Александр Волков
Царьградская пленница

Глава седьмая
Под ярмом

От реки Десны, впадающей в Днепр с левой стороны чуть повыше Киева, отделялся проток Черторый. Люди прозвали его так неспроста. Начинаясь чуть выше устья Десны, он мчался через поля и дубравы с сердитым гулом и ревом, разбивался об огромные камни, невесть откуда попавшие в его русло, подмывал крутые берега.

Простодушным жителям тех краев казалось, что не божье творение этот рукав Десны, а вырыли его черти с какими-то злыми целями.

Впрочем, люди ухитрялись использовать даже и работу чертей. Если кто спускался по течению Днепра и хотел незаметно миновать Киев, то Черторый давал для этого прекрасную возможность. Но плавание по бурному стремительному протоку Десны было опасно.

По левому берегу Черторыя и ниже по Днепру раскинулась княжеская вотчина с тем же названием. В обширном Ярославовом хозяйстве Черторый по своему многолюдству занимал одно из первых мест, и недаром управителем над ним поставили властного, сурового боярина Ставра. Как никто другой, он умел выколачивать немалые доходы из смердов. Хлебопашцы платили в казну Ярослава за пользование княжеской землей, рыболовы – за право ловить рыбу в княжеских водах, охотники – за право бить дичь в княжеских лесах, ремесленники – за разрешение сбывать продукты своего труда на киевских рынках.

Не только обильной данью, собираемой с поселян, полнились сундуки Ярослава. На полях князя крестьяне сеяли хлеб, разводили тысячные стада лошадей, коров, баранов, неисчислимые стаи гусей и уток. Все это многосложное и прибыльное хозяйство вела княжеская челядь под неусыпным присмотром старост, ключников, конюших.

Расположение Черторыйской вотчины было очень удобным. На восток от левого берега Черторыя шли обширные поля с богатой черноземной почвой, где прекрасно родились пшеница, гречка, просо.

На берегу Днепра копали глину, из которой ремесленники-гончары изготовляли отличную посуду. А какое раздолье было рыбакам: в быстром Черторые во множестве водился судак, голавль, подуст, в Днепре ловились сазаны, осетры, стерлядь, а в глубоких омутах прятались чудовищные сомы.

Осенью после печенежского набега туго пришлось черторыйцам: похитители увели всех лошадей и перебили большую часть волов. Начался месяц листопад,^[37] пришла пора пахать озимые, а пахать было не на чем.

На беду, и урожай в тот год выдался плохой, и закрома у селян стояли пустые.

Люди с ужасом думали о предстоящей зиме: как-то они ее перенесут, чем будут кормить детей? А боярин Ставр и его приспешники лютовали, требуя недоимки. Они являлись к хлебопашцам, выгребали из клетей последнее зерно, уводили коровенок и овец, уцелевших от вражеского погрома.

– Креста на вас нет, окаянные! – не выдерживал иной крестьянин, доведенный до отчаяния жестокими поборами. – Али нам по миру идти, на детей просить?

– Иди куда хочешь, – хладнокровно возражал сытый ключник Тарас, – а князю отдай что полагается. Знаем мы цену вашим слезам: небось кубышка с серебром где-нибудь в лесу закопана.

На такое издевательство люди отвечали по-разному. Один сдерживался, другой потихоньку бранился, а горячий Угар вступил с ключником Тарасом в драку. В наказание у Угара отобрали последнее добро, а самого выпороли так, что он пластом пролежал две недели.

Когда к Угару вернулись силы, он сказал односельчанам:

– Пойду к князю правду искать. Брошусь ему в ноги и расскажу, как его слуги нас без совести гнетут. Пускай он их укоротит!

Кузнец Трофим недоверчиво возразил:

– Ой, сколь ты легковерен, Угар! Да разве не в княжеские сундуки идет наше добро? Боюсь, плохо тебе придется!

Опасения кузнеца оказались справедливыми. Безуспешно потолкавшись возле дворца, Угар попытался проскользнуть сквозь ряды стражи во время Ярославова выезда на охоту. Дерзкому смерду наломали бока и предупредили, что, если такое повторится, ему несдобровать.

Угар вернулся домой мрачнее тучи. В первую же ветреную ночь вспыхнули обширные княжеские овины, стоявшие на отшибе от усадьбы. Когда поднятая набатом княжеская челядь сбежалась с баграми и ведрами, к пожарищу уже нельзя было подступиться.

Напрасно боярин и его подручные понукали людей:

– Ближе, ближе подходите! Растаскивайте стены! Воду лейте!..

Дворня пятилась назад, а иные ворчали себе в бороду:

– Вишь, какие хоробрые! Сами тушите, коли охота, вон оно как полыхает!..

Пылали сухие бревенчатые стены, соломенные крыши, дымились неубранные вовремя большие вороха намолоченного зерна.

Угрюмые черторыйские мужики, стоявшие поодаль и злорадно смотревшие на гибель княжеского добра, перешептывались:

– Угаровых рук то дело…

Такого же мнения был подручный тиуна Григорий Кавун и ключник Тарас. В сопровождении челяди, вооруженной вилами и топорами, они бросились к избе Угара.

Но нашли там только его перепуганную жену да двух малых детей. Сам Угар, запалив овины, ушел в бродники, то есть отправился по белу свету куда глаза глядят, а семью оставил на милость односельчан. Он знал, что добрые люди, и прежде всего Стоюн, дальним родственником которому он приходился, не дадут его жене и ребятишкам умереть с голоду.

Так и получилось: семья бродника Угара попала на мирское иждивение, хотя миряне и не одобряли его поступка. Сожженные овины пришлось восстанавливать поселянам.

А ведь и помимо этого у них было много забот.

Разоренным после печенежского набега обитателям Черторыя пришлось заново налаживать жизнь: сызнова заводить скот, засевать землю. Хлебопашцы поневоле шли к боярину Ставру на поклон и занимали у него деньги на покупку волов и лошадей.

Ссуда или «купа» таила в себе большую опасность: уже немало поселян, не уплативших ее в срок, из свободных людей – смердов – превратились в княжеских закупов. Нелегкая участь предстояла крестьянам. Но так или иначе поля были засеяны, и на нивах заколосились всходы. А потом явилась зима с морозами и метелями. Охотники начали расставлять силки на куниц и лисиц, ходили по лесам, высматривая на деревьях белок и убивая их меткой стрелой прямо в глаз, чтобы не портить шкурку.

Рыболовы тоже не сидели сложа руки: они перешли на подледный лов. Основная ловля велась на Днепре, потому что бурный Черторый застывал плохо, а по его ледяному покрову ходить было опасно.

В глубоких ямах рыбаки багрили осетров длинными острогами. Но главный лов производился сетями. Стоюн закидывал сети под лед и добывал судаков, больших золотистых лещей, часто попадались щуки. Пробив во льду десятки лунок, Стоюн расставлял жерлицы на налимов, а живцов для них, мелких ершей, удил Зоря на мелководье.

Рыба в эту зиму ловилась хорошо, и это помогло рыбакам прокормить своих односельчан. В Черторые почти не осталось хлеба, и то, что нашлось на дне закромов, с общего согласия решили беречь для малых детей.

Рыба вареная, рыба пареная, рыба сушеная… Вот что ели жители Черторыя в эту трудную, голодную зиму. Только жареной рыбы они не ели: жарить было не на чем.

Если какая хозяйка сбивала кусочек масла от тощей коровенки – оно шло детям.

Глава восьмая
Спасение Неждана

Прошла зима, за ней и весна прокатилась с ее заботами, и вновь наступило лето.

Как-то раз Зоря с отцом отправились в Угорское. Там был постоянный спрос на рыбу. Плотовщики, пригнавшие лес с верховьев Днепра и проживавшие на пристани по многу дней в ожидании покупателей, охотно брали на уху судаков, лещей, сазанов.

День был безоблачный, жаркий. Пока отец продавал рыбу, Зоря решил искупаться.

Выросший на реке парень плавал великолепно. Переплыть Днепр три раза туда и обратно без передышки было для Зори детской забавой.

Широкими сажёнками Зоря подвигался к середине реки. Купающихся в Днепре было много: старики и малые ребята бултыхались близ берега. Мальчишки, хвастая друг перед другом, заплывали далеко.

Любимой забавой ребят всегда и всюду было притворяться во время купания тонущими, а потом высмеивать бросающихся на помощь спасателей. Пока Зоря плыл на левый берег реки, он приметил парня своих лет с белыми, как лен, волосами, с круглым румяным лицом, который особенно отличался в таких проказах. Он уже одурачил двух мужчин, поочередно пытавшихся спасать его, и те сердито отплыли прочь под хохот купальщиков.

Зоря был недалеко от беловолосого парня, которого мысленно прозвал «забавником», когда увидел, что тот снова начал свою игру, на этот раз обращаясь к нему.

– Спаси… тону!.. – хрипел он, барахтаясь в воде.

– Врешь, не обманешь! – со смехом ответил сын рыбака, проплывая мимо.

– Погибаю… ей-бо…

Голова парня исчезла под водой. Зоря приостановился. И когда «забавник» вынырнул, такой неподдельный ужас был на его побагровевшем лице, что Зоря понял: нет, тут не шутки.

– Держись! – крикнул он и бросился на выручку.

Пока он подплывал, «забавник» снова скрылся под водой и больше не показывался.

Зоря нырял так же хорошо, как и плавал. Набрав побольше воздуху, он спустился под воду и увидел на дне беловолосого парня с закрытыми глазами. Схватив его за волосы, Зоря сильными рывками выплыл наверх и с наслаждением вдохнул свежий воздух.

Спасенный был без чувств. Зоря доставил его на угорскую сторону. А там в страхе метался по берегу высокий пожилой человек в нарядном кафтане, с деревяшкой вместо левой ноги. Это был отец спасенного парня. Когда Зоря вытащил беловолосого, отец налетел на него, вырвав бесчувственное тело из рук спасителя.

Он тряс и тормошил сына, пока у того изо рта не хлынула вода.

Отец закричал рыдающим голосом:

– Доигрался, окаянный! Сколько разов говорил я тебе, Неждан, не шути с Днепром!

– Не серчай, батя, – слабым голосом ответил Неждан. – Судорога ногу свела…

Вокруг собралась толпа любопытных. Тут были и плотовщики, и лодочники, и купальщики. Один старик шепнул Зоре:

– Повезло тебе, малый. Ты Пересветова сынка спас, а Пересвет – всему Киеву известный оружейник. Ох, щедро он тя наградит!

– А я не из-за награды старался! – сердито фыркнул Зоря и отвернулся от старика.

Пересвет спросил:

– Кто ты, парень, и как звать тебя?

Смущенный общим вниманием юноша ответил:

– Сын я черторыйского рыбака, а звать меня Зорей…

– Ну, уж истинно ясна зоренька ты для меня, сынок! – проговорил растроганный оружейник. – Кабы не твоя послуга, лежать бы ныне Неждану на дне речном. Чем одарить тебя, молодец удалый?

– Не надо мне подарка, – сказал Зоря. – Стыдно за такое брать.

Толпа одобрительно загудела.

Между зрителями протиснулся Стоюн, он нес одежонку сына.

Одевшись, Зоря подвел отца к оружейнику.

Стоюн с поклоном молвил:

– О твоем умельстве слыхал я, Пересвет, и рад зело, что мой парнишка твоего из беды вызволил.

Мужчины сердечно обнялись и расцеловались.

– Надеюсь, будешь ко мне? – сказал оружейник. – Я такой мед на стол выставлю, какого и у монахов не найдешь!

– Вот от этого я не откажусь! – весело отозвался Стоюн.

В толпе послышался смех.

Глава девятая
В гостях у Пересвета

В первое воскресенье после происшествия на реке Неждан появился в Черторые. Он приехал на попутной лодке и легко разыскал жилище Стоюна. Рыбак и его сын возились с сетью, развешанной на кольях. Круглое лицо Неждана сияло радостью.

Его серые, как у отца, глаза дружелюбно смотрели на Зорю. Поприветствовав Стоюна поясным поклоном, он обнял нового друга.

– Так вот вы где живете! – весело воскликнул он. – У вас хорошо, а у нас на Подоле пыль, духота…

– Это летом хорошо, – возразил Зоря, – а зимой волки ночью по улицам бродят: собаку выпустишь – мигом уволокут.

– А вы зимой к нам переходите жить, – предложил гость. – У нас дом большой, батька с маткой будут рады.

Стоюн и Зоря рассмеялись в ответ на такое неожиданное предложение. В это время из хаты выбежала Светлана.

– Батя, Зорька, – звонко крикнула она, – завтракать идите, уха сварилась!

Увидев чужого парня, она смутилась, покраснела. Неждан с любопытством рассматривал скромно, но опрятно одетую синеокую девушку со стройным станом, с длинными русыми косами, спускающимися ниже пояса. Он повернулся к Зоре и шепотом спросил:

– Сестренка твоя?

– Ага. Светланкой звать. Погодки мы с ней, она помоложе.

– А матушка твоя где?

Зоря тихо ответил:

– Родимую о прошлом годе печенеги в полон увели…

– А меня батя за вами прислал, – перевел Неждан разговор на другое. Сбирайтесь!

– Кто?

– Да все вы: ты, батя твой, Светлана. Мои старики наказали, чтоб я всех привез, сколько вас ни есть. Да и сестра хочет повидать моего спасителя.

– У тебя тоже есть сестра?

– Есть. Надькой звать. Она в наших годах. Так поедете?

– Не знаю. Как, батя? Поедем, что ли?

Рыбак призадумался. Он намеревался в этот день основательно починить порванные сомами сети, но мысль о том, что Пересвет обещал угостить необыкновенным медом, перевесила.

– А ладно, не уйдут сети! – с необычайной для него беззаботностью сказал Стоюн. – Поедем, коли зовут. Светланка, сбирайся!

Но девушка наотрез отказалась ехать. Ее смущал красивый наряд Неждана, его шитая шелком рубашка, сафьяновые сапоги.

«Небось, и сестра его так же красно одета, – подумала Светлана. – А я… Нет, не поеду нашу бедность показывать…»

– Я буду сети чинить, – нашла предлог девушка.

– Ну и ладно, оставайся, – согласился отец. – А мы с Зорькой поедем, только пускай сначала гость нашей рыбацкой ухи отведает.

Неждан отказывался, но хозяин не хотел слушать никаких отговорок. Впрочем, стерляжья уха оказалась великолепной.

Зоря надел лучшую рубаху с вышитым воротником и длинные холщовые штаны. Обуви он не знал с ранней весны до поздней осени; его ноги задубели до того, что не боялись ни камней, ни колючек. Стоюн скрасил будничное одеяние красной опояской, которую завел давным-давно, еще к свадьбе.

– Сей день ты у нас, батя, седоком будешь, мы тебя повезем, – сказал Зоря.

Сам он сел на корму, посадил Неждана на нос, и оба проворно заработали веслами, гоня легкое суденышко против течения.

Река была оживленной. Сверху величаво спускались купеческие учаны, полные товарами, охраняемыми стражей; скользили рыболовные лодки со сложенными на носу сетями; удильщики, поставив челны на якорь, сосредоточенно следили за лесками.

Завидев Стоюна, праздно сидящего на средней скамейке челна, знакомые рыболовы весело кричали ему:

– Эй, друг! Куда таким боярином едешь?

– В гости меня повезли, на Подол! – улыбаясь, объяснял рыбак.

Неждан, усердно работая веслом, рассказывал о своей семье.

– Батя мой лишился ноги в бою с печенегами, – говорил парень. Жестокая была сечь, и многие тогда жизнь положили. На батю наскочил один ворог, богатырь ростом и силой. Он бате ногу мечом порубил, зато сам без головы остался…

Зоря знал об этом страшном печенежском нашествии на Киев, которое случилось в 1017 году. Помнить его он не мог: ему было тогда три года. Но мать часто рассказывала, как она и другие женщины Черторыя скрылись в лесной чащобе: сторожевые посты успели предупредить о приближении орды. А Стоюн сам сражался в числе русских ополченцев. Сильно тогда пострадали киевские окрестности, в том числе и Черторый. Но печенеги бежали, разбитые наголову, и после того долго не осмеливались появляться в русских пределах.

Рыбак спросил Неждана, почему он получил такое имя.

– У бати с матушкой сколько лет детей не было, они уж и ждать перестали. И вдруг родился я. Вот и назвали меня Нежданом.

По церковным записям парень числился Василием. В ту пору многие русские люди носили два имени: обиходное, славянское, и крещеное, взятое из святцев.^[38] Оружейник Пересвет, придя к попу на исповедь, отзывался на имя Софроний. Да и сам князь Ярослав Мудрый при крещении получил имя Георгий (Юрий), но никто его так не называл.

Неждан, не уставая, занимал гостей разговорами. Но вот показалась на высоком речном берегу деревянная стена, окружавшая Киев, за ней подымались шатровые верхушки боярских хором, высоко возносились башенки великокняжеского дворца, блестели золотом купола многочисленных церквей. Не в первый раз Зоря видел Киев с реки, а все же загляделся на его величавую красоту.

Давно облюбовали славяне место, где стоял Киев. Еще в VIII веке нашей эры там уже появилось обширное городище, которое росло с каждым десятилетием. Так удачно расположилось оно на скрещении речных и сухопутных дорог. Могучая река Днепр – Борисфен, как ее называли греки, пересекала с севера на юг чуть не всю огромную русскую равнину. И сам Днепр, и густая сеть его притоков представляли систему дорог, лучше которой не придумаешь. По сухопутью же шли проезжие шляхи в старинные и новые города Искоростень, Листвин, Туров, Стародуб и многие другие.

А как удобно было защищаться от врагов на трех горах – Киевице, Хоривице и Щековице.^[39] Крутые горы с почти отвесными склонами, поросшими лесом, и глубокие ущелья, разделяющие их, а с востока широкая и быстрая река – все облегчало защиту Киева. В лесистых долинах и оврагах можно было скрывать засады.

Еще при первых князьях киевляне обнесли город прочной деревянной стеной. Широкие срубы ставились один на другой и наполнялись камнями. Получилось укрепление, которое не разрушишь никакими стенобитными машинами.

Трое ворот было в городской стене. От северных начиналась дорога на Галич. Из Лядских, ведущих на юг, нельзя было далеко уйти, там пролегала «ляда» – пустошь, заросли, болота. Из западных ворот, самых оживленных, шли пути за рубеж.

Лодка причалила к берегу Подола.

Подол – низменная часть города – располагался по Днепру выше Горы, и его в ту пору еще не ограждала стена. В случае нападения врагов жители Подола бросали дома и, захватив самое ценное имущество, бежали на Гору, под защиту крепости.

Подол населяли ремесленники: гончары, кожевники, столяры, оружейники. Люди одного ремесла тяготели друг к другу, селились рядом, и так возникали слободки Гончарная, Кожевная, Оружейная. В Гончарной жужжали круги, на которых формовались горшки, кринки, блюда и иная посуда. Кожевная встречала посетителей резкой вонью гниющих шкур, а в Оружейной слободе раздавался перестук и перезвон молотков и молоточков, кующих пластины для лат и кольца для кольчуг.

Дом Пересвета был выше и обширнее соседних домов. Двор устилали плотно уложенные плахи.^[40] Жилье состояло из большой, хорошо убранной светлицы и терема – владения Нади и ее матери Софьи. Над домом поднималась надстройка – одрина, где спали хозяин с сыном. Отдельный ход вел в мастерскую с земляным полом. Там в углу был устроен горн с кузнечным мехом для раздувания пламени.

Пересвет в бархатном кафтане встретил гостей на крыльце, как этого требовал обычай. Троекратно облобызавшись с рыбаком и сердечно обняв Зорю, оружейник повел их в горницу, где хлопотали Софья и Надя.

В переднем углу под иконами стоял стол под белой скатертью, уставленный яствами и питиями. Вдоль стен тянулись не лавки, как в бедной хате Стоюна, а широкие резные лари, покрытые холстом; в них хранились пожитки хозяев.

Полная низенькая Софья поклонилась Стоюну до земли, а потом стала горячо целовать сконфуженного Зорю.

– Ненаглядный ты мой, сокровище мое! – выпевала она в перерывах между поцелуями. – И какой же отец, какая мать породили тебя, такого доброго, такого смелого?!

– Парень как парень, – спокойно отозвался Стоюн. – Не так давно приходилось драть его лозой за всякие проказы…

Зорины щеки запылали от стыда, и он смущенно поглядывал на Надежду, такую же белокурую и круглолицую, как брат.

Пересвет и его жена стали усаживать гостей за стол.

Угощение было изобильное: жареный поросенок под луковым соусом, утка с пареной репой, отварная осетрина, пироги с морковью и свеклой, каша пшенная, каша гречневая с молоком, свежие огурчики, мед сотовый.

Хозяин посадил Стоюна по правую руку от себя, а Зорю по левую и подкладывал им самые лучшие куски. Но для Стоюна главной приманкой на столе были не яства, а пития. Оружейник не обманул Стоюна, приглашая его в гости. Мед у него действительно был такой, что не посрамил бы и боярского пира.

После двух чар новые друзья заговорили такими повышенными голосами, что молодежь поняла: ей тут не место. С одобрения хозяйки Неждан и Надя повели Зорю на берег Днепра, а взрослые остались возле сулеи с медом.

Обычная сдержанность оставила рыбака. Волнуясь, он рассказывал Пересвету о той страшной ночи, когда лишился жены.

– Уж как же мне горько, друг, – говорил Стоюн, – как пусто без Ольгушки! Ведь она знаешь какая была!.. Утром взглянет на меня своим ясным взором, и мне целый день – праздник. Худо мне без нее, Пересвет, худо!..

Оружейник пытался утешить Стоюна.

– Все от бога, – говорил он, – на все его святая воля.

– За что же он так наказал меня?! – взъярился рыбак. – Али я ему не молился, не ставил свечки перед иконами? Злое дело он надо мной сотворил!..

– Молчи, а ты молчи! – испуганно перебил оружейник. – Еще больше на себя беды накличешь. Дети ведь у тебя!

Новые знакомцы осушали чару за чарой, а потом их головы бессильно упали на стол, и гулкий храп огласил горницу.

Был поздний вечер, когда Зоре удалось вызволить отца из гостей. Стоюн, несмотря на опьянение, сидел в челноке твердо, но его затуманенному сознанию представлялось, что он каким-то образом выручил жену из плена. И он обращался к ней заплетающимся языком:

– С-слышь, Ольгуша?.. М-мы без т-тебя так г-горевали, т-так г-горевали… А т-теперь в-все с-слава б-богу…

И он вдруг оглашал темную гладь Днепра громкой песней.

На другой день Стоюн спросил у сына:

– Ну как, много я начудил вчера?

– Всякого было, батя, – уклончиво отвечал Зоря.

– Что ж, грех да беда на кого не живет, – хмуро молвил рыбак. И вдруг улыбка озарила его суровое лицо: – А мед у Пересвета хорош, ах, хорош!..