая, – старушка с клюквой была настроена критически к подрастающему поколению, – всё у них на деньги переводится. Ведь можно же и просто так… полюбиться. Нету в их гражданской сознательности.
Осиновский ещё приложился к банке с молоком. Сделал паузу, наблюдая за тем, как мужики курят и с нетерпением ждут, пока их шеф допьёт свой дурацкий натуральный напиток под названием «молоко». Родион Емельянович, понимая это, слегка поторопился. Начал делать большие и частые глотки.
А Ковалёву, между делом, он сказал, чтобы тот не обижался на его непутёвого телохранителя и предложил лейтенанту немного проехать по дороге в их компании. Осиновский ведь помнит, где находится воинская часть. Он всё знает. В молодости часто в этих местах шарахался, отдыхал с питерской шпаной.
Немного подумав, Виктор дал согласие. Можно и немного проехать эти шесть-семь километров.
В конце концов, почти опорожнив трёхлитровую банку, Осиновский поставил её в стороне, под осиной, чтобы эта стеклянная тара в глаза не бросалась.
– Обожаю порядок и культуру! – широко улыбнулся отечественный олигарх. – Я родом из Питера, потому теперь такой, как есть.
– Я там несколько лет прожил, – сообщил Григорий, – и особой культуры не заметил. Там почти каждый чертополох себя клёном считает. Такие гордые с самого рождения, что хоть стой, хоть падай. Вот они-то, как раз, в душу нахально и лезут и постоянно советы дают, налево и направо.
– Мне твои путевые заметки по барабану, Гриша! – Осиновский сурово посмотрел на своего подчинённого. – Кто, блин, скажет, что Питер – некультурный город, я тому пасть рвать не стану и бить не буду, а просто затрясу! А я – чисто питерский, на Второй линии Васильевского острова детство моё прошло. По кабакам. А Москва – моя ссылка. Не за какие пирожки с котятами не поехал бы в столичную глухомань, но там… «бабки» делать можно. Но что-то я затарахтел не о том.
На какой-то момент Осиновский задумался.
Потом засунул правую руку в боковой карман пиджака, извлёк из него визитную карточку и небольшую пачку денег, пересчитал и протянул их женщине со слепой дочерью.
– Тут моя визитка, – доверительно сообщил он. – Если девчонке срочно понадобится нормальная материальная помощь, деньги на операцию, звоните! Без стеснений. Секретарю-референту скажете, что так, мол, и так. А я всех предупрежу. Тут у меня пока семьдесят тысяч рубликов. Больше на кармане нет. Снял бы с карточки, да в лесу ни одного… специального аппарата.
Женщина, прослезившись, дрожащими руками взяла деньги и визитку.
Она встала на колени, поцеловала пухлую руку Осиновского и сказала:
– Здоровья тебе, батюшка барин, и спасибо моё крестьянское! Поленька, быстренько в ножки кланяйся барину!
Но девочка не успела это сделать.
Остановил её своей сильной рукой Родион Емельянович. Кроме того, он поставил на ноги и женщину-молочницу.
– Да вы что, господа хорошие! – смутился он. – Да какой же я вам барин! Я – обычный предприниматель. Я – такой же, как вы.
– Если бы, ты, друг милый, был такой, как мы, то, к примеру, тоже здесь, у дороги, продавал бы клюкву или молоко, а то бы – и солёные огурцы. Может, и по свалкам ходил и спал в канализации, – резонно заметила старушка с клюквой.– Между прочим, у меня вон, старик дома хромой, и у самой радикулит, кости ломит. А ты мне и рубля даже не дал. Рука у меня с утра левая чесалась. К деньгам, похоже. Но где вот они? Не вижу и не ощущаю! Их нет.
Осиновский, чмокнув губами, порылся в карманах брюк и достал оттуда ассигнацию, достоинством в тысячу рублей. Протянул её старушке. Та, не поблагодарив предпринимателя, быстро спрятала деньги в карман халата, в котором находилась.
Он внимательно и с юмором посмотрел на лейтенанта Ковалёва и сказал:
– Прошу, конечно, прощения. Но тебе, лейтенант, ничего не могу дать. У меня уже на кармане наличных денег нет.
– Я могу лично вам пару тысяч рублей выделить из своих сбережений! – адекватно среагировал на хамское поведение новоиспечённого барина Ковалёв, – Я смотрю, вы ребята весёлые и, прошу прощения, какие-то не совсем реальные…
– Это не мы такие весёлые,– пояснил Василий,– а наш Родион Емельянович. Он вчера мясистый куш сорвал с одной питерской компании, которая с натовской Финляндией дружит. Такую сделку заклеил, что закачаешься. Вот теперь они, то есть Родион Емельянович, изволят выражать свою радость. Таким образом. Извиняюсь, конечно, но наглости у нас не имеется. Если только по работе…
– А в глаз, Вася, не хочешь получить? – сурово сказал Осиновский.– Ты что, придурок, на пресс-конференции? Чего ты тут всем интервью даёшь? Твоё дело следить, чтобы со мной ничего дурного не произошло. Ты же начинаешь кукарекать не по делу! Мои сделки и договоры тебя не касаются! А финны для меня – пока ещё не иностранцы. Одумаются. Правда, уже наглеют. На нашей доброте нажились, да подзабыли про такое дело.
– Пора ехать, Емельянович! – напомнил шофёр Пётр. – Отдохнули чуток – и в путь!
Осиновский вместе со всей компанией направился к машине, крутой иномарке. Он ещё раз предложил лейтенанту Ковалеву довести его почти до его воинской части. Какой смысл пешком идти, когда можно проехать с комфортом? Лейтенант кивнул в знак согласия и заранее поблагодарил магната.
У него возник интерес к этой чудной компании. Для расширения кругозора в процессе познания земного мира иной раз сгодятся и такие субъекты. Почему бы офицеру Российской Армии немного ни побыть в компании гуманоидов совершенно иного порядка? Ведь это интересно.
Но их жестом остановила старушка с клюквой. Она проковыляла к Осиновскому и не очень громко сказала:
– Мне тут одно дело надо бы уточнить. Вы люди-то, можно, сказать главные, про всё знаете. У нас в посёлке шибко умные граждане говорят, что все наши чиновники… основные и богатые люди, миллиардерщики и миллионщики, собираются уехать из России и своё государство создать.
Старушку слушали с интересом, потому что она на полном серьёзе говорила несуразные вещи. Дескать, она точно слыхала, что богатые москвичи купили большой остров в океане и там будут жить. Может, ещё и других богатеев с собой заберут из других городов страны, чтоб им не так скучно было.
Кроме того, они и правительство с собой заберут… и больше половины депутатов из Государственной Думы, мэров, губернаторов… Одним словом, всех своих, которых не очень-то волнует регулярное повышение цен на сахар, на гречку и на всё остальное.
– Особенно, поговаривают, что за такое… новшество выступают самые центральные районы столицы-матушки, – продолжала старушка. – На остров дивный поедут и некоторые из тех, которые поют… за большие деньги и пляшут, и пишут. Ежели так и есть, то не надо бы им нехорошо поступать. Считай, что вместе с ними вся основная Россия и уедет.
– Полнейший бред несёшь, бабушка, – осадил её Осиновский. – Никуда Россия не уедет. А те, кто слинял и продолжает такое творить, то скатертью им дорога. Скоро побираться будут на Брайтон-Бич.
– А я говорю, что уедут, – продолжала гнуть свою линию старушка. – А куда ж мы без их-то? Ведь, вообще, изголодаем. Амба нам настанет, народу-то простому. Если они уедут от нас, из всех уголков Россиюшки, то нам конец придёт. Такое же, как день, ясно. Кто же нам, например, старикам будет обещать надбавки к пенсиям? Хоть копеечка, вроде, смешная, а всё – радость.
Мужики в чёрных пиджаках оцепенели, включая и лейтенанта Ковалёва в полевой военной форме.
На сей раз, Осиновский от удивления выпучил глаза и тихо сказал:
– Мне, бабка, как, получается, послышался твой внезапный и довольно интересный вопрос? Или, может быть, у меня в башне заклинило?
– Да за такие антинародные вопросы пожизненный срок давать надо или мочить… потихоньку провокаторов! – на полном серьёзе проворчал Григорий.– Что за чушь антинародная и антидемократическая!
– А чего я такого сказала? – перекрестилась старушка.– Об этом многие рассуждают, мне даже родичи из Красноярска писали. Из Читы тоже.
Осиновский очень громко захохотал. Его разобрал такой задорный смех, что он схватился за живот и сел прямо на обочину дороги. Он смеялся до слёз, в отличие от остальных, которые лишь улыбались.
Потом олигарх, кряхтя, выпрямился во весь рост, не без помощи телохранителей.
– Давно я так не смеялся, – он извлёк из нагрудного кармана пиджака носовой платок и вытер ими слёзы, вызванные активным смехом. – Очень давно. У меня, уважаемая жительница здешней местности, обязательно будет возможность сделать так, чтобы этот, ваш вопрос, прозвучал на одном из заседаний Государственной Думы. Дорогая бабушка, клюквенница, то, что говорят в народе, не всегда есть истина. Дикая глупость!
– Конечно, невозможно такое, – взяла сторону предпринимателя молочница.– Ты же помнишь, Матвеевна, год тому назад у нас в посёлке дед Рападулин запил на две недели. Так оба борова у него с голоду подохли.
– Резонно, – лейтенант Ковалёв, сам того не замечая, стал участником нелепой и случайной дискуссии, – свинья и кормушка неотделимы друг от друга. Тут логика настолько проста, что…
– Не совсем хорошая тут аналогия, лейтенант, – серьёзно заметил Осиновский. – Но всё верно… С фактами не поспоришь. Обобрали мы народ российский… до нитки. Они погрязли в грабительских кредитах, потому что больше им ничего не остаётся делать. Мужиков да баб заставляем работать за миску каши. А им с самых высоких трибун говорят, что так и должно быть.
– У каждого своя судьба, Родион, – возразил Григорий. – Не могут же все быть богатыми. Ничего тут не получится. Но, всё-таки, и многие простые люди живут не так уж и бедно.
– Да какое там у большинства людей богатство, Гриша! – Осиновский говорил и любовался своим голосом и мудрыми мыслями. – Мы, представители крупного бизнеса, большие чиновники, всё берём у народа… для себя. За бугор сбываем то, что всем россиянам принадлежит! Не только нефть, газ и многое всякого и разного… Не буду перечислять. Но мы привыкли уже… грабить. Не остановиться никак! Отдели меня от заводов, от предприятий, которые стали моими… Одним словом, скучновато мне будет без такой, довольно заметной частной собственности.
– Если вы кому-нибудь, на высшем уровне, скажете про такую борьбу за… свободу и независимость со стороны господ самого центрального района Москвы и магнатов всей Российской Федерации, Родион Емельянович, – заявил абсолютно убеждённо шофёр Пётр, молчавший доселе, – то вас так задвинут, что вы даже работу лифтёра себе не найдёте. Они сумеют, если захотят.
– Или в пострелята запишут, – не ясно было, говорил Осиновский на полном серьёзе или шутил.– Ведь не всех ещё пострелят… постреляли. Если я тупой, Петя, то не всегда, а периодически. Мне и так весело, а ты тоже – туда же, насмешить хочешь.
– У нас сейчас демократия,– смело и уверенно сказала старушка-клюквенница. – Несправедливо получается. Почему одним очень даже мелким землям можно превращаться в отдельные страны, а вот нашим богатым и умным людям и уехать отсюда нельзя? Пусть себе живут, коли остров себе купили. Пущай садят там пшеницу, картошку… Что, они не люди, что ли?
– Пытаюсь тебя понять, славная бабушка, – сказал Осиновский, но никак не могу. Весь свой головной мозг в горсть собрал, но вот сообразить не могу, о чём ты говоришь.
– Чего ж тут непонятного, господин хороший, – не унималась старушка. – Можно ведь любой остров тоже государством назвать и сделать… Кокосово стало же отдельной страной, да ещё… и другие.
– Не Кокосово, а Косово, бабушка. Не резвись больше! – серьёзно заметил Родион Емельянович. – Всё то, о чём ты сейчас глаголешь, чушь несусветная!
– Нет уж! Меня не проведёшь! – продолжала она.– Я телевизор смотрю, я всё знаю… Грамотная. Я, понятно, как весь наш народ, категорично против, чтобы нас бросали на произвол судьбы наши миллионщики и те, что у руля. Нам без их, умных, никак нельзя. Помрём под корень! У нас вон в посёлке дед Пантелей, самый настоящий, демократ, как выпьет, так и кричит на все дворы: «Свободу и независимость буржуям!».
– Ну, ладно,– подвёл всему черту Осиновский.– Некогда мне такой бред слушать. Лично мне нет никакого резона от собственного народа освобождаться и богатств, что в недрах страны, и снаружи нашей страны имеются. Потому и уезжать никуда не собираюсь. По большому счёту, я ведь патриот России.
– Пусть они едут туда, куда хотят, – широко улыбнулся лейтенант. – Баба с возу – кобыле легче. Государство всё возьмёт в свои руки – и народу станет жить полегче. Заодно и чиновников-казнокрадов в места не столь отдалённые стоит отправить. Пусть трудятся на благо… народа.
– Но уж от тебя, лейтенант я таких слов никак не ожидал, – упрекнул Ковалёва бизнесмен. – Ты ещё молод и не понимаешь, что не всё в жизни так просто.
Немного подумав, поправив на глазах очки, почесав подбородок, Осиновский дальше развил свою мысль.
Он прямо сказал:
– Когда нас, магнатов, прижмут, тогда уж пойдут другие… беседы. Но пока всё мирно и тихо. Если у меня получается что-то в бизнесе и производстве, то я ведь Родине служу и народу своему. А он не всегда такое дело понимает. Получается, как в песне: «А я остаюся с тобою, родная навеки страна!». Короче говоря, «не нужен нам берег турецкий». Впрочем, кто его знает. Сегодня так, а завтра – по-иному.
Прощаясь с торговками, он громким голосом призвал их не падать духом и надеяться на самые добрые перемены. А лейтенанту Ковалёву ещё раз напомнил, что он может доехать до расположения своей воинской части в их шикарной машине. Хотя, не такая уж она и шикарная. Рабочий вариант.
