Александр Логачев
Разбуженные боги
Правда, что делать, если молодой пират начнет откровенно хамить и оскорблять его, а то и вовсе императора? Стерпеть на глазах у всех? Перевести все в шутку? Артем решил реагировать уже по факту. Если бы в планы окинавца входило затеять кровавую стычку, то он бы давно уже ее затеял, не затягивая процесс и не размениваясь на оскорбления и подначки. Кусанку не стал обострять щекотливую тему насчет веры в слово самурая. Надо сказать, что он вполне изящно вышел из пикантной ситуации:
– Я – утинантю[7], я плохо знаю порядки и обычаи яматонтю. К тому же я не самурай, а моряк. Я поверил бы твоему слову, Ямомото-сан, но раньше встречал самураев, которые нарушили свое слово. Как я теперь могу верить?
Если бы Артем имел желание обострить и накалить ситуацию, то он мог бы найти, к чему прицепиться в словах Кусанку. Скажем: «Ты равняешь каких-то там самураев с послом самого императора?! Значит, ты не веришь самому императору?!» Ну и пошло-поехало. Только господину послу все это было нафиг не нужно. Прошли опасный риф, и ладно. Теперь самое время переходить к главному номеру нашей программы, ради которого, стоит надеяться, все и затеяно. К вопросу выкупа.
– Я многое мог бы тебе сказать, Кусанку-сан, но мы спешим. Скажи, что тебе нужно?
Сын окинавского вождя удивленно поднял бровь:
– Я же сказал. Мне нужно знать, кто ты и твои люди на самом деле. Ты кажешься мне подозрительным. Я не желаю пропускать через свою воду подозрительных людей.
Артем несколько опешил. Он думал, что сын вождя с радостью ухватится за недвусмысленный намек и начнет уже собственно торг. Или же Кусанку просто-напросто набивает цену? Дескать, мы тут самые крутые, ведущие родословные от богов, бла-бла-бла, а значит, все обойдется тебе, посол, гораздо дороже.
– За кого ты нас принимаешь? Кем же мы можем быть? Демонами, принявшими человеческое обличье?
– Вы можете быть врагами нашего рода, – сказал Кусанку. – И направляться можете к одному из трех злейших наших врагов, этих самозванцев и подлецов, чтобы вступить с ними в сговор против нашего рода. И посланы вы не императором, а каким-нибудь самурайским кланом, желающим отхватить кусок от нашего острова.
Артем понятия не имел, о каких трех подлейших врагах идет речь, да и плевать на них хотел. Ему не нравилось то, что разговор о выкупе никак не начинался. Артем с каждой минутой все меньше понимал, чего же добивается пират.
– Я – посол, – напомнил Артем. – Дело посла – вести переговоры. Вести переговоры принято один на один. Давай отошлем наших людей и поговорим один на один.
– Я – всего лишь моряк, – сказал Кусанку, и глаза его при этом насмешливо заблестели. – Да и о чем мы с тобой станем говорить? Вот мой отец найдет о чем поговорить с тобой.
Артем пребывал в полнейшем недоумении. Происходило нечто непонятное.
Он решил откинуть намеки и высказаться напрямую:
– Как я уже сказал, Кусанку-сан, мы спешим! Ради того, чтобы не задерживаться в пути, я готов пойти на некоторые издержки. Разумеется, в том случае, если плата окажется разумной.
– А я сказал, что ты кажешься мне подозрительным, Ямомото-сан. И твои люди тоже. Раз так, пусть мой отец решает, что с тобой делать. Ты сам все время говоришь, что ты – посол. Значит, и говорить тебе надо с главой рода, а не с такой мелкой птахой, как я, – Кусанку не сдержал усмешки. – Все, посол, твой корабль идет за нами.
Показывая, что время дискуссий прошло, Кусанку повернулся и перескочил на палубу своего корабля. Зато его вооруженные люди количеством поболее десятка никуда уходить не собирались. Совсем даже наоборот. Они довольно грамотно рассредоточились по палубе, чтобы в случае чего в зародыше подавить любое вооруженное сопротивление.
С-ситуация, лопату вам в дупло! Вот ведь свалилось, откуда не ждали! Все происходящее самым категорическим образом не нравилось Артему. Особенно то, что пиратский главарь даже не стал торговаться насчет выкупа. Не может такого быть, чтобы пират даже не заикнулся о деньгах!
Ну а что он, посол и цирковой гимнаст, мог сделать? Рвануть меч из-за пояса да заорать во всю мощь воздушно-гимнастических легких: «Круши их ребята! Гей, айда, сарынь на кичку! Банзай, мать вашу вперегиб!» Конечно, рубка выйдет славная, кто бы спорил, только шансов на победу в ней практически никаких. Тогда что еще можно придумать? Дождаться, когда пиратская посудина отвалит от борта, усыпить бдительность оставшейся гоп-команды послушным поведением, потом внезапно напасть на них и перебить? Положим, этот вариант имеет некоторые шансы на успех, ну а дальше-то что? А дальше пиратская джонка, которая – тут и к бабке не ходи – далеко отплывать не станет и на которой еще полным-полно головорезов, снова подрулит вплотную. Вот тут уж корсары церемоний разводить не станут, сперва как следует обстреляют из луков, потом пойдут на абордаж и перебьют всех до единого. Словом, надо или погибать, или подчиняться. Погибать Артему отчего-то не хотелось.
Он повернулся к усатому капитану:
– Пусть будет так, как сказал окинавец. Плывем за ними.
В конце концов, ничего страшного не происходит. Их не грабят, не убивают, самурайской чести урона не наносят. Есть все основания надеяться, что того и другого удастся избежать в дальнейшем. Какие, спросите, к этому основания? А такие, что если хотели бы поубивать да пограбить, то не стали бы откладывать это увлекательное дело на потом. Ни к чему городить огород с турпоездками на Окинаву. «Хорошо, но ведь зачем-то им понадобилось конвоировать нас на Окинаву, к этому своему главе ордена, папаше Хаси или как там его? – сам себя спросил Артем и сам себе же ответил: – Не исключено, что сынок просто побоялся самостоятельно принимать столь ответственное решение. Он ведь не заурядного купчишку заловил, а императорского посла. Тут как бы крупных неприятностей не огрести. Почему тогда он просто не отпустил корабль на все четыре стороны? Так это еще проще. Жадность. Обыкновенная человеческая жадность. Этот парень волчьим пиратским нюхом чует жирную добычу, упускать ее – жаба душит. Но на корабле сидит посол императора, а это, как уже сказано, чревато международными осложнениями. Вот наш пират и надумал: а ну его, пусть, мол, батька решает. А что, вполне приемлемая версия».
Маячить на палубе, путаться под ногами у матросов и пиратов было ни к чему, и Артем направился в кормовую надстройку. Следом за ним туда же перебрались и все остальные члены посольства, кроме Такамори. Вероятно, он решил последить за окинавцами.
В бамбуковой постройке стоял полумрак. Никто, разумеется, вскинувшись со сна, и не подумал снимать с оконных проемов соломенные завесы. Да и сейчас заниматься этим было ни к чему. Или вы хотите лучше видеть знакомые лица? Да и так понятно, что лица у всех сейчас мрачные и напряженные. Может, вам хочется вовремя заметить окинавского пирата, вздумавшего подслушивать разговоры, пристроившись возле оконного проема? А что помешает тем же окинавцам сколько влезет слушать разговоры, прижавшись к любой из стен надстройки, сквозь ничем не заделанные щели между бамбуковыми стеблями? Если уж речь зайдет о вещах потаенных, лишних для посторонних ушей, то следует вовремя перейти на шепот и по возможности объясняться иносказательно.
Артем присел возле судового хибати[8], на котором готовили корабельные обеды, а на ночь, накрыв решеткой, вносили внутрь надстройки, чтобы угли здесь отдавали тепло, обвел взглядом людей, рассаживающихся кругом.
– Ну-у, – протянул он. – И какие будут соображения, дражайшие мои? Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит? Что это за люди такие? Кто-нибудь слышал об этом проклятом роде Сюнтэн? А об Окинаве этой кто-нибудь что-нибудь толком знает? Чего нам там ждать, зачем нас туда тащат? Говорите кто что знает.
– Плохо, плохо! Окинава – совсем плохо! – Купец-китаец обхватил голову руками и раскачивался из стороны в сторону.
Он сидел не за столом с самураями, а у стены пристройки, как и капитан.
– Правильного закона нет. Единого закона совсем нет. Каждый князь свой закон пишет. Хочет князь забрать все – берет все. Хочет корабль в придачу – берет. Хочет выкуп брать – выкуп берет. Я совсем пропал, товар весь заберут, а больше ничего у меня нет.
– Хватит ныть, китаец, а то я заткну твой рот! – Садато, сидящий с прямой спиной, хоть линейку прикладывай, стукнул кулаком по колену. – Наши мечи с нами. Будь я проклят, если не прихвачу с собой хотя бы пятерых. Пусть только господин посол прикажет!
– Т-с-с! – Артем сперва приложил палец к губам, потом показал на стены. – Рядом могут быть чужие уши. Давайте говорить тихо, а о важном – только шепотом и никак иначе.
– Полагаю, нет причин хвататься за мечи, отец, – это заговорила Ацухимэ, которая уже давно выбила себе право в их узком кругу говорить на равных с самураями. Прямо скажем, произошло это при попустительстве и даже, может быть, прямом содействии некоего циркача, не слишком ревностно чтившего некоторые самурайские правила.– На Окинаве слишком хорошо помнят воинов Тайра. Вот почему!..
То ли заметив в полутьме недоумение на лице Артема, то ли просто сообразив, что ее слова требуют пояснения, она добавила:
– В эпоху Нидзё от пиратов совсем не стало житья. Источником заразы была Окинава. Тогда император повелел дому Тайра, известному своими подвигами на море, покончить с разбойниками. На Окинаве высадились воины Тайра. Они разбили разбойничье гнездо самого могущественного и опасного в то время окинавского клана Ро Рю Ко, сожгли все их корабли и все дома на побережье, но глава клана с сыновьями сумел сбежать от самурайских мечей в глубь острова. Тогда Тайра послал к каждому из вождей других окинавских кланов своих самураев и велел им передать вот что. Или они разыщут и выдадут сбежавшего и где-то прячущегося Ро Рю Ко с сыновьями и присягнут на вечную верность императорскому дому, или со всеми кланами будет то же самое, что и с кланом Ро Рю Ко. Вожди рассудили так: «Наверное, мы можем, соединив силы, покончить с воинами Тайра, но император и дом Тайра не простят этого. Придут новые воины, большим числом, и истребят всех поголовно». Недолго прождал Тайра, и вожди принесли ему головы вождя клана Ро Рю Ко и его сыновей. Затем вожди отправились вместе с Тайра в Хэйан, где принесли клятву в вечной верности императорскому дому Ямато. Они поклялись не трогать корабли Ямато, а также корабли, идущие в Ямато и из Ямато. С тех пор окинавцы исправно платят установленную дань и очень боятся хоть чем-то прогневать императора. Посему я уверена, что послу императора на Окинаве ничто не может угрожать.
Ацухимэ замолчала, тогда ее брат поставил на стол флягу из тыквы, из которой только что жадно пил, и заговорил:
– Спасибо, сестра. – Хидейоши сопроводил эти слова легким наклоном головы. – Твое знание легенд о подвигах великих воинов прошлого всегда потрясало меня. Я всегда завидовал твоей памяти. Но твоя легенда неверно освещает некоторые вопросы. Начну с того, что окинавские вожди стали платить дань Ямато еще в эпоху Момму[9]. Да и китайскому императору они стали платить в это же время.
К тому, что собирался сказать Хидейоши, следовало прислушаться со всем вниманием. Как-никак он служил у сиккэна, второго лица в стране Ямато, стало быть, находился в самой гуще государственных дел, к которым, безусловно, принадлежали и отношения с Утина.
– Окинавцы платили дань более-менее в срок, но при этом продолжали вовсю промышлять морским разбоем. Разбойничьи аппетиты не знают удержу, потому окинавских вако приходилось время от времени вразумлять мечом. Легенда, рассказанная моей сестрой, – всего лишь эпизод вразумления утинантю, пусть и один из самых известных. Чуть притихнув на время, они опять брались за свое. Многое изменилось, когда на Окинаве высадился Минамото Тамэтомо, которого упомянул этот молодой вако, хвалясь своими предками. Минамото бежал на Окинаву после того, как был наголову разбит в одном из сражений на Хонсю. Он и его уцелевшие воины нашли приют у одного из окинавских вождей. Вскоре Минамото женился на дочери вождя, стал править вместе с ним и подминать под себя один окинавский клан за другим. Дело Минамото Тамэтомо завершил его сын, который стал единоличным правителем Утина. Он правил под именем Сонтон – молодой вако называл его Сюнтэн. После смерти Сонтона трое его сыновей поделили Окинаву на три удела, и каждый из них стал вождем на своей земле. Видимо, отец этого Кусанку – как раз один из сыновей Сонтона. Разумеется, я не помню их имен. Вот почему я скажу то же, что и сестра. Ни один из сыновей Сонтона не осмелится причинить вреда послу императора Ямато хотя бы потому, что сыновья эти друг друга ненавидят, друг друга опасаются и друг за другом следят, подсылая шпионов. О том, что у одного из них появился посол императора, очень быстро станет известно двум другим сыновьям. Если вдруг с послом что-то случится, Тони обязательно об этом узнают.
– Ясно, – понятливо кивнул Артем. – Двое сынишек не упустят момента, срочно накатают донос в Киото, попросят прислать карательное войско и сами с удовольствием к этому войску присоединятся. Поэтому Хаси – так, кажется, зовут отца нашего пирата – не станет так глупо подставляться. Да вообще зачем ему, правителю одной трети Окинавы, причинять вред послу Ямато? Ни одной вразумительной причины этого я не вижу. Но тогда тем более непонятно, что происходит. Зачем пиратам тащить нас на Окинаву?
Артем покосился на капитана, чье лицо выражало крайнюю степень нетерпения, какая бывает у людей, которым очень хочется в туалет, но они вынуждены терпеть, сидеть на месте и кого-то слушать. Господин посол не позволил капитану говорить, потому что хотел говорить Хидейоши. Негоже было давать слово китайцу-капитану вперед самурая высокого ранга.
– Ты не дал мне договорить, Ямомото, – чуток попенял Артему Хидейоши. – Я как раз и собирался сказать, что нужно этому молодому вако. Он хотел ограбить судно, узнал, что на борту находится посол, и передумал. «А дай-ка, – решил он, – отвезу-ка я этого посла к себе. Отец потом извинится, задобрит его подарками. Посол погостит день-другой и оправится дальше. Что узнают другие кланы от своих шпионов? У нас в гостях побывал посол императора Ямато, а к ним не заехал. Другие сыновья Сонтона решат, что император Ямато особо отмечает именно этот клан. После чего они десять раз подумают, прежде чем замышлять что-то против него».
– Тогда молодой окинавец глуп как обезьяний хвост. Он не понимает, что делает, – сказал как отрезал Кумазава-старший. – Он получит свое сперва от отца, потом от императора.
– Я слышала, окинавцы торгуют людьми, – раздался вдруг голос Омицу, сидевшей возле раненого Абуэ. – Теми, кого они берут в плен, нападая на прибрежные города и деревни. Это так?
Она сказала это мгновением раньше, чем успел заговорить капитан. Усатому китайцу пришлось вновь придержать приготовленные слова.
– Это правда, Омицу-сан, – подтвердил Хидейоши, повернувшись к девушке. – Больше всего страдают Чосон, Дайвьет и княжество Лосон. Иногда набегам подвергаются прибрежные поселения империи Сун и, увы, с горечью приходится признать, даже наши, на Кюсю. Пленников утинантю продают на невольничьих рынках Дайвьета и Сун. Уже оттуда невольничьи караваны увозят живой товар в другие страны. Однако случаи, когда в плен брали бы самураев, мне не известны. Уверен, что их и не было…
– При чем тут невольники! – раздраженно взмахнул рукой Кумазава-старший. – Эдак мы договоримся до того, что нас хотят продать как презренных рабов!
– Мы хотим всего лишь чуть больше узнать об этих людях, отец, – сказала Ацухимэ.
– Грязные дикари и вонючие свиньи – вот и все, что о них надо знать, дочь моя, – наставительно произнес Садато.
– И сколько нам плыть до чудо-острова Окинавы? – спросил Артем, повернувшись к капитану.
Он задал этот вопрос исключительно ради того, чтобы дать наконец капитану высказаться, а то тот так и будет мучиться, боясь помешать разговорам самураев.
– Пусть простит меня господин посол, но на море нельзя загадывать, – торопливо заговорил капитан. – Если бы ветер сохранился, то мы в два дня достигли бы острова Окинавы. Только мы плывем не на Окинаву. Мы и не должны плыть на Окинаву.
Все смотрели на капитана как на сумасшедшего.
– Так это не окинавцы? – первым опомнился Артем.
– Это окинавцы, но они не с острова Окинава. Они и не могут быть с острова Окинава.
– Что ты несешь, китаец! – в приливе гнева Садато по привычке схватился за рукоять меча. – Спятил от страха?! Или ты с ними заодно! Ты и вывел нас на них!
– Я сейчас все объясню, господин Кумазава. – Капитан, у которого по лбу побежала струйка пота, заговорил еще быстрее: – Как только молодой вако сказал, что его отца зовут Хаси, я сразу понял, кто это и откуда. Они – окинавцы, потому что «Веревка»[10] – это не только остров Окинава, но и семьдесят мелких островов. Они с острова Рюкосима. Именно туда отправился Хаси, которому после смерти Сюнтэна не досталось ничего из владений отца. Дело в том, что Хаси – внебрачный сын Сюнтэна. Другие сыновья лишь позволили ему основать свое поселение на острове Рюкосима и взять с собой своих людей. Он там и живет. Это настоящий вако, господин посол и господа Кумазава. Да, он тоже платит свою часть дани нашему и вашему императорам, но если другие сыновья Сюнтэна хоть как-то соблюдают договоры, то Хаси делает что хочет. Хотя я тоже не могу понять, зачем ему понадобился господин императорский посол.
– Чего ж ты раньше молчал?! – воскликнул Кумазава-старший.
Неизвестно, как бы ответил на этот возглас капитан, но тут зашуршал отодвигаемый соломенный полог. В узкий и низкий проем протиснулся Такамори и подсел к остальным. В этот момент все молчали, обдумывая то, что услышали от капитана. Думать было тяжело, потому что враз оказались под сомнением все оптимистичные расклады Хидейоши.
– Что там? – спросил Артем Такамори, чтобы хоть чем-то заполнить тягостное молчание.
– Вако разлеглись на палубе и дремлют кошачьей дремой, – сказал Такамори. – Легко к ним не подберешься. Я к ним пригляделся. Похоже, это все бывалые воины. Если что, с ними придется тяжело. Что вы тут решили?
– Сейчас расскажем, – со вздохом ответил Артем и вновь обратился к капитану: – Ну а до этого острова Рюкосима сколько плыть?
– С закатом должны прибыть.
Глава третья
В нашу гавань заходили корабли
Они добрались до Рюкосимы даже раньше времени, предсказанного капитаном. Расстарался попутный ветер, задувавший с такой силой и неутомимостью, что при известном образе мыслей можно было заподозрить, что пиратам помогают морские духи и прочие мифологические персонажи. Не надо было быть доисторическим Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что эта пиратская шатия-братия наверняка поклонялась каким-нибудь потусторонним силам, ответственным за морскую стихию, типа местного аналога Нептуна, и всячески задабривала их, будем надеяться не человеческими жертвоприношениями.
За время перехода от точки захвата до конечной точки круиза земля на горизонте являлась путникам не единожды. Островов тут и вправду хватало. По заверениям капитана, почти все они были небольшими и необитаемыми. Артем не смог убедиться в том, так это или нет. Близко к островам они не подходили, а подзорной трубы пока еще не изобрели. Артем, может быть, и хотел бы ее сделать, но не был уверен в том, что это у него получится.
Однако напряженно и вдумчиво размышлять о том, а не двинуть ли оптику в широкие доисторические массы, надо было не сегодня и не сейчас. Как-нибудь потом, во времена затишья. Теперь ему надо было думать о том, как разойтись с пиратами с минимальными потерями. Это внеплановое путешествие по пиратским историческим местам вызывало у нашего героя легкую тревогу, знаете ли. Уж больно подозрительный народец их в гости зазвал, да и сделал это не самым, признаться, деликатным образом.
В конце концов мореходы обеих джонок, идущих одна за другой, повернули и взяли курс на полосу земли, гораздо более протяженную, чем виденные ранее. Артему нетрудно было догадаться, что это и есть тот самый остров Рюкосима.
Им стали попадаться рыбацкие джонки, тоже идущие к острову, к родным берегам. Рыбаки хотели попасть домой до заката. Когда купеческий корабль оказывался поблизости от какой-нибудь из джонок, можно было разглядеть белесые комья сетей, сложенных на носу, а в кормовой части – корзины, накрытые вязанками тростника, под которыми что-то активно трепыхалось. Конечно, это был улов. Артему вдруг пришло в голову, что у здешних рыболовов не должно быть проблем с уловами. Ну разве что такие: «Ах, беда, косяк осьминогов сегодня прошел мимо, а мы так на него рассчитывали. Ну да ничего, набьем корзины какой-нибудь килькой, путассу или рыбой-молотом». Моря должны просто кишеть этой самой рыбой, потому как они, почитай, девственные, нетронутые, не исхожены вдоль и поперек траулерами, не протралены гигантскими сетями, не отравлены нефтяными разливами, химическими отходами и прочим мусором. Обитатели морских вод вольготно поживут еще столетий пять-шесть, и только потом придут иные времена.
Уплывали назад морские просторы, приближался, укрупняясь и проявляясь в деталях, чужой незнакомый берег. Обогнув мыс, корабли вошли в бухту, на берегу которой широко раскинулось поселение. Артем понял, что это и есть пресловутое пиратское гнездо, логово морских ловцов удачи.
В акватории бухты хватало самых разных плавсредств, и больших, и малых. Артем отметил, что здесь есть не только джонки. Две посудины были совсем иного обличья, только вот на ум нашему путешественнику не приходило никаких аналогий. Низкая посадка, никаких надстроек, деревянная статуя явно женских очертаний, торчащая на носу, отверстия в бортах, проделанные, надо полагать, для весел. Уж не греческие ли галеры это? Или галеры были не у греков? А что тогда у греков? М-да, Артему пришлось с горечью и унынием признать, что он все же слабо подкован в истории кораблестроения разных эпох и народов.
Между кораблями, стоящими в бухте, шустро сновали мелкие лодчонки, приводимые в движение кормовым веслом. Стайка таких тупоносых плоскодонок устремилась к их кораблям, когда те свернули тростниковые паруса, замедлили ход и наконец бросили якоря. Артем понял, что туземцы всегда именно так и встречали односельчан, вернувшихся с удалого промысла. Они быстро перегружали добычу с джонок на плоскодонки, затем перевозили на берег и чужое добро, и пиратскую вахтовую смену, утомленную непосильными трудами.
Пираты, оставленные на их корабле и всю дорогу, считай, продремавшие, сейчас развернули бурную деятельность. Они открыли палубный люк, ведущий в трюм, и принялись окриками и пинками загонять туда экипаж несчастного купеческого судна. Первым эти ребята наладили в трюм капитана, а вот купчину толстопузого отчего-то не тронули. Видимо, за время пребывания на борту пираты не разобрались до конца, кто есть кто, и купца приписали к посольским. Тот, что характерно, разоблачать себя не стал и добровольно в люк не полез.
Понятное дело, тут же определилась и судьба работников членов императорского посольства.
К Артему подошел пират с разорванной ноздрей, видимо, оставленный на их корабле за главного, сказал:
– Иди в лодку, господин посол. И всех твоих людей туда сажай, – и тут же повернулся спиной, нисколько не сомневаясь в том, что его приказ будет неукоснительно исполнен.
Несмотря на огромное желание снести ему голову с одного удара, Артему все же пришлось подчиниться. Вставать в третью позицию, гордо вздымать голову, выдергивать меч и кричать «Как смеешь, свинья, приказывать послу самого императора!» было бы, мягко говоря, нерационально. Если ты чего и добьешься эдаким демаршем, то только более грубого обращения. Пока же, если разобраться, самурайской чести большого урона не нанесено. Мечи никто не отбирал, бранным словом не поносил ни их самих, ни императора. Словом, не происходило ничего такого, чего представителю императорской власти нельзя было бы пережить без потери лица.
Нет, будь на месте Артема какой-нибудь настоящий самурай знатного рода, так он непременно показал бы гонор, стал бы хвататься за катану, результатом чего стала бы нехилая заварушка с трупами. Артем же не собирался рисковать жизнью своих людей из-за сущей ерунды, то есть недостаточно вежливого обращения. Ну и пусть, от нас не убудет. Для всех хорошо, что он не знатный самурай, а вовсе даже наоборот.
Вечерело. Краски сгущались, солнце падало к горизонту, стремясь поскорее в него зарыться. Пусть они порядочно удалились на юг и на Рюкосима было заметно теплее, чем в Японии, все же и здесь стала ощущаться вечерняя прохлада, чувствовалась осень в своей последней трети.
Артем велел своим людям забрать с собой все вещи, ничего на борту не оставляя, и грузиться на лодки. Бросив взгляд на Хидейоши, он усмехнулся про себя. По глазам, превратившимся в совсем узкие щелки, по побелевшим скулам легко было догадаться, какая буря полыхает сейчас в душе самурая. Хидейоши – это и к бабке не ходи – переживал происходящее в тридцать раз болезненнее самого Артема. Хорошо лишь то, что без приказа господина посла ни Хидейоши, ни кто другой из команды ни на кого не бросится очертя голову, хотя внутри у них все и кипит.
Плоскодонка зашуршала днищем по песку, Артем выскочил из нее, замочив в прибойной волне гэта и край штанов-хакама, вышел на берег и обернулся. Такамори и Ёсимунэ вытаскивали на берег сундук с дорожной казной и императорскими грамотами. Из другой только что причалившей плоскодонки выбралась без чьей-либо помощи Омицу. Артем и рад бы помочь, перенести на руках, но не положено по чину. Зато Ацухимэ дождалась, когда лодчонку вместе с ней вытащат на берег жилистые туземцы в закатанных по колено штанах. Только тогда она поднялась с узла со своими вещами, который использовала как сиденье, и перешагнула через невысокий борт. Раненый Абуэ отклонил руку Кумазава-старшего, болезненно морщась, выбрался из лодки самостоятельно и зашагал прочь от моря.
В очередной раз Артем подивился тому, как же быстро на этих людях все заживает, в точности по присловью – как на собаках. Ладно бы у кого-то одного, уникума и феномена, так нет же, почти все тутошние таковы. В прошлой жизни Артем подобного не встречал, вот что значит девственный, блин, иммунитет. Тот же Абуэ, нещадно исполосованный на мосту через ущелье Бомо, еще две недели назад больше походил на труп, чем на живого человека, а сейчас уже сам может ходить, хотя и не слишком твердо.
Подгребла к берегу и плоскодонка с Кусанку. Как и Артем, тот выскочил из лодки, не побоявшись замочить ноги. Даже не взглянув в сторону посла и его команды, сын вождя резво направился к поселку.
А к Артему подвалил давешний пират со рваной ноздрей, который распоряжался на купеческой посудине:
– Иди за мной, господин посол.
«Понятно, что за тобой, – проворчал про себя гимнаст. – Куда же еще деваться-то?! Не бежать же с истошным криком к джунглям, обступающим поселок».
Обитатели поселения не вывалили на берег возбужденной толпой, побросав все текущие дела. По всему было видно, что возвращение пиратских джонок – дело здесь насквозь обыденное, всеобщего переполоха давно уже не вызывающее, исключительно рабочий момент, типа того, что муж вернулся со смены домой. Жены, буде таковые у пиратов имелись, ждали своих кормильцев по домам, а не на берегу.
Члены посольства двинулись в сторону поселка. Шли они в сопровождении эскорта из пиратов. Вот иди и гадай – то ли это почетный эскорт, то ли конвой при заключенных? Ведь после сенсационного сообщения капитана они так и не приняли никакого решения, никаких интересных идей не родили. Обсуждение вскоре само собой затухло, все замолчали, кто-то вышел на палубу подышать, кто-то лег спать. Словом, остальное время они просто дожидались окончания плаванья. Вот и дождались.
Пиратское логово не поражало глаз изысками архитектуры. Здесь преобладали незатейливые, крытые тростником бамбуковые хижины, их точечно разбавляли типично японские каркасные дома, крытые тем же тростником, реже черепицей. Единственная улица поселка тянулась наискосок, все время забирая в гору. Жизнь тут не отличалась каким-то яростным бурлением, какового ты подспудно ждешь от пиратского поселения, ежели тебе когда-нибудь доводилось видеть фильмы про карибских флибустьеров. Ни тебе рома, хлещущего из бочек, ни тебе хохочущих полуголых красоток в объятиях мертвецки пьяных джентльменов удачи, ни самозабвенной поножовщины над сундуком с добычей. Если не знать, что здесь обитают пираты, то ни в жизнь об этом не догадаешься. Тихий вечер, рыбаки тащат в дома корзины с уловом, из глубины острова идут босые загорелые люди в конусообразных соломенных шляпах, с мотыгами на плечах. Они явно возвращаются с полей. Женщины копаются в огородах, вытряхивают во дворах циновки, носят воду, возятся с посудой, вокруг них и вообще где попало бегают полуголые дети. Словом, ни дать ни взять – самый что ни на есть мирный край. Из этой пасторальной картины выбивалась разве что их процессия, идущая по середине улицы и большей частью состоящая из вооруженных мужчин сурового вида.
Кстати, процессия не особо-то и привлекала внимание поселкового люда, из чего следовал однозначный вывод, что чужаки, топающие со стороны моря, тут были привычным зрелищем. Нет, конечно, кое-кто из местных отрывался от работы, некоторые останавливались, провожали чужаков взглядами, даже выходили за ограду, хотя у большинства домов ограда отсутствовала, но все это любопытство было каким-то вялым, немногим превосходящим то, какое в деревне вызывает возвращение с пастбища стада коров.
Батюшки-светы! Артем аж сбился с шага, на секунду замер и продолжил движение только тогда, когда на него налетел Сато, идущий сзади, но продолжал оглядываться, не веря своим глазам. И было чему не верить. Но поскольку наваждение не рассеивалось, возможность оптического обмана отпадала, то следовало признать, что он видит то, что есть на самом деле, а именно – доподлинную негритянку, занимающуюся во дворе домашней работой. Она по чему-то там увлеченно лупила плоской деревяшкой.
Конечно, Артем, по прошлой жизни не профессор-универсал, а всего лишь цирковой гимнаст, много чего не знал про мир и его законы, и про географию в том числе. Однако он себе примерно представлял, где находится Африка и где – Окинава и какая прорва километров их разделяет! Так что же получается? Неужели на этих вот корытах окинавские чертяги ходят аж до самого Черного континента? Но почему здесь всего одна чернокожая барышня, а не больше? Ладно, плевать, почему не больше. Может, есть и другие, но все остальные как раз сейчас попрятались. Тут другое важнее. Что обнаруженный факт может дать ему, им всем? Можно ли из этого что-то извлечь, как-то это использовать? Или вообще не стоит обращать на это внимание? Вопрос громоздился на вопросе, и Артем понял, что путается в них как муха в паутине.
