Александр Черваков
Две стороны. Часть 2. Дагестан
Каспийск
Наутро поступил приказ выдвигаться в сторону Каспийска, на прежнее место стоянки батальона, около семидесяти с лишним километров отсюда. Часов в девять утра колонна выдвинулась в направлении сереющих вдали многоэтажек Буйнакска. Не заезжая в город, техника проследовала по его окраинам, затем повернула в сторону невидимого отсюда Каспийского моря и возвышающихся в туманной дымке гор. За танками и САУ на тросах опять тащились "мертвые" БТРы, таких стало еще больше. Пехота облепила их борта и мокла под непрекращающимся дождем. На танкистов, ехавших в своих танках "по-походному", с открытыми люками, также лился дождь, затекая внутрь башни. Еще не совсем просохший комбинезон Щербакова вновь вымок и практически не согревал. Сигареты отсырели, и даже покурить нет возможности. Оставалось просто смотреть на унылые пейзажи, проплывающие по обеим сторонам колонны – темнеющие вершины гор, мокрые сопки, деревья и кустарники с пожелтевшей листвой. По пути практически не встречалось ни селений, ни гражданских машин.
Ближе к обеду батальон по извилистому серпантину стал взбираться на горный перевал, с его вершины вдали показался седой Каспий. Дорога, то и дело скрывающаяся за очередным уступом скалы, виляла в разные стороны и ощутимо опускалась вниз. Вскоре горы остались позади и техника катила по равнине. Слева проплыли окраины Ленинкента, дорога вновь пошла в гору с прятавшей за ней Махачкалой. Еще через полчаса колонна ехала по её пригороду с небольшими одноэтажными домами за зелеными заборами и возвышающимся минаретом мечети. Дома кончились, но немного погодя по бокам замелькали такие же дома и заборы Каспийска. Показался перекресток, который батальон проезжал пятнадцать дней назад, только теперь к нему подъезжали с другой стороны. На перекрестке техника повернула налево к морю. Размытая глиняная дорога, сменившая разбитый асфальт, постепенно стала песчаной, приближаясь к пляжу, где ещё недавно располагался батальон.
Но пляж оказался занят. В окопах стояли чужие танки, БМП, "шишарики" и другая техника – кто-то приехал раньше и занял оставленные позиции. Колонна двинулась дальше, выискивая новое место, и стала останавливаться в километре от бывшей стоянки. Техника размещалась по подразделениям на большой поляне, переходящей в пустынный пляж. Поляна заканчивалась густыми кустами, за ними синело все то же озеро Большое Турали. Первым делом, поставив танки повзводно, танкисты, не глуша двигатели, вылезли на трансмиссии сушить насквозь промокшую одежду. Обмундирование очень быстро высохло под горячими струями воздуха от разогретых двигателей. Пехота пыталась сушиться у наскоро разведенных костров из сырых веток и мокрых ящиков. К вечеру повсюду высились палатки и техника стояла, по борта зарытая в новых окопах.
По батальону опять поползли слухи, что скоро домой, дескать, ждут, когда в Манаскент пригонят платформы для техники и крытые вагоны для личного состава. Потянулись нудные, томительные дни ожидания. Денег позвонить домой у Щербакова не было, поэтому он отправил родителям письмо, написав, что всё у него хорошо, ни в каких боевых действиях они не участвовали, а всё время стояли на берегу Каспия, купались, загорали, ничего не делали и вскоре поедут домой. Обратный адрес в письме значился «Москва-400».
Погода испортилась окончательно. С моря дул сырой холодный ветер, часто моросили дожди, и низкие серые тучи неслись куда-то вдаль, закрывая солнце. Танковая рота постоянно занималась чисткой оружия и обслуживанием техники – бойцы без особого энтузиазма копошились в трансмиссиях, если не шёл дождь. Когда же холодная изморось проливалась с мрачного небосвода, все забивались в ротную палатку, пытаясь согреться у маленькой чугунной печки-буржуйки. Спать теперь приходилось в палатке среди солдатского храпа и запаха давно немытых тел. Через несколько дней, после того как батальон опять зажил жизнью маленького поселения, состоящего из одних военных, в большой брезентовой палатке наконец организовали баню. До нормальной бани ей, конечно, далеко, однако смыть горячей водой накопившуюся за несколько недель грязь можно. Солдатам привезли чистую форму, не новую, но, по крайней мере постиранную, офицерам пришлось стирать свою форму самим в бане во время помывки, а потом долго ждать, когда она просохнет в сыром воздухе. В результате не до конца высохший "комок" досыхал на Щербакове.
Прошло еще несколько скучных промозглых дней, и следующей ночью лейтенант проснулся в палатке от ощущения, что какая-то букашка лазит у него по спине и тихонько его покусывает. Он попытался её нащупать, но безрезультатно. До утра Щербаков проворочался, почесывая то спину, то под мышками. Под утро Александр заметил, что не один он чешется и не может заснуть – лежащие рядами в спальниках танкисты занимались тем же самым. Вердикт вынес проснувшийся от чесотки Кравченко. Стянув с себя камуфлированную куртку, недавно поменянную после бани, он стал рассматривать её швы в пробивающемся сквозь окно утреннем свете. «Жопа, пацаны. Бэтэры. – сказал он, оглядев проснувшихся танкистов и пытаясь раздавить невидимое насекомое, спрятавшееся в бельевом шве. – Сука, Галтин, это ты всех заразил!»
Все накинулись на не отличавшегося чистотой сержанта Васю Галтина, многие его презирали за неряшливый вид и неспособность следить за собой. Попинав слабо защищавшегося Галтина, стали решать, что делать, как избавляться от платяных вшей-бэтэров. На самом деле виноват был не Галтин – вся одежда, привезенная взамен грязной, уже была заражена этими насекомыми, так как не прошла достаточную термическую обработку при стирке и глажке. В результате бэтэрами заразился весь мотострелковый батальон, включая офицеров, ночевавших в палатках с солдатами. Мелкие твари, едва различимые глазом, прятавшиеся в складках одежды, не давали покоя ни днем, ни особенно ночью, кусая до крови, ползая по всему телу и откладывая в укромных местах швов гроздья яиц с потомством. А "лекарство" от бэтэров одно – прожаривать всю форму в специальной прожарочной камере или пройтись по всем швам раскаленным утюгом – но ни того, ни другого в батальоне на данный момент не имелось. Специальная жидкость для отравления бэтэров у медиков батальона тоже отсутствовала. В результате среди военнослужащих с середины сентября началась новая война с почти невидимым врагом, быстро размножающимся и поэтому не дающим себя истребить полностью. Проблему эту руководство батальона решать не спешило, так как сия кара минула старший офицерский состав, и всех "прелестей" жизни с бэтэрами они понять не могли или не хотели, обещая, что, мол, скоро приедем домой, там всё и порешаем.
С начала прибытия на берег моря с буйнакского полигона прошла неделя. Проблема с бэтэрами отошла на второй план после того, как на очередном построении объявили, что в ближайшие дни планируется марш-бросок до Кизляра. У всех в голове крутилась одна мысль – уезжаем домой, грузиться будем в Кизляре. На 22 сентября была намечена рекогносцировка – на ГАЗ-66 по планируемому маршруту должна выехать группа офицеров батальона для оценки местности и дороги, по которой будет двигаться техника. Каждое подразделение выделило офицера, от танковой роты назначили капитана Пермякова, как самого "старого" танкиста и зачем-то лейтенанта Щербакова. Офицерам поручили отметить основные ориентиры маршрута, оценить, выдержат ли мосты на пути следования многотонную технику.
После завтрака, наконец-то проходившего в большой армейской палатке за столами, приготовленного не из сухпая, а сваренного на полевой кухне, человек двенадцать офицеров от разных подразделений залезли в кузов армейского "шишарика". Тент над кузовом отсутствовал, поэтому все кутались в зеленые плащ-палатки от холодного моросящего дождя, сжимая между коленей свои автоматы. До конечной точки маршрута – города Кизляр, предстояло преодолеть более ста шестидесяти километров. Машина тронулась, не торопясь качая бортами на неровной дороге, проходившей по берегу штормящего Каспия.
Выбравшись около Каспийска на асфальтированную дорогу, "шишарик" набрал скорость и двинулся в сторону Махачкалы, счищая с лобового стекла "дворниками" капли непрекращающегося дождя. Мимо промелькнула столица Дагестана с её многоэтажками, магазинами, автобусами, идущими под зонтами людьми и мирной жизнью. Относительно широкая асфальтированная дорога какое-то время тянулась вдоль берега моря, затем повернула в сторону равнины, покрытой лоскутами полей. Горы остались далеко слева, затянутые низкими облаками. Изредка попадались гражданские машины, в основном советский автопром – "Жигули", "Москвичи", пустые и груженые "КАМАЗы". Первый большой мост пролегал над рекой Сулак, он сделан на совесть и свободно выдержит вес танка или САУ. Его проследовали, не останавливаясь, сквозь дождливую пелену наблюдая за проносящимися мимо унылыми мокрыми полями и редкими селеньями, темнеющими вдали. Иногда пролетали небольшие каменные мостки над балками и оврагами, но они тоже должны выдержать бронетехнику.
В селении Геметюбе переехали железный мост через небольшую речку Аксай, такой танку лучше проезжать на большой скорости поодиночке, и машина двинулась в направлении Бабаюрта. Ближе к Кизляру, помимо Нового и Старого Терека, на пути встретилось еще множество мелких, наполовину пересохших речушек, мосты через них казались достаточно прочными. Под проливным дождем, у указательного знака "Кизляр", машина развернулась и двинулась в обратном направлении.
К вечеру ГАЗ-66, уверенно пролезая по грязным колеям, подъехал к штабной палатке батальона. Насквозь промокшие, голодные офицеры спрыгивали на сырой песок и направлялись в штаб на объявленное экстренно совещание. После него Абдулов собрал офицеров танковой роты в дальнем углу танковой палатки, вытащил карту с нарисованным на ней красным карандашом извилистой линией маршрута.
– Сейчас делаете "кройку маршрута" – зарисуйте основные повороты, ориентиры и населенные пункты по ходу следования, так как карт на командиров взводов пока не выделено, – сказал Олег. – Чем точнее зарисуете, тем лучше. Дорогу ни у кого спрашивать нежелательно. Не нужно говорить, откуда и куда мы следуем.
– А мы в Кизляр на погрузку? – спросил жавшийся к "буржуйке" продрогший за день Щербаков.
– Не знаю, может быть. Мне Шугалов не докладывает, – ответил Абдулов. – Давайте рисуйте быстрей и спать. Завтра подъем в шесть утра. Лёша, ты сегодня начальник караула.
Ворочаясь от покусывавших бэтэров, Щербаков засыпал с радостными мыслями: «Скоро всё кончится – холод, сухпай, мерзкие вши. Скоро домой!»
Марш Каспийск-Кизляр
Утро 23 сентября 1999 года выдалось солнечным, как будто тоже радовалось, что батальон покидает сырые берега Каспия. Часам к десяти утра все палатки уже свернуты, полевые кухни и минометы прицеплены к "шишарикам", вещи сложены в кузова, ящики, ЗИПы, распиханы по БТРам. Колонна вытянулась вдоль берега моря в направлении Каспийска. Щербаков сидел в зимнем комбинезоне на танковой башне, ежась от промозглого морского ветра и глядя на грязно-белую пену волн, набегающих на пологий пустынный берег. На дне его черной сумки с надписью "СССР" лежали сувениры – Коран, подаренный в Карамахах спецназовцами, и несколько камешков и ракушек, завернутых в обрывок газеты "Дагестанская правда". Танковая рота стояла в середине колонны, к нескольким танкам первого и второго танковых взводов тросами были прицеплены БТРы с ютящейся, по обыкновению, на них пехотой. Далеко впереди техника пришла в движение, выпуская черные облачка выхлопных газов, уносимые ветром в сторону озера.
Выбравшись на разбитый асфальт и проследовав мимо окраин Каспийска, колонна повернула направо, в сторону Махачкалы, километров через десять потянулись её пригороды. Показались первые пятиэтажки, придорожные киоски у автобусных остановок и люди, многие из них улыбались и приветливо махали руками проезжающим мимо военным. Чем дальше колонна въезжала в Махачкалу, тем больше машин и людей попадалось навстречу.
На одном из перекрестков местное ГАИ перекрыло дорогу, чтобы батальон беспрепятственно мог следовать по маршруту. На маленькой площади, примыкавшей к перекрестку, расположился небольшой рынок. Завидев грохочущую гусеницами колонну, на обочину дороги потянулись продавцы и покупатели. Видно, что всё это спонтанно – в руках жителей никаких транспарантов и плакатов. Машины, стоявшие за милицейским кордоном, сигналили, жители Махачкалы подбегали к грохочущей технике, бросая на броню букеты цветов, протягивая солдатам полторашки с лимонадом и минералкой, сигареты, овощи и еду в пластиковых пакетах – кто что продавал или успел только что купить. Сквозь грохот техники слышались слова благодарности простым солдатам и офицерам, защищавшим их родную землю от терроризма, ваххабитов и радикального ислама.
«Прямо как в Великую Отечественную, – пронеслась мысль в голове Щербакова, на ходу ловившего подброшенный блок сигарет, балык, завернутый в промасленную бумагу и пару мороженых в целлофановом кульке. – Кому расскажи – не поверят. А мы как воины-освободители».
В станину НСВТ воткнули упавший на башню букет желтых цветов. Еще несколько полуторалитровых бутылок с минералкой, пакет с сушеной рыбой, брошенные благодарными дагестанцами, удалось поймать, и теперь всё это "добро" лежало, припрятанное в ЗИПе. Кравченко тоже наловил каких-то "ништяков" и уложил в ЗИП со своей стороны.
– Ну что, давайте мороженое жрать, пока не растаяло, – крикнул Щербаков, протягивая вафельный стаканчик с пломбиром Олегу Кравченко.
– А Обухову нельзя сладкое, а то в люк не пролезет, – подмигнул наводчик, облизывая тающее мороженое.
Вскоре рынок и люди скрылись за очередным поворотом, колонна повернула в сторону окраин. Высотки города проплывали где-то далеко справа, мимо тянулись зеленые заборы и одноэтажные дома пригорода. Техника выехала за пределы города, несколько увеличив скорость. Вдали показались море и черные нефтяные бочки на его берегу. Оно становилось всё ближе, и вот уже видны белые барашки волн, чувствуется свежий морской ветер, смешанный с запахом мазута. Постепенно дорога отворачивала влево, удаляясь от побережья.
По обеим сторонам колонны потянулись поля и пустыри холмистой равнины. Дорога стала почти прямая, и колесная техника набрала приличную скорость. Танки не отставали от неё, стрелка спидометра переваливала за 70, и гражданские машины разлетались по обочинам, издали завидев несущихся на полном ходу многотонных монстров. Около часа дня батальон остановился на повороте перед мостом через реку Сулак. За время пути к 172-му танку щербаковского третьего взвода успели подцепить заглохший БТР. Теперь только пять танков из десяти, включая два танка третьего взвода, еще никого не тащили за собой. Солнце пригревало хорошо, и танкисты скинули свои зимние комбинезоны, спрятав их в деревянные ящики, укрепленные на башне. С головы колонны к танку Щербакова подъехал ЗИЛ-131 с будкой-кунгом. Из кабины выпрыгнули зампотех мотострелкового батальона майор Шершнев и лейтенант Абдулов.
– Саша, сейчас колонна продолжит движение, а вы с товарищем майором и двумя танками будете здесь стоять еще два часа, – сказал Абдулов спустившемуся с танка Щербакову. – Потом продолжите движение по маршруту. Если по дороге встретите какой-нибудь наш БТР заглохший или нашу машину – цепляете и следуете дальше. Батальон будет ждать вас в на въезде в Бабаюрт до 18:00, а там до Кизляра уже совсем ничего, вместе доедем. Старший у вас майор Шершнев, он поедет на своем ЗИЛу. Вопросы?
– Никак нет, товарищ лейтенант.
Колонна скрылась за горизонтом, а два танка и ЗИЛ всё стояли на обочине, выжидая положенные два часа. Расчет был таков – за два часа сломавшийся БТР или машину починят, в противном случае ничего не остается, как взять её на буксир.
Экипаж танка № 158, замыкавшего маленькую колонну, состоял из командира танка, вечно заросшего светлой щетиной, похожего на красномордого деревенского мужика сержанта Акунина, узкоглазого и низкорослого механика-водителя рядового Сулейманова и наводчика Рудакова, тоже рядового по званию и особыми приметами не отличавшегося. Они, как и все остальные, ждали сигнала к движению от Шершнева и сейчас развалились на трансмиссии, наслаждаясь выдавшимся теплым деньком.
Когда стрелка часов показала три часа дня, Шершнев приказал завести заглушенные танки и выдвигаться в сторону давно скрывшейся за горизонтом колонны. Танк № 158 завелся сразу, командирский 157 долго чихал, пока, наконец, дизель не заревел, выпустив облако серого дыма. ЗИЛ и два танка помчали по асфальту, измочаленному гусеницами бронетехники прошедшего здесь два часа назад батальона. Мимо проплывали перепаханные на зиму поля и лысые пустыри, поросшие высохшей травой, порой вдали виднелись какие-то селения, к ним от основной асфальтированной дороги ответвлялись проселочные. На прямой, как стрела, трассе изредка встречались старые легковушки и потрепанные временем грузовики. В наушниках шлемофона поначалу слышались переговоры между подразделениями батальона, потом наступила тишина – слишком далеко ушла колонна.
Через километров тридцать впереди показался стоящий на краю дороги БТР с откинутыми крышками люков над силовой установкой. На нем копошились двое бойцов, один из них, видимо, механик. Рядом в тени борта сидели еще человек восемь солдат со старшим сержантом – командиром мотострелкового отделения. ЗИЛ и оба танка съехали на пыльную обочину и заглушили двигатели. По обеим сторонам простирались солончаковые пустоши, покрытые белыми пятнами соли. Шершнев, засучив рукава камуфляжа, залез на бронетранспортер и стал вместе с механиком копаться во внутренностях двигателя. Через час стало ясно, что БТР не оживёт.
«Давай заводи! – крикнул майор Щербакову. – Цеплять будем».
Лейтенант кивнул гревшемуся в лучах клонившегося к закату солнца Обухову, и тот нырнул в свой люк. Танк № 157 вновь не желал заводиться, двигатель кашлял, как будто в баках не осталось солярки. Выгнав Обухова, на его место залез механик 158-го танка Сулейманов. Он ручным насосом, расположенным рядом с приборной панелью, стал подкачивать топливо. Качал минут десять, наконец танк завелся. БТР подцепили, накинув танковый трос на еще не оторванный буксировочный крюк и примотав его проволокой, чтобы не соскочил во время движения. За рычагами 157-го остался Сулейман, а Обух сидел на месте наводчика Рудакова в 158-м. Мотивируя тем, что экипаж взаимозаменяемый, Рудаков уселся на место Сулейманова и сейчас управлял своим танком. Колонна, состоявшая теперь из ЗИЛа, двух танков и БТРа, вывернула на дорогу и с меньшей скоростью двинулась в сторону Бабаюрта.
Селений по пути не попадалось – они лежали в стороне от асфальтированной трассы. Около одного из них, судя по нарисованной на тетрадном листе карте, это был Хамзаюрт, дорога плавно повернула на север и вытянулась прямым лучом вдаль. Багряное солнце задевало своим краем за висевшие на горизонте облака, окрашивая их верхушки фиолетово-розовым. Стрелка на часах показывала семнадцать с четвертью, до 18:00 еще сорок пять минут, должны успеть. Колонна приближалась к крутому повороту, перед ним виднелся небольшой узкий мост через арык, тянувшийся по периметру распаханных вокруг полей. На самом мосту, обочины которого ограждались бетонными столбиками с металлическими тросами, 157-й неожиданно закашлялся и заглох. В его корму чуть не врезался, едва успев затормозить, БТР с сидевшей на нем пехотой. Позади него, чуть съехав на узкую обочину, остановился 158-й. ЗИЛ сначала укатил вперед, но, увидев остановившуюся бронетехнику, вернулся.
– Что случилось? – спросил выскочивший из кабины Шершнев.
– Да опять что-то танк заглох, – неопределенно ответил Щербаков, сам не понимавший, отчего танк глохнет. – Сулейман, сделай что-нибудь! – крикнул он механику.
Сулейманов попытался завести двигатель, тот упорно не заводился. Широкий танк с прицепленным за ним БТРом стоял прямо на узком мосту, и по встречной полосе с трудом мог проехать грузовой автомобиль, но машин пока ни одной. Красное солнце наполовину скрылось за горизонтом, Щербаков курил, свесив ноги в люк башни и наблюдая за сгущающимися сумерками. Невдалеке белело строение, похожее на заброшенную ферму со стоящим около неё домишком, вдали зажигались огоньки Татаюрта. Вдруг сзади показалось светлое пятно, быстро приближавшееся к мосту. Через мгновенье оно превратилось в белую "шестёрку" с выключенными фарами, летящую к сливающейся в вечерних сумерках бронетехнике. Водитель шестерки увидел чернеющий на мосту бронетранспортер, но слишком поздно. Пролетая мимо 158-го, он вдавил педаль тормоза в пол. Тормозя и пытаясь объехать БТР, "шестерка" чиркнула правым бортом по бронированной боковине, оставив на его корме белый отпечаток краски со своего переднего крыла, и влетела под левую гусеницу стоящего на мосту 157-го. От удара капот и передняя часть смялись «в гармошку», правая стойка погнулась, и не пристегнутый ремнем пассажир, сидевший на переднем сиденье, долбанул головой по лобовому стеклу, оставив на нем паутину мелких трещин. От оглушительного удара машины многотонный танк Щербакова даже не покачнулся.
Над мостом повисла тишина, нарушаемая только стрекотом вылезших на охоту ночных насекомых. Белая водительская дверь, скрипнув, отворилась, и из автомобиля вылез усатый дагестанец лет тридцати. Что-то бормоча, он стал оглядывать разбитую "шестёрку". За ним, держась за голову в синей бейсболке "adidas", вылез его пассажир – парень того же возраста с небритой щетиной. Даже странно, что оба остались целы, только у "адидаса" на лбу стала надуваться большая шишка. Бойцы с любопытством окружили разбитый ВАЗ-2106, обсуждая, подлежит кузов восстановлению или нет. Выпрыгнув из кабины ЗИЛа, спешил Шершнев.
– Э, бля, кто тут танк поставил? – начал приходить в себя усатый. – Кто старший тут?
– Я старший, – сказал подошедший Шершнев. – Танк сломался, его же в сторону не откатишь.
– Да мне пофигу, ты мне машину разбил! – махал руками усатый. – Давай деньги плати!
– Какие деньги? Надо еще разобраться, кто виноват. Тут твои "Жигули" спокойно проехать могли, если бы ты не гнал и фары включил.
– Э, ты че нам будешь говорить, как ехать надо? – подключился небритый "адидас". – Щас поедем в Бабаюрт за ГАИ, они разберутся.
Дагестанцы что-то с жаром продолжили говорить на своем языке, показывая то на разбитую "шестерку", то на танк.
– Щербаков, пока вы пытаетесь завезти танк, я сейчас в Бабаюрт смотаюсь за ГАИ, а вы выставьте на дороге незаметно какую-нибудь фигню вместо аварийного треугольника. – на ухо лейтенанту сказал Шершнев. – Ты за старшего, – добавил он.
– А далеко до Бабаюрта?
– Да не очень, километров семнадцать, – ответил майор, сел в ЗИЛ с усатым дагестанцем и укатил в сторону невидимого отсюда села.
Дагестанец в "адидасе" всё ходил вокруг разбитой "шестёрки", потирал ушибленный лоб и о чем-то размышлял.
«Пацаны, – сказал он, – давайте мою машину откатим, а то что она на полдороги стоит».
Несколько солдат неспешно встали с насиженных мест и подошли к искореженному автомобилю. Остальные заговорщицки прятались внутри БТРа. "Жигули" откатили назад и поставили на обочине за 158-м танком. Тем временем Обухов, прячась за техникой, проскользнул по обочине и метрах в двадцати, сзади от последнего танка, поставил десятилитровую алюминиевую канистру с примотанным к её ручке красным сигнальным флажком. Когда почти стемнело, вдали замелькали проблесковые красно-синие маячки ГАИшной машины. Перед 157-м остановилась серебристая "девяносто девятая" с мигалкой и надписью "ГАИ" на капоте, за ней тормознул ЗИЛ Шершнева. Из "Лады" вылезли двое гаишников-дагестанцев.
«Брат, смотри что они с машиной сделали», – "адидас" подбежал к гайцам, указывая в сторону помятой "шестерки ". Те направились к белеющему за 158-м пятну, достали свои протоколы и начали зарисовывать схему ДТП. Пострадавшие что-то с жаром объясняли им на своем языке, беспрестанно размахивая руками.
Наконец схема была готова и один из гаишников подозвал Щербакова с Шершневым расписаться под рисунком с изображением дорожной обстановки.
– А чего это "шестерка" за последним танком нарисована? Она в первый танк воткнулась, – заметив неточность, сказал Щербаков.
– Э, какой первый танк? Мы в задний врезались! – заорал небритый в "адидасе".
– Как в первый? А почему ваша машина тогда сзади стоит? – спросил гаишник и подозрительно посмотрел на лейтенанта и дагестанцев из "шестерки".
– Да потому что он, – Александр кивнул в сторону "адидаса", – попросил солдат машину откатить, чтобы типа она проезду не мешала.
– Ты машину откатывал? – спросил гаишник небритого.
– Ты что брешешь, э! Никто не откатывал, ехали, в танк врезались!
– Да ладно! Вон смотрите, тормозной путь идет от последнего танка и прямо под левую гусеницу первого, – указав на четыре видневшихся в темноте на асфальте черные полосы от шин, сказал Щербаков. Усатый дагестанец, тоже, видимо, не понимая, что задумал его попутчик, просто кивал.
– Э, брат, – "адидас" тронул за плечо гаишника, – ты земляку верить будешь или им верить будешь? Какой путь-муть? Это солдаты сапогами сделали! Сам видел, вот так сапогами по асфальту делали, как будто путь, – он зашаркал своими остроносыми туфлями в сторону 157-го.
– А краска белая на БТРе? Как раз ваша машина крылом задела, – Щербаков указал на белеющее на броне пятно белой краски.
– Какая краска-маска, э? Это тоже солдаты! С машины отодрали краску и вот так делали, – он стал опять показывать. – Плевали на неё и к "бэтэру" приклеивали!
Гаишники в свете карманных фонариков рассматривали следы от тормозов и белую краску на БТРе.
– Да, похоже так и было, – сказал один гаец. – Ты что, наверно, летел и не видел танки? – спросил он у усатого. – Если бы не летел, спокойно объехал, да?
– Я тихо ехал, эти тут стоят, без габаритов, треугольников нет.
– Треугольников нет, но вон фляга с красным флажком стоит, – показал на совсем недавно поставленную канистру Шершнев. – А габариты – мы с Кадара едем, в бою лампочки перебили.
Стали перерисовывать схему, ориентируясь по оставленным черным полосам от шин и белым пятнам краски на БТРе и танке. Дагестанцы из "шестерки" теперь оба доказывали, что они въехали в последний танк и виноваты во всем танкисты.
– Короче, надо на освидетельствование ехать, – сказал один из гаишников, после того как схему нарисовали заново. – Может, пьяный кто из вас. Давай, водила танка и ты, – он ткнул в усатого дагестанца, щас в Бабаюрт поедем, трубки дуть, там дальше разбираться будем.
– Щербаков, – Шершнев отвел в сторонку лейтенанта, – я на ЗИЛу за ними поеду, я же механа одного не отпущу неизвестно куда, а вы заводите танк и давайте в Бабаюрт. Там где-то в начале должна быть стоянка, может, батальон еще там ждет, хотя сомневаюсь. Если батальона нет, там стойте, пока я не приеду.
Разбитую "шестерку" прицепили тросом к ЗИЛу, и они вместе с машиной гаишников скрылись в навалившейся ночи. В небе светила почти полная луна, освещая два танка и БТР, вдали светились редкие огни Татаюрта. Из БТРа вылезли несколько бойцов, громко матерясь, толкаясь и полностью игнорируя лейтенанта. Вместе с сигаретным дымом ветерок донес запах дешевого алкоголя. Теперь Щербаков понял, почему солдаты прятались в БТРе – вместе с едой, цветами и сигаретами в Махачкале благодарные дагестанцы накидали водки и вина. И что теперь с ними, пьяными, делать? Хорошо выпившая компания с оружием, к которому все привыкли и не боялись лишний раз выстрелить. На молодого офицера попросту "забили", а попросить помощи лейтенанту сейчас не у кого. Щербаков молил в душе, чтобы скорее вернулся Шершнев или хотя бы танк завести и продолжить движение. Краем глаза Александр увидел, что к толпе пьяных солдат бочком подобрался сержант Акунин, Кравченко тоже куда-то исчез в темноте.
– Ну что там, Обух? – с нетерпением спросил вновь копающегося в люке механика Щербаков. – Скоро поедем?
– Щас попробую, товарищнант, – Обух заерзал в темноте своего отделения. Прошло еще около получаса, наконец в двигателе танка что-то загудело и он, пару раз глухо кашлянув, завелся, на мгновенье скрыв луну за облаком невидимого в темноте дыма.
– Всем по машинам! – сквозь грохот дизеля закричал Щербаков.
Пьяная толпа нехотя залазила на БТР, уже не пряча бутылки и разрывая сухпаи на закуску. Откуда-то прибежал Кравченко, от него попахивало алкоголем.
– Ты что, пил? – повернулся к нему Щербаков.
– Не, просто курить ходил к пехоте, – ответил наводчик.
За рулем "бэтэра" всё же кто-то сидел – когда 157-й тронулся, натянув трос, БТР с трудом повернул колеса, выруливая с края дороги. Колонна медленно покатила по абсолютно пустой трассе.
«Шершнев говорил, километров семнадцать до Бабаюрта, скоро должны приехать, – думал Щербаков. – Там, вроде, еще мост железный был перед селом», – вспоминал он недавнюю рекогносцировку.
Сзади вилял БТР, на нем сидели человек шесть солдат, пьющих прямо из горла, среди них в свете фар 158-го он заметил Акунина, тоже державшего бутылку в руке. «Ну бля, доедем до Бабаюрта, – сквозь зубы бормотал Щербаков, глядя на командира 158-го, – писец тебе, сука!»
Тут танк в очередной раз стал кашлять и заглох посреди дороги, прокатившись по инерции несколько метров.
– Бля! Обухов, что за херь опять?
– Не знаю, товарищнант, может, топливопровод засорился. Качать надо, наверно, – виновато сказал Обухов.
– Ну так качай давай, а то мы так до утра не доедем!
Пехота, пользуясь остановкой, слезла с БТРа, начала петь песни, словно пьяные гости на свадьбе. Среди "гостей" выделялся бас Акунина, обнимавшегося с пехотой, чокаясь с ними своей полупустой бутылкой.
«Если бы Абдулов это видел, – глядя на пьяную толпу, думал Щербаков, – он бы их всех поубивал. И меня в том числе, что я с ними ничего сделать не могу. А что я сделаю? Поздно уже. Сейчас главное до Бабаюрта доехать, а там Шершнев, а может, кто из офицеров батальона еще».
– Обухов, накачивай побольше!
– Качаю, товарищнант…
После стараний Обухова и минут двадцати простоя танк вновь завелся. Какое-то время ушло, пока полупьяные солдаты залазили на БТР, с ними опять полез Акунин. Но проехав совсем немного, танк опять замолчал, раскорячившись с БТРом посреди дороги. За ними остановился 158-й. Обухов снова начал качать ручным насосом, вскоре танк завелся и двинулся вперед. Через каждые метров пятьсот-семьсот всё повторялось. Часы показывали около полуночи, когда Т-72 в который раз заглох. Одна только луна светила в черном небе, подернутом облачной дымкой, вокруг не видно ни одного огонька. Пехота слезла с БТРа и уселась прямо на асфальт. Солдатам было совсем хорошо, они уже не помнили, что служат в армии, что-то орали и пели, кто-то выяснял со сослуживцем отношения.
