Александр Николаевич Ивкин
Последнее письмо
Чтобы привлечь внимание товарища, Эрнст тихонько свистнул. Йохен не реагировал. Конечно же, он все слышал, но мысли его были заняты другим. Ефрейтор прокручивал в голове недавние события. Он вспоминал сгоревшую деревню. Вспоминал заметенные снегом дворы, поваленные заборы, высокие печные трубы, казавшиеся неприлично голыми вне стен домов. Вспоминал остовы сараев и какие-то обломки, торчавшие из сугробов. Во время пожара крыши домов обрушились внутрь комнат, похоронив под собой всю нехитрую утварь и простую деревенскую мебель. Иногда среди черных головешек можно было разглядеть гнутые металлические спинки кроватей. В черном обугленном проеме одной из стен на ржавой петле висела оконная рама, белая краска на ней вспучилась и пошла пузырями. Прогорклый запах гари витал над разоренной деревней. Когда ее охватило пламя, люди не бросили свои дома. Несколько часов они боролись с огнем, помогая друг другу и спасая все, что еще можно спасти. Но деревня сгорела. Жить стало негде. Поняв это, люди ушли. Черные от копоти, отравленные дымом, они брели по дороге. Повсюду на их пути встречались лишь скелеты деревень и осиротевшие жители, идущие в неизвестность.
Йохен вспоминал старика и его убогое жилище. Солдат злился на себя за то малодушие, с которым он принял кривлянья Хельвига. Злился за унижение, которое он допустил в хижине. Шаппер злился на себя, злился на своего товарища, злился на обстоятельства. А еще он вспоминал, как на богослужениях армейский капеллан в своей речи, обращенной к солдатам, неоднократно называл русских нацией богоборцев, а Россию – территорией без бога. Но всего два часа назад Йохен своими глазами видел русского старика, спасшего из огня икону…
На душе было тяжко. Боль и разрушения, царившие вокруг, Шаппер невольно проецировал на себя и своих близких. Каждый раз, испытывая необъяснимую тревогу, он задавался вопросом – в чем состоит его долг перед родиной здесь, на охваченной пламенем чужой земле? Почему чувство святости долга перед отчизной тем больше угасает в нем, чем дальше удаляется он от границ своего отечества? Почему с первых же километров чужих дорог понятие «священный долг» начало трансформироваться в нечто иное? С каждой сожженной деревней, встреченной на пути, с каждой семьей беженцев, торопливо сходящих на обочину при виде солдат, это понятие блекло, теряя свою убедительность. Так происходило до сегодняшнего дня. Сегодня Йохен Шаппер понял, что никакой долг не может заставить человека сжечь мирную деревню. На это способен только приказ, который отменяет любые нравственные обязанности, продиктованные совестью. Отныне – он обретает здесь силу и святость, превращаясь в непререкаемый закон. До недавнего времени, Йохен, как образцовый солдат, чтящий устав, не видел разницы между: «быть движимым долгом» или «быть движимым приказом». Но теперь эта разница казалась ему очевидной.
Вопросов было много. Ответов не было совсем, и это мучило. Йохен запутался в мыслях, он никак не мог найти выход из лабиринтов умозаключений. Обычно ему помогала в этом его трубка. Шаппер представил, как они приедут в расположение части, доложат о прибытии, как придут в землянку, как он сядет у печки, достанет трубочку и окутается дымом. Вот тогда все встанет на свои места. От этой мысли на душе стало немного легче.
5
Выстрелы в лесу прекратились. Теперь тишину нарушала только храпы лошадок да ребяческая возня Эрнста, который упорно пытался привлечь внимание своего товарища. Он пустил в ход последнее средство. Молодой человек сгребал снег с широких еловых лап и катал снежки. На сильном морозе комки выходили рассыпчатыми и до цели не долетали. Помучившись так несколько минут, Хельвиг не выдержал:
– Эй, Йохен, просыпайся! Хватит молчать. Скажи уже что-нибудь. Едем как на похоронах. Или ты все еще завидуешь моим новым валенкам?
– Нужен ты мне со своими валенками… – послышалось из-за спины Шаппера.
Эрнст обрадовался:
– Ну, наконец-то! Я уже решил, что ты оглох. Едет – молчит. На вопросы не отвечает…
– Зато от тебя покоя нет. Болтаешь без умолку! Пристал, как репей… – Ефрейтор поддал пятками в бока лошади, и та пошла расторопней. – Вот что, Хельвиг. Слушай приказ. Прекратить разговоры! Ты не в парке на прогулке, внимательнее смотри по сторонам!
Короткий разговор смолк. В сгустившихся сумерках лес придвинулся к дороге вплотную. Теперь он без боязни тянул свои темные ветви к людям, стараясь дотронуться до них кончиками ломких чувствительных пальцев. Эрнсту было неуютно молчать, но он держался, как мог. Солдат поглядывал на деревья, окружавшие его со всех сторон. Воображение рисовало дремучую чащу, населенную нелюдимыми и опасными существами, которые, таясь человеческого глаза, внимательно наблюдают за двумя всадниками, ожидая лишь удобного момента, чтобы броситься на них. Молодой человек представлял себя орденским рыцарем, призванным в эти земли для усмирения невежественных язычников. Представлял себя магистром, с острым мечом, покоящимся в ножнах, перекинутых за спину и с прикрепленным к седлу квадратным щитом. Он ощущал себя средневековым воином, закованным в тяжелую броню и окутанным белым плащом, расшитым накрест черной тесьмой. В таком одеянии ему были бы не страшны ни звериные когти, ни острые стрелы, ни даже вражеские пули…
Эти фантазии прервал встревоженный голос Шаппера:
– Внимание! Впереди кто-то есть.
Хельвиг притормозил свою лошадь и, вглядываясь в темноту, радостно произнес:
– Наконец-то добрались!
Вдоль дороги двигались тени. При появлении всадников, неясные силуэты быстро рассредоточились по обочинам и затихли. Эрнст громко и отчетливо прокричал пароль, после чего добавил :
– Здесь ефрейтор Шаппер и рядовой Хельвиг, рота связи, мы возвращаемся с задания, не стреляйте!
Из темноты что-то ответили. Но прежде чем Эрнст заподозрил неладное, он услышал резкий окрик Йохена:
– Это русские! Назад!
В то же мгновение темноту разорвала серия коротких вспышек. Одновременно с грохотом выстрелов отчаянно заржали испуганные животные. Лошадь Эрнста рванулась в сторону, встала на дыбы, и, скользнув по обочине, провалилась в придорожную канаву, занесенную снегом. Хельвиг не удержался в седле. Удар был оглушителен. Левое бедро обожгла пронзительная боль, дыхание застряло в горле вместе с криком. В глазах ослепительно сверкнуло, и мир погас.
Прошло всего несколько мгновений, и Эрнст снова открыл глаза. Ему показалось, что он пробыл без сознания целую вечность. Молодой человек утопал в глубоком сугробе. Снег был везде: в ушах, в носу, в глазах и даже во рту. Хельвиг давился снегом, пытаясь его выплюнуть. Легкие разрывал кашель. Солдат слышал страшный, нечеловеческий вой совсем рядом и не мог понять, что это такое. Беспомощно барахтаясь, Эрнст пытался найти точку опоры. При этом он все глубже погружался в белую трясину. Превозмогая боль, молодой человек стал делать загребающие движения руками, словно он находился в воде. Понемногу Хельвиг выбрался из канавы. Все это время выстрелы со стороны дороги не смолкали, не смолкал и страшный вой. Только перевернувшись на спину, Эрнст разобрался в происходящем. В нескольких метрах от себя, посреди дороги, он увидел лежащую на боку сильно вздрагивающую лошадь, которая в смертельной агонии лягала копытами воздух и издавала ужасные звуки. В тени ее силуэта прогремел выстрел, и молодой человек узнал своего товарища. Придавленный умирающим животным, он принял бой. Эрнст вспомнил об оружии, но карабина нигде не было. Солдат шарил руками вокруг, но находил лишь снег. Лес наполнился грохотом перестрелки. Пули тонко взвизгивали над самой головой, с тугими шлепками входили в тело хрипящего животного, звенящим рикошетом устремлялись к звездам. Когда выстрелы со стороны дороги прекратились, а лошадь Шаппера наконец затихла, Хельвиг позвал друга:
– Йохен, ты как? Потерпи немного. Я сейчас!
Чтобы подобраться ближе, Эрнсту необходимо было выползти на дорогу, но его словно парализовало. Непреодолимый страх удерживал молодого человека на месте. Он никак не мог оторвать себя от снега. Солдат слышал, как русские переговариваются между собой, и даже заметил какое-то движение совсем рядом. В этот момент Йохен выкрикнул:
– Эрни! Уходи! Слышишь? Уходи! Ты мне не поможешь… со мной кончено… Уходи! – это был не его голос. Шаппер мучительно выдавливал из себя слова, произнося их с тяжелым надрывом. Он хрипел, сдерживая боль.
Русские что-то прокричали в их сторону. В ответ Йохен выстрелил в темноту, наугад, положив винтовку на тушу мертвой лошади. После чего Эрнст опять услышал его страшный хрип:
– Эрни! Уходи! Эрни…
Хельвиг, словно во сне, стал медленно пятиться назад. Он делал это лежа на спине, взгляд его был направлен в сторону дороги. Солдат видел, как Йохен Шаппер трясущейся окровавленной рукой расстегнул подсумок и извлек оттуда обойму с патронами. Защелкнув ее в карабин, он снова положил оружие на неподвижный бок лошади. Когда из снега на противоположной стороне дороги поднялся темный силуэт, Шаппер выстрелил. Силуэт тут же исчез. Русские открыли огонь. Пули снова защелкали сбитыми ветками. Эрнст глазами, полными ужаса, таращился в темноту, озаряемую короткими вспышками. Каждая вспышка на долю секунды выхватывала из тьмы яркую неподвижную картинку, которая фиксировалась в памяти, словно черно-белая фотография. Вражеский выстрел. Вспышка. Картина наполовину срезана черным контуром убитой лошади – все, что перед ней, скрыто во мраке, все, что за ней, на мгновение вспыхивает белым. Белые стволы деревьев, ослепительный снег и неподвижно застывшие фигуры людей с поднятыми винтовками. Эрнст слышит, как Йохен быстро перезаряжает свой карабин – тонко звякнула, отскочив в сторону, стреляная гильза. Ответный выстрел. Картина меняется. Вспышка озаряет спину мертвого животного – теперь уже все, что за ним, погружается во мрак, а все, что перед ним, становится отчетливым и ярким, словно над лесом зажгли мощный прожектор. Вспыхнувший белым Йохен Шаппер, неестественно вывернувшись всем телом, одной рукой сжимает карабин, второй рукой упирается в окровавленный снег, стараясь удерживать себя в сидячем положении. Ног не видно, они придавлены серой бесформенной массой. Лицо солдата искажено от боли, его профиль неузнаваем. Через мгновение все снова погружается во мрак. До следующего выстрела.
Эрнст, всхлипнув, прошептал: «Прости меня, Йохен!» Затем молодой человек перевернулся на живот и быстро пополз к лесу. Он все еще слышал голос Шаппера, обращенный к нему:
– Эрни! Уходи! Слышишь меня? Уходи… – Теперь он стрелял без остановок, делая перерывы лишь для того, чтобы вставить новую обойму. Русские перестали ему отвечать. Эрнст полз вперед, не обращая внимания на боль. Его сознание фиксировало каждый выстрел, сделанный товарищем. Кажется, молодой человек даже считал их вслух:
– Один, два, три, четыре, пять. Следующая обойма. Один, два, три… – Эрнст не мог понять, почему Йохену не отвечают. Когда солдат в очередной раз обернулся, дороги уже не было видно. Но она все еще находилась рядом. Понимая это, Хельвиг продолжал упорно ползти вперед. Он вздрагивал каждый раз, когда ночь разносила по округе звук выстрела. Очередное эхо, пролетев над ним, заплутало в лесном лабиринте без возврата. Все стихло. Эрнст замер. С минуту он прислушивался. Ему сильно мешали гулкие удары сердца. В какой-то момент молодому человеку почудилось, что вблизи хрустнула ветка. Хельвига охватила паника. Он рывком поднялся и, сильно прихрамывая на левую ногу, бросился в ночную чащу. Солдат бежал вперед, не разбирая дороги, ветки яростно хлестали его по лицу, стволы деревьев внезапно вырастали перед ним, а кусты норовили спутать ноги. Он падал, полз, вставал и снова падал. Несколько раз молодой человек скатывался в овраги, сверху на него обрушивались лавины снега, и он задыхался в снежной пыли. Так продолжалось долго. Эрнст потерял счет времени. Наконец, обессилев совсем, он упал и больше не смог подняться…
6
– Господи, помоги мне! Господи, не оставь меня! Господи, дай мне сил! Эрнсту Хельвигу больше не к кому было обратиться. Очнувшись ночью посреди чужого, занесенного сугробами леса, раненый, истекающий кровью человек был обречен на гибель. Эрнст понимал – спасти его может только чудо. Но сидеть в ожидании бессмысленно: вряд ли его начнут искать так быстро. Вряд ли его вообще станут искать здесь. Дело в том, что патруль связи обязан двигаться по строго заданному маршруту. Если звено не вернулось, то по его следам отправляется поисковый отряд, который действует исключительно в границах района патрулирования. Вчера, возвращаясь с задания, Хельвиг и Шаппер отклонились от своего маршрута. Утром поисковая группа, как и положено, пройдет вдоль линии связи, проверит сопряженные с ней просеки и, не обнаружив ничего подозрительного, повернет назад. Углубляться в лес никто не станет.
Эрнст обхватил руками голову и застонал. Роковая ошибка сократить путь обернулась гибелью товарища. Теперь она может стоить жизни ему самому.
– Нет! Только не здесь, не так! – Хельвиг начал судорожно себя ощупывать. Во внутреннем кармане кителя лежали два перевязочных пакета, он их извлек. Срезав брючину маскировки, солдат нащупал на ватных штанах пулевое отверстие – ткань вокруг него была влажной от крови. Сложив отрез в несколько раз, Эрнст наложил полотно поверх ватников, и, морщась от боли, туго перевязал место ранения бинтом. Отдышавшись, он выдернул из снега сухую ветку, отломал пару ровных палок, и, примотав их к ноге, зафиксировал коленный сустав. Осталось найти шест для опоры и можно начинать выбираться. Эрнст обнял ствол ближайшего дерева и медленно поднялся. Испытывая сильное головокружение и тошноту, молодой человек некоторое время стоял, прижавшись щекой к шершавой коре. Когда мир перестал вращаться, Хельвиг огляделся. Высоко в ночном небе сиял мощный прожектор луны. Солдат отчетливо видел извилистую вереницу следов, которая петляла между деревьев. Двумя чернильными пунктирами, небрежно нанесенными на поверхность изогнутого листа, она ныряла в темный распадок и исчезала в застывшей синеве. Путь к спасению лежал по этим следам. Эрнст оттолкнулся от дерева и направился к распадку, но, не сделав и ста шагов, остановился. Перевязка и поиск посоха отняли много сил. Только сейчас он вспомнил о своей лошади. Испуганное животное бежало, подгоняемое грохотом перестрелки. На всякий случай и без особой надежды Эрнст несколько раз выкрикнул ее имя. Никто не отозвался на его слабый зов. Даже эхо не ответило ему, не сумев подобрать ноты отчаяния, прозвучавшие в одиноком голосе.
Сквозь непрерывный шум в голове, молодой человек пытался сосредоточиться на мысли о возвращении. Но вместо этого перед глазами снова сверкали вспышки, обжигая душу недавно пережитым ужасом. Он вспоминал искаженное болью лицо Йохена Шаппера, который из последних сил стрелял в темноту. Палил наугад, не пытаясь ни в кого попасть, вызывал огонь на себя, чтобы дать возможность спастись своему товарищу. В ушах звучал его страшный хрип: «Уходи, Эрни! Слышишь? Уходи…» Вспоминались чужие голоса поблизости и темные застывшие фигуры, полусогнутые, словно перед броском. Хельвиг размышлял: «Сколько их было? Пять-шесть, не больше. Скорее всего, разведчики. Ночная вылазка. Они направлялись в сторону сгоревшей деревни. Повстречав нас, действовали открыто, уверенно, будто знали: никто не придет к нам на помощь. Лес их дом. Они знают его наизусть. Они способны появиться внезапно, словно ниоткуда, а затем раствориться, исчезнуть в никуда. Будь моя винтовка при мне, все могло сложиться иначе. Я бы дал им бой. – Эрнст пытался найти оправдание своим действиям. – Что я мог предпринять? Едва придя в сознание, раненый, оглушенный, беспомощный, чем я мог помочь Шапперу? Мы оба были обречены на гибель. Йохен сделал свой выбор. Он приказал мне спасаться, и я не мог ослушаться. Мне пришлось уйти. Я был вынужден оставить его там, на дороге…»
В памяти мелькали ветви, кусты, деревья и снег, который Хельвиг судорожно рыл руками… Как далеко ему удалось забраться в лес, Эрнст не знал. Он пытался и не мог вспомнить, куда делось его оружие, где он потерял свои варежки и в каком сугробе остались замечательные русские валенки. Солдат посмотрел на ступни с примерзшими к портянкам комками снега и всхлипнул. Он еще находил в себе силы жалеть о потерянных вещах. Йохен оказался прав, предупреждая, что эта обувь не будет держаться на ногах и слетит при первой же возможности. Надо было слушать товарища. Теперь от ступней вверх по ногам крался коварный холод. Эрнст срезал ножом вторую штанину маскировки и, разделив ее на две части, намотал белые полоски поверх портянок. Затем, Хельвиг сжал ладони в кулаки и поднес их к лицу, чтобы согреть дыханием. Перед глазами нелепо топорщились скрюченные пальцы пустых шерстяных перчаток. Эрнст не чувствовал подбородка и щек, лицо онемело от стужи, и только кончик носа изредка прокалывали ледяные иглы. Боль в ноге немного успокоилась. Тело пробивал озноб. Молодой человек со страхом подумал, что мороз уже начал свою смертельную игру с ним. От нестерпимого холода его мог спасти только огонь. Солдат несколько раз тщательно проверил карманы, пока не убедился: костра разжечь нечем. Оставался один выход – идти без остановок. Обеими руками опираясь о палку, тяжело бороздя снег, Хельвиг медленно двинулся вперед.
7
Солдат брел в сугробах, с тихими стонами волоча раненную ногу, и вспоминал другой, непостижимо далекий лес: благоустроенный и живописный, удобный и безопасный, словно городской парк. Подобно праздничному пирогу тот лес был разрезан просеками на множество равных частей. Его просторные и светлые чащи являлись излюбленным местом для загородных прогулок горожан. Они съезжались сюда по выходным, чтобы побродить между желтыми сосновыми мачтами, послушать эхо звонких голосов или посидеть под раскидистыми дубовыми кронами. В будние дни шумные бригады лесников регулярно выпиливали здесь старые и больные деревья, собирали и жгли сухие сучья, расчищали завалы. Молчаливые и деловитые егеря обустраивали лесные опушки наблюдательными вышками, а небольшие полянки – кормушками для животных. Вдоль песчаных дорог, усыпанных сухими еловыми иглами, располагались уютные беседки для отдыха, а на лесных перекрестках несли свою службу дорожные постовые – аккуратно пронумерованные гранитные столбики. В таком лесу невозможно было заблудиться. Все его тропы вели к большому каменному дому, к лесному трактиру, где за умеренную плату уставшему путнику всегда предложат отдохнуть и отобедать.
