Александр Михайлович Бруссуев
Война мертвых
Неожиданно появившийся Мортен хлопнул Макса по плечу, отчего он чуть не подпрыгнул на высоту своего роста в метр девяносто.
Они пошли к товарищам, а товарищи принялись оживленно переговариваться, перебивая друг друга и ожесточенно размахивая руками.
– Охо, – сказал Илейка.
– Да, – протянул Охвен.
– Ну, – пожал плечами Тойво.
– Лишний человек не помешает, – словно бы оправдываясь, произнес Мортен весьма удрученным голосом. – Он сам пошел.
А Макс ничего не сказал. Ему пока было не совсем понятно, правильно он поступил, либо правильно, но не очень.
На плечи всех собравшихся гнетущим грузом упала зловещая тишина. Каждый бы хотел от нее избавиться, да не знал как. И тишина этим воспользовалась: она стала давить с каждым вздохом все сильнее и сильнее.
Макс принялся ковырять носком ботинка землю под ногами, но та не очень ковырялась. Охвен смотрел на Мортена. Мортен смотрел на Охвена. В глазах и у того, и у другого был страх. Илейка прислонился к створке ворот, и та неожиданно легко сдвинулась на сотую долю миллиметра. Тойво считал ворон в небе. Не было ни ворон, да и неба тоже не было. Ноль.
Надпись над дверями гласила: «Обратного пути отсюда нет». Красивые такие буквы на незнакомом языке. Однако смысл фразы сделался понятным для всех, даже для Макса. Все посмотрели на Охвена. Даже Макс.
Пожилой викинг тягостно вздохнул и едва слышно промолвил: «Let's go».
Ворота, как по мановению волшебной палочки, распахнулись настежь, медленно и бесшумно. Тойво даже подумал, что это оттуда, из-за дверей, кто-то постарался.
Но нет, это было такое недвусмысленное приглашение: давай уж поскорей, не задерживай добрых и честных людей.
Илейка посмотрел внутрь, вытянув шею, как гусь, но ничего не разглядел – также пусто, как и здесь.
Охвен пошел первым. За ним, подобравшись, словно камышовый кот на охоте, приставными шагами отправился Мортен. Следом, тоже ступая на всякий случай очень сторожко, двинулся Илейка. Далее – Тойво, зорко оглядываясь по сторонам, готовый к любым неожиданностям. Ну, и Макс – последний, шагая на цыпочках. Так ему казалось, что никто его не услышит, никто его не увидит.
Едва он прошел границу предположительного порога и сделал шаг вперед, как створки за ним также бесшумно захлопнулись.
Сей же миг на них обрушился звук, свет, запах и чувство. Это уже не была давящая тишина, это было кое-что похуже.
Звуком был постоянный рокот, который рождался от дивного мучительного стона бесчисленного количества глоток, промеживаемого отдельными воплями ужаса и боли, беспрерывно чередующимся. А фоном им служил вой пламени и грохот обваливаемых камней.
Такого не услышишь на футбольном стадионе, полностью заполненном агрессивными фанатами клуба, который «Терек». Ну, во всяком случае, который был «Терек». И рокот прибоя бушующего моря тоже не идет ни в какое сравнение с этой шумовой завесой. Разве что поставить миллиард Басковых на плечи полмиллиарда Киркоровых и предложить им петь, как они умеют.
В общем, жуть, как безрадостно и громко.
Свет был красный, словно в фотолаборатории. Вероятно, отблески и отражения пожаров при полном отсутствии естественного солнечного освещения таким образом разрежали кромешную тьму. Лампочками «Ильича» здесь и не пахло. Вернее, они тут были явно не в ходу.
Красный свет рождал уродливые багровые тени. Похоже дело обстояло, по всей видимости, на планете Марс. Только там дышать нельзя.
Здесь дышать было можно, но что за каламбур запахов впитывался ноздрями!
Преимущественно, несло разного рода фекалиями. Разнородные фекалии и пахнут не одинаково. Точнее – воняют. Здорово прибивало гарью и дымом. Хотя, чего уж тут здорового. Вполне возможно глоток чистого воздуха здесь мог стоит приличных денег, если бы таковые тут были в обороте. Главный санитарный врач, так сказать, Россиянии в эпоху всеобщего увлечения чумой третьего десятилетия двадцать первого века, навязывающий подневольным гражданам свою водичку под маркой «вакцины», Попова, ух, сколько бабла бы могла срубить!
Обобщая: чувствовалось, что с экологией здесь того! Не очень.
И еще чувствовалось одно всеобъемлющее чувство страха. От него уже почковались чувства отчаянья, безнадежности и огромного безграничного горя.
Не успели люди сделать пару дымных глотков атмосферы, присмотреться глазами в багровые сумерки, смириться с неизбежной глухотой, как сверху на них обрушилось нечто.
Это нечто предстало перед странниками на расстоянии в десяток метров во всей своей красе. Трудно было остаться равнодушным при зрелище необычного существа двухметрового роста. Такие твари встречались на полотнищах Иеронима Босха, но в земной природе их как бы не имелось в наличии. Тварь была, если и не живая, то очень подвижная.
Две ноги с вывернутыми назад, как у козла, коленями оканчивались зловещего вида когтями. Эти когти выбивали стаккато по грязной каменистой земле. Наверно, в нетерпении.
Рук тоже было две штуки. Очень серого цвета, напоминающие конечности мумии возрастом в несколько тысяч лет при умеренном хранении в саркофаге, тоже с когтями. Руки были жилистые и проросшие редкими волосами, которые на самом деле вполне могли быть щетиной. Кисти сжимались в кулаки и разжимались. Тоже, наверно, в нетерпении.
Ни первичных, ни вторичных половых признаков не проглядывалось вовсе, хотя тварь не обременяла себя никаким намеком на одежду.
Зато со спины торчали два аккуратно сложенных крыла, наподобие, как у летучих мышей. Не сказать, что они были большие, и размах у них был солидный – так, крылышки, может быть, даже и декоративные. Или рудиментарные. Они единственные не шевелились в нетерпении.
Но голова на плечах гармонировала с прочим телом: она была ужасна.
Острый подбородок, морщинистая землистая кожа, нос – совершеннейшим пятаком, маленькие и зловеще красные глазки, узкие черные губы, не скрывающие мелкие острые зубы в несколько рядов, как у акулы, и два рога посредине высокого лба. Волос не было, как не было и ушей. Язык нервно и явно нетерпеливо облизывал все, до чего мог достать. Вполне себе змеиный язык, раздвоенный, как и положено, легко достигающий щек и ушей, если бы они были.
Макс среагировал первым, попятившись назад в надежде укрыться за дверью. «Нафига я сюда сунулся!» – подумал он. – «Я ж даже по ихнему читать не умею!»
Но ворот за спиной майор не ощутил. Что-то было, бугристое и вовсе выпуклое на высоте макушки. Быстро оглянувшись назад, он обнаружил, что стоит, прижавшись спиной к большому, можно сказать, огромному камню.
Тойво, побледнев, как молоко, медленно сместился направо. Илейка, не мудрствуя лукаво, также медленно сдвинулся налево. Макс остался посередине. Если тварь ринется, то первым выберет именно него.
Охвен повернулся к людям и приложил палец к губам, намекая на молчание. А потом сделал несколько быстрых шагов и прыгнул на монстра. Он опять стал хромым, но прыжок все равно удался. Чудовище приняло его с распростертыми объятиями.
Мортен тем временем тоже показал людям жест молчания и бросился на страшную тварь. Метил он в ее ноги.
Охвену удалось упереться своему противнику обеими руками в нижнюю челюсть, и пока тот держал его в объятиях, сжимая все сильнее и сильнее, потянуть наверх. Молодому викингу получилось сбить врага с ног, и тот, потеряв равновесие, перестал сдавливать Охвена, передними лапами уперся в землю и дернулся вперед, ликвидировав две трети расстояния до Макса.
Майор, разочарованный от тщетности поиска двери, разочаровался еще больше, когда на него двинулась страшная тварь. Ничего лучшего он не придумал, как, ухватившись за рога, дернуть монстра на себя изо всех сил. То есть, конечно, не на себя, а на камень, что позади него.
Удар по силе оказался весьма значительным. Задранная Охвеном голова чудовища приложилась со всей дури круглым носом о базальт или гранит, и даже кое-кому могло показаться, что камень не выдержит и расколется на две симметричные половины. Но валун выдержал, зато лобастая башка твари издала отчетливый треск, который, несмотря на все сопутствующие арене схватки шумы, услышали все.
Потом оказалось, что это вышедший из оцепенения Илейка в прыжке кулаком сверху вниз ударил по основанию шеи монстра.
Тот закручинился, дрыгнул пару раз ногой и затих. Из-под него выбрался Охвен и восторженно показал Максу оттопыренный средний палец руки. Потом подумал немного, средний палец убрал и показал большой.
Все дружно выдохнули с облегчением.
Подбежавший Мортен опять приставил палец к губам, а Охвен, словно опомнившись, показал людям расположиться вдоль камня в некотором отдалении от неподвижного тела чудовища.
Едва они встали, как было предложено, в дымном воздухе появились две фигуры. Они летели странно неряшливо, словно две пьяные вороны. Но без сомнения держали путь именно к ним.
Это что же получается? Они никак не уймутся! Опять махаться невесть с кем?
Это Тойво, как умел, жестами изобразил свое возмущение.
Мортен показал ему две ладони, мол, спокуха, братэлло.
Твари сделали один круг в воздушном пространстве, потом пошли на посадку. Одна села хорошо, только зубами клацнула. Другая совершила кульбит, а потом несколько кувырков прогнувшись. Отлежалась несколько мгновений, хватая пастью дым и фекальный запах, потом, кряхтя и охая поднялась на ноги.
Они были похожи на того монстра, что лежал ниц, но были в то же самое время другими. Во всяком случае, у них были уши, острые и торчком как у купированной собаки марки доберман-пинчер. И друг от друга они отличались.
– Повезло тебе, дух, – сказала упавшая тварь хриплым прокуренным басом.
– Я – душа, дух – это ты, – ответил Охвен.
– Ну, да, в определенных обстоятельствах, все мы бываем духами.
Вторая, более искусная во взлете-посадке, пожала плечами.
– Нам можно нарушать, – сказала она еще более густым басом. – Тебе нельзя.
Охвен в ответ тоже пожал плечами. Мортен повторил жест за своим товарищем.
– Но правила должны быть, – твердо сказал пожилой викинг.
– Поэтому мы здесь, – хором пролаяли монстры, и первый из них, вероятно старший, склонился над своим павшим коллегой, поднял за рог его голову и запихал в пасть руку, нимало не смущаясь приличиями и уважением.
– На, заслужил, – пророкотал он, вытащив из тела что-то, то ли позвоночник, то ли окоченевшую прямую кишку, и бросил под ноги Охвену.
Потом они зацепили за рога и копыта тело, разбежались и улетели прочь, все также криво и без какого-то намека на грацию.
Люди и души снова облегченно вздохнули.
– Так, товарищи, надо в темпе валить до ближайшей грязи, – сказал Мортен. – Они скоро поймут, в чем тут дело.
– Кто поймет? – переспросил Макс, с удивлением обнаружив, что не только понимает язык, но и прекрасно на нем изъясняется.
– Да, – согласился Охвен. – Что-то я забылся. Нельзя было позволять вам вмешиваться.
– Так этот монстр тебя бы порвал на две неравные части, – снова вступился Макс.
– Чего – разговорился, дружок? – сказал ему старый викинг. – Потом поговорим.
Он поднял с земли загадочную палку, примерился к ней и махнул всем рукой. Сам побежал впереди.
Им пришлось бежать около полутора километров, если по земным меркам. Грязью оказалась целая лужа булькающей и исходящей испарениями дряни. Она вносила свой букет в местные запахи. Здесь остро пахло серой.
– Парни, рекомендую вам на нос повязки из одежды сделать и повязать, – предложил Охвен, когда они сели на берегу лужи. – Больно уж бледный вид у вас. Того и гляди, хлопнетесь в обморок.
– Вот еще, – возмутился Илейка, но первым расстался со своим рукавом, завязал нос и, казалось, наконец-то раз широко вздохнул.
Макс и Тойво последовали его примеру.
Пока они пытались приспособиться и продышаться, Охвен, как самый старый, заговорил. В его рассказе не было никаких странностей. В его рассказе не было никакого правдоподобия. В его рассказе был совсем непрозрачный намек на психическое заболевание, либо алкоголизм, наконец, завершившийся белой горячкой. Но никто его не перебивал.
Тварь, которая на них обрушилась звалась «Велиал». Некогда Велиал был очень даже могущественным. Теперь вот сидит на задворках и караулит потрясенные души. Души ему нужны, чтобы поговорить по душам. Проще говоря: сожрать. Ушей у него нету, поэтому он слышит всем своим древним организмом. Это позволяет не отвлекаться на общий фон, а различать лишь те децибелы, что конкретно рядом с ним. По идее, точнее – по закону, так поступать нельзя. Потрясенная душа еще не осознала все страдание, что ей предстоит испытать, а тут ее уже рвут и глотают по кускам. Нет, конечно, это не ставит крест на дальнейшем бытии, просто вновь вылезать из грязи – то еще удовольствие. Хотя удовольствий здесь нет. Есть одно страдание. И длится это страдание бесконечно.
Дать отпор Велиалу можно, но очень уж маловероятно. Будучи в полной растерянности и ужасе от местного колорита ни у кого не хватит мужества биться и не дать себя пожрать. Это позднее, коли так кривая выведет, можно что-нибудь придумать. Да и то – вряд ли. Вот поэтому и награда имеется для такого героя-победителя: ость из самого нутра. К ней еще крылья крепятся. Крепкая зараза и острая. Настоящее оружие.
Но Велиал нарушал закон. Нельзя им так промышлять. Им можно жарть лишь то, что поднесут. Так было, но вот теперь уже не так. Этот Велиал, вероятно, одряхлел совсем, вот сам и добывал себе пропитание. Или терки у них там на иерархическом уровне.
Однако скоро они поймут, что Велиал уничтожен без всяких условностей. Душам такое не по плечу. Так что будут искать тех, кто не такой, как все. Будет охота. Но не все так ужасно. Страшно – да. Мы все для них на одно лицо. Поэтому есть шанс. Главное – не отсвечивать.
Невдалеке раздался рев, словно бы Минотавра.
– О, – поднял палец Мортен. – Просекли, что Велиала можно снимать с довольствия.
– Быстро, – вздохнул Тойво.
– Трудно сказать, – ответил молодой викинг. – Времени здесь, как такового, нету. Для меня и Охвена оно одно, для вас – совсем другое, ну, а эти – вообще в безвременьи.
Макс сидел и невольно вслушивался в вечные красные сумерки. Прочие двое людей, похоже, занимались тем же самым. Майор с некоторых пор не особо доверял материализму, а также незыблемости законов физики, но это место, где все они оказались, рождало в его душе самые скверные подозрения.
– Я, конечно, не историческая личность, чтобы быть авторитетом – сказал он, обращаясь ко всем сразу. – Но скажу вам следующее: ничто не происходит просто так. Мы все оказались, черт знает где. Но до нас, подозреваю, здесь тоже живые люди бывали. И Орфей, и Данте Алигьери, и, может быть, кто-то еще, менее известный. Раз мы здесь, значит, мы кому-то нужны.
– Ага, – согласился Охвен. – Или для чего-то нужны.
– Только бы выжить, – вздохнул Мортен. – Чтобы узнать.
Они помолчали немного, где-то невдалеке выли и рычали монстры, заглушая прочие стенания и вопли. Людей колотила дрожь, покойнички держались браво.
– В общем, по ходу дела во всем разберемся, – сказал Охвен. – Только хочу предупредить: никого из людей, которых вы знали раньше и которые ушли, здесь не встретить. Это закон, который обойти никак невозможно. Тех, с кем лично не пересекались – пожалуйста. Вот близких, друзей и даже врагов найти здесь – никакого шанса. Это к тебе относится.
Он кивнул Антикайнену, словно прочитав его тягостные мысли. Тойво опустил голову, по щеке его прокатилась слеза, мигом впитавшаяся повязкой на носу.
«Орфей нашел свою Эвридику», – думал он. – «Данте увидел свою Беатриче. Выдумки, выходит. Ах, Лотта18, Лотта, чистая душа!» Тойво коротко потряс головой и спросил:
– Насколько я понимаю, это – Лимб19? Значит, нам пора двигаться дальше. У нас еще восемь кругов впереди.
– Всему свое время, друг, – ответил Охвен. – Мы пойдем, конечно. Ну, да, наверно это Лимб. На самом деле все эти круги не важны. Важно то, что здесь идет война.
– Добро пожаловать, – добавил Мортен.
Мне было невдомек, что там происходило с пригрезившейся мне кампанией. Это были домыслы чистой воды. Разве что Велиал, не настолько грозный, чтобы его бояться, робко поскуливал возле моего левого плеча. Изгнанный и потерявший всякое право находиться в запретных для живого человека местах, бестелесным духом он затаился среди людей. Все, что Велиал мог – это тихо нашептывать во сне, рассказывая, как все было.
Мало, кто помнил, проснувшись, его байки. Даже несмотря на то, что он старался быть подле человека, как и положено – сзади и слева. И не морщился, когда люди, по привычке, плевали наудачу через левое плечо.
Велиал был настолько древний, что давно прекратил свои проказы, отнюдь небезобидные, как водится, а жаждал лишь одного: чтоб кто-то выслушал его сказку, чтоб кто-то понял, что мир – далеко не такой, как его пытаются представить слуги Самозванца.
Мне казалось, что все это бред. Я болел, мне было плохо. Но я почему-то запомнил многое из того, что мне поведалось, уж не представляю, каким образом.
Я поверил, что Макс, Тойво, Илейка и Мортен с Охвеном оказались вовлечены в события, которые последовали за войной ангелов, которые можно назвать «война мертвых».
Звон, звон, звон, малиновые реки.
Испокон вовеки.
Ходил на поклон, падал на ступени.
Все обиты пороги, в прах истерты колени.
Звон, звон, звон окатил водою.
Справлюсь сам с собою.
Сяду на трон, венчаюсь на царство,
Дили-дили-дон-дон.
Ох корона не шапка и не лекарство20.
Что было дальше, Велиал?
5. Правила боя.
Первый набежавший на них враг выглядел сумасшедшим: безумные глаза, едва не вылезающие из орбит, изогнутый в крике рот, вытянутые вперед крючковатые пальцы на тощих ободранных в локтях руках.
Они еще не успели отойти от лужи, возле которой был краткий привал, поэтому никто не ожидал увидеть незнакомца, настроенного весьма агрессивно.
Все поочередно расступились, уворачиваясь, как в игре в «ляпы», а Мортен ловко подбил врага под ноги. Тот потерял равновесие и упал, досадливо взвыв. Конечно, он сразу же попытался встать, изрыгая самые нелитературные проклятия, но Охвен ему не позволил. Навалившись сзади на спину, старый викинг сломал ему шею.
– Клик, – сказала шея.
– Бульк, – ответила грязь, куда тело немедленно было выброшено.
Люди переглянулись между собой. Илейка почесал в затылке: быстро у них тут дела решаются.
– Это одиночка, – пояснил Мортен. – Такие есть, но таких немного. Они, как правило, против нас.
Охвен объяснил, мол одиночки при жизни очень-очень одинокие люди. Все у них было, но всего они лишились, влюбленные в себя самого, подвластные только своей гордыне. Может, по молодости это еще и ничего. Но по старости они превращаются в обозленных на весь мир, и, соответственно, на всех людей вокруг. Все виноваты, что им так хреново. Их грызет изнутри злоба.
– Вот, пожалуйста, что мы и имеем, – добавил Мортен и указал пальцем на зловонную лужу. Та немедленно булькнула пузырем из сероводорода.
– Но эта душа, хоть и не на нашей стороне, но не в стае, – закончил Охвен. – Согласитесь, один на один драться всегда легче.
– Или все на одного, – усмехнулся Макс.
– Это в тебе мусор говорит, – обратился к нему Тойво, впрочем, совсем беззлобно. – Мундир твой к этому располагает.
Макс скорбно вздохнул. Скрывать ему, менту-ренегату, было нечего.
– Подождите, – заметил Илейка. – Если есть враг-одиночка, значит, есть и враги в стае?
– Несомненно, – вздохнул Охвен. – И с ними со всеми мы воюем. Все местное общество разделено на две части. Думаю, неровные части. Их больше, нас меньше. Но мы пока держимся.
– Это они с нами воюют, – возразил Мортен.
Все здесь не без греха. Всем воздается по заслугам. Но те, кто по жизни был не совсем хорошим человеком, или даже совсем нехорошим человеком, таковым остается и в загробном, так сказать, мире. Во искупление, как говорится. Однако что-то искупление не очень очевидно. Некоторые принимают страдания, как должное. Но есть и такие, для которых важно не то, что он мучается, но и чтобы рядом мучились. Тогда им кайф.
– А вы знаете, по какому признаку происходит такое разделение? – поинтересовался Макс. Он вспомнил, как в его реальности, где был конец света и вновь оживление, люди разнились друг от друга по профессиональному признаку. Как метко заметил Шурик, а его поддержал Ванька: «менты, связисты и таксисты – вот восставшее зло21».
Мент – это, понятное дело, тот, кто каратель, будь хоть прокурор, хоть санитарный инспектор. Связист – это тот, кто пытается втюхать что-то, чего он не делал. Типа оператора мобильной связи, либо захудалый или, напротив, успешный, юрист. Таксист – это тот, кто пытается получить все, не делая при этом лишних телодвижений. Таксист, как таковой, халдей в ресторане, да любой из обслуживающего персонала.
Охвен хотел, было, что-то ответить, но его опередил Илейка.
– Все люди, с которыми мне довелось встречаться, были со своими тараканами в голове, – сказал он. – Никто не без греха, конечно. Однако одни люди умеют прощать других людей, а другие прощать не умеют. Вот и разделение.
– Ну, а если по долгу службы прощать не положено? – спросил Тойво.
– Значит, служба не та, – ответил Илейка. – Нормальный человек на нее и не сунется.
Охвен переглянулся с Мортеном, но ничего не сказал. Возразить на это было нельзя. Может, у каждого из них была своя версия разделения, но то, что определил ливонец, пожалуй, включала в себя все прочие частности.
Коли человек умеет прощать – он добр. Он может каяться и искупить свои грехи. Или пытаться искупить их, страдая и мучаясь от ранее содеянного.
Если человек не умеет прощать – это не человек. Это государственный винтик, черт бы его побрал.
– Так куда нам идти? – спросил Илейка.
– Думаю, к соратникам, единомышленникам, товарищам по несчастью, близким по духу, – начал Охвен, подбирая определения.
– Братьям по разуму, – добавил Макс.
Идти предстояло от камня к камню, стараясь избегать тех, на которых величественно в позе горгулий восседали единоплеменники сгинувшего Велиала. Морды у всех у них были страшные, но с этим можно было смириться: не все твари Господа должны быть эталонами красоты и изящества.
Все это воинство, обитавшее в этих местах, являлось бесами. И раньше они таковыми были, и далее они таковыми останутся. Работа у них такая, бесовская – над грешниками надзирать. Ну, истязать их, мучить, глумиться. Чтоб, стало быть, никто из умерших не чувствовал себя, как у Христа за пазухой.
Иной раз по особым случаям на Землю они выбирались. Искушением людей занимались, совращением с пути истинного.
Но теперь все реже и реже. Уже как бы без них народ начал искушаться и совращаться. А некоторые достигли в этом совершенства.
Бесы кручинились, иерархия у них со времен первой и последующей войны ангелов была строгая, роптать не позволялось. Но и сравнивать было с чем. И грустить о былых земных проказах тоже не возбранялось.
Несмотря на то, что хода времени в этих местах не было никакого, все прошлое и будущее было настоящим, постепенно вытравились из грешников великаны, коих в дочеловеческие эпохи было много. Даже Адам, прародитель людей, сгинул напрочь, будто его стерли из истории. Иной раз еще некоторым счастливцам удавалось встретить Иисуса, печального в своих думах, что, вероятно, было проекцией давних событий, но последующий Иисус ушел, говорят, в поисках Господа.
Вообще, Господа искали все. И Архангелы Михаил и Гавриил, и прочее ангельское воинство, и бесы, и главный над ними – Баал, или Вельзевул. А также искали его любимого ученика Люцефера. Но все было тщетно. И от того, и от другого след, как шептались между собой бесы, простыл.
Да еще междоусобная война разразилась: одни мертвецы мочили других мертвецов. Что характерно – с особой жестокостью. И вроде дело было – плюнуть и растереть, но вспыхнуло и разрослось.
Как известно, бесы питаются человеческими душами. Жрут их поедом, кусок за куском, тщательно пережевывая своими акульими зубами и громогласно рыгая после этого. Казалось бы, в сложившейся ситуации – ешь и причмокивай. Однако всегда существовало одно ограничение: бес сам не может замочить ни одну, даже самую захудалую душенку. Ему нужно это душу поднести на блюдечке в готовом для использования виде. И сделать это должны другие души. Ну, замочить и на блюдечко выложить.
Особо ценились в таких случаях самоубийцы – всегда находилась гневная душа, которая ломала шею несчастному суициднику. Потом шли душегубы – те, которые губили свое посмертное житие, лишая жизней приближенных к ним по воле случая людей в Земном бытии.
Бес, когда, конечно, не рвет крючьями и не жжет огнем Геенны огненной доступного ему грешника, не дурак пожрать. Жертвы его пыток имеют обыкновение оклематься достаточно резво, особенно когда тот на обеде. А пищу ему доставляли по щелчку когтистого пальца. Самоубийцу или душегуба, ну или вконец отчаявшегося типа.
Все равно – смерти нет. Сожранная бесом душа восстает из грязи где-то в неведомых далях. И там ее тоже могут сожрать. Так до посинения, пока не окажется, вдруг, что искупилась душа через страдание. А, искупившись, начинает сама поставлять бесам пищу.
В общем, как говорил солдат Иван Чонкин: круговорот дерьма в природе22.
Порядка в ходе этих искупительных процедур не было никакого. Был хаос. Следует уточнить: был первозданный хаос. Кто определял степень искупления души, и куда она после этого девалась – сказать не мог никто. Вероятно, попадала на новый уровень, где можно сидеть на облаках и музицировать на арфе. Однако ангелы, а тем, более, Архангелы, предпочитали об этом помалкивать.
Никто из них в глаза не видел Апостола Петра, со связкой на поясе из одного серебряного и одного золотого ключей. Может быть, где-то он конечно и был, но сам решил не обозначать себя. Хватит ему расспросов о петухе23.
Вот таковы были бесы.
Но не таковы были души.
У душ возникло новоприобретенное свойство, видимо вросшее еще при бренном бытии в саму суть естества. Хочешь, чтобы тебе стало хорошо – пусть другим будет плохо. Сволочи, как известно, быстрее находят друг друга и охотнее сбиваются в кучи.
Таковых изначально здесь мочили, таковыми питались бесы. Теперь таковые мочат других, типа праведников и вступивших на путь исправления, и ими потчуют бесов. Нечисть рыло воротит, но есть их приходится. Право слово, не с голоду же мучиться!
Сволочи, изначально бессовестные, даже не пытаются покаяться. Они, словно бы, к чему-то готовятся. Интуитивно, бессмысленно, но целенаправленно. Это тревожит бесов. Это тревожит случившихся поблизости ангелов. Это тревожит всех.
Поэтому все ищут Господа. Поэтому также все ищут Люцифера.
И не могут найти.
Кампания из трех человек и пары душ пока никого не искала. Разве что ответы на невысказанные вопросы, да кто же ответит-то? Разве что вон та маленькая фигура, несмотря на жесточайшую жару, кутающаяся в свой потрепанный саван.
Охвен никак не мог сосредоточиться и рассказать, как им всем нужно вести себя, что делать, чтобы избежать участи быть разорванным в клочья каким-нибудь подвернувшимся бесом. Им-то с Мортеном – ладно, оклемаются, разве что плохо будет, коли удавят их, как кутят. Ну, вылезут они из грязи, но второй раз такого чуда ожидать не стоит. Чудом было то, что они встретились – товарищи по несчастью, сложившие свои головы на берегу реки Олонка в один и тот же день.
– Давай с личностью переговорим, – сказал он, указывая на личность в саване.
– Ого, – удивился Тойво. – Действительно, личность!
Когда-то невысокий человек с тонким длинным горбатым носом, острым подбородком и чуть выпяченной нижней губой не претерпел никаких изменений. Никто, кроме Антикайнена, его не узнавал. Одни не читали «Божественной комедии» по причине своего существования еще задолго до ее написания, другой не читал ввиду своей ограниченности. Этим человеком, понятное дело, был Макс.
Его оправданием служил тот факт, что в его бытность прокуратура Санкт-Петербурга по жалобе чеченских общественников из города Гудермес закрыла клуб любителей чтения и изучения «Божественной комедии», расположенный на Мойке 17. Ну, а позднее архистратег исторических, литературных, кинематографических и театральных запретов Медынский24 и вовсе определил книгу в разряд «нежелательная литература».
Тем не менее прочитать «Божественную комедию» можно было вполне легко, да Макс до нее, несмотря на свое увлечение чтением с младых ногтей, не дорос. Стыд, конечно, и позор.
– Я приветствую тебя, – сказал Охвен личности. Слово «здравствуйте» здесь в обиходе не существовало. Да и не здоровался тут никто и не с кем.
– Хеллоу, – ответила личность.
– Позвольте, – расстроился Тойво, выдвинувшись вперед. – Неужели я обознался. Вы ведь и есть тот, про которого я думаю?
– Ну, по внешнему облику, если не брать в расчет, конечно, картину маслом, где меня изобразили плешивым и с бородой, то это должен быть, безусловно, я.
– Братцы, – обрадовался Антикайнен. – Перед нами стоит не кто иной, как Данте Алигьери, автор бессмертной «Божественной комедии».
Личность, которая сразу же сделалась Личностью в глазах тех, кто даже не знал про существование замечательного белого гвельфа25, слегка приосанилась.
– Слушайте, вы же здесь не в первый раз, вам все должно быть известно, – сказал Тойво. – Вы живым сюда спустились, а потом как-то выбрались обратно. Как это удалось?
Данте принял свой обычный облик: задумчивый и, словно бы, потерянный.
– Да сам до сих пор удивляюсь, – пожал он плечами. – Нельзя отсюда просто так выбраться. Если только Творец того не захочет.
Хорошее объяснение. Добавляло оптимизма. Можно было двигать дальше.
Хотя, если подумать, не по своей же воле сюда все они попали. Значит, по той же самой воле эту юдоль скорби можно и покинуть. Правила безнаказанно нарушает лишь тот, кто эти правила и придумывает.
– Вот, что я вам скажу, – вздохнул Данте. – Человеку, если он живой, следует опасаться всего. Душа против него, конечно, слабее, но это не значит, что она менее опасна. Бесы тоже не все одинаковы. Кто-то не станет связываться, а кто-то может открыть настоящую охоту. Если оказались здесь, то не стоит ждать у моря погоды, всегда надо перемещаться. Даже если цель неочевидна. И никогда нельзя терять надежду. Надежды нет только у мертвых. Ферштейн?
– Ага, – хором сказали люди, а души вздохнули еще тягостней, чем Данте.
– Может быть, конечно, это не очень важно, но свое перемещение нужно начать с поиска места, где есть корм и вода. Если вам это интересно, – и не прощаясь, личность завернулась в свой саван и ушла в красный сумрак. Постепенно силуэт ее потерялся – слился с окрестностями.
– Погоди! – вскрикнул Тойво, словно что-то вспомнив.
Он побежал в том направлении, куда двинулся Данте, но никого не нашел.
