Александр Нефёдкин
Военное дело древних персов
Прорисовка рельефа гробницы-1 из Накш-и-Рустама, принадлежавшей Дарию II (423–404 гг. до н. э.). Народы идентифицированы следующим образом: 1) перс; 2) мидянин; 3) эламит; 4) парфянин; 5) ариец; 6) бактриец; 7) согд; 8) хоразмий; 9) дрангианец; 10) арахот; 11) саттагид; 12) гандарий; 13) индиец; 14) сака хаумаварга; 15) сака тигра-хауда; 16) вавилонянин; 17) ассириец; 18) араб; 19) египтянин; 20) армянин; 21) каппадокиец; 22) лидиец; 23) иониец; 24)«сака по ту сторону моря» (скиф); 25) скудра (фракиец); 26) иониец в петасе (грек); 27) ливиец; 28) эфиоп; 29) макиец (араб или гедрос); 30) кариец. Воспроизведено по: Walser G. Die Völkerschaften auf den Reliefs von Persepolis. Berlin, 1966. Falttafel 1.
В армии Ксеркса, описанной Геродотом (VII, 60–95), оказалось 29 народов[100], а в Марафонской битве участвовали 46 этносов (Hdt., IX, 27)[101]. Такая пестрая армия собиралась длительное время, а ее численность казалась грекам миллионной (Hdt., VII, 186)[102]. О достаточно реальных мобилизационных возможностях сатрапий свидетельствует, в частности, Диодор (XIV, 39, 1), рассказывая, что в 397 г. до н. э. объединенное войско геллеспонтинского сатрапа Фарнабаза и лидийского Тиссаферна насчитывало 20 000 пехотинцев и 10 000 всадников[103].
Следует отметить, что для поддержания боеспособности ежегодно в определенных местах проводились смотры военнообязанных (Xen. Oec., 4, 6; Xen. Cyr., V, 5, 1; Just., III, 1, 7). В частности, из табличек известно, что в начале года военнообязанные из Вавилонии отправлялись на смотр в Элам, ведь и сам царь, проводя весну в Сузах (Xen. Cyr., VIII, 6, 22)[104], производил смотр войска (Xen. Oec., 4, 6).
В общем же система набора армии была максимально приспособлена для пестрой империи, хотя она и давала порой сбои, особенно во времена нестабильности в государстве.
2. Разведка. В империи существовали секретные надзорные должности, известные как «царево око» и «царево ухо». Схолия к Аристофану дает такое разъяснение данным наименованиям: «“Царево око” – так называли сатрапов, посредством которых царь все наблюдал, как и “царевы уши” – подслушивающих, посредством которых он слышал о содеянном всеми повсюду» (Schol. ad Aristoph. Acharn., 92). Можно согласиться с мнением, что это были две разные службы[105]. Вероятно, эти должности занимали евнухи (Heliod., VIII, 17).
Согласно описаниям Ксенофонта (вероятно, теоретическим), секретная служба появилась спонтанно уже при Кире Великом: каждый стремился доносить царю вследствие любви к подаркам, а царь не отказывал в приеме тому, кто желал ему поведать нечто важное (Xen. Cyr., VIII, 2, 10–12; ср.: VIII, 6, 16). Однако если верить Геродоту, то уже мидийский царь Дейок рассылал по всей стране шпионов и наушников (Hdt., I, 100: κατάσκοποι, κατήκοοι). Этот же историк рассказывает, что Кир во время детской игры, будучи избран царем, назначил другого мальчика «оком царя» (Hdt., I, 114: ο̉φθαλμὸς βασιλέος). Возможно, в самом деле секретная служба по надзору была заимствована персами от их предшественников мидян[106].
Согласно Плутарху, первых «наушников» ввел Дарий Младший, т. е. Дарий II Нот (423–404 гг. до н. э.) (Plut. De curios., 16 = Moral., 522f: ω̉τακούστας). Если доверять этому сообщению, то, возможно, действительно при Дарии II появилась вторая секретная служба – «уши царя» – или по крайней мере она была реформирована или распространена. Служба «царевых ушей» в целом плохо известна. В арамейском папирусе из Элефантины упоминается gwsky’ = *gaušaka (др. – перс.: «подслушающий»), однако в Египте он не был значимым чиновником[107]. Вероятно, это действительно была тайная полиция, о которой нам мало что известно[108].
Больше сведений о «царевом оке» нет. Схолия к «Персам» Эсхила поясняет: «Цари персов обладали некими двумя, которым поручили наблюдения за общественными делами, которые назывались “очами царя”» (Schol. ad Aesch. Pers., 982). Получается, что таких доверенных к царю чиновников было всего два или же, скорее, схолиаст просто обобщает вместе «око и ухо царя». Ежегодно царь посылал свое доверенное лицо – «царево око» вместе с отрядом воинов для контроля и исправления положения дел в сатрапиях: в частности, для оказания (военной) помощи сатрапу или, наоборот, для обуздания его своеволия, для контроля за безопасностью территории и земледелием и сбором налогов. По возвращении инспектор лично докладывал царю (Xen. Cyr., VIII, 6, 4; 16; Xen. Oec., 4, 8). Наместникам, которые содержали свои области в лучшем состоянии, царь ежегодно посылал дары (Hdt., VII, 106; Xen. Oec., 4, 8; ср.: Xen. Cyr., VIII, 6, 11). В общем, по описанию Ксенофонта получается, что «царево око» – это, по существу, ревизор, который открыто официально инспектировал различные сатрапии государства, а потом докладывая об этом царю.
Данная служба, естественно, не прекращала свою работу и в военное время. Трагик Эсхил рассказывает, что «царево око» верный Алпист, сын Батаноха, который проводил счет войск Ксеркса, погиб в битве при Саламине (Aesch. Pers., 978–981). Обычно такой подсчет производили писцы (Hdt., VII, 100; VIII, 90), к которым, вероятно, и принадлежал Алпист[109]. В конце битвы при Кунаксе «царево око» бактриец Артасир, скача по полю боя, обнаружил тело Кира и сообщил об этом царю (Plut. Artax., 12, 1–2; OGIS, 264a). Сам Артасир находился в царской свите и выполнял определенные функции, – вероятно, разведка на поле битвы: разузнать обстановку, а затем доложить ее царю, стоящему во время битвы в отдалении на холме.
Очевидно, «царево око» могло исполнять и дипломатические функции. В комедии Аристофана «Ахарняне», поставленной в 425 г. до н. э., описывается, как в Афины прибыло посольство из Персии: «царево око», плохо говоривший по-гречески, в сопровождении евнухов (Aristoph. Acharn., 61–125). Действительно, к эллинам часто направляли двуязычного посланца, знавшего греческий язык, например малоазиата-карийца (Hdt., VIII, 133–135; Thuc., VIII, 85, 2). Сами персидские послы имели определенные отличия в облике (Chariton., VII, 2, 2), а по Гелиодору, даже носили специальный жезл-κηρύκειον (Heliod., VII, 3). Послы обычно выполняли и разведывательные функции. В 491 г. до н. э. Дарий послал в греческие полисы посланников с требованием «земли и воды», с целью выяснить, готовы ли воевать с царем (Hdt., VI, 48).
В целом же персы до экспедиции старались разведать информацию о стране, куда намеревались идти походом. Эти сведения могли добывать даже путем направления морской географической экспедиции в неизвестные моря потенциального противника. Так, до похода на Грецию Дарий I послал в Элладу две сидонские триеры и один торговый корабль; тогда как 15 знатных персов-разведчиков (κατασκόποι) вместе с кротонцем Демокедом должны были описывать побережья страны (Hdt., III, 134–138; Athen., XII, 522b). Самих этих персов Я. Вальцер рассматривает именно как представителей надзорной службы[110]. Также перед завоеванием индийских земель на реку Инд Дарием I был послан Скилак из карийской Карианды, очевидно, с теми же разведывательными целями; позднее письменный (?) отчет он использовал в своих географических сочинениях (Hdt., IV, 44; Suid. s. v. Σκύλαξ)[111]. Видимо, и неудачное плавание знатного перса Сатаспа, посланного Ксерксом на египетском корабле вокруг Африки через Гибралтар (Hdt., IV, 43), было вызвано разведывательно-информационными целями[112]. Известно также, что перед скифским походом Дария I каппадокийский сатрап Ариарамн на тридцати кораблях произвел разведывательный рейд на территорию противника и захватил пленных-информантов (Phot. Bibl., 72a, 16)[113].
В начале или даже в ходе самой кампании для произведения осмотра дальнейшего пути для армии также использовались корабли, на которых находились не только профессиональные разведчики, но и полководцы. Перед скифским походом Дарий I на корабле из пролива Босфор обозрел юго-западную часть Черного моря (Hdt., IV, 85–87). В 480 г. до н. э. Ксеркс на флагмане в сопровождении других кораблей отплыл из Фермы к устью Пинея, чтобы самому увидеть будущий путь армии из Македонии в Фессалию (Hdt., VII, 127–130). Три из десяти посланных вперед из Фермы во Фракии разведывательных кораблей установили на подводном рифе Мирмек (совр. Лефтари) каменную стелу для обозначения опасности следующему позади флоту (Hdt., VII, 183).
В принципе обычно не было особых препятствий для сбора информации. Последнюю получали, расспрашивая людей, прибывших из страны противника (Xen. Cyr., II, 1, 4), особенно политических изгнанников, перебежчиков и пленных; также новости приносили местные жители, причем безразлично, велась ли война на своей или и на вражеской территории[114].
Использовались в ходе кампании и методы стратегической разведки. Для добывания информации к врагам отправляли своих разведчиков под видом перебежчиков (Xen. Cyr., VI, 1, 39; 3, 11). Так, например, в середине IV в. до н. э. царский полководец родосец Мемнон, воюя, вероятно, с малоазиатскими горцами, подослал к противнику якобы перебежчика, чтобы сообщить о мнимом восстании и дроблении его армии. Тем самым осмелевшие враги были выманены с гор на равнину, где и были окружены конницей Мемнона (Front. Strat., II, 5, 18; Polyaen., V, 44, 2). Во вражеский лагерь засылали лазутчиков под видом рабов, которые, впрочем, могли передать лишь общеизвестные сведения (Xen. Cyr., VI, 2, 2; 11).
В ходе кампании производили тактическую разведку. Разведчики, очевидно конные, высылались вперед для наблюдения за продвижением и численностью вражеской армии (Hdt., VII, 208; Xen. Cyr., IV, 1, 1; V, 2, 6; Curt., IV, 12, 1; 4–5; Arr. Anab., III, 7, 4; 9, 1). Когда враг был недалеко, то вперед высылался конный разъезд. Так, накануне битвы при Гавгамелах для этого был выслан тысячный отряд Сатропата (Curt., IV, 9, 7; 24–25), а потом трехтысячный отряд Мазея (Curt., IV, 12, 1–5). Тридцать всадников с факелами были посланы разведать боевую ситуацию после гибели Кира при Кунаксе (Plut. Artax., 12, 2). Если местность была неблагоприятна для конницы, то разведчики были пешими; для удобства наблюдения они могли забираться даже на могильные памятники (Xen. Hel., III, 2, 14).
Использовались и методы контрразведки, чтобы дезинформировать противника и заставить его действовать в нужном русле. В 401 г. до н. э. накануне переправы «Десяти тысяч» через Тигр около города Ситтаки от бывшего военачальника Кира Ариея к стратегу греков Клеарху прибыл посыльный с вестью о том, что эллины не разрушали и стерегли мост, который персидский сатрап Тиссаферн намеревался разрушить, что оказалось дезинформацией, вызванной стремлением персов выманить греков на восточный берег Тигра (Xen. Anab., II, 4, 15–24). В 331 г. до н. э. македоняне после переправы через Евфрат захватили персидских разведчиков, которые показали, что силы Дария поджидают армию Александра у Тигра, чтобы не дать возможности переправиться, однако в действительности тут персов не оказалось (Arr. Anab., III, 7, 4–5). Вероятно, эти сведения были переданы Александру для того, чтобы замедлить движение македонян, которым якобы угрожала опасность при переправе, и дать возможность персам подготовиться к предстоящей битве при Гавгамелах[115]. Видимо, это сработало: Александр дал войску несколько дней отдыха (Curt., IV, 9, 13).
В начале 480 г. до н. э. при подготовке экспедиции в Элладу три греческих разведчика были посланы на базу персидского войска в Сарды. Когда они были раскрыты и должны быть казнены, Ксеркс, наоборот, их помиловал, и по его приказу им были показаны все персидские войска (Hdt., VII, 146–148) – типичный прием для устрашения противника.
По возможности производились и попытки диверсантов устранить вражеского полководца и тем самым привести вражескую армию в состояние дезорганизации: одной из версий убийства македонского царя Филиппа II, выбранного на Коринфском конгрессе предводителем общегреческого войска, была персидская (Curt., IV, 1, 12; Arr. Anab., II, 14, 5). В 333 г. до н. э. Дарий III послал тайное письмо к командиру фессалийской конницы Александру Линкестийцу с предложением убить македонского царя за большое вознаграждение (Arr. Anab., I, 25, 3; ср.: Curt., III, 7, 11–15); письма Дария с предложением к греческим воинам Александра III убить или выдать македонского царя были перехвачены перед битвой при Гавгамелах (Curt., IV, 10, 16–17).
3. Подготовка похода. Имперская идеология требовала от монарха постоянного расширения государства – приходящая по воле богов военная удача способствовала поддержанию авторитета царя (Hdt., III, 134; VII, 8). В письмах персидский царь именовал себя «господином всех людей от восхода солнца до заката» (Aeschin., III, 132). Его власть ограничивалась лишь морями, а вода из приграничных рек как символ подчинения хранилась в царской сокровищнице (Plut. Alex., 36, 2). Подобная идеология Ахеменидов считается восходящей к ассирийской с определенными иранскими особенностями[116].
Поводом же для войны могла послужить месть за неспровоцированное нападение, как это было в случае со скифами (Hdt., IV, 1), восстание, помощь союзникам с намерением расширить свои владения (Hdt., III, 140–141; IV, 167), оскорбление царя (Hdt., I, 205; III, 1; Phot. Bibl., 72a, 17; 21). Так, походы Дария и Ксеркса на Элладу «Отец истории» объяснял местью афинянам и эретрейцам за вторжение в Азию и сожжение Сард и храма Кибелы, а на самом деле – стремлением подчинить Грецию[117].
Война, как известно, – это продолжение политики другими средствами. Согласно персидскому этосу, ясно выраженному сатрапом Фарнабазом, «Недостойно завершать войны, не заканчивая, а подкупая врага деньгами, а не оружием» (Just., VI, 1, 6). Однако практика была далека от теории. Перед войной персидское руководство особенно четко проводило политику divide et impera, поддерживая материально своих союзников-персофилов внутри недружественных государств, и тем самым пытаясь сменить политику последних[118]. В 481 г. до н. э. в преддверье персидского вторжения в Грецию Фессалия, Локрида, Малида и Беотия перешли на сторону царя, а Аргос заявил о своем нейтралитете (Hdt., VII, 132; VIII, 66; Diod., XI, 3, 2–5) – это явное достижение персидской дипломатии.
Перед экспедицией заключали необходимые для ведения кампании союзы, как это сделал Камбиз, договорившись перед походом на Египет с арабами, снабдившими войско царя водой при переходе пустыни (Hdt., III, 4–9). До войны с Лидией в 547 г. до н. э. Кир предлагал ионийцам и эолийцам отложиться от Креза и заключить с ним союз (Hdt., I, 76; 141; Diod., IX, 35).
К вражескому правителю посылали послов, которые должны были добыть определенную информацию (Hdt., III, 19–25; Xen. Cyr., II, 4, 31; VI, 2, 2; Diod., IX, 31, 3). Переговоры с противниками могли использоваться и как ширма в ожидании подкреплений, как это сделал лидийский сатрап Тиссаферн, заключив перемирие на три месяца со спартанским царем Агесилаем в 396 г. до н. э.[119].
Запланированная экспедиция тщательно готовилась в течение длительного времени (Hdt., V, 83; Diod., XV, 2, 1; 41, 2; 5). Так, после Марафонской битвы Дарий три года готовился к войне, после чего Ксеркс собирал силы еще пять лет (Hdt., VII, 1; 20; Diod., XI, 2, 1–3; Just., II, 10, 1; 12). Непосредственно перед экспедицией собирался широкий военной совет, на котором вырабатывалась стратегия будущей войны[120]. На совете военачальники рассаживались по определенной системе местничества – по почету около царя, который сидел на месте председательствующего (Hdt., VIII, 67). Ксенофонт (Cyr., VIII, 4, 3–5) упоминает, что при особе царя наиболее почетное место было слева от него, следующее по почету – справа, третьего по почету – вторым слева, четвертого – вторым справа и т. д.
Начало кампании персы планировали на весну – лето, в зимний период военных действий обычно не вели[121]. Неясно, использовались ли при подготовке экспедиции карты, которые представители ионийской натурфилософии составляли, начиная с Анаксимандра (первая половина VI в. до н. э.) (Strab., I, 1, 11); однако известно, что в 499 г. до н. э. тиран Милета Аристагор демонстрировал в Спарте бронзовую карту, объясняя расселение азиатских народов (Hdt., V, 49). Могли изучаться и вавилонские глиняные карты мира[122].
Приказ о мобилизации поступал от царя к сатрапам, которые и объявляли о ее начале (Ps. – Call., I, 41, 3; ср.: Xen. Cyr., I, 5, 4). Видимо, приказ писался не только на арамейском – официальном языке империи, но и на местных языках для локальных правителей, и скреплялся царской печатью (Esther, 1, 22; 3, 12; 8, 9; ср.: Xen. Hel., I, 4, 3). Получив царский приказ, сатрап падал ниц перед письмом в знак покорности и приносил благодарственные жертвы, если получал при этом некую благую весть (Polyaen., VII, 21, 5). Военнообязанные должны были явиться к месту локального сбора, где они регистрировались у писцов-переводчиков (UCP, 9/3: 275)[123]. В Южной Месопотамии местом сбора был Урук (UCP, 9/3: 275), в Бактрии – Бактры (Curt., VII, 6, 15; Arr. Anab., IV, 1, 5)[124]. Затем войска стягивались в крупные военные лагеря, где проходили их ежегодные смотры, в Малой Азии – это Кастольская равнина в Лидии[125]. Сюда же подвозили провизию (Xen. Cyr., VI, 2, 11).
Военный совет при Дарии. Прорисовка изображения на так называемой «Вазе Дария» греческого «Мастера Дария» из Апулии (ок. 340–30 гг. до н. э.). Национальный археологический музей Неаполя, Н 3253. Верхний регистр представляет греческих богов и олицетворение стран (слева направо): Артемида, Аполлон, Ника, Зевс, Эллада, Афина, Апата, Азия с гермой. Средний регистр: Дарий со скипетром и мечом, охраняемый стражником, сидит в центре в окружении азиатских и греческих советников и слушает Перса, стоящего на круглом пьедестале. Нижний регистр: грек, сидя за столом, ведет учет подношений персов; слева – три молящих перса. Описание вазы см.: Терещенко Т. С. Образы персов в искусстве Древней Греции: вопросы дифференциации и трансформации // Проблемы истории, филологии, культуры. Магнитогорск, 2017. Вып. 2. С. 312. Воспроизведено по: URL: http://forum.istorichka.ru/yabbfiles/Attachments/800px-The_war_council_of_Darius_from_the_Darius_vase__published_1899_.jpg (дата обращения: 22.02.2019).
Приказы из центра на периферию отправлялись посредством конных вестников, которые скакали между постами, расположенными на расстоянии 20–30 км, по царской дороге из столичных Суз в малоазийские Сарды (Hdt., V, 52–53; VIII, 98; Xen. Cyr., VIII, 6, 17–18; Esther, 8, 14). В общем же дорога проходила от Эфеса до Бактрии и Индии (Phot. Bibl., 72a, 64). Основные дороги охранялись, как и важнейшие горные проходы[126]. В частности, на горе Шаханкая (Şahankaya) в Северной Лидии сохранились остатки сторожевой башни площадью 8 кв. м с сигнальным очагом в центре; тут находился гарнизон персов-мебазанов[127]. К тому же важные персоны, посланные царем, сопровождались конной охраной (Neh., 2, 9; Esdras, II, 5, 2; Heliod., VIII, 2). В пустынных областях Ирана посланцы передвигались на специальных дромадерах, способных за переход пробежать 1500 стадиев, т. е. ок. 270 км (Diod., XIX, 37, 6; ср.: Strab., XV, 2, 10; Esther, 8, 10)[128]. Можно также заметить, что частные письма воины направляли с оказией (Polyaen., VII, 20).
Персидский царь, сражающийся со скифами. Халцедоновый цилиндр ахеменидского времени. Британский музей, 132505. Воспроизведено по: Collon D. First Impressions: Cylinder Seals in the Ancient Near Orient. London, 1987. P. 163, № 747.
Внутри империи самым обычным средством передачи информации был световой телеграф огнями. С помощью постов подобного телеграфа информация доходила от границы до столиц в течение дня (Ps.-Arist. De mundo, 6 (398b); ср.: Diod., XIX, 57, 5). Считается, что была построена система башен для передачи определенным кодом информации по такому телеграфу[129]. Мардоний намеревался передать сведения из Греции царю в Сарды огнями через острова Эгеиды (Hdt., IX, 3). Во время нападения на крепость сигнализация огнем о помощи была, можно полагать, самой стандартной (Xen. Anab., VIII, 8, 15). Уже в ходе кампании мог использоваться и гелиотелеграф: после битвы при Марафоне Алкмеониды – афинские сторонники персов – подали с горы Пентеликон с помощью солнечных бликов от щита сигнал царскому флотоводцу Датису на расстояние ок. 8,5 км (Hdt., VI, 115)[130]. В самой Персиде существовала простая голосовая сигнализация по цепочке между постами, размещенными на вершинах гор на расстоянии, на котором можно было расслышать крик (Diod., XIX, 17, 6–7).
В крупных экспедициях руководил армией сам царь, назначая при уходе наследника во избежание будущей борьбы за власть[131]. По бехистунской надписи известно, что после восшествия Дария I на престол начались восстания, для подавления которых были проведены 14 кампаний, четыре из них возглавил царь: против Элама, Вавилонии, Мидии и саков (522–519 гг. до н. э.)[132]. Однако из всех ахеменидских царей в бою погиб лишь Кир II – обычно монарха тщательно охраняли, а при угрозе жизни он просто ретировался с поля боя[133].
Если царь сам не отправлялся в поход, он назначал одного или двух полководцев, обычно когда экспедиция была сухопутно-морской (так сказать: «генерала» и «адмирала»)[134]. Иногда полководцев оказывалось трое: в битве при Эвридемонте главнокомандующим был Ариоманд, сын Горбия, тогда как сухопутными силами руководил Ферендат, а морскими – Тифравст (Diod., XI, 60, 5; 61, 3; Plut. Cim., 12, 4). Экспедицию против Египта в 385–383 гг. до н. э. также возглавляли три военчальника: геллеспонтийский сатрап Фарнабаз, лидийский Тифравст и сирийский Аброком (Isocr., IV, 140). Военачальников царь обычно выбирал из своих родственников и друзей[135], т. е. из своих доверенных лиц, причем наличие военного опыта у новоиспеченного полководца, видимо, не было обязательным (Hdt., I, 125), но приветствовалось (Diod., XIV, 39, 1; XVII, 7, 2; Just., VI, 1, 7–8). Первоначально командирами были в основном персы, а в IV в. до н. э. также и греки. Полководец формировал себе гвардию – у Мардония это была отборная тысяча всадников (Hdt., VIII, 113; IX, 63). При удалении царя из экспедиции для продолжения военных действий военачальник по своему усмотрению выбирал себе силы из всей армии (Hdt., VIII, 113; Diod., XIV, 26, 5; Just., II, 13, 3). Локальными операциями руководили местные сатрапы или династы, получая разрешения от царя (Hdt., V, 31–32). Аборегенная милиция имела своих командиров, подчиненных персам (Hdt., VII, 96). Полководцы, потерпевшие поражения, не только могли быть сняты с должности царем, но иногда даже казнены – обычной для командиров казнью было отрубание головы[136].
Военачальники в походе должны были соблюдать указания, данные им царем, которые иногда даже в мелочах стесняли свободу действий полководца[137]. Естественно, активность армии с отсутствием достаточной свободы действий у полководца, да еще в сопровождении большого обоза, не могли быть быстрыми и мобильными. На поле битвы военачальник должен был уметь расположить свои этнические подразделения в соответствии с их национальным вооружением и традиционными способами ведения боя так, чтобы они могли эффективно сражаться или по крайней мере не мешать друг другу. А чтобы умело расположить свои силы на поле боя, надо было знать тактику и вооружение противника, с которым в данный момент воевали (cp.: Diod., XVII, 53, 4). Координация действий между разными этническими отрядами производилась при помощи переводчиков (Xen. Anab., I, 2, 17; 8, 12; II, 3, 17; 5, 35; IV, 4, 5; Curt., V, 13, 7; Polyaen., VII, 14, 4). Если же время позволяло, то свою пеструю армию полководцы пытались сплотить путем упражнений (Xen. Cyr., II, 1, 20), как это ежедневно делал Дарий III перед битвой при Гавгамелах в 331 г. до н. э. (Diod., XVII, 53, 4; 55, 1), а сатрапы Мегабиз и Артабаз – в течение почти года перед вторжением в Египет в 456 г. до н. э. (Diod., XI, 75, 3). Видимо, одним из таких военных упражнений был учебный бой двух команд, вооруженных палками, как оружием ближнего боя, и комьями земли, как оружием боя издали (Xen. Cyr., II, 3, 18).
Серебряный статер сатрапа Датама, отчеканенный в Тарсе (378–372 гг. до н. э.). Сатрап проверяет прямоту стрелы; перед ним диск Ахура-Мазды. Национальная библиотека в Париже. Воспроизведено по: Briant P. I Persianie l’impero di Dario. Trieste, 1992. P. 55.
Царь в начале экспедиции выделял полководцу средства из казны, не полностью покрывавшие траты на кампанию, затем средства тратил сам военачальник (Hdt., V, 34; Xen. Cyr., IV, 5, 17; Hell. Oxyr., 22, 2; cp.: Xen. Hel., I, 5, 2). В общем, в этом случае армия фактически кормилась за счет местного населения. Также местный правитель мог сначала использовать свои средства для организации собственных сил, а позднее, уже в ходе кампании, получать средства от царя (Xen. Cyr., II, 4, 9; III, 3, 36; IV, 5, 58; Diod., XV, 4, 2). При этом наемники получали не только денежное довольствие, но им ежедневно выдавали провизию (Ps.-Arist. Oec., II, 24a (1350b); 29c-d (1351b); Polyaen., VII, 33, 2). Известно, что в 401 г. до н. э. Кир Младший вез на 400 повозках муку и вино для выдачи греческим гоплитам и пельтастам (Xen. Anab., I, 10, 18). Вес же груза, перевозимого одной упряжкой на повозке, Ксенофонт (Cyr., VI, 1, 54) определяет в 25 талантов (ок. 650 кг). Если наемник не являлся на назначенный смотр или приходил невооруженным, его вообще лишали жалованья (Polyaen., VII, 27, 3).
Персидское командование хорошо понимало значение своевременного снабжения армии. Если маршрут армии был заранее известен, то по пути ставили магазины (Xen. Cyr., II, 4, 18): перед походом на Грецию Ксеркса во Фракии и Македонии были сделаны пять складов, куда из Азии финикийцы и египтяне доставляли по морю провизию и фураж (Hdt., VII, 25; ср.: Hdt., III, 25). Зимой 480/79 г. до н. э. в беотийских Фивах была создана база персидской армии, где складировались провизия и фураж (Hdt., IX, 41). В 349 г. до н. э. в Сидоне для египетского похода был заготовлен большой запас фуража для коней (Diod., XVI, 41, 5). Если была необходимость, продовольствие подвозили, как это делали войскам Ксеркса, копавшим канал через Афон (Hdt., VII, 23).
На дружественной территории местные правители, знать и даже целые города принимали царя и его воинов, хотя случаи мародерства также случались. Обычно же провизию покупали у местных жителей. На вражеской территории армия кормилась за счет разорения местного населения[138]. Территория неприятеля могла специально разоряться по приказу полководца (Hdt., I, 161). С другой стороны, если такого приказа не было, мародеров казнили (Diod., XVI, 49, 6; ср.: Xen. Cyr., VII, 2, 5–7). Если территория, по которой армия должна была двигаться, была разорена, то провизию и фураж брали с собой – Ксенофонт (Cyr., VI, 2, 25) упоминает запасы, взятые армией на 20 дней (ср.: Xen. Anab., II, 2, 11). Это были пшеничный и ячменный хлеб, приправы и вино; также везли ручные мельницы и лекарства (Xen. Cyr., V, 2, 5; VI, 2, 28–32; ср.: Xen. Anab., I, 5, 6). Как средство для лечения ран использовали полотняные бинты и мирру в качестве антисептика (Hdt., VII, 181). Магия также была обычной практикой в медицине, играя при этом в основном психологическую роль[139].
Если провизия не была заготовлена заранее, то экспедиция могла закончиться полным крахом, как это было с попыткой завоевания Камбизом Нубии, с походами Дария против скифов и саков, с экспедицией Мегабата на Наксос; последний вынужден был ретироваться после четырех месяцев осады из-за отсутствия средств в 499 г. до н. э.; в 385 г. до н. э. в неудачном походе царя Артаксеркса II против кадусиев была съедена большая часть вьючных животных и верховых коней (Plut. Artax., 24, 1–2; 25, 3)[140]. Нехватка провизии приводила и к бунтам, в первую очередь среди наемников, как это случилось при осаде Саламина на Кипре ок. 386 г. до н. э. (Diod., XV, 3, 1–2).
Маркитанты также сопровождали войска (Xen. Cyr., IV, 5, 42; VI, 2, 38); причем известно, что в войске Датама они подчинялись непосредственно полководцу (Ps.-Arist. Oec., II, 24a (1350b)). Во время похода Камбиза на Египет (525 г. до н. э.) к армии царя присоединились греческие торговцы (Hdt., III, 139). На Афоне для копающих канал войск Ксеркса был создан специальный рынок (Hdt., VII, 23). В лагере Кира Младшего функционировал «лидийский рынок» (Xen. Anab., I, 2, 18; 3, 14; 5, 6). Дружественных местных жителей также приглашали для торга с воинами (Xen. Cyr., II, 4, 32). Причем сами персы не занимались торговлей и не ходили на рынки, рассматривая торговлю как недостойное занятие (Hdt., I, 153; Strab., XV, 3, 19). Как заметил М. А. Дандамаев, в Персии товарно-денежные отношения были слабо развиты из-за натуральных выплат провизией и серебром[141].
4. Ведение кампании. Царские полководцы стремились решить судьбу кампании в генеральных битвах, чтобы разбить основные силы противника (Hdt., IV, 126; IX, 41; Xen. Cyr., V, 2, 31; 3, 5; Curt., III, 8, 2); да и содержать большую армию во время длительной кампании было сложнее (Hdt., IX, 45). Если была такая необходимость и возможность, то армия выступала как можно быстрее, чтобы противник не успел подготовиться[142]. Согласно Харитону, царское войско, мобилизовав наличные силы, вышло из Вавилона уже на пятый день (Chariton., VI, 9, 1).
В ходе кампании также собирался военный совет для обсуждения дальнейшего хода боевых действий[143]. Очевидно, и перед самой битвой диспозиция тщательно продумывалась и обсуждалась на военном совете (Hdt., IV, 132; IX, 41–42; Xen. Anab., I, 7, 2), составлялся письменный документ – после битвы при Гавгамелах македоняне обнаружили у противника письменную диспозицию (Arr. Anab., III, 11, 3) – первую, известную нам в античном мире. Очевидно, что сам документ был составлен на арамейском – обычном делопроизводственном языке империи[144].
Опытный полководец выбирал подходящие время и место битвы. Так, согласно рассказу Ктесия, царь Артаксеркс I разбил во второй битве восставших бактрийцев, которым ветер дул в лицо (Phot. Bibl., 72a, 31), – событие 464 г. до н. э. Персидские военачальники предпочитали сами выбрать удобное для них поле боя и тут навязать сражение врагу[145]. Так, для генеральных сражений Датис и Артаферн избрали Марафонскую равнину (Hdt., IX, 102), а зять Дария I Мардоний – Беотию, которые были удобны для действия азиатской конницы (Hdt., IX, 2; 13; 20; Plut. Arist., 10, 2). Тот же Мардоний, в изложении Геродота (VII, 9), высмеял греков, сражающихся на равнинах без конницы[146]. И, наоборот, восставший сатрап Датам выбирал для боев против превосходящих его по численности царских войск узкие места (Nep., 14, 8, 3), где противнику нельзя было развернуться и полностью использовать свое количественное преимущество. В битвах при Гранике (334 г. до н. э.) и Иссе персы использовали для уменьшения стремительности натиска македонян естественные преграды – реки, их течение и крутые берега. Занимая оборонительную позицию позади реки, они могли напротив бродов воздвигать палисад, как это было в битве при Иссе (Arr. Anab., II, 10, 1). В сражении при Зазане у Евфрата (около Сиппара) остатки разбитых вавилонских сил самозванца Нидинту-Бела были загнаны воинами Дария I в реку и унесены сильным течением (18 декабря 522 г. до н. э.)[147]. Если были время и необходимость, то будущее поле боя искусственно сглаживалось для удобства действия колесниц и конницы, а в опасных местах разбрасывались трибулы, как это было перед битвой при Гавгамелах (Curt., IV, 9, 10; 13, 36; Arr. Anab., III, 8, 7; Polyaen., IV, 3, 17).
