А. Д. Нечволодов
Сказания о земле Русской. От начала времен до Куликова поля
Кроме хлеба, в означенных городах велась также оживленная торговля и другими произведениями скифской земли: мехами, рыбою, воском, медом, лошадьми, а также рабами и рабынями, в которых обращались все взятые в плен неприятели; в большом спросе был и янтарь, ценившийся в Греции на вес золота; он добывался на балтийском побережье, близ устьев Вислы, и попадал оттуда в черноморские города длинными речными путями и волоками; наконец, тут же шла бойкая торговля золотом и разными самоцветными камнями с Урала, для торговли которыми и пушным товаром из тогда совершенно дикого Пермского края и Сибири те же предприимчивые греки устроили на берегу Волги, несколько ниже нынешнего Саратова, также торговый город – Гелон.
Скифы, в свою очередь, покупали у греков тонкие ткани для своих одежд, превосходное греческое вино, перец, грецкие орехи и разные пряности; расписную посуду, богато оправленное оружие, а также драгоценные сосуды и различные украшения из золота и серебра, зачастую дорогой работы лучших греческих мастеров, как для себя и своих жен, так и для обделывания конских уборов, всегда дорогих их сердцу скифских лошадей.
Наиболее воинственными были кочевые скифы, жившие в широких степях у низовья Днепра и Дона, а также савроматы, жившие восточнее Дона. В двух местах близ устьев этих рек, а именно в лесистой местности по восточному берегу Днепра, в так называемом Олешье, где ныне расположен среди плавней и зарослей город Алешки, и по низовьям Дона – всегда собирались ватаги молодых и жаждущих воинских приключений скифов; они постоянно производили, или на быстрых ладьях, или на резвых конях, воинственные набеги на соседние племена.
«Я не знаю, – говорит Геродот про этих степных удальцов-кочевников, – людей более мудрых, чем скифы. Никто из других народов не придумал то, что они: они изобрели складные шатры, которые быстро складывают на повозки, когда хотят избегнуть боя с противником, и таким образом уходят от него со всеми домочадцами и имуществом, так что, если не захотят, никогда не будут настигнуты врагом. Наоборот, если они хотят кого-нибудь принудить к бою, то никто не может уйти от скифов, благодаря их быстроногим коням и необыкновенно меткой стрельбе из луков! Военные обычаи скифов, – рассказывает далее Геродот, – были таковы: молодой скиф первый раз, как убьет врага, должен обязательно напиться его крови, а головы всех врагов, убитых в сражении, относятся к царю, потому что только те скифы получают свою долю при дележе неприятельской добычи, которые представили неприятельскую голову, причем доля эта увеличивается в зависимости от числа принесенных голов. С неприятельской головы скифы снимали кожу следующим образом: кругом головы около ушей делается надрез; потом голова берется в руки и вытряхивается из кожи; затем с кожи соскабливается бычачьим ребром мясо, и она выминается в руках и делается совершенно мягкою; после этого она употребляется как утиральник, и скиф привешивает ее к уздечке той лошади, на которой ездит сам, и гордится этим. Тот, кто владеет наибольшим числом таких утиральников из кож с неприятельских голов, почитается доблестнейшим человеком. Многие скифы приготовляли себе из неприятельских человеческих кож плащи, в которые и одевались; для этого кожи сшивались вместе, как козьи шкурки. Многие скифы снимают также кожу с правых рук убитых врагов и приготовляют из этих кож колчаны для своих стрел. Человеческая кожа, – примечает Геродот, – действительно толста и блестяща; блеском и белизной она превосходит почти все другие кожи. Наконец, многие скифы снимают кожу со всего трупа убитого врага, натягивают ее на палки и возят с собой на лошадях.
С головами врагов, не всех, впрочем, но ненавистнейших, скифы обращаются так: они отпиливают ту часть головы, что повыше бровей, и потом очищают череп изнутри; если скиф – человек бедный, он обтягивает череп снаружи сырой бычачьей кожей и в таком виде пользуется им; если же он богат, то, обтянувши кожей, покрывает череп внутри золотом и употребляет его вместо чаши. Поступают так скифы и с теми родственниками, с которыми входят в распрю, если царь, разобрав дело, выдаст их им головой. Когда приходят в гости лица, которым скиф хочет оказать особое внимание, то он выставляет черепа и подробно рассказывает, кому из его врагов или родственников они принадлежали, по каким поводам возникла вражда и каким образом он вышел из распри победителем.
Один раз в году каждый начальник в своем околотке приготовляет чашу вина, из которой пьют лишь те скифы, которые умертвили врагов; те же из них, за которыми нет таких подвигов, не вкушают этого вина и как обесчещенные садятся в стороне; это самый тяжкий позор для них. Напротив, если кто из скифов убил очень много врагов, тот получает две чаши и пьет вино из обеих разом».
Только богу войны Арею приносились человеческие жертвы – взятые в плен на войне неприятели; другим же богам в жертву приносились только животные. В честь Арея в каждом скифском племени воздвигали огромный холм из сухого хвороста, на котором водружался большой старинный железный меч.
«Этому-то мечу ежегодно, – рассказывает Геродот, – приносится в жертву рогатый скот и лошади, а сверх того, совершается еще и следующее: в честь него умерщвляется каждый сотый мужчина из всего числа взятых в плен врагов и умерщвляется не так, как скот, но иным образом: сделавши предварительно возлияние вином на головы людей, их режут над особым сосудом; потом кровь убитых относят на холм из хвороста и льют ее на меч. Только кровь относится наверх; внизу у холма всем убитым людям отсекают правые плечи вместе с руками и бросают в воздух; покончив с принесением в жертву остальных животных, удаляются. Руки оставляют там, где упали, а трупы лежат отдельно.
Похороны скифских царей и вождей происходили, – рассказывает Геродот, – таким образом: после смерти тотчас же выкапывается большая четырехугольная могила; по изготовлении ее принимаются за покойника и покрывают его тело воском, предварительно разрезав ему живот, который вычищают и наполняют шафраном, толченым ладаном, семенами сельдерея и аниса, а потом сшивают и везут в соседнее село или деревню. По прибытии тела жители в знак печали отрезают себе кончик уха, обстригают в круг волоса на голове, делают на своих руках нарезки, распарывают кожу на лбу и на носу, а левую руку прокалывают стрелами. Отсюда перевозят труп в другое подвластное село, причем жители первого селения сопровождают покойника. Объехавши таким образом все поселки, над которыми царь владычествовал, тело предается погребению в особой местности, где находятся царские усыпальницы. Здесь трупы хоронят в заранее вырытой могиле, на подстилке из листьев; по обеим сторонам трупа вбивают колья, сверху кладут брусья и все покрывают ивовыми прутьями. В остальной обширной части могилы хоронят одну из наложниц покойного, предварительно задушивши ее, а также виночерпия, повара, конюха, приближенного слугу, вестовщика, наконец, лошадей, первенцов всякого другого скота и золотые чаши; серебра и меди скифские вожди не употребляют. После этого все присутствующие устраивают большую земляную насыпь, прилагая особенное старание к тому, чтобы она вышла как можно больше.
По прошествии года скифы возвращаются на могилу и совершают следующее: из оставшихся слуг выбирают пятьдесят самых лучших, которые были особенно угодны покойнику; все эти отроки-слуги – природные скифы, так как царям чужеземные рабы не служат; выбирают также и пятьдесят наилучших лошадей; затем удавливают как слуг, так и коней, вынимают из них внутренности, вычищают брюхо и, наполнивши его отрубями, зашивают. Потом укрепляют на двух столбах половину колеса так, чтобы обод был обращен вниз и несколько наискось; против него совершенно так же располагают на двух столбах другую половину колеса. Заготовив вокруг могилы большое количество таких станков, вбивают после этого в удавленных и набитых отрубями лошадей по толстому колу вдоль хребта, доходящему до самой шеи, и в таком виде их поднимают на обода от колес, причем на передних полукругах помещаются плечи лошадей, а на задних держатся туловища у самых бедер, так что обе пары ног свешиваются вниз, не доставая до земли; наконец, накидывают на лошадей уздечки и удила, тянут их вперед и прикрепляют к колышкам. Удавленных же отроков сажают по одному верхом на коней следующим образом: в труп каждого юноши забивается вдоль спинного хребта прямой кол, доходящий до шеи; нижний выступающий конец его вбивается в пробуравленную дыру другого кола, того, что проходит через лошадь; поставивши таких всадников вокруг могилы, скифы расходятся. Так хоронят они своих вождей».
Рассказы Геродота об этих похоронных обрядах скифов, несмотря на их необычность для нашего времени, совершенно справедливы и подтверждаются постоянно раскопкой курганов, в большом количестве разбросанных по югу России. Особенно много этих курганов по Днепру – близ порогов, в нынешней Екатеринославской губернии.
Курганы встречаются различной величины и вида и носят в народе различные названия, очень метко их изображающие. Так, одни называются острыми могилами, потому что имеют вершину, закругленную остро; другие – широкими могилами, по значительной разлогости своих боков; иные рябыми, когда ссыпаны две или три могилы рядом в одну, получившую от этого неправильный, продолговатый вид; если же могила насыпана продольно и правильно, как бы валом, то ей дают название долгой могилы. Два кургана одинаковой величины, стоящие рядом, называются близнецами. Из всех степных курганов особенно замечательны могилы толстые. Этим именем народ обозначает курганы, которые, кроме значительной величины, имеют и особый вид, резко отличающий их от всех остальных. Это могилы с очень крутыми боками, которые, при обширности насыпи, действительно придают ей вид толстоты. Крутизна боков у толстых могил, как оказалось при расследовании, поддерживается окладом, сложенным на подошве кургана из больших нетесаных камней, которые были добываемы в речках и балках, удаленных иногда на значительное расстояние от насыпи.
Степные могилы малой и средней величины обыкновенно не заключают в себе богатых или особенно важных гробниц, но среди толстых могил найдены богатые царские погребения. Хотя почти все исследованные до сих пор учеными могилы были уже в неизвестные времена осматриваемы и разграблены неведомыми нам хищниками, однако в некоторых из них сохранилось достаточно всякого рода предметов, чтобы судить об условиях жизни тех лиц, которые в них погребены. Иные из могил относятся к очень отдаленным временам, еще до прибытия в эти места славян. Многие могилы, наоборот, были насыпаны значительно позднее, чем жили скифы, описанные Геродотом, но тем не менее встречаются большие курганы и погребения, устроенные именно так, как описывает их Геродот. При разрытии этих курганов находились костяки главных лиц, в них похороненных, в истлевших одеждах, с положенным рядом оружием, а в головах с сосудами для пищи; иногда находятся тут же золотые и серебряные украшения, которые носил покойный; обыкновенно рядом с ним имеется женский труп удушенной наложницы, также в истлевшей одежде, и часто с золотыми кольцами, браслетами и другими украшениями на руках; далее обнаруживаются мертвяки убитых вместе слуг и лошадей, сосуды разного рода, конская сбруя, запонки и различные бусы, бляшки, топоры, стрелы, луки, колчаны, наконечники копий, различные монеты – золотые, серебряные, медные, и прочее. Все вещи при раскопках тут же подробно описываются, причем указывается, где и когда каждая найдена; затем разбитые сосуды при возможности тщательно склеиваются, и все отправляется в особые хранилища, из которых главное находится в городе Санкт-Петербурге, рядом с Зимним дворцом, в Императорском Эрмитаже.
Предметы, найденные в скифских могилах, позволяют с большими подробностями восстановить картину нравов тех лиц, кои в них похоронены. Особенно интересны различного рода сосуды и металлические вещи, на которых изображены рисунки из жизни самих скифов. Рисунки эти большею частью сделаны по заказу скифов превосходными греческими мастерами и обыкновенно поражают своей тонкой работой; но встречаются и изделия с рисунками погрубее.
Из рассмотрения рисунков на найденных предметах в наших курганах мы видим, что Геродот замечательно правдиво описывал скифские нравы и обычаи.
В этих нравах и обычаях нас, конечно, больше всего поражает необыкновенная кровожадность и жестокость наших древних предков. Сдирание кожи с трупов врагов, обделка черепов родственников, с которыми поссорились, в чаши для вина, наконец, удушение стольких преданных слуг на могиле вождей – все это не может не поражать нас.
Но надо всегда помнить время, в которое жили наши предки; надо помнить, что это было за несколько столетий до рождения Иисуса Христа, который явился, именно чтобы спасти этот жестокий языческий мир, погрязший в потоках крови, и просветить его Своею проповедью любви к ближнему.
В описываемое же время никто о возможности подобной любви к ближнему даже и не подозревал; к тому же если прародители наши и были жестоки к своим врагам, то только потому, что они знали, что и с ними, в случае беды, эти враги поступят точно так же, если еще не хуже. Надо не забывать, что все войны велись тогда с беспощадной жестокостью.
Греки, самые просвещенные из всех тогдашних обитателей Древнего мира, вступили между собою, вскоре после путешествия Геродота в Скифию, в большую братоубийственную войну, продолжавшуюся двадцать семь лет, причем доходили в обращении с побежденными греками же до ужасающих зверств; часто случалось, что, торжественно обещав жителям какого-нибудь осажденного города жизнь и свободу, если те сдадутся, они не затруднялись тотчас же нарушить это слово и предавали доверчивых противников самому безжалостному поголовному избиению, не щадя ни женщин, ни грудных детей.
Еще большей жестокостью и беспощадностью отличались знаменитые римляне; много столетий спустя после описанных Геродотом времен, когда христианская проповедь проникла в Рим, они именно отличались крайним изуверством по отношению к беззащитным христианам и всенародно подвергали их мучительным истязаниям или отдавали на растерзание диким зверям; известно, что римляне водружали христиан на высокие шесты, обмазывали смолой, потом зажигали их, и при пламени таких светочей устраивали веселые ночные пиршества.
Вообще у римлян крайняя жестокость уживалась вместе с утонченной роскошью. Римские императоры и знатные римляне большую часть своего времени проводили в великолепных загородных дворцах, предаваясь там всяким излишествам и истязая при этом беспощадно своих рабов.
Поэтому скифы вовсе не были более жестоки, чем другие.
Если они заставляли своих молодых воинов напиться крови первого убитого ими врага, то это делалось, конечно, только затем, чтобы дать своей молодежи воинскую закалку, между тем соседи скифов – финские племена, жившие рядом с ними на севере России, были во времена Геродота еще настоящими людоедами, причем не гнушались даже поедать тела своих покойных родителей.
Наконец, обсуждая погребальные обычаи скифов, когда на могилах царей или вождей лишалось жизни столько преданных им людей, надо всегда помнить, что наши предки глубоко верили в бессмертие души, но по грубости своей языческой религии полагали, что с покойниками необходимо отправлять на тот свет, чтобы им не было одним скучно, и всех самых близких людей, а также и любимых лошадей. Только поэтому и убивалось столько народу при погребении вождей. При этом также надо помнить, что для самих убиваемых слуг смерть эта считалась самой почетной, и многие шли на нее с радостью. Это была истинная преданность своим повелителям «на живот и на смерть». Благодаря этой беспредельной преданности своим вождям древние славяне и одерживали столько славных побед и поэтому считались непобедимыми.
Сам Геродот очень высоко ставил скифов среди остальных народов за их душевное благородство, разум, отвагу, искусное ведение сельского хозяйства и отличное понимание военного дела. Он называл их справедливейшими. Кроме сего, Геродот ставил также скифам в большую заслугу, что хотя они и были ласковы к чужестранцам, но ничего у них не перенимали, а крепко держались своих родных обычаев и старины.
Главные упреки, которые Геродот делает скифам, – это пагубная для самих же скифов страсть к раздорам между собой и столь же пагубная невоздержанность в употреблении вина. Необузданное пьянство скифов всегда сильно поражало трезвых греков, обыкновенно пивших только разбавленное водою вино; у греков даже вошло в обычай говорить, если кто-либо хотел выпить лишнее: «налей-ка мне вина по-скифски» или «ну-ка, подскифь», и тогда виночерпий наливал чистого, неразбавленного вина.
Особенно уважались скифы за их беспредельную преданность близким себе людям, как вождям и родным, так и тем, с кем они побратались.
Обычаи эти у северных инородческих обитателей России сохранились вплоть до московских царей, которые строго приказывали следить за ними своим воеводам и выводить эти «прелести».
Вот один из многих рассказов о том, что значила среди скифов дружба и братство.
Однажды двое скифов, Дандамид и Амизок, побратались между собой. На четвертый день после того, как они вместе пили кровь друг друга, внезапно пришло в их землю другое скифское же племя – савроматы, и так как никто нападения не ожидал, то савроматы перебили многих воинов, многих увели живыми и разграбили дотла жителей. В числе пленных был и Амизок. Когда его уводили, он крикнул друга и напомнил ему кровь и кубок. Услышав это, Дандамид прямо поскакал на глазах у всех к врагам. Савроматы, подняв копья, двинулись на него, чтобы пронзить его, но он крикнул: «Зирин». Если кто произносил это слово, то савроматы не убивали его, но принимали, как явившегося для выкупа пленных. Когда привели его к вождю, он попросил выдачи друга; тот потребовал выкупа, говоря, что не выпустит, не получив большого выкупа. Дандамид сказал: «Что я имел, все расхищено вами, а что я, не имея ничего, могу дать в выкуп, охотно предоставляю вам; приказывай, чего бы ни пожелал. Если же хочешь, то делай со мной то же, что с моим другом!» Савромат отвечал: «Мне не надо всего тебя, да еще пришедшего со словом «зирин». Уводи друга взамен одного из членов твоего тела».
Дандамид спросил, что он хочет взять; тот потребовал обоих глаз, и Дандамид тотчас предоставил вырезать их. Когда их вырезали и савроматы получили такой выкуп, он, взяв Амизока, пошел назад, опираясь на него; затем они спаслись к своим. После этого савроматы восхваляли скифское племя, на которое напали, и находили, что они не побеждены, так как не лишались лучшего сокровища – хорошего ума и верности друзьям.
Мало того, савроматы были так напуганы этим событием, что ночью совсем ушли. Амизок же, чтобы не отставать от друга, ослепил себя сам, и оба жили в большом почете, содержимые скифской общиной.
Глава 2
Сведения о Русской земле у писателей после Геродота. Путешествие святого апостола Андрея Первозванного. Походы предков славян против Римской империи. Готы. Гунны объединяют восточных славян. Аттила. Раздоры славян между собой. Нашествие аваров. Русь во время хазарского ига. Призвание князей
После Геродота никто из писателей не оставил такого подробного и правдивого описания Русской земли, как он, вплоть до первого русского летописца, которым обыкновенно считают преподобного Нестора, инока Киево-Печерского монастыря, жившего в одиннадцатом столетии после Рождества Христова, стало быть, спустя более полутора тысяч лет после Геродота.
Все писатели, которые говорили за эти полторы тысячи лет о наших предках, упоминали о них главным образом только в тех случаях, когда описывали войны, в которых принимали участие славянские племена. Однако, так как славяне были народом воинственным, а войны происходили в разных концах земли беспрерывно, то мы и можем найти довольно часто у писателей того или другого народа сведения о наших предках.
Из этих сведений мы видим, что славянские племена всегда и при всех обстоятельствах сохраняли за собою славу бесстрашных и искусных воителей и высокочестных людей.
Вот мнения некоторых писателей, позднейших Геродота, о тогдашних обитателях Русской земли.
«Правосудие у них было запечатлено в умах, – говорил один из этих писателей, – а не в законах; воровство редко и считалось важнее всяких преступлений. Золото и серебро они столько же презирали, сколько прочие смертные желали его».
«Они превосходные воины, потому что военное дело становится у них суровой наукой во всех мелочах. Высшее счастье в их глазах погибнуть в битве. Умереть от старости или от какого-либо случая – это позор, унизительнее которого ничего не может быть. Они вообще красивы и рослы; волосы их отливают в русый цвет. Взгляд у них скорее воинственный, чем свирепый».
«Племена славян, – пишет другой писатель, – ведут образ жизни одинаковый, имеют одинаковые нравы, любят свободу и не выносят рабства. Они особенно храбры и мужественны в своей стране и способны ко всяким трудам и лишениям. Они легко переносят жар и холод и наготу тела, и всевозможные неудобства и недостатки. Очень ласковы к чужестранцам, о безопасности которых заботятся больше всего: провожают их от места до места и поставляют себе священным законом, что сосед должен мстить соседу и идти на него войной, если тот, по своей беспечности, вместо охраны допустит какой-либо случай, где чужеземец потерпит несчастье».
Чтобы угостить гостя, бедным людям разрешалось даже украсть, хотя воровство и было самым важным преступлением.
«Пленники у славян не так, как у прочих народов, не всегда остаются в рабстве; они определяют им известное время, после которого, внеся выкуп, те вольны или возвратиться в отечество, или остаться у них друзьями и свободными. Часто делают набеги, нечаянные нападения и различные хитрости днем и ночью и, так сказать, играют войной».
«Величайшее их искусство состоит в том, что они умеют прятаться в реках под водой. Никто другой не может так долго оставаться в воде, как они. Часто, застигнутые неприятелем, они лежат очень долго на дне и дышат с помощью длинных тростниковых трубок, коих одно отверстие берут в рот, а другое высовывают на поверхность воды и, таким образом, укрываются неприметно в глубине. Кто даже заприметит эти трубки, тот, не зная такой хитрости, сочтет их самородными. Опытные узнают их по отрезу или по положению и тогда или придавливают их ко рту, или выдергивают и тем заставляют хитреца всплыть наверх. Славяне никакой власти не терпят и друг к другу питают ненависть».
В Риме до сих пор стоит огромный столп или колонна, высеченная из камня в честь императора Траяна, жившего в конце I и начале II века по Рождеству Христову и считавшего своим славнейшим подвигом покорение племени даков, обитавших на Балканском полуострове. На Траяновой колонне изображены различные случаи из борьбы римлян с даками, и изображения эти ясно показывают, какими храбрецами были даки и каких огромных трудов стоило могущественному Римскому государству и его закаленным в боях воинам победить сравнительно небольшое племя.
Величайшим источником всех несчастий предков славян являлись их постоянные раздоры между собой. Каждый раз, когда славяне соединялись для какого-либо общего дела вместе, они тотчас же делались грозными и непобедимыми и легко приводили под свою руку тех, кого хотели покорить. Но как только начиналась у славян междоусобица – они сейчас же начинали ослабевать, и этим искусно пользовались их враги, стараясь всеми мерами раздувать еще больше взаимную их вражду между собой.
Сто лет спустя после того, как Геродот составил описание своих замечательных путешествий в Скифскую землю, Александр Македонский, величайший из завоевателей всех времен, который за свою недолгую жизнь (умер 31 года) покорил всю Грецию, Малую Азию, Египет, Персию, Вавилон и часть Индии, причем особенно прославился своими знаменитыми битвами с могущественным персидским царем Дарием Третьим, дважды ходил также против скифов; первый раз, около 335 года до Рождества Христова, против племен, обитавших к северу от Дуная, причем он сжег их главный город, а второй раз, в 328 году до Рождества Христова, против скифов, живших к северу от Аму-Дарьи.
Последний поход окончился неожиданно: Александр, до сей поры совершенно равнодушный к девичьей красоте, был сразу покорен, как только увидал дочь одного из скифских царей – Роксану, и тотчас же женился на ней, а с отцом ее заключил союз. По поручению Александра Македонского один из его морских военачальников обследовал в те времена Каспийское море и первый представил сведения о том, что, поднявшись по Волге, возможно, идя по ее притокам, перевалить к рекам, впадающим в Балтийское море.
После Александра скифы воевали не раз с македонскими царями, и в 293 году до Рождества Христова живьем захватили в степях близ Днестра одного их царя, Лизимаха, со всем его воинством.
Незадолго до тех времен, когда надлежало родиться на свет Господу нашему Иисусу Христу, владычество почти над всем Древним миром перешло, как уже было указано раньше, в руки знаменитых римлян.
Одним из сильнейших их врагов был малоазийский царь Митридат Великий, живший от 121 до 64 года до Рождества Христова. Он владел, между прочим, и греческим Боспорским царством, лежавшим на берегах Азовского моря и Керченского пролива. Этот царь Митридат долго воевал с соседними скифскими племенами, которым и нанес наконец жесточайшее поражение, после чего заключил со всеми ними мир и союз, с целью двинуть соединенные их силы против ненавистного ему Рима. Кроме значительного количества сухопутных войск из всех союзных ему славянских племен, Митридат поднял на Рим и всех побережных жителей Черного моря на их ладьях. Затем он содержал на жалованье морских разбойников и образовал из них такую разбойничью силу, с которой римляне могли еле сладить.
Митридат очень гордился своей победой над скифами. «Из смертных я один покорил Скифию, – говорил он, – ту Скифию, мимо которой прежде никто не мог ни безопасно пройти, ни приблизиться к ней. Два царя – Дарий Персидский и Филипп Македонский осмелились было не покорить, а только войти в Скифию и с позором бежали оттуда, откуда нам прислано теперь великое количество войска против римлян».
После поражения Митридатом скифов, слава непобедимых воинов перешла к соседнему племени, жившему по левому берегу Дона, к савроматам, как называл Геродот, или сарматам, как их называли римляне, а также и к другому славянскому племени, жившему севернее их, к роксоланам. Мало-помалу имя сарматов, благодаря ряду их доблестных подвигов, сделалось общим именем для всех славянских племен, обитавших Русскую землю, и она сама прозывалась одно время Сарматией.
Сарматы особенно отличались быстротой и внезапностью своих набегов; их женщины имели такое же участие в государственных и военных делах, как и мужчины. «Амага, – рассказывал один греческий писатель, – жена сарматского царя, жившего на берегу Черного моря, видя невоздержанность своего мужа в еде и питье, сама творила суд, сама и расставляла сторожевые отряды, и отражала набеги врагов, и сражалась в союзе с соседними племенами, и слава ее была громка у всех скифов. Однажды она поссорилась с одним скифским царем за то, что он обижал херсонесцев, которых она взяла под свою защиту. Царица послала сперва приказание не трогать херсонесцев, но когда скифский царь презрел ее волю, то, собрав 120 человек, крепчайших душой и телом, и дав каждому по три лошади, дабы иметь всегда две в заводу, она проскакала в одни сутки равно 200 верст и, внезапно напав на царский дворец, перебила всех привратников. Скифы, пораженные внезапным набегом, думали, что пришло не столько, сколько они видят, а гораздо больше, и растерялись, а царица быстро вторгнулась со своим отрядом во дворец, где был царь, и убила его и всех приближенных, а владения его отдала херсонесцам».
Страна наша не оставалась без евангельской проповеди в первые же годы после воскресения Христова. Во время своего третьего путешествия апостол Андрей Первозванный, следуя по восточному берегу Черного моря, после проповеди кавказским горцам, посетил города Керчь, Феодосию и Корсунь, откуда отплыл вверх по Днепру и, прибыв в ненаселенные тогда горы у Киева, водрузил крест, сказав своим ученикам: «Видите ли горы сии; на горах этих воссияет благодать Божия, и будет большой город, и много церквей будет воздвигнуто здесь по изволению Божьему».
Основанная апостолом Андреем церковь верующих в городе Корсуни вскоре подверглась сильным гонениям, и римляне сделали этот город местом ссылки христиан. Так, сюда была сослана, в первом же веке после Рождества Христова, племянница римских императоров Тита и Домициана, Флавия Домитилла, христианка, и долго содержалась в заключении, а при императоре Траяне – и римский епископ святой Климент, который должен был исполнять тяжелые работы в каменоломнях. Святой Климент усердно насаждал христианство в Корсуни и основал до 75 церквей, вследствие чего, по повелению из Рима, был схвачен, отвезен за две версты от города в море и брошен в воду с железным якорем на шее, чтобы христиане не могли достать его мощей. Но мощи эти были обретены и перевезены в Рим, – в IX веке после Рождества Христова, – святым Кириллом Философом; часть же этих мощей осталась в Корсуни и была взята в Киев святым Владимиром после своего крещения.
За пределами Корсуни в нашей стране проповедь святого апостола Андрея не принесла заметных плодов; слишком грубы еще были наши нравы, и только отдельные личности могли восприять божественные истины учения Христа.
Митридат Великий научил предков славянских племен ходить на римские границы; после Рождества Христова как отдельные племена славян, так и соединенные по нескольку вместе начинают часто тревожить эти границы, тем более что одно время они очень близко подходили к нашим южнорусским степям, так как римские владения в I веке после Рождества Христова захватывали уже и греческий город Ольвию, близ нынешнего Николаева. Укротить римлянам славян было очень трудно, по той причине, что государств у них не было; жили они особыми племенами и дружинами, каждый сам по себе; ни союзов, ни договоров заключать было не с кем; никто за другого не отвечал, а всякий, выждав случай и собравшись с силами, действовал по своему рассуждению и без малейшего повода бросался в римские земли.
