Александр Лучанинов
Каменка

– И что, дружно живете? – Володаров старался поспевать за Молчаном, но тот, несмотря на короткие ноги, шагал довольно быстро.

– А то! Это в городе можно самому по себе. Знай только работай, да деньги получай. В Каменке ты, можно сказать, в прошлое попадаешь. Тут без взаимовыручки далеко не уедешь. Оно ж ведь раньше как было? Охотник еду добывает, все время на это тратит. На пошив одежки не остается. А без одежки ты сильно не поохотишься. Вот он и отдает часть добычи портному за шубу. Это, грубо говоря, но ты меня понял. В Каменке примерно так же. Община живет сама по себе, как древние люди. Даже собирательство у нас в какой-то степени имеется. Это когда на водку не хватает и мужики по лесу рельсы собирают на металлолом, – он хрипло рассмеялся. Самокрутка, присохшая к его нижней губе, повисла и колыхалась в такт смеху.

Володаров ничего не ответил. Он изо всех сил старался удержать скудный завтрак в себе. Похмелье, которое настигло его сразу после пробуждения и отступившее немного позже, теперь вернулось, и было настроено вполне серьезно. Не ясно, что Молчан добавлял в свою самогонку, но на пользу это явно не пошло. Еще и погода на улице выдалась поистине весенней. Птички радостно поют, легкий ветерок разносит по округе запах свежести, и солнце светит, яркими лучами согревая землю. Землю и Володарова, одетого в грязную ветровку, с тяжелой сумкой за плечами, и непреодолимым желанием лечь прямо здесь, в колею.

Тем не менее, несмотря на все неудобства, Гена воспринял шутку про металлолом в серьез. Взял ее, как говорится, на карандаш. Ведь чем больше он узнает о местных, тем легче будет с ними наладить контакт.

– Ну, вот и пришли, – Молчан остановился у дома, бывшего зеркальным двойником его собственного. Зеркальным почти во всем. Вход не слева, а справа. Маленькое чердачное окошко смотрит не на лес, а в центр села. Стены не из зеленых досок, а из красного кирпича. Вместо штакетника по пояс – ростовой забор.

Молчан подошел к воротам, порылся в кармане штанов, извлек из него увесистую связку ключей и, прищурившись, принялся перебирать их один за другим. Спустя примерно минуту неторопливых поисков, он остановился на небольшом серебристом ключике с отметиной, сделанной белой краской, вставил его в навесной замок на воротах и повернул. Замок открылся. Молчан отворил только одну створку ворот, вошел во двор и жестом пригласил Володарова. Тот беззвучно икнул, борясь с тошнотой, и вошел следом.

Придомовой участок тезки Володарова выглядел не в пример окружающему запустению. Подъездная дорожка к дому была аккуратно засыпана гравием. Слева и справа от нее ровными прямоугольниками выделялась взрыхленная земля, скорее всего отведенная под цветники. Трава, временами доходившая за забором до пояса, здесь не дотягивалась и до щиколоток, будто кто-то совсем недавно ее косил. Между домом и забором красовалась беседка, сделанная из четырех вертикальных брусьев, вбитых в землю, соединенных у основания горизонтальными перегородками и накрытых сверху простой односкатной крышей.

Сам дом тоже выглядел свежим и обжитым. Даже свежее Молчановского. Стекла в окнах вымыты, краска на рамах почти без грязи и пузырей, стены без темных следов от дождей, а двери так и вовсе как новенькие.

– Интересно, – задумчиво протянул Володаров, осматривая свое новое жилище.

– Что такое, – Молчан бросил окурок в гравий и затоптал его носком резинового сапога, – не нравится?

– Этого я не говорил.

– А что тогда?

Володаров еще раз окинул взглядом придомовой участок, чтобы убедиться, что все верно понял.

– Просто вы сказали, что усопший был старожилом.

– Альбертыч-то? – Молчан задумался. – Девяносто два годка было, как помер, если мне память не изменяет. Может оно в городе теперь по-другому называется, но у нас – старожил. Значит, не ошибся, все верно сказал. А что?

– И жил, вы сказали, он один.

– Один. Есть такое. Ну а что?

– И даже родственники на похороны не приехали?

– Да, не приехали. Что ж такое-то, ну?

– Нет, нет, ничего. Просто я не совсем понимаю, как девяносто двух летний старик без посторонней помощи мог держать дом и двор в таком хорошем состоянии.

Молчан уже было открыл рот, чтобы ответить, но понял, что ответа на этот вопрос у него нет.

– А ты молодец, Геннадий Павлович. Хорошую тему поднял. Я раньше как-то и не задумывался. Альбертыч у нас боевой старичок был. Везде нос сунул, на всех собраниях сельсовета присутствовал. Да чего уж там, две войны мировых пережил и революцию. Думается мне, что такой человек дому своему управу найти мог.

– Но не в девяносто два же?

– Да кто его знает? Оно ж ведь как бывает? Старики на пенсию когда выходят, сладить с временем свободным не могут. Одни от безделья чахнут, разваливаются, а другие – начинают занятия себе придумывать. Кто в гараже с машиной возится, кто на огороде… Так и живут, пока шевелятся. Стало быть, Альбертыч из последних был. До победного шевелился, пока не помер.

– Стало быть, так, – кивнул Володаров, не желая больше развивать эту тему. Ему все еще было интересно, как предыдущий жилец в столь пожилом возрасте мог справляться с тяжелыми бытовыми задачами, но раз Молчан нужных ответов предоставить не мог, стоит повременить и поспрашивать других знакомых этого Альбертыча. Скорее всего, никакой тайны здесь не было, и старику помогал кто-то из местных, но Володаров просто не любил неотвеченных вопросов.

Молчан прошел вдоль заготовленных цветников к входной двери, поднялся по трем маленьким ступенькам и снова принялся ковыряться в связке ключей. На этот раз много времени не понадобилось. Нужный ключ был помечен такой же белой точкой, что и ключ от ворот. Отперев дверь, Молчан отошел в сторону, пропуская Володарова вперед.

– Заходи, Геннадий Павлович, будь как дома.

Гена дружелюбно улыбнулся, проходя мимо Молчана. Улыбку тут же смело резким запахом табачного дыма, вырвавшегося изо рта сельского головы.

Сразу за входной дверью располагался небольшой тамбур, в котором у стены стояла лесенка, ведущая на чердак. Володаров зашел в помещение, вытер подошвы туфель (ботинок он решил не надевать) о тряпку, лежавшую на полу, затем без задней мысли потянул за ручку второй двери и чуть не оказался сбитым с ног большим черным котом. Неистово вопя, животное выскочило из дома, наткнулось на Володарова, запуталось у него в ногах и после недолгого замешательства пулей вылетело на улицу.

– Ого! – Молчан проводил взглядом удалявшегося кота, затем тоже зашел в тамбур. – Вот это скорость, я понимаю.

– Предположу, что это кот усопшего? – поинтересовался Володаров.

– Наверное. В Каменке полно котов. Пойди разбери кто чей. Но животину жалко.

– Это почему?

– Ну дык я сюда три дня как не заходил.

– Думаете, он все это время здесь запертый сидел? – Володаров вошел во вторую дверь и оказался на просторной кухне, одновременно являвшейся центром дома. Отсюда можно было попасть в три прилегавших комнаты и небольшую кладовую.

– А как еще? В доме окна и двери заперты. Это чтоб народ раньше времени добро растаскивать не начал. Наверное, зараза, все углы обгадил. Смотри под ноги, Геннадий Павлович.

Убранство кухни было простым, но от этого не менее уютным. Пол из досок, дровяная печка с плитой для готовки и лежанкой в соседней комнате, большой обеденный стол в углу, умывальник с подставленным снизу ведром.

– А что, водопровода в доме нет? – спросил Володаров, разглядывая ведро.

– Да ну, ты чего? Компрессорная станция вместе с карьером закрылась. Хорошо хоть электричество осталось. Но это тоже ненадолго. Платить людям за свет нечем, в долгах сидим.

– Понятно, – безучастно протянул Володаров, заглядывая в соседнюю комнату. Ею оказалась гостиная, чем-то напоминающая Молчановскую. Похожий советский шкаф, вот только книг гораздо меньше и разложены они аккуратно. Похожий советский стол со стульями. Такие же светлые занавески на окнах. На полу истоптанный старый ковер.

Следующей комнатой, в которую отправился Володаров, была спальня. Здесь все было еще проще. Полуторная кровать с металлическими быльцами и досками вместо сетки, да шкаф для одежды.

За последней, третьей дверью скрывался рабочий кабинет. По крайней мере так решил Володаров, увидев массивный стол с различными письменными принадлежностями, в центре которого стояли увесистые часы.

Окинув беглым взглядом свое новое место жительства, Володаров вернулся на кухню, где его ждал Молчан.

– Ну как, хороший дом?

– Да, хороший. Я бы даже сказал, очень. Слишком хороший.

– Это как?

– Вы не подумайте, я не перебираю. Просто у меня в голове не укладывается, что здесь жил одинокий девяностодвухлетний старик. Смотрю я на всю эту чистоту и не верю.

– Ну что я могу сказать? Дело твое, Геннадий Павлович. Хочешь верь, хочешь – нет. Альбертыч, сколько я его помню, всегда был очень опрятный и дисциплинированный мужик. Такой хозяйство в узде держать мог, это точно.

Вололаров кивнул, принимая аргумент Молчана, но сам остался при своем мнении. Он слишком много раз бывал в квартирах пенсионеров, чтобы не заметить разницу. И дело было даже не в чистоте, которую могли навести уже после смерти хозяина. Дом Альбертыча отличался отсутствием специфического запаха, которым непременно пропитывались стены, пол, потолок. Запаха, который очень легко запоминается и крайне сложно выводится. Запаха человеческой старости.

– Еще вопросы надоедливые к казенной жилплощади имеются? – Молчан шмыгнул носом. В доме со смерти хозяина никто не топил и от того здесь было холоднее чем на улице.

– Думаю, как-нибудь разберусь, – ответил Володаров, заглядывая в пустую кладовую.

– Самостоятельный? Это хорошо. Тогда вот, держи, – Молчан снял со связки два ключа с белыми пометками. – Только не потеряй. Запасных пока нет. Не успел сделать.

– А мне документы никакие подписывать не нужно?

– Чего? Какие еще документы? Кому твои документы здесь нужны?

– Здесь может быть и нет, а начальству моему нужны.

– Тогда сначала разберись с этим начальством, на кой они тебя сюда засунули, Геннадий Павлович, – в голосе Молчана отчетливо читалось ехидство.

Володаров осекся. Он попытался снова вспомнить подробности своего назначения, но не смог. Лишь какие-то размытые образы и обрывки общих фраз, не более. Ощущение складывалось такое, что в тот день он был чертовски пьян или не в себе. Будто память не хотела, чтобы он в ней рылся.

Вдруг к горлу подкатила горькая волна, и Гену стошнило смесью яиц с солеными помидорами прямо в ведро под умывальником.

3 Работа

– Ты чего? – участливо поинтересовался Молчан, склонившись над усевшимся на пол Володаровым.

– Ничего, – он вытер рукавом рот и тяжело выдохнул. – Самогон у вас, Валера, чистый яд.

– Чего ж яд-то сразу? Ну может немного крепковат… Но дык это для безопасности. Тем паче спирт дорогой, а работать как-то надо. И вообще, ты, Геннадий Павлович, слишком городом разнежен. Вот поживешь у нас с годик, закалишься, так тебе мой ореховый нектаром покажется.

– Этот годик еще как-то пережить надо.

– Ай! – Молчан махнул рукой. – Давай только на полу не сиди. Простудишь себе все. Вставай, переодевайся в чистое… У тебя же есть чистое?

Володаров кивнул и похлопал рукой по сумке.

– Вот, приводи себя в порядок. А я пока воды тебе наберу. Умоешься хоть.

Молчан глянул в ведро под умывальником, поморщился и вышел. Спустя минут десять он вернулся с мылом и полотенцем. А после занес в дом другое ведро, наполненное до верха прозрачной колодезной водой.

– Я к Альбертычу в сарай заглянул, – он поставил ведро на пол, вода внутри колыхнулась, и несколько капель пролилось на доски. – Оказывается, за неделю наши еще не все дрова сперли. Представляешь?

– Не очень, – ответил из спальни Володаров. Чтобы хоть как-то отвлечь себя от тошноты он решил переложить вещи из сумки в шкаф.

– Вот и я так думаю. А оно вон чего. Стало быть, теряют хватку. Стареют…

– Стало быть, так, – повторил Володаров.

– Но это тебе же лучше, Геннадий Павлович. Тебе же лучше. Значит будет чем сегодня дом протопить. И воды помыться нагреть. А то грязный ты с дороги, как собака.

Молчан снова ушел, чтобы вернуться с охапкой дров на растопку.

– Печку топить умеешь? – спросил он у вышедшего на кухню Володарова. В ответ тот неуверенно кивнул. – Ничего сложного. Дрова в дырку суешь да поджигаешь. На вот, – он достал из кармана штанов коробок спичек. – Только себя не подожги. А я пока таз притащу.

– Это зачем?

– Как зачем? – удивился Молчан. – Мыть тебя, Геннадий Павлович, будем. Я бы, конечно, лучше в баньку сходил. Но это проситься надо, долго. А нам тебя надо в работоспособный вид привести.

Володаров спорить не стал. Да ему особо и не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось. Приступ рвоты сильно облегчил его самочувствие, и теперь он находился в таком состоянии, когда человек просто рад тому, что жив.

Проявляя удивительную расторопность, Молчан носился к себе домой и обратно, каждый раз притаскивая еще немного необходимых на первое время вещей. Пока дрова в печке разгорались, он успел снабдить Гену неизвестно откуда взявшимся старым матрасом, на котором с одной стороны расплылось жутковатое пятно, такой же малопривлекательной подушкой и тонким шерстяным одеялом. Постельного белья он не принес, но пообещал к вечеру найти комплект. Еще он притащил набор для еды – кружку, ложку и миску. Скромно, но на первое время и такой сойдет. Последним «подарком» оказался широкий, но не очень глубокий таз, явно немало повидавший за свою долгую жизнь.

Пока Володаров налаживал кровать, дрова разгорелись основательно. Воздух в доме стал гораздо теплее и суше, от чего ощущение сырого подвала ушло, а на смену ему пришел домашний уют. Ведро воды, которое Молчан поставил на печную плиту, тоже нагрелось, и когда начало парить он стащил его на пол.

– Прошу! – он демонстративно похлопал рука об руку, стряхивая несуществующую пыль. – Ванна подана. Как помоешься, заходи, покажу, где работать будешь. Если оно тебе, конечно, надо.

– В каком смысле? – не понял Володаров.

– Ну, место. Накой оно тебе, если никто заходить не будет? А если и будут, то лучше пускай сразу домой к тебе идут. Так всяко проще.

– Нет, Валера, не проще. Проще четко разграничивать личную и рабочую жизнь.

– В Каменке так не бывает. Здесь все друг про друга все знают. Личная жизнь это для города. У нас по-другому.

– Это не важно. Если люди начнут ко мне домой приходить, чтобы на пьяного соседа пожаловаться, то я с ума сойду.

– Да кому ты сдался, Геннадий Павлович? – Молчан хохотнул. – Наши люди привыкли свои проблемы решать по-своему. Ты им и за даром не нужен, чтоб к тебе еще домой ходить.

– Может и так. А может и нет. Вот посмотрите, Валера. Когда в селе обо мне узнают, от жалоб оглохнуть можно будет.

– Может и так. А может и нет, – перекривлял его Молчан. – Все, хорош трепаться. Мойся и приходи. Только дом закрыть не забудь. Я ключи на столе оставил.

***

Как выяснилось, в доме Альбертыча не было ванны. Вернее, она была, но, судя по пустующей сливной трубе в полу и четырем вмятинам от ножек, только до совсем недавнего времени. Гена предположил, что после смерти хозяина местные (возможно тот самый Лешка Серой) присвоили ее себе, а, скорее всего, сдали на металлолом. К счастью унитаз трогать они не стали. Вероятно, не смогли найти ему применение, или же оставили на потом.

Володаров не мылся в тазу со времен службы в армии и даже подумать не мог, что этот навык ему еще сможет пригодиться. Дело это со стороны может показаться простым, но, как и любое занятие, имеет свои хитрости.

После импровизированного теплого душа из кружки, Володаров достал из своей сумки милицейскую форму. Она была помята, что лишний раз заставило его отругать себя за дурацкую идею сидеть на сумке. Затем он еще раз обошел дом. К его удивлению кот, просидевший, по словам Молчана, взаперти трое суток никаких подарков не оставил, как и неприятного запаха. К слову в доме вообще не было никаких посторонних запахов. Жилище Альбертыча находилось в удивительно хорошем состоянии, будто местные после смерти хозяина не только обнесли его подчистую, но и прибрались за собой.

– Ну что, Гена, – Володаров смотрел на блеклое отражение самого себя в стеклянной задвижке шкафчика с книгами, – хотел санаторий? Нате! Номер для всей семьи, удобства внутри… ну, по крайней мере, половина… незабываемый вид на заброшенные участки, приветливый персонал и освежающие напитки.

Он пригладил ладонями рубашку, тяжело вздохнул и натужно улыбнулся своему отражению.

– Все будет хорошо…

***

Молчан сидел у себя во дворе, задумчиво пыхтя самокруткой, но, увидев Володарова в форме, тут же встал и демонстративно отдал честь.

– Здравь жела тврсч участковый! – выпалил он, а затем хрипло рассмеялся.

– К пустой голове руку не прикладывают, – парировал Володаров.

– Извеняйте, других не имеем, – он оценивающе осмотрел Гену. – А ничего, Геннадий Павлович, на Каменского мента вполне потянешь.

– Не мента, а милиционера, – поправил Володаров.

– Ага, – отмахнулся Молчан. – Весь потасканный, форма мятая, на лице улыбочка… Именно такой представитель власти нам и нужен, – Он опять рассмеялся, громче прежнего, но увидев перемены в лице Володарова тут же прекратил. – Ладно, не обижайся. Это я просто шучу.

– Вы обещали показать мое место работы.

Молчан перекинул языком самокрутку из одного уголка рта в другой и кивнул.

– Все-таки решил в кабинете штаны просиживать? Ох и мороки с тобой… Ладно, есть у меня на примете парочка вариантов. Оба, конечно, так себе. Но выбирать особенно не приходится. Чай не столица. Чем богаты, тем и рады. Пойдем.

Молчан вышел через калитку и повел Володарова по все той же заросшей сорняками и травой улице в центр села. Большую часть пути они шли молча, иногда перекидываясь парой слов о погоде, но не больше, пока не дошли до перекрестка. Единственного полноценного перекрестка в Каменке. Здесь сходились две основных улицы села.

– Что это? – поинтересовался Володаров, показав пальцем на остатки разрушенного здания, торчавшие из зарослей кустарника, по правую сторону от улицы, по которой они шли.

– Церковь наша, – ответил Молчан. В его голосе промелькнула едва заметная нотка тоски.

– А что случилось?

– Ну а ты как думаешь? Развалилась, ясное дело. Чего ж еще?

– Нет, в смысле, как это произошло?

Молчан пожал плечами то ли, не зная, что ответить, то ли вовсе не желая отвечать. Володаров заметил это колебания и решил слегка надавить.

– Ее тоже местные разворовали?

Это сработало.

– Чего?! – возмутился Молчан, будто его самого только что обвинили в краже. – Ты таких глупостей на людях-то не болтай. Я еще ничего, знаю, что ты не со зла, а вот наши могут за такое и по роже двинуть. Не посмотрят, что ты милиционер, – он сделал акцент на последнем слове. – Нет, Геннадий Павлович, в отличие от тебя, эта церковь могла в Каменке действительно навести порядок. Но, видать не судьба. В семьдесят шестом ей в крест на куполе молния попала. Полыхнуло, будь здоров. Никто и сообразить не успел, а когда опомнились, уже поздно было. Три человека погибло, а попа еле спасли, но толку с того мало. На всю жизнь калекой остался.

– Печально слышать.

– Конечно, печально. Так что впредь не беги поперед паровоза, думай, прежде чем сказать. У нас народ хоть и тянет, что плохо к полу прибито, но делает это не от плохого характера. Они, может, и рады были бы жить по-другому, но выбора им никто не дал. Не нужно их в это носом тыкать.

– Согласен, прошу прощения, – искренне извинился Володаров, и тут же переспросил. – А что вы имели в виду, когда говорили, что церковь могла здесь порядок навести лучше меня?

– Да то и имел. Ты все одно человек не суеверный, тебе не понять.

– Верно, не суеверный. Но мне еще здесь работать, жить. Должен же я разобраться, что у вас за люди и как с ними обращаться.

– Как-как? Как с людьми и обращайся. Им… нам особого ухода не нужно. Мы-то здесь уже не первый годик выживаем, приучились. А вот за тобой присмотр на первое время пригодится. Как поймешь, что от суеверий есть прок, вольешься, так сказать, в Каменское болото, тогда и вернемся к вопросу о твоей полезности.

Молчан провел Володарова мимо остатков церкви, затем повернул налево, на вторую полноценную улицу села. Пройдя метров сто – сто пятьдесят, он остановился у двух одноэтажных кирпичных зданий.

– Вот, вариант номер раз, – он показал на здание слева.

– Что это? – не понял Володаров.

– Гордость и стыд Каменки – наш клуб, – продекламировал Молчан. – Он же сельсовет, он же дворец культуры, он же дискотека.

– Выглядит как заброшенный сарай.

– Это и есть заброшенный сарай. Но ты на красоту не обращай внимания. Главное, что стены еще стоят, крыша не течет… почти, а внутри есть куча кабинетов, которые ты можешь занять. М? Как тебе? – он широко улыбнулся, глядя Володарову прямо в глаза, будто был не сельским головой, а хитрым продавцом, пытавшимся впарить незадачливому клиенту некачественный товар.

– Куча кабинетов, говорите?

– А то! Целых три! Две гримерки и кладовая. В придачу есть актовый зал, в котором можно проводить массовые допросы с пристрастием, и танцы. Стульев-то нет давно, – он коротко хохотнул.

– Многообещающе, – протянул Володаров, имея в виду совсем не это.

– Еще бы! Когда наши узнают, что к ним из райцентра цельного участкового выделили, сразу к тебе ломанутся. А тут бац! У тебя актовый зал под рукой. Небось все село в него разом влезет. Еще и место останется.

– Вы, Валера, зря шутите. Дело ведь серьезное.

– А я и не шучу. В актовом зале поместятся все, вот те крест, – он быстро перекрестился.

Володаров бросил на него косой взгляд, затем вздохнул и спросил: – Какой там второй вариант был?

Смотря на сарай-клуб, Гена видел в нем все, что угодно, но только не кабинет участкового. Само по себе здание было не так уж плохо и еще могло когда-нибудь сослужить хорошую службу. Просто Володарову оно не нравилось, вызывало какое-то странное, неприятное ощущение тревоги в душе. Не нравилось и все тут. Точка.

– Второй немного похуже будет. Да и идти далековато. Может ну его? А? Ты же еще даже внутри не был. Давай зайдем, я тебе все покажу…

– Не стоит, – с небольшим нажимом отказался Володаров.

– Ну как скажешь, Геннадий Павлович. Как скажешь. Пойдем.

Молчан развернулся и быстро зашагал вдоль по переулку между домами.

***

– Во!

– Это оно?

– Оно самое. Я же говорил, что надо было на клуб соглашаться.

Володаров пока еще не совсем понимал на что именно смотрит. Второй вариант отличался от первого кардинально. И эти различия были явно не в лучшую сторону. Небольшое (гораздо меньше сельского клуба) одноэтажное здание находилось почти на самом краю Каменки. На вид оно было сильно потрепано и переживало не лучшие времена. Вытянутый прямоугольник, окрашенный темно-синей краской, одной стороной смотрел в центр села, а другой – в заросли кустарника, отделявшие его от соседнего поля. В центре фасада к нему была приставлена деревянная пристройка, по всей видимости служившая тамбуром. От времени и отсутствия ухода доски покосились, накренились немного влево, что создавало иллюзию, будто они-то как раз ровные, а наклонен весь остальной дом.

Но, несмотря на все недостатки, которых было не счесть, Володарову здание нравилось гораздо больше предыдущего. Хоть оно и выглядело куда хуже, но от него необъяснимо веяло теплом, уютом и обжитостью. В то время как сельский клуб мог только заставить волосы на спине и шее встать дыбом.

– Вы зря спешите с выводами, – Володаров подошел немного ближе и заглянул в окошко деревянного тамбура. – Мне нравится.

– Да? – удивился Молчан. – Клуб же гораздо больше.

– Дело не в размере, Валера.

– Ага, мне жена тоже так говорила, – он хмыкнул, попытавшись выдавить из себя смешок. – Странный ты, Геннадий Павлович. Точно клуб не хочешь? А не то поздно будет. Я за тобой туда-сюда бегать не собираюсь.

– Нет, клуб точно не хочу. Для массовых допросов с пристрастием мне актовый зал не нужен. Я и здесь прекрасно справлюсь.

Молчан сперва не понял шутки потому, как тон Володарова был весьма серьезен, но через секунду его прорвало, и он громко рассмеялся.

– Вот молодец, это по-нашему, по-Каменски! Выходит, быть нам с тобой везде соседями, – он порылся в кармане штанов, достал большую связку ключей и натренированным движением откинул нужный ключ.

– В каком смысле? – поинтересовался Володаров.

– Да в прямом. Других не держим, – Молчан повернул ключ в замке, открыл дверь сбитой на скорую руку пристройки и ткнул пальцем в табличку, висевшую на внутренней, кирпичной стене. Надпись на табличке была короткой и лаконичной: «Медпункт». – Видать судьба твоя – в Каменку попасть. Не иначе. Хоть ты и не суеверный, но признай, слишком много совпадений для одного дня.

– Я не совсем понимаю, – признался Володаров.

– Ну, сам посуди. Жилье тебе по удаче хорошее досталось. Можно сказать, новое, с иголочки. Причем с моим по соседству.

– Почти по соседству, – поправил Володаров.

– Ага, почти. И тут ты сам, ничего не зная, выбираешь работать в моем медпункте. Опять со мной по соседству. Не в администрации, а в медпункте. Кто бы мог подумать?

– Постойте, Валера. Но вы ведь ветеринар, если я правильно запомнил.

– Вот сразу видно городской. В селе что врач, что ветеринар, все одно.

– Я думал, это совсем разные профессии.

– Оно-то может и так, но людям до одного места. Ты или шишками еловыми лечишься, или у ветеринара. Выбор не велик. Ясное дело, с серьезными болячками я сразу в райцентр отправляю, но такое редко у нас бывает. Обычно мелочь всякая, а с мелочью и я справляюсь хорошо. Ты на пороге не стой, заходи.

Молчан открыл внутреннюю дверь. Володаров последовал совету, не задерживаясь, прошел тамбур. Внутри медпункт выглядел гораздо более ухоженным, чем снаружи. Он был пустым, можно сказать, бедным, но все же ухоженным. Стены, окрашенные до уровня плеча в бледно синий, а выше побеленные. Полы, устеленные старым кафелем, в котором были протоптаны тропинки, белые двери, избитые порги. Все, кому хоть раз доводилось побывать в советской больнице, могут с легкостью представить себе, на что был похож медпункт села Каменка – на ее младшего брата. Очень младшего.

Молчан захлопнул внутреннюю дверь и привычным движением вытер ноги о небольшую тряпку неопределенного цвета, лежавшую у порога. Настолько привычным, что Володарову оно показалось даже немного вальяжным, небрежным. Будто это была опостылевшая обязанность, а не норма.

Медпункт Каменки начинался с квадратной просторной комнаты, которая, по всей видимости, задумывалась как зал ожидания и регистратура одновременно, но время и сельский быт внесли свои коррективы. Стулья, на которых должны были сидеть пациенты, хоть и поистрепались за свою долгую жизнь, но более-менее сохранили товарный вид. Маленький столик, сделанный из толстой доски и двух поржавевших металлических ножек – тоже. Краска на нем облупилась почти полностью, но функцию свою выполнять он все еще мог. В отличие от двух шкафов, стоявших в углу. По неизвестной Водлодарову причине их дверцы отсутствовали, а в задних стенках были пробиты дыры размером с чей-то кулак.

– Ты на бардак внимания не обращай, – заметил направление взгляда Володарова Молчан. – Я их давно наладить хочу, да вот только руки никак не доходят.

– А что случилось? Тоже молодые хулиганили?

– Нет, не они. Долгая история, да и ты все равно не поверишь. Пойдем лучше я тебе кабинеты покажу.

Володаров кивнул. За то недолгое время, что он провел в общении с Молчаном, Гена успел слегка пообвыкнуться с его манерой речи, а потому легко понял, что тема со шкафами ему неприятна. Тем не менее, любопытство говорило ему, что эту историю непременно стоит узнать. Возможно не сейчас, чуть позже, найдя более подходящий момент для разговора.

– Вообще, их здесь четыре, но свободный только один, – от регистратуры влево и вправо расходились два коридора, деливших здание вдоль на две равных половины. Молчан выглянул в тот, что был слева и показал пальцем поочередно на две двери. – Это манипуляционная, ну или перевязочная, если по-простому. А там – склад. Хранить особенно нечего. Бинты да зеленка. Нам денег уже не выделяют, говорят, чтобы мы в поликлинику ездили. Но кто ж поедет? Особенно зимой по снегу.

– Что, действительно только бинты и зеленка?

– Ну, может еще чего по мелочи. Но в основном я там для скотины всякое держу. А вот здесь, – он перешел к правому коридору, – я работаю.

– Выходит, кабинет напротив – мой?

– Выходит, что твой. Но я тебе, Геннадий Павлович, еще раз говорю, зря ты в клубе не остался. Оттуда и до дома ближе и, всяко, в центре. А здесь что? Будешь сидеть, в потолок плевать и на поле пялиться.

– Руководствуясь здравым смыслом, предпочту работать здесь. Находясь в одном здании с администрацией села, я смогу реагировать быстро и эффективно.

– Ты смотри, как заговорил, – Молчан удивленно приподнял бровь. – Это тебя в школе милиции так научили, или сам где нахватался?

Володаров неопределенно пожал плечами. Просто ему не хотелось признаваться Молчану в том, что здание клуба его пугало. Сохраняя за собой статус человека, далекого от суеверий, он мог оградить себя от россказней местных про всякую потусторонщину, которая им померещилась в тумане, а необъяснимый страх перед заброшенным сараем мог сильно ударить по этому статусу.

Кабинет, в который определили Володарова, был категорически пуст. Кроме окна, как верно заметил ранее Молчан, выходившего на соседнее поле, в нем не было ровным счетом ничего.

– Ну как? – Молчан улыбался настолько широко, насколько только мог, снова на миг превратившись в проныру-продавца, пытающегося впарить никому не нужную жилплощадь.

– Что, как? – не понял Володаров.

– Как «что как»? – в ответ не понял Молчан. – Кабинет как?

– Кабинет как? – повторил Володаров, давая себе время подобрать нужные слова, цензурные слова. – Да никак. Здесь же ничего нет. Это пока еще не кабинет, а комната. Мне же даже сесть негде. Как я должен здесь людей принимать? А документацию заполнять? Хранить?

– Вот ты, Геннадий Павлович, странный мужик. Я тебе что, должен был все это из воздуха за ночь наколдовать? Ты вчера мне как снег на голову свалился, а теперь еще требуешь. Города за день не строятся. Будет тебе и стол, и стул. А если руки дойдут, то может даже шкаф. Только не мороси.

Володаров открыл было рот, чтобы извиниться, но вдруг тишину, к которой после жизни в шумном городе он все еще не мог привыкнуть, нарушил звук открывающейся двери и чьи-то тяжелые торопливые шаги. Молчан тоже их услышал и вместе с Геной выглянул в коридор.