Александр Мазин
Ловцы душ
– Ох, чую! – Дедко прикрыл ладонью глаза и попятился.
Но то был притворный страх. Не скоро еще сравняется с ним ученик. А когда сравняется, Дедки уж в сем мире не будет. Так установлено.
Ели в огроменном зале, где Бурый давеча печь топил. Он сидел за длинным столом, в центре. Справа – Дедко, слева – хозяйка. Да та не столько ела, сколько прислуживала. Подкладывала Бурому, подливала, вилась вкруг него ужицей.
– Пей, любезный, ешь, любезный…
И он наворачивал. Добрая еда, а питье – и того лучше.
– И как ты, мать, зелье духмянишь? – спрашивал по третьему разу Дедко. – Чисто июльска роса!
– А то! – Хозяйка расплывалась улыбкой. – Мне лешак тутошний сам корешочки-травки тягает, а уж варить-дарить за сто лет научилась. Хошь, такое зелье сделаю, старый, что юнаком обернешься? Али такое, что козлом толсторогим заделаешься, ась?
Дедко захихикал.
– Не, – сказал, – молодым мне навроде ни к чему. А уж козлом, так тут твое зелье против меня слабо!
– Спробуем? – сощурилась ведьма. – Я теперича молоденькая, надоть третьего кобеля завесть!
Дедко отставил чарку, запустил персты в нечесану бороду, тоже сощурился… и сложив из изуродованной руки кукиш, наставил на хозяйку.
– Нутко, мать, зачинай плясать! Подолом крутить, меня веселить! – пропел он высоким голосом. И застучал правой рукой по черным доскам, так же припевая:
Ой-хо! Ой-хо-хо!
Скачет милка высоко!
Высоко-высоко!
Милка черноока!
Личко красное!
Губки ласковые!
И к изумлению Бурого, навия тотчас принялась кружить да подпрыгивать на месте пьяным тетеревом. А лицо у нее стало злое-презлое. Дедко же поколачивал по столу шибко и весело да подпевал:
Ой-хо! Ой-хо-хо!
Скачет милка высоко,
Легки ножки пляшут,
Нету милки краше!
Наконец хозяйка изловчилась совладать с руками-ногами да сотворить противные чары. Пыхтя и отдуваясь, она плюхнулась в деревянное креслице и злобно плюнула в сторону обидчика. Не достала.
– А ты мне подначки не кидай! – ухмыльнулся ведун. – Я те не мужик черный.
– Сподтишка меня достал! – обидчиво прохрипела навия. – Другой раз ужо поплачешь!
– И другой раз, и третий! – Дедко захихикал. – Ладноть, чё нам с тобой пихаться, праздник губить? Пошутил я. Посчитаемся, не серчай!
– Ыть тебя, старый! – Хозяйка махнула рукой. – Посчитаемся! Уймись! За него от, – кивок на Бурого, – все долги с тебя вон на сто лет вперед!
Встала, обняла голову отрока, проворковала на ушко:
– Пусть энтого Дедку лиховина пожрет, брось его! Останься со мной! Нежить тя, холить да ласкать буду, как никто!
– Чё, шепчет с ней жить? – поинтересовался Дедко. – Ты ее слушай-слушай, так бестолком и помрешь. Да я ить тебя и не оставлю! – Встал, поклонился: – Благодарю, Хозяйка, за угощенье да наученье. Время – в дорогу, к своему порогу.
Малец, ставший отныне Бурым, сообразил: не навию он благодарит, а истинную свою Хозяйку.
– Пойдем, малой! – бросил Дедко и вышел в сени.
Бурый встал. Навия фыркнула, обняла его, прижалась мяконько:
– Приходи ко мне, слышь, приходи! Как надумаешь, только в лес выдь да меня вспомни. И ступай, куда ноги ведут. Без дороги ко мне и придешь.
– Малой! – донеслось уже со двора. – Сколь тебя ждать!
Навия еще крепче прижалась, присосалась губами к губам, но оторвалась почти сразу, явно нехотя.
– Старый козел! – проворчала. И тут же ласково добавила: – Не забывай меня, Бурый, слышь, не забывай!
– Не забуду! – пообещал он, не лукавя.
Когда ступил на залитый весенним солнцем двор, Дедко был уже за воротами. Черепа на кольях понуро глядели в стороны.
Пока шел через просторный двор, услыхал позади топоток. Повернулся – и обомлел. Тяжким скоком летел на него ведьмин мишка. Отрок перепугаться толком не успел, как вскипело внутри властное, толкнуло вперед. А мишка встал на задние лапы, передними над головой затряс. Кобели с боков подскочили, залаяли. Тут до Бурого дошло: провожают его.
– Сядь! – махнул он мишке.
И зверь, рыкнув, упал на четыре лапы, пихнулся огромной башкой. Бурый запустил пальцы в жесткий клочковатый мех. Один из кобелей тут же взгромоздил лапы на медвежью холку, лизнул Бурого в лицо.
– Брысь, шелудивые! – гаркнул из-за ворот Дедко. – Сколь мне ждать, малой?
Звери отпрянули, а Бурый, махнув на прощанье дивному дому, потрусил за ведуном, туда, где пел встревоженный весной лес.
Когда Бурый оглянулся, не было уже ничего: ни ограды с черепами, ни ворот, ни дома за ними.
Но он знал: захочет – дорога откроется. А он захочет. Судьба у него – по Кромке ходить. И за Кромку.
Павел Мамонтов. Волчонок
– Наконец-то! – изрёк молодой крепкий мужчина и сладко потянулся.
Он взирал с обрывистого берега на ближайший прибрежный холм, облюбованный вполне себе ладным городишком. Первая линия деревянных стен доходила почти до самой пристани, обустроенной на песчаном берегу, а на вершине холма алел червлёной крышей детинец, где жил княжий посадник. Он тоже был окружён стеной.
Мужчина поправил тесёмки заплечного мешка и тула со стрелами, давая передышку затёкшим плечам, и уверенным шагом направился в город, по хорошо заметной тропинке.
На нём свободно висела меховая безрукавка, по прохладному времени накинутая поверх льняной рубахи с вышивкой, на ногах порты и кожаные поршни, до колен поднимались обмотки – всё из хорошей ткани. Длинные, слегка вьющиеся русые волосы до плеч удерживала перевязь вокруг головы. Но самое главное: между тесёмками рубахи на груди поблёскивало серебряное кольцо. Не гривна вокруг шеи, как положено уважаемым мужам, а чуть вытянутое кольцо, не очень толстое и не широкое – взрослый мужчина через него два пальца протолкнуть может, но для того чтобы показать всем, что ты свободный человек, в самый раз хватит.
Об этом же куда лучше могли бы сказать топор и нож, болтающиеся на поясе у путника, но оружие есть и у татей, а серебро, да ещё такое приметное, они носить не станут.
Мужчина шёл мимо пристани, не скрываясь, прямиком к воротам, внимания на него никто не обращал. Голубые внимательные глаза цепко и жадно осматривали всё вокруг, словно в следующий раз ему придётся пройти этим путем в темноте. Так, бывает, смотрят дети, когда оказываются на новом месте.
Лицо путника, доброе и открытое, не выражало каких-то особых эмоций, да и взгляд был такой же, скорее любопытный, чем угрожающий. Широкий лоб, прямой нос, ровные губы, аккуратная русая борода, как и положено всем уважаемым мужам, только скулы, чуть-чуть широкие, выдавали в нём самую малость чужинской крови, скорее всего степной. Ну так этим никого не напугаешь и не удивишь.
У распахнутых настежь ворот стояли вои, не гридни, а княжьи отроки, молодые безусые юнцы, но в такой броне, что даже важные купцы, проходя мимо, отвешивали им уважительные поклоны. На одном блестел добротный панцирь, на другом посеребрённая кольчуга. Щиты были закинуты за спину, алые сапоги до колен, бархатные штаны почти полностью скрывал подол доспеха. Даже шлемы отроки не снимали, хотя те нагревались от солнца и не одна струйка пота уже сбежала за шиворот.
– Доброго дня! – поздоровался путник.
– И тебе скатертью дорога, – не слишком приветливо, но и без агрессии ответил гридень в панцире.
– Хороший у вас город, переночевать путнику будет место?
– Да уж найдётся, серебро в карманах есть?
– Имеется.
– Тогда по левую руку от детинца, у Якуба Бочки на постоялом дворе. Торговать чем будешь?
– Да я скорее компанию ищу на работу наняться.
– Оно и видно, вздумаешь торговать, пошлину отдашь тиуну на рынке. Забалуешь – не взыщи, выкинем из города, а если должен кому останешься – холопом отрабатывать будешь.
– Зачем мне бучу устраивать? Да и быть в долгу я не люблю.
– Тогда проходи.
– Спасибо!
– Хотя постой, – путник обернулся, гридень и сам не понял, зачем захотел задать этот вопрос: – А зовут-то тебя как?
– Меня? Корт!
Гость прошёл через ворота и тем же уверенным скорым шагом направился к своей цели. В походке его угадывалось, что он точно знает, чего ищет, но в этом городе впервые.
Вскоре его ушей достигли звуки рынка: крики зазывал, дудки скоморохов, ропот толпы. Это пока ещё была не ярмарка, которая скоро захватит весь город и выплеснется за стены прямо к пристани, это было славное торжище, на котором искали, как потратить серебро, в основном приезжие купцы и их слуги. А потратить было на что: орехи, мёд, ягоды – все дары леса. Солонина для тех, кто собирается в долгое плавание. Конская сбруя – тут она дешевле, чем на юге. Ткани – товар заморский, редкий. Кожи – на любой вкус. Хочешь передохнуть – возьми горячую лепёшку, можно даже с мясом, возьми мёда или морса, сядь под навес и смотри, как скоморохи кривляются. Или просто посмотри на весёлую разноцветную толпу.
Корт подошёл к толпе мужчин, выстроившихся полукругом близ большого подворья какого-то купца, да так плотно, что и кошка не пролезет, но у гостя получилось.
И в этот момент, растолкав толпу, наружу вырвался пегобородый мужичок в распоясанном кафтане.
– У-у-у, чумное отродье, погань кривоногая, – пригрозил он небесам, тряся кулаком. В немаленьком, кстати, кулаке был зажат ремешок, на котором болталась мошна. Пустая.
Корт юркнул в просвет в толпе, так что оказался в первом ряду зевак.
На драной циновке восседал паренёк трудноопределимого возраста. Его голые выше колен ноги были поджаты, тело укрывала драная дерюга, а голову украшала явно очень дорогая шапка. Вокруг шеи была обвита гривна, болталась еще пара оберегов, а на пальцах поблескивали два серебряных кольца, тоже не дешёвых. Все эти вещи так не сочетались другом с другом, что невольно напрашивался вопрос: что тут творится?
– Охо-хой, народ простой, народ честной, – вопил загорелый паренёк в веснушках, громыхая деревянным кувшином. – Не проходи мимо, отведи лихо. Всё, что у меня было, я промотал, потратил. Всю удачу свою родную оставил. Одна шапка на голове оставалась, да и та в залоге у шинкаря затерялась. Кто смелый, остальную мою удачу испытает, кто шапку мою заберёт, а меня самого в холопы возьмёт? Всю зиму кормить-поить будет, а по весне на волю отпустит.
– Почём за шапку просишь, Рябчик? – выкрикнул кто-то.
– А скока серебра влезет в неё, столько и возьму. Что, нету? Так садись со мной играть, выиграешь у меня всё, я и шапку на кон поставлю. Ставишь грошик, возьмёшь ногату, ставишь ногату – возьмёшь гривну. Ну что, народ простой, кто храбрый, да лихой?
– А давай со мной! – басовито прогудел кто-то.
Растолкав всех, к пареньку вышел детина с окладистой чёрной бородой, себя поперёк шире, в дорогой крашеной свитке.
– Вот это храбрец, вот это по-мужески, не трусливо. Во что играть будем? Чёт-нечет, больше-меньше, два на три, только серебро сперва покажи.
– Серебро имеется, – бородач бросил на песок перед циновкой несколько обгрызенных кругляшков.
Игра длилась долго, Рябчик проиграл несколько конов, и вроде бы удача улыбнулась бородачу, тот удвоил ставки… и проиграл весь навар за два хода, ещё и своё оставил. Бородач порывался продолжить игру, но Рябчик отказал:
– Удача твоя сегодня слабее моей, иди лучше квасу испей.
Собравшийся народ оттащил проигравшего, его место занял другой – беловолосый карел, в меховой, несмотря на жару, одежде. Он поставил беличью шкурку и проиграл её, а потом ещё две таких же.
Игроки сменяли один другого, коны длились долго, за игрой было в самом деле интересно наблюдать, но все соперники Рябчика неизменно проигрывали, обычно немного, а если оставались в выигрыше, то совсем чуть-чуть, что только подзадоривало остальных.
Корт внимательно наблюдал за игрой, наблюдал долго, так что шум на рынке уже начал постепенно стихать. Еще он заметил, что не один он такой внимательный и стойкий. Таких людей было не меньше трех.
Очередной игрок поднялся с песка, теребя в руках резной кусок серебра: с чем пришёл, с тем и ушёл.
– Давай я! – вызвался Корт.
– Давай, смелый человек, испытай удачу. Повезёт – в кармане серебро зазвенит, в брюхе мёд забурлит. Чёт-нечет.
– Больше-меньше.
– Хорошо, мой первый бросок. Серебро покажи!
Корт бросил в дорожную пыль тонкую пластинку серебра.
– Ногата с мизинец, моя с большой палец. Я бросаю первый.
Рябчик погремел кувшином над головой, бросил, вышло мало. Корт взял свою очередь и выиграл.
– Ай, не пошло, ну что, гость дорогой, возьмёшь своё?
– Нет, играю на всё.
– Ай, храбрец-удалец, на все руки молодец. Бросай, что поделаешь.
– Давай ты первый.
– Ох, ну как скажешь, только чую я, удача моя ушла.
Рябчик кинул: выпало чуть лучше, но удача его и вправду покинула, и кости тут были ни при чём.
– Ай, ну что я говорил, пропала моя удача, ничего не попишешь, бери, удалец, бросай… Ты чего? – взвизгнул Рябчик: его руки оказались в железной хватке противника, когда, собрав кости в пригоршню, он передавал их Корту. – Не забалуй тут, ааа… ратуйте, гридни, отпусти… ооо-ййй.
Корт чуть провернул кисти, и из рук Рябчика выпали кости, только их было в два раза больше, чем положено в этой игре.
– Плут, – тихо сказал кто-то в наступившей тишине, а потом будто плотину прорвало – мужи ринулись бить обманщика, тот только успел завопить:
– Не убивайте!
На его счастье, княжьи гридни уже спешили к месту драки и прибыли очень быстро. Корт успел вовремя схватить серебро и оба набора костей и нырнуть сквозь набегающую толпу, а потом рыбкой выскользнуть с обратной стороны.
– ЧТО ТВОРИТЕ!!! – зычный голос сотника – судя по золочёному шлему – перекрыл и ропот рынка, и шум драки, которая, как по волшебству, прекратилась.
Взбешенные игроки стали расходиться, один, брюнет с курчавой бородой, держал брыкающегося Рябчика за ворот, как цыплёнка.
– Вот, татя и прохвоста поймали, народ обманывал!
– Как дурил?
– Кости подменивал!
– Где они?
– Они… эм… ааа…
Толпа растерялась.
– Вот здесь! – Корт потряс костями в кувшинчике. – Тут два набора, один для честной игры, другой для плутовства.
Сотник повернулся, звякнул, подстраиваясь под тело, чешуйчатый панцирь, синие усы встопорщились, глаза метнули молнии из-под мохнатых бровей.
– Ты кто такой?
– Я? Корт, охотник, сегодня в ваш город пришёл, решил серебра подзаработать. Меня гридни у ворот видели.
– Там стоят отроки, а не гридни. Давай их сюда.
– Кого, кости? Как скажешь, надеюсь, посадник меня наградит.
– Наградит, не переживай, – сотник рывком сцапал у него из рук кувшин и распорядился: – Плута в холодную, остальным разойтись, нечего тут бузу устраивать!
Вои уволокли Рябчика, оставшиеся игроки стали разочарованно расходиться.
– Эге-гей, люди, где тут мёда хмельного подают, я тут человек новый, а серебро выиграл, надо промотать, а то удачи не будет. Кто свободен, айда со мной!
Многие зеваки охотно отозвались на предложение Корта. А что, муж правильный, ловок оказался, а не кичится, уважение проявил, повеселить всех решил.
Попойка удалась на славу. На постоялый двор Якуба Корт явился уже ночью, комнату брать не стал, а договорился с хозяином и устроился прямо возле двери, на лавке, подложив мешок с пожитками под голову.
Пробуждение было не таким приятным, как хотелось бы, и не из-за головной боли и позывов мочевого пузыря. Вернее, не только из-за этого.
Кто-то немилосердно ткнул охотника в грудь, отчего тот разлепил один глаз. Над ним стояли вои: один гридень, судя по возрасту и бороде, и трое отроков с пушком на губах. В кольчугах, без шлемов, только с копьями и оружием в ножнах, болтающихся на поясах, – не на смотрины пришли, а по приказу.
– Собирайся живо, – сказал гридень, – к посаднику пойдёшь.
– Да мне собраться – только подпоясаться, – ответил Корт. – Хозяин, – обратился он к Якубу, проходя мимо в сопровождении стражей, – скажи тем, кто пришёл со мной вчера, пусть идут к детинцу, посадник меня одарит за то, что плута поймал, а я поделюсь.
– Ну ты и шутник, – гридень хохотнул, отроки последовали его примеру, – давай, пошевеливайся! – посуровел он и подтолкнул Корта к выходу.
Корта сопровождали с особыми почестями – аж четверо воев, если и не как воеводу, то как уважаемого купца. Прохожие, а их на рынке по пути к детинцу уже собралось немало, с интересом наблюдали, кого это ведут к посаднику. На разбойника не похож, но и на богатого человека тоже.
Солнце уже поднималось над городом, но ещё не наполнило жаром улицы, стояла приятная прохлада, кое-где в тени еще лежала роса, а рынок уже начинал свой пёстрый хоровод.
– Эге-гей, народ честной, – вдруг закричал во всё горло Корт, – посадник меня к себе позвал, не иначе одарить хочет за то, что плута поймал. Подходите к детинцу все, кто может, выйду и всем по чарке мёда налью.
Вои опять от души засмеялись: чужак, не ровен час еще и острожник, а всех грозится угостить. Дурень, но смешной. А охотник продолжал разоряться:
– Посадник щедрый, гривны с шеи своей не пожалеет, чтобы меня одарить. Я весь атлас скуплю, себе кафтан сошью.
Веселье продолжалось, пока не собралась такая толпа, что воям не то чтобы стало тесно, а скорее неудобно, тогда один из отроков не выдержал, толкнул в плечо Корта:
– Замолкни уже.
– Ты чего толкаешься? Я тебе не тать и не холоп! Я свободный человек!
Охотник развернулся на месте, но вои мгновенно остановились, направили на него копья.
– Свободный, и что с того? – толкнувший его отрок надменно ощерился. – Много возомнил о себе, – процедил он и добавил: – Чужак.
– У меня в городе друзей больше, чем у тебя, а ты, никак, меня на правёж тянешь?
– А если и так, ты что сделаешь?
– А ты объяви при всём честном народе, тогда я оружие выберу, – ответил Корт и погладил перья стрел в туле, который у него не отобрали.
– Хватит мне здесь базар разводить! – За плечо Корта сзади дёрнули уже как следует, так что он едва не рухнул навзничь, но смог удержаться на ногах и развернуться.
– Не замай его, – пробасил один из толпы. Корт узнал его – кучерявый бородач, тот самый вчера держал Рябчика, как птенца, за горло. – Он хороший человек, плута выкрыл.
– Посадник разберётся, кто он, а ты иди себе, занимайся своим делом.
– Не указывай мне, Заяр, я сотенный глава кожемяк. Я сам разберусь, что мне делать. – Гридень отпустил Корта.
– Если хочешь заступиться за чужака, Кандыба, так и скажи.
– Да на мне, что ли, вина какая есть? Если есть, пусть меня судят, но по Обычаю и по Правде, – крикнул Корт.
– Верно! И то правда! – заголосила толпа.
– Цыц! – заорал гридень, заметно тише, чем сотник вчера. – Никто никого судить не будет, посадник вызвал чужого охотника, чтобы поглядеть, кто он такой, может, добрый человек, а может, обманщик. Если так, то его будут судить на большой площади. А теперь разойдитесь, именем князя!
Толпа неохотно разошлась, надеясь на будущее представление, а охотник и гридни дошли до детинца уже в тишине.
Посадник был без доспехов, в штанах из синего бархата и атласной рубашке – на одно это можно было купить приличную броню, а на шее висела золотая цепь толщиной с мизинец. Пальцы были унизаны золотыми и серебряными перстнями, украшенными драгоценными камнями размером с птичий глаз.
Подбородок у посадника был бритый, голова тоже, черты лица у него были резкие, а взгляд хмурый. Он задумчиво тёр подбородок, сверля взглядом Корта.
– Ты зачем в городе бузу устраиваешь? – наконец удрученно спросил он.
– Я ничего не устраиваю.
– Как не устраиваешь? Мне гридни доложили, что ты народ к бунту подбивал. Или скажешь, что они врут?
Корт глубоко вдохнул, посмотрел на стражников, стоящих по обе стороны от посадника, и окинул взглядом горницу. Стена за спинами стражников была прикрыта медвежьими шкурами и увешана оружием: мечами, щитами, копьями и кинжалами. Слева от него из раскрытого окна с посеребрёнными наличниками дул приятный ветерок, так что, в случае чего, лететь ему вниз с третьего этажа терема, прямо на деревянную мостовую.
– За свои слова пусть сами гридни и отвечают, – сказал охотник, – а я жду от тебя Правды. Если за мной вина какая есть, то скажи.
– Ты откуда родом? – вместо ответа спросил посадник.
– Издалека.
– Я про родню твою спросил.
– Её нет.
– Изгой, значит?
– Нет.
– А кто же тогда?
– Свободный человек.
– А кто это подтвердить может?
Корт поиграл желваками.
– Лошкан Шкуродёр, я у него в охотничьей ватаге эту зиму был. По ряду.
– Что-то слышал о таком, – лениво отозвался посадник и потянулся. И тут в дубовые двери постучали. В горницу вошёл отрок.
– Батька, к тебе купец, Житомир.
– Ты не видишь, я занят!
– Он говорит, что как раз в этом деле может помочь.
– Да, – смягчился посадник, и задумчиво погладил усы. – Тогда зови его, послушаем.
Вошел гость, сразу было видно, что купец, пусть и не из самых знатных: слева на богато разукрашенном поясе висел у него длинный кинжал, а справа – тугая мошна.
Корт сразу узнал его. Он был один из тех немногих, кто быстро раскусил трюк Рябчика и развлекался, наблюдая за его плутовством.
– Здрав будь, боярин, – купец низко поклонился, – посадник княжеский, своею силой и мудростью город наш от всякого лиха оберегающий.
– Будет тебе, Житомир, не первый год друг друга знаем. Ты человек уважаемый. Зачем пожаловал?
– За человека хочу свидетельствовать, вон за него, – мясистый, мозолистый палец купца указал на Корта. – Если про него тебе что худое сказали, то так и знай, клевета это. Он плута поймал, честной народ уважил, всё сделал по чести. Паря он хороший, не гляди на то, что чужак.
– Хороший, говоришь, – посадник вздохнул. – А зачем народ мутил? Попойки неугодные устраивал.
– А это всё пришлые зачинили. Охотник по чести уважаемых людей угостил, а всякие бездари на дармовщину и позарились. Может, и учудили чего.
– Значит так, говоришь, было дело, – посадник откинулся в кресле.
– Всё так и было, слово своё купеческое даю.
– Слово твоё много весит. Эй ты, свободный человек, – толстые усы приподнялись в усмешке, – за тебя добрый человек слово замолвил. Отблагодари да отдарись, как следует. Но ты уже изрядно намутил в городе, поэтому чтоб до ночи тебя здесь не было, иначе тебя вообще не будет. Ты меня понял?
– Как не понять, чай не дурак, уши слышат, глаза видят, – Корт медленно выдохнул, как делал обычно перед выстрелом из лука. – Так я пойду, а то не успею твой наказ выполнить?
– Иди, меня не волнует, что ты будешь делать дальше. Домовит, – обратился посадник к стражнику, тут же потеряв всякий интерес к гостю. – Ты гридней отпусти, пусть потрапезничают, да и ты с ними. Уж я-то знаю, как от этих всех рядов брюхо пустует.
Корт понял, что о нём тут же забыли, словно о мошке, вылетевшей в окно. Он вышел из боярского терема, стискивая кулаки, но пустыми угрозами никого (а главное, себя самого) смешить не стал. Ничего, кто знает, как судьба повернётся, может, и случится им с посадником свидеться при другом раскладе, тогда уж рука не дрогнет.
* * *
А пока хмурый охотник шёл по рынку, посадник с купцом вели свою беседу с глазу на глаз.
– Зачем он тебе? – спросил посадник, покручивая ус.
– Для дела пригодится, – негромко ответил купец. – Он сильный и ловкий, и голова у него на плечах имеется. Такой в любом деле пригодится. Да и изгой к тому же. Если поверит кому, то крепко за тебя будет держаться, а если нет, то и бросить не жалко. Никто за него спрашивать не станет.
– Я же нашёл тебе человека для силы.
– Не доверяю я северянам, – купец поморщился, но, видя недовольство посадника, быстро исправился: – Добыча всем голову кружит, посадник, а ещё один хороший вой в моем отряде не помешает, пусть они друг за другом приглядывают.
– Тебе виднее, – палец перестал крутить ус, – тебе плыть. Если дело сладится, нам все дороги откроются. Не боишься того, что найдёшь?
– Чего бояться? Нет за ними теперь силы, а если что и осталось, сам знаешь, я не дурак деревенский, управлюсь. Не переживай, посадник.
– Я не переживаю, купец, это ты должен переживать, чтобы мою долю доставить в сохранности.
* * *
Корт вернулся на постоялый двор за своими пожитками, прохожие по дороге косились на него, некоторые даже сочувственно, но заговаривать не спешили.
– Эй, хозяин, – окликнул Корт Якуба Бочку, когда тот проходил мимо, неся огромный живот как своё главное достоинство.
– О, охотник! Тебя тут уже искали.
– Кто?
– Купец один.
– Не Житомиром кличут?
– Он самый, спрашивал про тебя, мол, куда увели да зачем. Встретились уже?
– Встретились, ты мне лучше расскажи, что это за купец такой.
– Да как тебе сказать? Житомир – человек богатый, уважаемый и удачливый на диво, сколько я помню, он ни разу без прибыли не возвращался. Посадник его уважает.
– Это я уже знаю, – усмехнулся Корт. За спрос денег не берут, подумал он и поинтересовался у Якуба: – Раз такое дело, не подскажешь, где он на ночлег встал?
– Да у меня же. На втором этаже, слева от лестницы.
Охотник устроился в темном углу коридора, сложил руки на груди и принялся ждать. Ждать он умел, однако умение его не понадобилось. Первые же шаги, что донеслись с лестницы, принадлежали именно тому, кого он караулил. Житомир важно, не торопясь, поднимался по ступенькам. Если он и заметил Корта, то виду не подал. Лицо у него было широкое, глаза прищуренные, русая борода коротко стриженная, лоб с залысинами. Телом, как и положено купцу, Житомир был широк, но больше в талии, зато саженные плечи и мозоли на ладонях говорили о том, что купец сам не чурался сидеть на гребной скамье, а внушительные щёки и крепкие зубы свидетельствовали о хорошем здоровье.
– Богатства в дом тебе, благодетель, – тихо сказал охотник.
– Что? – резко обернулся купец. – А, это ты, охотник. И тебе здравия. Уже вернулся, значит.
– Вернулся, но хочу знать, зачем ты мне помогал?
– Ясное дело, иначе зачем бы ты здесь ошивался. Ну что, может, внутрь зайдём – не здесь же дела важные обсуждать?
Корт согласился, купец занимал просторную и светлую комнату наверху. Когда они вошли, он не чинись и без опаски спрятал дорогой кафтан и одежду в один из сундуков, стоявших по углам комнаты. Остался в одной атласной рубахе и портах, и даже эта простая одежда купца была раз в десять дороже всего того, что носил на себе Корт.
– Здравствуй, Корт, меня ты не знаешь.
– Знаю, тебя зовут Житомир, и ты купец. Говорят, очень удачливый.
– А, это Якуб, должно быть, разболтал, тем лучше. Что пить будешь – вино, мёд, пиво? Посадник, небось, ничем не угостил?
– Угадал, – хмуро ответил охотник. – Наливай мёд, если есть.
Купец предложил ему стул, а сам сел на один из сундуков.
– Тогда будь здрав, – деревянные кружки стукнулись. – Я так разумею, ты спешишь покинуть город, иначе посадник тебе спуску не даст, но сам понимаешь, если я хочу взять тебя на работу, я должен о тебе узнать побольше.
– Ты со мной хочешь ряд заключить?
– Угадал, иначе зачем бы я стал тебе помогать?
– Вот те здрасьте, караулили зайца, поймали вепря. А если я откажусь?
– Откажешься – твоё право, я тебя не неволю, но думаю, ты согласишься. Ты ведь изгой, я угадал?
– Что, так заметно?
– Для понимающего человека заметно. Безродные, как бы ни старались, иначе себя ведут. Не как все. Вернее, слишком стараются быть как все. Что же сталось, что тебя из рода выгнали, Корт?
– Никто меня не выгонял, был у меня свой род, теперь нет.
– Что ж, бывает, – сочувственно сказал Житомир, – мести ищешь?
– Кое-кому я уже отомстил, но всем мстить замаешься.
– Тогда чего ты от жизни хочешь?
– Как и все, серебра побольше.
– Серебро – это только средство, как и меч, никто же не хочет добыть себе меч только для того, чтобы с ним на поясе ходить.
– Некоторые хотят.
– Так то дурни, а ты на дурня не похож. Скажи честно, зачем тебе серебро?
– С серебром все дороги открыты, делай что хочешь, плыви куда хочешь. Может, даже купцом стану или боярином родовитым, в каком-нибудь мелком городке. Перестану быть изгоем.
– Хотел бы ты перестать быть изгоем – женился бы на дочке старосты деревенского, и сразу появился бы у тебя свой род. Хорошо, пускай так, дело твоё, я тебя понял и больше расспрашивать не буду. Хочешь серебра? Я могу тебе его предложить столько, сколько никто и никогда не сможет. Причём дорога займет немного: одна седмица туда, одна обратно, и то при самом плохом раскладе. После этого получишь свою долю, а дальше сам решай, может, с этим серебром и себя найдёшь.
Корт от последних слов вздрогнул как от удара, неосознанно коснулся серебряного круга на груди, глянул на Житомира, тот вроде как не заметил, о своём думал, глядел в свою кружку.
– И что за работа? – спросил охотник.
– Работа не для каждого, сразу скажу. Нас шесть человек, считая меня, но шесть плохое число, вот ты будешь седьмым. Недалеко отсюда в болотах есть курган, очень старый, похоронили там одного… эм… князя заморского, много славы и добра стяжавшего. Этот курган давно искали. Сам понимаешь, там серебра и даже золота столько, что и вдвоём не унести. А ещё – оружие, кубки драгоценные, враз богачом можно стать, а там и боярином, осесть в каком-нибудь городе… посадником, – купец подмигнул.
Корт как услышал про курган, не то чтобы испугался, скорее понял, почему так трудно было Житомиру людей на такое дело найти.
– А почему могилу искали так долго и найти не могли, коль были те, кто не боялся курган разорить? И откуда ты знаешь, что в могильнике много добычи?
– Осмелились искать, потому что дружина того князя уплыла обратно, а на этой земле у чужинских богов сил нет. А почему найти не могли… Тут видишь какое дело, – купец замялся, видимо раздумывая, говорить правду или нет, и решил сказать как есть: – Князя этого его же дружина и убила.
– Как это?
– Бают, тот вроде как берсерком был, но очень уж дико себя вести стал. Кровь начал пить у своих дружинников, людей мучить очень уж жестоко, даже по меркам воинов. Вот дружинники, пока их вождь спал, ему хребет поленом и сломали. Связали и уложили в курган, а чтобы дух воина не мстил, всю их добычу ему в посмертие отправили. Потом тризну справили и, чтобы никто лишнего не сболтнул, всех холопов и даже всех смердов из окрестных деревень убили, а потом уплыли восвояси. Вот такая история, всё тебе рассказал как на духу. Так что решаешь? Согласен или нет? Только учти, мы завтра выходим, до полной луны должны успеть.
– А как же ты узнал, где могила?
– А мне особый человек указал, – Житомир многозначительно ткнул пальцем в потолок, – рассказал, как преграды обойти, которые вои в древности оставили, и как дух павшего воина укротить, чтобы он нам не навредил. Итак, твой ответ?
Корт задумался, вертя кружку в руках. То, что предлагал Житомир, было за гранью, точнее за Кромкой. Девять из десяти людей, которым предложил бы такое купец, едва услышав про разорение кургана, шарахнулись бы от него, как от чумового.
Но, в конце концов, думал Корт, если всё толкало его сюда, в этот город, если купец произнес слова, которые врезались ему когда-то в память, может, это и в самом деле судьба?
