Александр Михайлович Бруссуев
Тойво – значит надежда. Красный шиш
Именно после известного в узких кругах погибельного рейда к Кокосалми Седякин озадачился отрядами красных лыжников. Узнав же, что знакомый по штурму Кронштадта Антикайнен руководит среди курсантов интернациональной школы командиров лыжной секцией, очень сильно этим воодушевился. Тойво воодушевил его еще больше, когда развил всю перспективу лыжного движения, но это случится только в декабре.
А пока же в самой Карелии, или, как ее тогда принялись называть, «Карельской коммуне» вместо былого наименования «Олонецкая губерния», к восстанию относились двояко.
В Южной Карелии преобладали сторонники Советской власти. В Центральной Карелии многие выступали за независимость, либо за объединение с Финляндией, в то же время здесь было немало и сторонников Советской власти. Наибольшей поддержкой идея присоединения к Финляндии пользовалась в Северной и Беломорской Карелии.
Олонецкие карелы, преимущественно – ливвики, к финскому господству относились сдержанно, потому что знали, чем это чревато. Медвежьегорские карелы, в основном – людики, тоже не очень ратовали за своих европейских соседей. Зато, как ни странно, русские, ну и ссыльные из Украины, Белоруссии, рвались в лигу буржуазных государств – сил нету. Они в основном и жили в беломорской Карелии, прикидывались «поморами» и ратовали за выход из России.
И пошло веселье. Зимней сказки на Северо-Западе не получилось.
4. Лыжи.
Снег в этом году выпал рано и встал надолго, вероятно, до самой весны. А весна могла и не наступить вовсе, могла замерзнуть в болоте вместе с артиллеристом Трофимовым, могла податься на дальний кордон вместе с военными беженцами, могла спрятаться от военных гениев Маннергейма, Троцкого и иже с ними. Короче, до весны еще надо было дожить, и, скорее всего, доживут не все.
Лыжи в секцию к Антикайнену привезли в середине ноября. Но сначала с этим делом было ничего неясно. Праздник, потом война – тут уж не до зимнего инвентаря. Хмурый начальник училища Инно отправил Тойво прямиком к военному коменданту Питера.
– У меня больше никаких забот нет, только твоими лыжами заниматься, – честно сказал он Антикайнену. – Сходи к коменданту, объясни ему свой взгляд на это дело. У него всяко полномочий больше, нежели у меня.
– Яволь, – вздохнул Тойво. – Не поминайте лихом.
Он помнил, как Седякин и Ворошилов атаковали Кронштадт со стороны Ораниенбаума, имел очень шапочное знакомство с первым из них после подавления восстания. Тот ему тогда показался вполне разумным, в отличие от многих других командиров высшего ранга, но вместе с этим очень властным и непоколебимым. С таким хорошо общаться на равных, но вот беда какая – не были они равны по определению.
Попасть на прием к коменданту Питера удалось сразу же, без всяких записей и сверки расписания.
– Ага, товарищ Антикайнен! – словно бы обрадовался Седякин. – Вот ты-то мне как раз и нужен. Вот тебя-то мне как раз и надо заполучить. Вот с тобой-то у меня есть вполне предметный разговор.
– Служу трудовому народу, – растерялся Тойво.
Комендант выглядел очень моложаво, подтянутый и энергичный. С таким хотелось говорить о походе Скотта к Южному полюсу, о силовых упражнениях атлета Засса, но не хотелось говорить о поэтических вечерах и выставках художников-импрессионистов. Такой тип людей был создан, чтобы дело делать, а не вздыхать о деле.
– В общем, есть такое мнение у некоторых товарищей, что лыжи – это западло, а как прикажете воевать, коли никаким другим способом передвигаться в Карелии невозможно? Финские агрессоры мобильны, потому что бегают по бездорожью там, где наши войска вязнут. Что прикажешь с этим делать?
Тойво, наконец, понял, к чему клонит комендант. Как ни странно, но к этому склонялся и сам Антикайнен, за этим и пришел сюда.
– В общем, мне от тебя нужны инструкторы по лыжному спорту, чтобы разослать их по войскам, там обучить в краткие сроки бойцов и тем самым обеспечить равные условия ведения военных действий с финиками. Ферштейн?
Тойво кивнул головой в согласии.
– Что тебе нужно, чтобы обозначить у себя специалистов по лыжному ходу в самые краткие сроки?
– Лыжи нужны, товарищ военный комендант, – наконец, сказал Антикайнен. – Две сотни пар, а еще лучше – три сотни. И палки тоже нужны, и некоторый инвентарь.
Седякин на минуту задумался. Действительно, лыжники без лыж не бывают. А где взять эти самые лыжи?
– Хорошо, озадачу этим делом «Моржа», – сказал он.
Тойво чуть было не переспросил «какого моржа», но вовремя прикусил язык, поняв, что собеседник имеет в виду ленинского соратника Каменева. С тем и расстались, каждый убежал отрабатывать свою задачу.
14 ноября к учебному корпусу Интернациональной школы красных командиров приехал грузовик-полуторка, в дощатом кузове которого что-то лежало.
– Доски какие-то, – сказал на КПП водитель и пожал плечами.
Красный казах Назарбаев, отбывающий наряд дежурным, заглянул под тент машины, почесал круглую-круглую, как солнце над казахской степью, голову и распорядился.
– К кочегарке, – указал он направление движения. – Доски кривые, даже для заборов не годятся. Вероятно, на растопку.
Дневальные по КПП, курсант Ибрагимов и курсант Алимбаев только головами покивали: вай, какой умный дежурный Назарбаев!
Через час в кочегарку вихрем ворвались Тойво Вяхя, Матти Нуоволайнен и Эрих Колканен. Совершенно случайно они узнали о целом грузовике кривых досок и на долю секунды потеряли дар речи, также узнав, куда этот грузовик был отправлен.
Вольнонаемные рабочие-истопники к тому времени успели выгрузить всю полуторку и даже начали колоть «доски» под размер топки.
– Убью вас, гады! – сказал Матти, отобрав у рабочего топор.
– Нас не убивай, – попросили истопники.
– А кого тогда убить? – откликнулся Нуоволайнен, перебрасывая топор с руки на руку.
– А шофера! – хором сказали рабочие. – Мы его не знаем – его не жалко. Он в «чепке» чай с булкой пьет.
Действительно, в забегаловке при училище, так называемом, «чепке», можно было купить втридорога булку, в то время, как в городе она практически не торговалась.
Но и шофер пошел в отказ: не надо его убивать! Лучше тех, кто направил его сюда. Финны посмотрели в накладную, увидели в ней фамилию Михельсона, которая путем просчета промежуточных распорядителей и поставщиков вывела на истинного отправителя груза – товарища Каменева. Как Тойво, Матти и Эриху удалось все это просчитать – загадка. Шестое чувство, вероятно, интуиция.
Убивать Каменева – это контрреволюция, это – несерьезно. Поэтому все трое побежали к КПП, дождались полчаса, пока не заступит новый наряд, а потом поубивали, но не насмерть, Назарбаева, Ибрагимова и Алимбаева. Те, даже будучи в равных составах с ними, не смогли противостоять взбешенным финнам.
С учетом безвозвратно загубленных, в лыжную секцию доставили двести пар лыж. Теперь же только сто семьдесят из них могли быть использованы по назначению. Хорошо, что рубить лыжные палки истопники не решились, а о том, как использовать несколько десятков банок с «лыжным дегтем» и не думали даже – фантазии не хватило.
– Итак, что мы имеем? – подвел итог обретения спортивного инвентаря Антикайнен. «Пелтонен», «Ярвинен» и «Карху»7 под рост – в наличие. Палки – тоже. Смола «Рэкс» – имеется. С полушубками и маскхалатами разберемся по месту. Значит, можно проводить тренировки по снегу. Уточню: будем проводить очень интенсивные тренировки.
– В ущерб учебному процессу? – спросил один из курсантов-лыжников.
– В помощь к выполнению важных задач, поставленных нам партией унд правительством. Ферштейн?
– Ферштейн, ферштейн, – закивали головами курсанты, каждый подобрал себе лыжи по росту, благо карликов среди них не было. Каждый обзавелся парой палок, подогнав завязки под руки. Потом старательно просмолили лыжи, втирая «Рэкс» в поверхности скольжения, а потом обжигая все это над открытым огнем. Наутро следующего дня в ближайшем парке они пробили себе лыжню и принялись бегать по ней, ускоряясь и замедляясь по графику. На скорости лыжники отрабатывали выносливость, в спокойном режиме – технику.
Тойво же помчался к Седякину с рапортом, что в скором времени его курсанты будут готовы к выдвижению в войска, как инструкторы по лыжной подготовке.
– Отлично! – отозвался военный комендант. – Только вот такая теперь загвоздочка: не далее, как вчера, белофинны взорвали железнодорожный мост. Олонецкая губерния отрезана от сообщения и переброски войск. Но наш проект остается в силе. Вы продолжайте готовиться. Мы обязательно задействуем ваши умения и навыки.
Антикайнена нисколько не удручило это известие. Нет, конечно, то что лахатарит разнесли мост – это форменное безобразие. Но то, что это произошло только один раз и с одним сооружением – это уже достижение наших оборонительных войск. А скоро придут наступательные войска – тогда белофиннам будет не до мостов.
Тем временем 26 ноября 1921 года делегация «карельских повстанцев» была принята в финском сейме, где Осипп Борисайнен при поддержке видного активиста народного фронта Ялмари Таккинена сказал: «Лесные богатства, водные ресурсы, железорудные месторождения, золотоносные жилы и алмазные трубки – все это будет нашим. Точнее – вашим».
Таккинен добавил: «Братский карельский народ взывает о помощи и готов потом тянуть финское ярмо. Они вам природные ископаемые, вы им – безвизовый въезд в разные Европы».
«И все?» – ахнула эдускунта, потрясенная. – «А можно организовать эти самые природные ископаемые без всяких ливвиков, людиков, вепсов, саами, мери и веси?»
«Можно, конечно», – совместно закивали головами Ялмари и Осипп. – «Но потом. Сначала территория со всеми делами, а потом уже освобождение этой территории от перечисленных народов».
Эдускунта ненадолго задумалась, но уже потирала свои потные от раскрытых возможностей ладошки. Можно ли доверять этим двум еврейчикам? В принципе, почему бы и не попробовать? Риск небольшой. Вложения – мизерные. Мировой резонанс значительный, выгода – еще больше.
Уже на следующий день, 27 ноября, правительство Финляндии обратилось в Лигу Наций с просьбой «рассмотреть ненормальное положение, создавшееся в Восточной Карелии». Правительство Эстонии поддержало обращение правительства Финляндии.
Опять взвился синий стяг Otava, с которым делегация Вяйнемейнена, Илмарийнена и Борисайнена ходили-бродили по Гельсингфорсу. Серебряные звезды Большой Медведицы на синем фоне, собранные на полотнище финским художником Йонасом Хейска, выглядели изящно и таинственно. Борода Левонена, пущенная по ветру, только добавляла колориту. Вообще-то, флаг был утвержден еще 21 июня 1918 года в поселке Ухта в качестве официального флага Карельского государства, но пользовались им крайне редко. Разве что, когда восстания случались, а повстанцам нужны были средства для поддержания этого восстания.
Тойво сотоварищи переместился для тренировок в местечко под Питером под названием Кавголово. Там и местность была пересеченной, и дистанцию можно было увеличить под тридцать километров. Да и удовольствия больше, когда зеваки не пялятся и пальцами у висков не крутят.
Именно тогда, наматывая километр за километром – руководить лыжной секцией не означало самому не бегать – у него созрел замысел. На самом деле такой замысел был у него давно, но вот оформился он именно на лыжне в Кавголово.
Товарищ Сталин упоминал о диверсионных отрядах, которые должны были тревожить неприятеля в то время, когда регулярные войска начнут свои наступательные войсковые операции. Он не упоминал о лыжниках, но на них рассчитывал товарищ Седякин. Стало быть, можно аккумулировать оба замысла в один, а целью обозначить когда-то избранное Пааво Нурми Кимасозеро8.
Именно Кимасозеро и должно было стать конечной точкой политической ангажированности Тойво Антикайнена, именно этот населенный пункт должен стать отправной точкой для другой жизни: без войны и лицемерия, без ненависти и страданий, без дрянных людей, или, вообще, без людей. И имя этой жизни будет «Лотта».
Лыжники тренировались до седьмого пота. Пока условия для тренировок были тепличными: теплые раздевалки, горячий чай, никто не имеет желания пульнуть из-за ближайшего дерева – можно было напрягаться с избытком, то есть, перенапрягаться.
Из двухсот желающих они отобрали сто семьдесят – по количеству спасенных от огня лыжных пар – все равно народу было прилично. Разбили на три отряда, каждый тренировался либо с утра, либо днем, либо вечером. Время чередовали, потому что у каждого должен был выработаться навык передвижения по сумеречному лесу.
Вообще, надо было выработать много навыков, поэтому, конечно, неуверенных лыжников из общего числа тренирующихся исключили. Несмотря даже на их «честно партийные» обещания. Самое слабое звено всегда рвет цепь, как таковую.
7 декабря, когда движение поездов по Мурманской железной дороге было восстановлено, Тойво на полусогнутых поскакал к Седякину.
– Товарищ военный комендант! – отрапортовал он. – Разрешите внести предложение об организации диверсионных действий в тылу противника!
Понимая загруженность командующего, Антикайнен сразу же расставил все приоритеты, чем, конечно же, заинтересовал Седякина, назначенного руководить всей военной операцией по освобождению Олонецкой губернии от врага.
– Докладывай! – сказал тот.
– Нами в Интернациональной школе Красных командиров подготовлено порядка тридцати инструкторов, готовых ехать в войска, – Тойво имел ввиду тех парней, кто не попал в состав активно тренирующихся. Но исключать их из процесса вообще было нецелесообразно.
– Также сто семьдесят курсантов готовы для длительных лыжных рейдов в тылу белофиннов, – поторопился добавить он, чтобы не допустить разочарования Седякина первым не совсем существенным рапортом.
– Это интересно, – заметил тот. – Подробнее можешь?
– Подробности в моей докладной записке, – ответил Антикайнен и вручил военному коменданту бумажную папку, в которой в меру своих художественных возможностей нарисовал «картину маслом».
Схематично изображенная карта Карелии была дополнена стрелочками, пунктирными линиями и жирными крестиками. Весь маршрут, рассчитанный Тойво, предполагал движение от Масельги к Реболам, потом на Кимасозеро, далее на Каяни и поворот к югу, чтобы затем опять выйти на восток к Пенинге и завершить рейд в начальной точке Масельге. Пунктиром он изображал вероятные маршруты финских «шишей», которые пробирались в Карелию от Каяни, а крестами отобразил вероятные базы и склады с боеприпасами противника. Стрелочки упирались в них и неоднократно пересекали пунктиры.
– Какова протяженность всего маршрута? – спросил Седякин.
– Порядка пятисот километров, – сказал Тойво. – Полагаю десятидневный рейд.
Военный комендант на несколько секунд задумался, потом указал пальцем на прерывистые линии и кресты.
– Откуда информация о передвижениях врага и их базах?
– Это только предположения, – ответил Антикайнен. – Исходя из рельефа местности и, так сказать, целей лахтарит. Думаю, вы обладаете более точной информацией, поэтому можно подкорректировать наш маршрут. Я нарисовал лишь примерный план, который нам в принципе можно осуществить. Это лишь отчет о нашей готовности.
– Понятно, – Седякин убрал папку к себе в планшет. – Мы примем к сведению ваши предложения, о дальнейших действиях будет извещен начальник училища товарищ Инно.
Конечно, со стороны Антикайнена было крайне опрометчиво нарушать установленный субординационный порядок. Но не хотелось, чтобы от хмурого Инно информация ушла к Ровио. Тойво даже своего старшего друга Куусинена не известил. Слабым местом его плана был рейд к Каяни – хорошо укрепленному военному объекту, где теперь размещалась школа военной разведки Финляндии. Но если предположить, что весь рейд имеет несколько авантюрную направленность, краткая атака, даже без попытки овладения самим городом, не более авантюрна, чем прочее.
Вернувшись к курсантам, Антикайнен сказал:
– Дорогие товарищи! Мы можем сохранять равновесие на лыжах, можем покрывать по тридцать километров и более пересеченной местности, можем при этом нести с собой боекомплект. Но кто сказал, что то же самое мы сможем проделать в реальной боевой обстановке?
– Сможем! – твердо сказал Оскари Кумпу, один из командиров. – У нас нет другого выхода.
– Правильно! – согласился Тойво. – Именно поэтому с сегодняшнего дня все тренировки только по снежной целине. В рейде лыжню нам никто наготово не проложит.
Действительно, бег по лыжне изначально отличается от хода по рыхлому снегу.
Охотник на широких лыжах движется по зимнему лесу без помощи палок. За плечами – вещмешок и ружье. Он медленно идет, готовый выстрелить во взлетевшего тетерева, или доходит до своего секретного шалаша, где и притаится в ожидании самого глупого зверя из леса, который на этот шалаш набредет. Охотнику неважно количество покрытых километров, ему важно количество побитой дичи, зайцев или слонов, к примеру.
Диверсантам важно бежать сквозь лес, как лосям, чтобы враги сначала не успевали бы опомниться, а потом не могли бы догнать. На охотничьих лыжах так не побежишь. А на обычных «Пелтоненах» или «Карху» ломиться по целине – так помрешь через пару километров, потому что сердце выскочит наружу через открытый рот.
Нужна тактика. Только где же ее взять?
Собрались на совет Антикайнен, Кумпу, Вяхя – командиры отрядов, а также командиры взводов и отделений. Оскари и молодой Вяхя были назначены самыми главными лыжниками на время перехода. Однако при боевых столкновениях, организации службы и прочих охваченных Уставом делах, командовали штатные командиры.
За амуницию по умолчанию приняли новые автоматы Федорова, по двести патронов к ним, по две гранаты – это на каждого человека. Плюс еще продовольствие в заплечном мешке – не более двадцати килограмм на бойца. Добавить шесть пулеметов Мэдсен. Получится до хрена. Получится тяжело.
Чтобы передвигаться без остановок, без потери времени, решили создать авангард в тридцать лыжников. Они налегке, только с автоматами, пойдут топтать целину.
Чтобы сделать лыжню нужно два человека, потому что каждый проделывает в снегу две колеи – ног-то у человека больше не бывает! Меньше – да, но инвалидов брать в поход отказались категорически. И мусульман тоже. И секс-меньшинств. Толерантность.
Всякий из этих двоих пробивает одной ногой лыжню, а другой – место для палок, чтобы можно было ими отталкиваться, а не вязнуть. Первый идущий мнет правой ногой дорожку под левую лыжу последующих лыжников, левой – под левую палку. Идущий следом, в свою очередь, уминает левой ногой правую лыжню, правой ногой – под правую палку. Чтобы получилась удобопроходимая лыжня нужно пройтись по ней, по крайней мере, четыре раза. Главное, чтобы крайняя правая колея в снегу от первого снегопроходца была на разумном расстоянии от крайней левой колеи от второго «проходимца». Чтобы людям потом не пришлось бежать враскорячку, либо же наоборот – ногами, цепляющимися друг о друга, то есть, конечно – ногу за ногу.
Получается, задействованы восемь человек. Они бегут, как ломовые лошади. Когда начинают издыхать, их меняет следующая восьмерка. И так три этапа. Шестеро – это те, кто самые первые шли по целине в каждой группе, а потом откатились назад отдыхать – катить по уже сделанной лыжне. Так и будут меняться, пока не наступит привал. Назвали первую «тридцатку» кодовым названием «лоси».
– Кто в «лосях» побежит? – спросил командир взвода Матти Нуоволайнен.
– Я побегу, – сказал Тойво Вяхя, который несмотря на юный возраст намотал не одну сотню километров по заснеженным лесам и полям.
– И я, – добавил олимпиец Кумпу.
– Я тоже, – вставил Антикайнен.
– А тебе нельзя. Ты командующий, – хором возразили все собравшиеся.
В общем, порешили, что к двум добровольцам присоединятся те лыжники, которых отрекомендуют для этого командиры взводов и отделений. Пока решали все организационные вопросы устали больше, нежели от тренировок.
5. Приказ.
Никто из финских лыжников, готовящихся в Интернациональной школе к зимнему марш-броску, не спрашивал, когда и где он произойдет. И произойдет ли вовсе. Ни Антикайнен, ни начальник школы Инно, ни комиссар Ровио не могли бы ответить на этот вопрос. Секретность, порожденная отсутствием любой информации, самая секретная в мире.
18 декабря 1921 года территория Карелии севернее реки Свирь была объявлена на осадном положении. Сразу была проведена мобилизация сил и средств, переброшены дополнительные подразделения РККА, командный состав которых был очень негативно настроен по отношению к местным жителям, карелам. Это настроение быстро передалось солдатам и, как следствие, самим местным жителям. Их начали притеснять.
Не так, конечно, как финские оккупанты, считающие карело-финскую прослойку Олонецкой губернии поголовно предателями. Красные со своей стороны тоже не упускали возможности выразить претензии карело-финской составляющей Карельской трудовой коммуны, не мудрствуя лукаво, называя их «предателями». В общем, кто бы ни воевал, а карелы, сука, предатели. Стало быть, их надо притеснять, что, в общем-то, и имело место быть.
И пошла мародерка. Все древнее, что можно было найти и определить, как «ценное», изымалось и исчезало в поездах, направляющихся к Питеру. Также другое ценное исчезало в гужевом транспорте, организованном финнами на свою территорию. Чухонцы чистили Валаам, наши шерстили Свирский монастырь. И все совместно прочесывали часовенки, церквушки и красные углы в деревенских домах. Война, блин, все спишет.
«Дорогие мои карельцы», – картаво говорили в таких случаях ответственные работники, как со стороны красных, так и со стороны белых, к которым с жалобами обращались наименее сознательные жители. – «Чтоб вы все сдохли, паразиты. Вам оставили «краснушки9», на них и молитесь». Наиболее сознательные жители прятали иконы Юргельских и Каргопольских мастеров под стропила своих домов.
Во второй половине декабря был сформирован Карельский фронт во главе с Седякиным. Его отношения с женой Дыбенко послужили дополнительным поводом, чтобы убрать из Питера элегантного военного коменданта. Может, это и к лучшему. И дисциплину он установил в войсках, и Дыбенко в пьяном угаре уже не намеревался «зарубить его шашкой».
К концу декабря 1921 года войск в Карелию стянулось уже прилично: численность колебалась в пределах 5—6 тысяч человек, сгруппировавшись в части восточной Карелии до линии Кестеньга—Суопасалма—Ругозеро—Паданы—Поросозеро. «Плавающую» тысячу, которая то была, а то ее, как бы и не было, составляли местные жители, карело-финны, или просто «карельцы», как их принято было называть среди видных партийных лидеров. Среди них оказалось две трети коммунистов карельской партийной организации и большинство комсомольцев. Часто во время перекличек и поверок коммунисты оказывались неучтенными, потому что проводили где-нибудь свои партийные собрания, а комсомольцы и беспартийные разбегались по домам к знакомым и незнакомым девушкам. Дело-то под Рождество, в Сочельник, любви хочется – спасу нет. Командующий Седякин махнул на это рукой и не стал никого расстреливать в показательных целях. Это ему потом в 38 году припомнят.
26 декабря 1921 года советские войска перешли в наступление из района Петрозаводска, а к 29 заняли Поросозеро и остановились праздновать Новый год. Вообще-то формальным поводом были ужасающе крепкие морозы, знаменующие конец декабря, но фактически воевать в Рождество не было желания ни у кого.
Для кого-то праздники – праздники, а для кого-то праздники – те же самые будни. Предложение Антикайнена, оставленное Седякину, не пропало втуне. Его внимательно изучили и одобрили. Каменев, так вообще скакал козлом и дрыгал ногами: можно финнов в тыл к финнам забросить – и пусть они грызутся между собой. В полночь 31 декабря в момент, когда били Куранты на Красной площади, по правительственной связи раздался звонок в штабе у Седякина.
Тот, подняв трубку, сначала некоторое время слушал хрюканье, прерываемое изредка какими-то свистами и потрескиванием, потом догадался: это его партия и правительство поздравляет. На это он ответил таким же хрюканьем, свистом и потрескиванием, что означало: ура, с праздником, товарищи, вперед, к новым свершениям!
Потом, маханув по этому поводу фужер шампанского, взялся за телефон снова.
– Барышня! – сказал он, скорее по привычке. – Когда придет шифрограмма, срочно ее ко мне, не взирая на метель и вьюгу, не взирая на мороз и стужу.
Телефонист Потапов досадливо крякнул в усы и ответил дежурное «есть».
Тотчас же застрочил телетайп, и из него полезла, скручиваясь, лента шифрограммы. Телефонист Потапов крякнул с досады во второй раз. Может этот телефонист Потапов был уткой? Нет – просто его за столом ждали такие же простые парни, телефонисты, и простые девушки – сестры милосердия. А ему вместо этого предстояло клеить ленту правительственного сообщения на отдельные листы писчей бумаги и следить, чтобы все было строго по порядку и по Уставу. Поневоле закрякаешь!
Тем не менее в самые короткие сроки телефонограмма оказалась перед глазами Седякина. В ней можно было прочитать те же самые хрюканье, свист и потрескивание. Но, злорадно усмехнувшись в морозную темноту ночи за окном, командующий сощурил глаза и кивнул: нас, мол, не проведешь, мы, мол, не пальцем деланы. А чем мы деланы? Да ничем! Он достал из двух совершенно разных сейфов две разные дешифровальные тетради в клеенчатых обложках и принялся за работу.
И то, что у него получилось, при повторном прочтении оказалось удовлетворительным. Написанное удовлетворяло самого Седякина, командующего Каменева и даже стратега товарища Сталина. А уж как это должно было удовлетворить Антикайнена, он и не предполагал. Начальники, как правило, видят одобрение и согласие только у других начальников, рангом повыше, власти поболе. Подчиненные должны подчиняться, а одобрять и соглашаться не входит в круг их обязанностей.
Однако новогодняя ночь продолжалась, можно было слегка расслабиться. Седякин позвонил крякающему телефонисту и объявил ему, что до утра не планирует прибегать к его услугам. Потапов на это, по своему обыкновению, крякнул, и поскакал в соседнее служебное помещение, где как раз праздничное застолье достигло своего апогея. Ему была налита штрафная, которой он не ограничился: в хорошем темпе сначала догнал, а потом даже перегнал сослуживцев и сослуживок в алкогольной атаке.
Седякин, проснувшись поутру со светлой головой, ясным взглядом, выбежал в предрассветные сумерки и обтерся хрустким от мороза снегом. По пояс раздетый, он фыркал и ухал, щекоча голую грудь, спину, шею, бока и руки настоящей карельской зимой, которую можно представить только нырнув без одежды в сугроб.
Испив горячего чаю, командующий фронтом обмакнул перо в чернильницу и старательным каллиграфическим почерком на чистом листе вывел слово «Приказ». Полюбовался на написанное, незамедлительно посадил на приказ кляксу, чертыхнулся и снова взялся за перо, начав с другого чистого листа.
«Приказ.
Приказываю: прибыв на станцию Массельгскую, сразу же выгрузиться и выступить всем отрядом по направлению к селу Реболы».
Больше писать не хотелось, потому что приказывать можно все, но на бумаге это имеет свойство выглядеть забавно. Как может быть иначе, чем по прибытию не «выгрузиться сразу же»? Подождать, пока подадут завтрак? Блин, но поди разберись, что там у этих чухонцев на уме: замедлятся по своему обыкновению и не пойдут к Реболам, или пойдут, но не все?
Седякин призадумался, походил немного по своему штабу, выпил залпом стакан чистой колодезной воды, оставшийся с прошлого года, и поморщился. То ли прошлогодняя вода волшебным образом обрела крепость водки, то ли кто-то вчера здесь бухал, но недобухал. Впрочем, неважно. Он закусил обнаруженным на тарелке, укрытой крахмальной салфеткой, соленым огурцом, заел салом с чесноком, и жизнь сделалась приятна и удивительна.
Снова схватив перо, командующий фронтом продолжил писать.
«Задание, которое надлежит выполнить отряду, состоит в следующем:
1. Перейти линию военных действий и, вступив на территорию, захваченную противником, уничтожать все группы противника, которые встретятся на его пути. Выяснив месторасположение руководящих органов противника, отряд должен двигаться к этим пунктам и всеми доступными средствами и способами ликвидировать указанные органы. После того, как село Реболы будет освобождено от неприятеля, отряду двигаться на Кимасозеро, не допуская при этом ни остановок, ни промедлений. По взятии Кимасозера отряду идти к деревне Тикша на соединение с 88-м пехотным полком.
2. Неудача наступления на село Реболы не должна служить препятствием дальнейшей работе отряда. В этом случае село Реболы должно быть оставлено, и отряду всеми доступными путями продолжать движение к Кимасозеру.
3. Сведения о состоянии и размерах сил противника в Реболах и Кимасозере не имеется. По предположениям, штаб неприятеля находится в одном из этих сел. Все обнаруженные в глубоком тылу неприятеля склады припасов, вооружения и снаряжения уничтожить. О всех действиях отряда, как и об отношении населения к советской власти, сообщать мне всеми доступными средствами, по возможности каждый день.
Командующий войсками Каррайона А. Седякин.»
Ну, вот, кажется и все – готова бумаженция. Теперь отослать ее нарочным курьером в Питер, и дело в шляпе. Идея товарища Сталина, практическая разработка товарища Антикайнена, координация товарища Каменева и решение товарища Седякина – вот что значит, диверсионно-разведывательный поход отряда лыжников.
Конечно, маршрут, предложенный «горячим финским парнем», включающим поход через Кухмо к логову финской разведки Каяни – полная авантюра и отклонена, как нереальная. В Финляндию соваться нельзя, потому что там – дороги, там коммуникации. Это значит – мобильность войск: обложат и перетрут в порошок, даже мяукнуть не удастся. Но остальное – вполне осуществимо.
Карелия – это полное бездорожье и отсутствие связи, как таковой. Там и наши, и ненаши в одном положении. Кому как повезет, у кого больше воли. Как правило, ее бывает больше у того, кто действует в оборонительной стратегии – защищает свою страну. «Красные финны» на то и не «белые финны», что теперь страна у них другая. Вот пусть им все карты в руки.
Седякин еще раз склонился над новым листом бумаги, написав распоряжение начальнику Интернациональной школы командиров товарищу Инно. Он предлагал ему обеспечить всем необходимым участников рейда, грузовики со снабжением придут непосредственно перед отъездом под личным контролем товарища Каменева.
