Александр Мирер
Главный полдень. Дом скитальцев
Часть вторая. Полдень
Наводчики и «посредники»
Когда Сурен Давидович прогнал нас из подвала, Степка забрался на старую голубятню. Он был в отчаянии: Сурен Давидович остался в тире один – больной, задыхающийся, обожженный. Как он отобьется от Киселева с его бандитами? А Степка мог отстреливаться не хуже взрослого, он из пистолета выбивал на второй разряд. И его выставили!
Степан сидел в пыльном ящике голубятни и кусал ногти. Во дворе, на песчаной куче, играла мелкота. Потом прибежал Верка – только его здесь не хватало… Он удрал от бабушки, из-за стола. Рот весь в яичнице. Степке пришлось посвистеть, и Верка, очень довольный, тоже влез на голубятню. Приближался полдень, ленивый ветер гнал пыль на окна подвала. Там Сур ждал врагов, и под третьим окном от угла лежал на узкой койке Павел Остапович. Глядя на эти мутные, покрытые тусклым слоем пыли, радужные от старости стекла, Степан понял: наступает его главный полдень, о котором говорилось в любимых стихах Сура: «Неправда, будто бы он прожит – наш главный полдень на земле!..»
– Ты на кота похож, – вдруг фыркнул Верка.
– Молчи, несмышленыш! – сказал Степан.
– А дядю Павла уже закопали?
Степка дал ему по загривку.
И тогда в подворотне простучали шаги. Весь в черном, подтянутый, спокойный, Киселев спустился к дверям подвала – ждал, пока откроют. Он даже не оглядывался – стоял и смотрел на дверь. Потом немного наклонился и заговорил в щель у косяка. «Бу-бу-бу…» – донеслось до голубятни. Поговорив, он вынул из кармана плоскую зеленую коробку и приложил к замочной скважине. К ручке двери гитарист не прикасался, ее повернули изнутри: он толкнул дверь коленкой и исчез в темноте коридора. Стрельбы, шума – ничего такого не было. Вошел как к себе домой.
Верка захныкал:
– Я тоже хочу к дяде Сурену!.. – Степка пригрозил, что отведет его домой, к бабке.
Это было в двенадцать часов. Тетка с балкона третьего этажа кричала на весь двор: «Леня, Ле-еня, ступай полдникать!» По ней можно часы проверять. Степка раздраженно обернулся на крик. Он знал, что Сурен Давидович не даст гитаристу выстрелить. Даже кашель не помешает Суру выстрелить первым, его знать надо… Но Сур пока не стрелял. А Киселев… Бластер бьет бесшумно. В прямом солнечном свете да еще сквозь стекла вспышки не увидишь…
«Дьявольщина! Что же там происходит? Сур не мог опоздать с выстрелом, – думал Степка. – Он держит Киселева под прицелом, и я как раз нужен – связать или что. А дверь в подвал не заперта. Этот гад не догадался захлопнуть замок».
– А ну вниз, Валерик!
Они слезли. Верке было велено посидеть с малышами – он захныкал. Степка погрозил ему кулаком, проскользнул в прохладный полутемный коридор и сразу услышал из-за перегородки громкий рычащий голос Киселева:
– …Во-пи-ющая! Отдал ключи и оружие мальчишке – невероятная глупость!
Сурен Давидович спокойно отвечал:
– Угол третий, не увлекайся. Ключи и оружие отдал Габриэлян, а не я.
Дьявольщина! «Габриэлян, а не я»! А он – кто?
Вмешался слабый голос:
– Братья, так ли необходимы эти трещотки? В милиции целый арсенал. И своего оружия хватает… как ты его называешь?
– Бластеры, – сказал Сур. – Мальчики так называют.
– «Мальчики»! – рявкнул Киселев. – Немедленно, немедленно изолировать этих мальчиков! Пятиугольник, ты связался с постом?
– Дорожный пост не отзывается, – доложил слабый голос. – Контроль показывает помехи от автомобильных двигателей. Разъездились…
– Докторша гоняет лихо, – пробормотал Киселев. – Дадим Расчетчику запрос на блюдце. Ты еще не видишь, Пятиугольник?
– Пока еще слепой.
– Ну подождем. Дай запрос на блюдце, – сказал Киселев. – Квадрат сто три! Сейчас же отыщи мальчишку с ключами.
Голос Сурена Давидовича ответил:
– Есть привести мальчишку…
Скрипнул отодвигаемый табурет.
– Так или иначе его необходимо… – заговорил Киселев, но Степка больше не слушал. Вылетел наружу, подхватил Верку и потащил его через улицу, за киоск «Союзпечати». Теперь их сам Шерлок Холмс не увидел бы, а они сквозь стекла могли смотреть во все стороны.
– Валерик, срочный приказ! – выпалил Степка. – Дуй к Малгосе, выпроси ее платье в горошек, синее, скажи – мне нужно. Приказ! И ни слова никому!
Верка так и вытаращился. Степка сказал, чтобы платье завернули получше, завязали веревочкой. Если Малгоси нет дома, пусть Верка ждет ее. Платье притащить на голубятню. И никому, ни под каким видом пусть не говорит, что в свертке и где Степан. Даже дяде Суру.
Верка пропищал: «Есть!» – и убежал. А Сурен Давидович вышел из подвала и скрылся в глубине двора. Постоял чуть-чуть, поправил куртку и ушел.
Вот дьявольщина, он должен бояться Сура! Проклятые гады! Они добрались до Сура, понимаете? Этого нельзя объяснить. Вы не знаете, как мы любили Сура. Теперь Степка за ним следил, а наш Сурен Давидович дружелюбно разговаривал с врагами и сам стал одним из них под кличкой «Квадрат сто три».
– Ну, держись… – пробормотал Степан. Перемахнул через улицу. На бегу бросил связку ключей сквозь решетку в колодец перед заложенным окном подвала. Выглянул из-за трубы и увидел Сурена Давидовича.
А, идешь к голубятне… Знаешь, где искать… Вот он скрылся за нижней дощатой частью голубятни и позвал оттуда: «Степик!»
Боком, кося глазами то на ноги Сура, то в приоткрытую дверь подвала, Степан скользнул в коридор. При этом со злорадством подумал: «Велел наблюдать – пожалуйста…»
В коридоре стояла огромная, коричневого дерева вешалка. На ней круглый год висел рыбацкий тулуп Сурена Давидовича, тоже огромный, до пят.
«Получай свой главный полдень», – подумал Степан, забираясь под тулуп. В кладовой молчали. Сколько времени Верка будет бегать за платьем? Если Малгося пришла из школы и если сразу даст платье – минут двадцать. Пока прошло минут пять. Сур, наверно, обходит подъезды. Только бы Верка не нарвался на него.
Малгося Будзинская – девочка из нашего класса. Она полька, ее зовут по-настоящему Малгожата. Штуку с переодеванием они со Степаном уже проделали однажды, под Новый год, – поменялись одеждой, и никто их не узнавал на маскараде.
В кладовой молчали. Степка, сидя под тулупом, томился. Решил посчитать, сколько раз за сегодня пришлось прятаться. Раз десять или одиннадцать – сплошные пряталки. Наконец заговорили в кладовой.
– Блюдце не посылают, – проговорил Рубченко-Пятиугольник. – Рискованно. Над нами проходит спутник-фотограф.
– Будьте счастливы, перестраховщики, – сердито отозвался Киселев.
Рубченко засмеялся:
– Э-хе-хе…
Степка слышал, как он повернулся на кровати и как заскрипел табурет-развалюха под Киселевым.
– А ты не гогочи, – тихо проговорил Киселев. – Забываешься…
– Виноват, – сказал Рубченко. – Виноват. Капитану Рубченко не повезло, а монтеру Киселеву пофартило.
– Ты о чем это?
– О чем спрашивают!
– Один стал Углом, а другой – Пятиугольником, – пробормотал Рубченко.
– Потому и сидишь в низшем разряде, – наставительно сказал Киселев, – что путаешь себя, Десантника, с телом. Это надо изживать, Пятиугольник. Ты не отключился от Расчетчика?
– Молчит.
Киселев выругался. Рубченко заговорил приниженно:
– Я, конечно, Пятиугольник… всего лишь.
– Ну-ну?
– Телу моему, капитану милиции, полагался бы Десантник разрядом повыше…
– Возможно. У него должны быть ценные знания. Говори.
Рубченко откашлялся. Было слышно, что он кашляет осторожно – наверно, рана еще болела.
– Так я что говорю… Старуха и мальчишка могут проскочить в район. Так? Неприятный факт, я согласен. Но треба еще посмотреть, опасный ли этот факт. Пока районное начальство раскумекает, пока с командованием округа свяжется, а генерал запросит Москву – о-го-го! – минимально шесть часов, пока двинут подразделения. Ми-ни-мально! Так еще не двинут, еще не поверят, уполномоченного пошлют удостовериться, а мы его…
– Мы-то его используем, – сказал Киселев.
– Во! А он в округ и отрапортует: сумасшедшая старуха, провокационные слухи и тэ дэ.
– Здесь тебе виднее. Ты же милицейский, «мусор»…
– Правильно, правильно! – льстиво подхватил Рубченко. – А за «мусора» полу́чите пятнадцать суточек, молодой человек!
Степка засунул кулак в рот и укусил. Потом еще раз. Он уже понимал, что Павел Остапович не всегда был таким, что его только нынешним утром превратили в Пятиугольника, и сначала Степка почувствовал облегчение, потому что самое страшное было думать: они всю жизнь притворялись. И даже Сурен Давидович.
Но только сначала было облегчение. Теперь Степка кусал кулак, пока кровь не брызнула на губы, и всем телом чувствовал, какой он маленький, слабый, и сидит как крыса в шкафу, провонявшем овчиной.
– …Пятиугольник – Пятиугольник и есть… – заговорил Киселев. – Округ, подразделения… В этом ли дело? Информация всегда просачивается, друг милый. На то она и информация… – Киселев, похоже, думал вслух, а не говорил с капитаном. – Загвоздочка-то в ином, в ином… Расчетчик не помнит ни одной планеты, сохранившей ядерное оружие. Мерзкое оружие. Стоит лишь дикарям его выдумать, как они пускают его в ход и уничтожают весь материал. Кошмарное дело.
– Ты видел это?
– Да. Много десантов назад. Пустая была планета.
– Сколько материала гибнет, – сказал Рубченко и вдруг прохрипел: – Х-хосподи! Так здесь ядерного оружия навалом! Как они выжили, Угол третий?
– Не успели передраться, – равнодушно сказал Киселев. – Сейчас это неважно. Ты радиус действия водородной бомбы знаешь?
– Откуда мне знать? Говорили, правда… на лекции…
– Ну-ну?
– Забыл. Склероз одолевает.
– Отвратительная планета, – сказал Киселев. – Никто ничего толком не знает. Бомбы, ракеты, дети… Мерзость. А ты говоришь – уполномоченный. Он больше нужен нам, чем им: хоть радиус действия узнаем.
– Не посмеют они бросить – ведь на своих!
– Могут и посметь.
Они замолчали. Стукнула дверь, быстро прошел Сурен Давидович. Степка, как ни был потрясен, удивился: Сур совершенно тихо дышал, без хрипа и свиста. Где же его астма?
– Как сквозь землю провалился, – сказал Сур. – Квадрат сто три. Объявляю его приметы.
– Объявил уже, – прошелестел Рубченко. – Приметы его известные…
– Почему он скрывается от тебя? – спросил гитарист.
– Умен и подозрителен как бес. Прирожденный разведчик.
Степан все-таки покраснел от удовольствия. Киселев выругался, сказал:
– Не будем терять время, Десантники. Квадрат сто три, корабль не охраняется, а обстановка складывается сложная. Справишься? Там еще Девятиугольник. Предупреждаю: лучеметами не пользоваться!
– Есть, – сказал Сур. – Пятиугольник, машину!
– Вызываю.
– Машин хватает? – спросил голосом Сура Квадрат сто три.
Киселев ответил:
– Штук тридцать. Пока хватает.
– Я вижу, вы времени не теряли, в самом деле.
Они замолчали. Наверно, Квадрат сто три смотрел в окно – голос Сура проговорил:
– Какой сильный ветер. Пыль.
– Не теряли… – подтвердил Киселев. – Айн момент! Квадрат, ведь ты был в «малом посреднике»!
– Конечно. Ты меня и выпустил.
– Ты же не в курсе насчет детей. Сюрпризец. На этой планете детеныши… (В это время Рубченко кашлянул, и Степка не расслышал последнего слова.)
Квадрат сто три прохрипел:
– Что-о-о?
А Угол окрысился:
– То, что я говорю! И нечего чтокать! До шестнадцати лет примерно – сейчас уточняют.
Степка снова прихватил зубами кулак. Говорят: «детеныши» и что-то скверное «уточняют», и Федя-гитарист кричит на Сура, а тот своим привычным грустным голосом говорит:
– Какая неожиданность! До шестнадцати лет – третья часть всего населения. Третья часть, скажи! А до сигнала наводки еще семь часов, ах как нехорошо!.. Нужно очень охранять наводчика.
Киселев промолчал, и, видимо ободренный этим, Рубченко поддержал Сура:
– Проклятая работа! Знаешь, сколько Десантников на телескопе? Не берем своего наводчика…
– Мол-чать! – взорвался Киселев. – Вспомни о распылителе, Пятиугольник двести! А ну двигай в город и действуй по расписанию… Найдешь мальчишку – обезвредь его. Ступай! Эскадра ждет на орбите, а каждый Пятиугольник рассуждает…
Крыса опять зашевелилась под вешалкой. Скрипнула дверь кладовой – тяжело ступая, прошел Рубченко. Бинтов на его голове не было.
Почти тотчас вышли и Сур с Киселевым. Но прежде они поговорили о том, что сигнал будет послан в двадцать часов плюс-минус пять минут, а до тех пор надо держаться, хоть тресни. Проходя по коридору, Сур спросил:
– Следовательно, высшие разряды сосредоточены при телескопе?
– Пока штаб весь в разгоне.
Они захлопнули дверь тира снаружи.
В коридоре стало совсем темно. Аккуратный заведующий тиром не забыл выключить электричество в кладовке. Степка, чтобы утешиться, пробормотал: «Вы – с носом, а я – с оружием…» Пробрался в кладовую и уже протянул руку к сейфу…
Дьявольщина! Ключи-то валялись на противоположной стороне дома, в колодце перед заложенным окном стрелкового зала! Он рванулся бежать за ключами. Остановился. Они оповестили всех своих через говорящие штуковины. Сколько их, неизвестно. Каждый может схватить за шиворот. Даже Верка не надежен – повстречался ему такой тип, и готово. Верка, Верка… Что-то там у них еще с детьми. Проверяют… Степан присел за стол, чтобы подумать. На полу кладовой валялись бинты, вата вперемешку с бетонным шлаком из стены. Сур захлопнул наружную дверь. Значит, возвращаться не собирается. Значит, можно отсидеться здесь, пока все не кончится.
Есть хлеб, сахар, коробка яиц. Вода в кране. Ночью выберется, добудет ключи – и он вооружен, как в крепости. Начнут ломиться – будет стрелять сквозь дверь. Есть газовая плитка и вермишель. И книги.
Он видел в окошке голубятню – ярко-зеленые столбы, сетку. Представил себе, как он будет сидеть словно крыса под вешалкой, а Верка будет ждать в голубятне, пока эти не найдут. Малыш сейчас должен явиться.
Минут пять Степка просидел, глядя в окно. Его мысли колотились, словно о каменную стену, о «малый посредник». Вот, значит, как они орудуют? Этот зеленый ящичек, который Киселев приложил к двери подвала, вот что привез в рюкзаке сержант, – «малые посредники». Они и внушают людям насчет «Квадратов» и «Углов» и заставляют действовать заодно с пришельцами. Степка первый раз твердо произнес про себя это слово. Да, пришельцы, и они хотят загипнотизировать всех людей! Не убивать, а покорить гипнозом. Это гнусно. Однако еще не особенно страшно, будь у них только один «посредник» – гипнотизер. Много народу с ним не обработаешь. Но если каждый из загипнотизированных гуляет с такой штукой в кармане? Тогда им целая армия не страшна. Что же делать? Дьявольщина! О маленьких «посредниках» Алешка не знал, уезжая…
Солнце обошло дом и светило в пыльные стекла, пришлось влезть на кровать ногами, чтобы убедиться: это Валерик. Он бежал с коричневым маленьким чемоданчиком, ноги в коротких штанишках так и мелькали. Степка пожал плечами, вздохнул и пошел наружу. Огляделся, рывком вскочил на голубятню.
Кое-как он уговорил Верку пойти домой и там ждать следующего приказа. Оставшись один, натянул платье, спрятал брюки в чемоданчик и слез с голубятни. Ужасно неловко было в платье. Малгося-умница догадалась прислать и платочек из такой же, как платье, материи в беленький горох. Они недавно прочли про Гека Финна, как он переодевался под девчонку. Степан твердо запомнил: нельзя совать руки в карманы, а когда тебе что-нибудь бросят на колени, надо их не сдвинуть, а раздвинуть, чтобы поймать. Так там написано.
Первым долгом он выудил из ямы ключи – в юбке лазить было страсть как неудобно. Вернулся в тир, перетащил все винтовки из кладовой в стрелковый зал и запрятал под мешками с песком. Потом взял в чемоданчик два боевых пистолета, две коробки патронов, обоймы. Запер сейф, кладовую, положил ключи тоже в Малгосин чемодан и ушел.
Куда броситься?
Степан хотел прорваться в район или в воинскую часть, что стоит недалеко от шоссе. К двум часам он пришел на автобусную станцию. Он ведь не знал, что автобусные рейсы отменены, что в восьми километрах от города стоит застава и никого не пропускает дальше. Все это ему сказали уже на станции. Там шумели возбужденные люди, громко рыдала женщина в черном платье. При Степке вернулся грузовик, набитый людьми, они с криками посыпались наружу: «Вернули! Милиция не пропускает! Мост обвалился!» Кассирша, стоя на ступеньках автостанции, успокаивала народ. Один парень спросил Степана, принимая его за девочку:
– Далеко собралась?
– В район, дяденька.
Парень кивнул.
– В гости?
Степка не отпирался – в гости.
Парень качался с ноги на ногу, руки засунул в карманы и злобно курил, не сводя глаз с кассирши. Он был длинный, с угольным чубом. Рот у него был приметный – изогнутый, как лунный серп, так что получалась улыбка на бледном злом лице.
– Как тебя звать?
– Малгося, – ляпнул Степка не подумав и стал пятиться, потому что парень опустил глаза и пробормотал:
– Гляди как выросла. Не узна́ешь… – Он выплюнул окурок. – Шла бы домой.
Он повернулся широкой спиной и ввинтился в толпу. Через секунду его антрацитовая голова блестела уже далеко в стороне – он сел на скамейку посреди сквера и закурил.
Степан стал пробираться к нему, потому что парень внушал доверие. И был не из тех. Как он это узнал? Очень просто. Они с Малгосей совершенно непохожи. Она смуглая, чернобровая, а Степка – белобрысый и веснушчатый. Человек из тех, знающий Малгосю, обязательно бы заподозрил неладное, ведь Степкины приметы передал Рубченко – Десантник.
Но чубатый оказался непоседой. Вскочил, опять выплюнул окурок, протиснулся к кассирше и закричал на нее:
– Когда переправу наведут, говорите точно! Когда? Саперы вызваны?
– Я человек маленький! – верещала кассирша. – Я саперами не командую!
– А Березовое? – гаркнул чубатый.
– Грязь там, грязь! – надсаживалась кассирша. – Грязь, машины вязнут!
– Па-анятно, – сказал парень и снова метнулся в толпу.
Степан приподнялся на носках и увидел рядом с его шевелюрой милицейскую фуражку. Парень энергично наседал на милиционера. Их сразу обступила куча народу. Степан влез на скамейку. Дьявольщина! Рубченко успел переодеться в форму. Чубатый говорил с воскресшим капитаном!
Рубченко взял парня под правый локоть. Со стороны это выглядело совсем невинно: обходительный офицер милиции объясняет положение взволнованному горожанину. Дела, видимо, печальные – тот свободной рукой схватился за сердце…
Он еще не опустил руку, а Степки уже не было поблизости, вот как. Теперь дело времени – рано или поздно он вспомнит про ложную Малгосю…
Он забился в щель между палаткой «Овощной базар» и пустыми ящиками. Часы на автостанции показывали четверть третьего. Он думал так, что волосы шевелились. До неведомого «сигнала» оставалось меньше шести часов. Если бы Степан каким-то чудом и пробрался в район, то за час до сигнала, ну, за полтора. Это первое. Второе: Алешка с доктором могли и прорваться. Они на машине, да еще с бластером. И третье: он, Степка Сизов, рванул на автостанцию из трусости, из чистой трусости. Испугался этих, решивших с ним расправиться.
Когда Степка начинал сомневаться в своей храбрости, ему удержу не было. Теперь он знал, что не уедет, даже если за ним пришлют персональный самолет. У него есть оружие. Он проник в их планы. Он надежно замаскирован, и плевать ему, что он один и никому не может довериться!
– Плевать! – пробормотал Степка. – Да им на меня покрепче наплевать. Эх, дьявольщина! С эскадрой-то на орбите…
Та-тара-та… – пропел автомобильный гудок. Сиплый голос прокричал:
– На Синий Камень везу и к телескопу! Бесплатно!
К телескопу? Степка промчался через сквер, мимо ребят с прыгалками, и влез в грузовик – тот самый, который при нем вернулся на автостанцию. Засвистел ветер, замелькали один за другим: молокозавод, второй микрорайон, школа, универмаг, почта, синяя вывеска милиции, дом с тиром. Степан сидел, прижимая к груди чемоданчик. Он все-таки здорово запутался, и простое решение, которое ходило совсем рядом, ускользало от него, как упавший в воду кусок мыла ускользает от руки.
Та-ра-та… – снова пропел гудок, и Степка схватил это решение. Сигнал! Сигнал в двадцать часов – наводчик – эскадра!
Она ждет на какой-то орбите – эскадра, пришельцы, там, а здесь – не настоящие пришельцы. Они должны подготовить плацдарм и в двадцать часов послать сигнал с «наводчика». Что такое «наводчик»? Они сами сказали, что своего «наводчика» у них нет. Телескоп используют как «наводчик». Ведь наш радиотелескоп не простой, он приемно-передающий, нам рассказывали на экскурсии. Он может принимать радиоизлучение из космоса и может управлять полетом космических кораблей. Наводить их на цель. Наводчик, понимаете? Загипнотизированные работают как передовой десант и в двадцать часов пошлют настоящим пришельцам сигнал: плацдарм захвачен. По лучу нашего радиотелескопа ложные пришельцы сумеют направить хоть тысячу кораблей, и они будут садиться вокруг нашего городка совершенно спокойно! У нас даже телефона теперь нет, словно в каменном веке! Корабли будут садиться, а кругом ничего не узнают.
«Эти прямо дрожали, когда говорили о телескопе, – думал Степан. – Когда Пятиугольник сказал: „Не берем своего наводчика“, гитарист так и рявкнул… Они и Тугарино выбрали из-за телескопа».
…Добродушная тетка с цыплятами, бунтующими в корзине, наклонилась к Степану и спросила:
– Девочка, ты тифом болела? – Он промолчал, и она громко заохала: – Да я бы такую мать послала рыбу чистить, а не дитев воспитывать!..
Кто-то засмеялся и спросил, почему рыбу чистить, а тетка кудахтала, что девчушечка стриженая, бледная и бормочет невпопад, а рыбу чистить – не детей воспитывать. Оказывается, Малгосин платочек валялся на полу, и тетка с цыплятами завязала его на Степке «по-модному», под подбородком, – едва не задушила.
– Вертолет, вертолет! – крикнул кто-то.
Правда! С юга, от района, тарахтела зеленая «стрекоза», и Степка едва не вывалился из грузовика, который замедлил ход, чтобы водитель и все пассажиры могли полюбоваться.
У-ру-ру! Вертолет, военный! Значит, добрались доктор с Алехой – и будет теперь порядок!
Он забыл, что через Березовое они едва-едва спустя полчаса могли прибыть в райцентр, и орал «у-ру-ру!», пока вертолет садился на совхозный выгон, раздувая пучки прошлогодней вики. Только он сел, из ближнего перелеска вывернулся горсоветовский газик и подкатил вплотную к вертолету, под медленно вращающийся винт. Было видно, как трепещет брезентовая крыша газика, – Степкин грузовик проезжал совсем близко от места посадки.
Из пузатой кабины выбрались двое – военный и гражданский. Двое местных встречали их в промежутке между машинами. Степка не рассмотрел встречающих – мешал кузов автомобиля.
Приезжих он видел хорошо: майор, затянутый «в рюмку», с крупным красивым лицом, а гражданский – невысокий, с блестящей сединой, в приметном темно-сером костюме и с начальственной постановкой головы.
Все налюбовались встречей, грузовик загудел, и в пятидесятый раз за этот нескончаемый день Степан увидел проклятый жест – двумя руками за сердце: два человека, четыре руки…
Он забился в свой угол. Два человека, еще два. Вдруг стало безнадежно-отчаянно. Так ловко, так спокойно это проделывалось. Они брали нас без выстрела. Команда вертолета наверняка ничего не заметила: доставили пассажиров, куда было приказано, и – т-р-р! – затарахтели обратно. Те могли и вертолет захватить, но почему-то не пожелали. Помиловали. Из всех зрителей это понимал один лишь мальчишка четырнадцати лет. Он ехал к телескопу, и на коленях у него стоял чемоданчик с двумя пистолетами и сотней патронов к ним. Всё. Больше ничего не было.
