Александр Леонидович Миронов
Ультрафен. Книга 2
– В камеру, в капезе.
– Давай к этим, к лихим мальчикам?
– Они ж его изнасилуют! – подыгрывая Михалёву, испуганно воскликнул Юрочкин.
– А тебе что, жалко его задницы? Ха! Да такую курву только таким путём и надо исправлять.
В коридоре послышались шаги. Раздался голос Прокудина.
– Феоктистов!
Анатолий выглянул из двери вентпомещения.
– Где Заичкин? – голос начальника звучал резко, повелительно. Рядом с ним был Андрей Андреевич и незнакомец в гражданском.
На вопрос начальника Анатолий качнул головой взад себя: здесь…
Прокудин и гости вошли в помещение. Андрей Андреевич, едва кивнув присутствующим, устремил взгляд на Заичкина, его интересовало физическое состояние арестованного.
В помещении было душно, накурено и пахло пóтом. Неприятный, запущенный вид венткамеры, в углах на полу и на вентилях трубопроводов какие-то лоскуты, тряпки. Гости, оглядываясь, брезгливо морщились.
При их появлении всё замолчали, а Заичкин поднялся. Вид его был виноватый, жалкий, вызывающий отвращение. Но на нём внешних изменений не было, даже китель и рубашка были без признаков повреждений, не помяты, не порваны. Галстук слегка приспущен, что не могло говорить о бурных дебатах, переступающих парламентскую этику. Правда, люди, побывавшие в этих прениях, похоже, изрядно попотели.
Викентий Вениаминович пренебрежительно дёрнул носом и перевёл взгляд с Заичкина на молодых людей. Вначале он остановился на Михалёве, который держал в руках исписанные листы бумаги. Потом на Юрочкина и Анонычева.
Гость ни о чём не говорил, но глаза его, цепкие и проницательные вызывали насторожённость. Феоктистов стоял с боку и наблюдал за ним.
– Ну что, Владимир Васильевич, как ты? – спросил Прокудин. – Неужто ребята тебя раскололи?
А Михалёв добавил:
– По самы ягодички!
Заичкин тяжело вздохнул и отвёл глаза в сторону.
– Неужто и в самом деле ты эту бабёнку сбил?
Андрей Андреевич взял у Михалёва листы и углубился в чтение. И незаметно для себя самого закачал головой: ой-е-ёй!..
– Они тебя били? – продолжал спрашивать Прокудин.
– Да нет… Кха… – хрипловато отвечал Заичкин. – Да что там, давай в камеру, да и дело с концом. Хоть отдохну. Устал я, – завёл руки за спину.
– Нет, ты сейчас поедешь домой. Мы ещё разбираться с этим делом будем. – Прокудин повернулся к Феоктистову. – Ты сейчас выпусти его.
– Не могу.
– Что значит "не могу"? Если под честное слово не можешь, возьми подписку о невыезде, и отпусти.
Андрей Андреевич передал листы гостю и устремил взгляд на Заичкина.
– Ну и ну!.. – покачал он вновь головой. – На самом деле так было, а, Заичкин? – и, не дожидаясь ответа, обратился к Феоктистову: – А почему здесь допрос проводили?
– Иначе нельзя, замотают советами, – усмехнулся Анатолий.
– Кто?
– Да хотя бы вы, – ответил за Анатолия Михаил.
Андрей Андреевич вскинул на него взгляд, Михалёв смотрел на него с вызовом.
– Ты всё не можешь угомониться? – прищурил левый глаз Андрей Андреевич.
– Ты-ы… Ты как разговариваешь? – возмутился Прокудин.
Феоктистов перевёл назревающий скандал на рабочий лад. Сказал:
– А что? Здесь тихо, спокойно. А, Заичкин, как?
– И глухо, как на три метра под землёй, – опять с насмешкой вставил Михалёв.
Викентий Вениаминович, едва заметно усмехаясь на реплики Михалёва, вернул Феоктистову листы допроса.
– Значит, вы и есть легендарный граф? – спросил он Анатолия.
– Даже легендарный! – Феоктистов окинул незнакомца оценивающим взглядом, пытаясь понять, кто перед ним и что ему здесь надо. Одно сдерживало, чтобы не потребовать удаления его из помещения, присутствие при нём непосредственного начальника, и начальника следственного отдела городской прокуратуры.
Андрей Андреевич, упреждая вопросы, представил гостя:
– Викентий Вениаминович, старший следователь по особо важным делам областной прокуратуры. У нас с проверкой… и с помощью.
Прокудин заулыбался, испытывая приятные эмоции от присутствия при нём уважаемых людей из столь уважаемых ведомств.
Феоктистова представил, несколько каламбуря, Михалёв:
– Граф Феокт, собственной персоной! Титул пожалован за ряд выдающихся дел, при полном соблюдении норм морали и этики, то есть благородства. Правильно я говорю, Вовочка? – обратился он к Заичкину.
Аттестация вызвала у иркутского гостя улыбку. И насмешку сотрудников над Вовочкой. Заичкин едва заметно кивнул в знак согласия, однако заметил:
– Чего тебе не хватает.
– Вот, товарищи, слышите? Хоть этому гражданину через пять минут будет предоставлено почётное место у параши и тот, не кривя душой, признает достоинства следователя Феоктистова.
Михалёву, наверное, как и всем его ребятам, следователям, было весело – раскрыто первое дело по Заичкину, не за горами предстояли ещё дела, и набатом отзовутся в городе, в том числе кое над кем из присутствующих здесь. Начальнику следственного отдела прокуратуры они тоже понравится.
– Ну что же, пойдёмте, Владимир Васильевич, – сказал Прокудин. Он был не столь оптимистично настроен.
Заичкин тяжело вздохнул, обречённый, ко всему готовый. Руки, заведённые за спину, мяли платочек.
Прокудин и гости вышли первыми. Заичкин за ними, проходя мимо следователей, образовавшими две шеренги перед выходом.
В коридоре Феоктистов сказал Юрочкину:
– Пока поднимаемся в дежурку, ты беги к себе, принеси бланк о невыезде.
Юрочкин поспешил по запасному лестничному маршу на второй этаж.
Викентий Вениаминович приотстал и, взяв Феоктистова за локоть, спросил:
– Граф, скажите, если конечно не секрет: каким образом вы вышли на Заичкина?
Феоктистов загадочно улыбнулся.
– У меня, как бы это сказать попонятнее, на подобную категорию людей, подлецов, убийц, глаз намётан. Вижу их насквозь.
– Прекрасный глаз! А из чего он состоит?
Анатолий глянул на гостя более внимательно, и вновь усмехнулся.
– Он перед вами, смотрите. Хотите, я прямо сейчас продемонстрирую его проницательность?
– На ком?
– Да хотя бы на вас.
– На мне? Интересно. Ну-ка, ну-ка, неужто и я подлец или убийца?
– Я этого не говорил.
– Но вы же сами сказали: эту категорию людей насквозь видите.
– Хм, у вас другое.
– Что же?
Феоктистов ещё раз внимательно посмотрел на гостя.
– Ваше присутствие здесь связано с происшествием в медвытрезвителе. И вы здесь для того, чтобы это дело как-то замять, или чтобы оно не так громко прозвонило по общественности. Возможно, из чести и престижа милиции, а, возможно, здесь задеты чьи-то личные интересы. Полагаю – второе. Вы здесь в роли громоотвода. Так?
Гость внимательно выслушал, чему-то усмехнулся, но не ответил.
– Значит верно. И мои опасения не напрасны, – заключил Феоктистов.
– Какие? И почему опасения?
– Уйдёт это дело, как вода в песок, вы его выплесните. И никто за убийство не понесёт наказания.
– Ну, тут вы хватили, уважаемый граф.
– Переведут их из одного подразделения в другое или из города в город, может и в другую область, на том и закончатся наказания.
Теперь гость внимательно посмотрел на следователя, такая проницательность ему тоже понравилась, и не беспочвенны были выводы следователя.
– Только вот что я хочу сказать: дело это я так не оставлю. Я доведу его до суда. – В голосе Феоктистова прозвучала твёрдость, в которой прослушивались нотки злости.
– Успокойтесь, граф. В нём и должностное и уголовное преступления. Надо брать всё в совокупности.
– Это давно понятно. И эти банщики должны были быть отстранены от работы, и сидеть, – Анатолий развёл в стороны руками, – "однаха", как говорит Бахашкин …пáрят и дальше.
Они поднялись из подвала к дежурному отделению, и гость приостановился.
– Ну, граф, больше мне вас никак не представили, за проницательность спасибо. Не подлец – и тем счастлив. Однако был бы рад посмотреть на ваш универсальный глаз. – Викентий Вениаминович загадочно улыбнулся. Но улыбку эту можно было расценить и как приятельское расположение, и Феоктистов с двойственным чувством пропустил его вперёд себя в дежурку.
Заичкин, теперь уже не тот нагловатый, шумный, со звонким голосом, а притихший, пришибленный свалившейся на него бедой, с глазками затравленно бегающими, стоял в окружении следователей и негромко покахыкивал в кулачок. Привычка с детства, но теперь это подкахыкиванье, вырываясь непроизвольно, походило больше на чих простуженной овцы.
Викентий Вениаминович смотрел на начальника ГАИ с едва скрываемым призрением, его продолговатое лицо кривила усмешка.
Андрей Андреевич, уловив этот взгляд, отошёл от Заичкина.
В дежурной части и в вестибюле было немало народа: милиционеры из отделения милиции, сотрудники ГАИ, – они стояли или сидели в напряжённом ожидании, кто-то перешёптывался, но все смотрели за перегородку. Старшие офицеры ГАИ, командиры находились и в дежурке, разговаривали с начальником ГАИ и со следователями.
Когда со второго этажа продирался сквозь толпу Юрочкин, сотрудники ГАИ останавливали его, пытались выяснить суть дела и положение их начальника. Спрашивали:
– Серёга, это правда?..
– Может ошибка, а?..
– Он что, сам признался?..
– Ребята, ничего не могу сказать. Но влип ваш шеф, кажется, основательно.
– Вы ему, поди, руки там вывернули!..
– Печёнку измочалили…
– Не говорите ерунды! – отмахивался Сергей от реплик.
Наконец он попал в дежурку и подал Прокудину бланк. Тот передал его Феоктистову: оформляй…
Анатолий, разговаривая о чём-то с Викентием Вениаминовичем, принял листок, но заполнять стал не сразу. Посмотрел вопросительно на Заичкина, как бы спрашивая: ну что, Владимир Васильевич, что будем делать?.. Домой или в капезе?..
Заичкин опустил глаза. Анатолий заполнил бланк.
– Распишитесь, Владимир Васильевич. – Заичкин взял ручку. – Наверное, нет смысла объяснять вам, что этот документ означает?
– Кха, знаю, – едва слышно ответил Заичкин.
Его новое положение было слишком невероятным.
Как только формальности были выполнены, Андрей Андреевич заторопился.
– Ну, Владимир Васильевич, поехали, – сказал он и первым направился из дежурки. – До свидания. – Это уже относилось ко всем присутствующим.
Заичкин на прощание лишь кивнул и, поёживаясь, подкахыкивая, последовал за ним. Викентий Вениаминович вышел следом. Феоктистов уловил его взгляд на себе, его усмешку.
Провожать гостей пошёл Прокудин.
Присутствующие милиционеры в молчаливом недоумении провожали их до выхода, потом сквозь окно до чёрной "Волги", которая стояла среди множества спецмашин.
Вскоре "Волга" резко взяла с места и понеслась с площадки в город. За ней рванули две машины ГАИ, "Жигули" и "Москвич", – сопровождать начальника ГАИ.
Иркутский гость заронил в душу Анатолия чувство, похожее на смятение, беспокойное чувство. Он задумчиво смотрел через окно и думал: "Что бы это значило?.. На что он намекает? О глазе, о проницательности?.. Может его, удивило неожиданное раскрытие Заичкина?.. Хм, так пусть знает наших!" – усмехнулся он и за шуткой почувствовал успокоение.
Вернулся Прокудин.
– Ну а теперь, Анатолий, пойдём ко мне, – сказал он.
– Нам тоже? – спросил Михалёв.
– Нет, с вами завтра утром. Особенно с тобой. Свободны.
Прокудин и Феоктистов направились из дежурки, но их остановил голос Папяна.
– Фыактыстов! Ты нам ничо не хош сказат?
Анатолий обернулся. Сотрудники ГАИ смотрели на следователей с ожиданием.
– Вообще-то, Миша, сейчас рановато говорить о виновности вашего шефа, мы не суд. Но по результатам следствия, предварительно, вывод такой – свинья ваш командир. А остальное в суде услышите.
7
Машину прокуратуры сопровождали две машины – ГАИ. Одна, обогнав "Волгу" у стадиона "Ермак", шла впереди. Вторая – сзади, обе с включёнными маячками. Время от времени на перекрёстках они включали звуковые сигналы, на улицах транспорт шарахался от них в стороны.
Подъехав к зданию прокуратуры, пассажиры из "Волги" вышли и, молча, направились к входу. Сотрудники ГАИ тоже вышли и встали возле своих машин. Заичкин по привычке сделал им рукой знак: ждать! Но, вспомнив, кто он теперь, отмахнулся с досадой: пошли вы…
В кабинете Андрей Андреевич не пригласил Заичкина сесть, а, молча, ткнул на первый стул, стоящий у приставного стола. На что тот сразу не среагировал, ещё не привык к полужестам, к полутонам. Уже зайдя за стол и усаживаясь на своё место, Андрей Андреевич приказал:
– Садись! – Заичкин сел.
Викентий Вениаминович прошёл к окну, встал к нему, опершись в подоконник задом и скрестив руки на груди. Под его взглядом Заичкин поеживался.
– Пфу-пфу-пфу! – отпыхиваясь, произнёс Андрей Андреевич, – Ну и дела в нашем союзном королевстве. Скажи, Заичкин, как ты всё-таки попался?
– Как?.. Да хрен его знает, как? Глупо, непонятно, сумбурно. Кха!
– А зачем было сбегать, сопротивление оказывать?
– Не знаю, – закрутил он головой. – Ничего не понимаю.
– Ну, а как ты на бабу наехал? Сильно пьяным был?
– Кха… Да не то чтобы. С обеда ещё уехали на Китой, поддавали, кувыркались…
– С кем?
– Да с общаги на Московской, Вальку и Тоньку взяли. Помнишь, наверно?..
Андрей Андреевич кивнул и тут же поёжился от неловкости, он уже принял дистанцию между собой и Заичкиным и теперь не хотел с ним иметь ничего общего, даже общих знакомых, тем более в столь пикантных мероприятиях, когда-то их объединявших.
Чтобы сменить тему, на которую вольно или невольно вышел Заичкин, сказал:
– И перекрёсток-то вроде большой, хоть армейские манёвры проводи.
Заичкин к счастью последовал по его мысленному тропу. Заговорил:
– Вот-вот. Трамвай видел, пассажиров видел, а её не заметил. Как специально чёрт на машину толкнул. Правда, занесло маленько, – и примолк.
Хозяин и гость, похоже, не слушали его, на лицах отчуждённость и безучастность, даже презрение. Стало горько и стыдно: как быстро люди меняют своё отношение к тем, кто был недавно их товарищем, другом. Вспомнился Фомич – даже тот, на кого он надеялся, с кем связывает многое что из их общих интересов, и тот заложил, паскуда. А что ещё ожидать от него, когда их по другим делам раскрутят? – как намекали Феоктистов и Михалёв. А Фомич немало поработал над машинками ему подогнанными, и по его разнарядкам…
– Собственно, подробности вашего наезда нас не интересуют, – перебил его размышления Викентий Вениаминович, – теперь суду определять степень вашего преступления. Нас интересует, как вышел на вас Феоктистов?
– Так я уже сказал: не знаю, кхе…
Заичкин сидел вполуоборот к гостю, взъерошенный, подавленный.
– Ну, хорошо. Когда вы были в кабинете у следователей, кто там находился?
– Дак Мáлина, Бердюгин.
– Не заметили ли вы что-нибудь у них необычного? В руках, на столах?
Заичкин пожал плечами, напрягая память. Когда там было что-то замечать? Как обухом по голове: "Вы арестованы!.." И Мáлина там ещё. Все в мозгах перевернулось.
– Не торопитесь с ответом. Припомните. Может какие-нибудь предметы, скажем: цилиндр, коробку, футляры от чего-нибудь, может быть свёртки?
– Кха! Коробка была! – футляр от бинокля. Цилиндр! – оживился Владимир Васильевич, обрадованный тем, что, кажется, может быть чем-то полезен. Почувствовал это скорее подсознательно, и всё усилия направил на угождение, на стремление заработать хоть какие-то дивиденды на будущее. Живо реагировал даже на оттенки голосов.
– Так, хорошо. Какого цвета были эти предметы.
– Тёмные. Точнее, тёмно-коричневые. Нет, цилиндр был чёрный.
– Какой длинны?
– Как пинал или футляр от чертежей. Ну, как у студентов. Они потом с ними и ушли.
Викентий Вениаминович понимающе покивал и обратился к Андрею Андреевичу:
– Ну что, Андрей Андреевич, может, пригласим Светлану Ивановну?
Заичкин насторожился.
Андрей Андреевич потянулся к телефону.
– Аллё, Светлана Ивановна, хорошо, что тебя застал. Зайди ко мне.
Бросил трубку. Машинально пригладил волосы, поправил галстук. Пальцами отёр уголки рта, словно готовился к любовному свиданию.
Войдя в кабинет, Светлана насторожилась. Заичкин вызвал это чувство.
– Хорошо, что не ушла, – дружески заговорил шеф, – присаживайся, – показал на ряд стульев напротив Заичкина.
Мáлина, стараясь быть спокойной, прошла и села поодаль от Заичкина по другую сторону стола.
– Светлана Иванна, скажите, при аресте вот, Владимира Васильевича, что за предметы были у вас в футлярах? – спросил Андрей Андреевич.
"Андрей перешёл на "вы", – заметила она про себя, значит, серьёзное что-то происходит.
– Не знаю, о каких футлярах идёт речь, Андрей Андреевич?
– Кха! Да как же, Светлана Ивановна, – воскликнул Заичкин, и тут же под её взглядом пригасил голос. – Вы и доктор… Как же, он с одним, а вы с другим ушли.
От следователей не ускользнули заминка Мáлиной и ненавидящий взгляд, обращённый на Заичкина. Викентий Вениаминович смотрел на молодую женщину с интересом и восхищением. Она сидела к нему лицом, красивая и строгая: с таких женщин картины бы писать. Боже мой, чем ты занимаешься, Кент!..
– Светлана Ивановна, – сказал он участливо, – если это какой-нибудь секрет, то не говорите. Вы ведь не на дознании.
– Мне нечего скрывать. А если Заичкин имеет в виду предметы моей личной атрибутики, то могу перечислить, что в них было. Только, по-моему, этот перечень не для мужского уха.
– Однако Бердюгину вы его доверили, – улыбнулся гость.
– Не сам секрет, а ношу. Он любезный человек и в отличие от некоторых, не убивает женщин, а старается облегчить им их существование. Старается скрасить им жизнь.
– Так значит, это были ваши коробки?
Гость стоял перед окном, и лицо его немного затемнённое, по нему нельзя было уловить душевные и умственные движения. Светились глаза, ровные ряды зубов с одной золотой фиксой с правой стороны. И белела прядка волос над высоким лбом, тоже с правой стороны.
– Да, конечно.
– А вы не могли бы показать содержимое этих коробок?
– Вас интересует моё белье? – удивилась она.
– Ха-ха! В некотором роде…
– Ну, вы и скор!
Заичкин подхохотнул и тут же осёкся: человек у окна скребанул по нему взглядом. Гость подал Андрею Андреевичу знак головой: выпроводи этого!..
– Вот что, гражданин Заичкин, – и в шутку и всерьёз проговорил Андрей Андреевич, – можете быть свободным, в пределах, конечно, подписки о невыезде. Идите домой и больше уделите внимание молитвам. Замаливайте свой грех, может суд это учтёт при вынесении приговора.
– А прокуратура? – вырвалось у Владимира Васильевича.
Ответила Мáлина, лаконично и сдержанно:
– Вас, Заичкин, с учётом прежних грехов, раньше надо было судить. Зря я в своё время не возбудила против вас ходатайство, может быть, минула бы Кудряшкину роковая встреча с вами. Только под подлецов подобного рода статью ещё не придумали. Надеюсь, сейчас вы всё получите сполна.
У Заичкина задрожали губы, подбородок, лицо стало омерзительным, противным ей. Он хотел было что-то возразить Мáлиной, но Светлана, не сдержав гнев, процедила сквозь зубы:
– Во-он! Мразь!
– Ты… Вы… Не имеете право…
– Что?!. – выдохнула она, приподнимаясь.
Владимир Васильевич приподнялся, попятился от стола и в пол-оборота поспешил к двери, где тут же и скрылся. И никто его не окликнул, никто не остановил.
Мáлина осела на стул.
– Живёт же такое… – раздражённо проговорила она и, успокаивая себя, глубоко вздохнула
И тут же раздался раскатистый хохот гостя.
– Ха-ха-ха! Ну и Светлана Ивановна! Ай да молодец! Как она его, а?
Подхохотнул и Андрей Андреевич, до этого было растерявшийся, не ожидавший от Светланы подобного всплеска эмоций. И в присутствии куратора!
– Вот это да! Вот это прокурорский голосок. И как вы не судебный прокурор?
– Была она им, Викентий Вениаминович, – сказал Андрей Андреевич, – и не так давно.
– Да-а? – удивился гость. – И что же? Почему ушла?
Андрей Андреевич промолчал, давая возможность Светлане самой ответить. Но и она промолчала.
– Так что же случилось?
Светлана с неохотой ответила:
– Не ушла, а ушлú, – вздохнула. – Да что сейчас об этом? Что было, то было, закат догорел, как поётся в песне.
– Так, ясно, – сказал гость, поняв, что невольно и скорее не вовремя затронул деликатный вопрос и тему закрыл. – Вы что-то об этом, – кивнул на дверь, за которой скрылся Заичкин, – заговорили. Он что, ещё где-то наследил?
– Насмердил, так точнее, – поправила она гостя. И с горечью сказала: – Зима, холодина, люди в бедственном положении, спасать надо, а он сбежал. За помощью, якобы, выдвинулся. Даже не соизволил вернуться за ними. А вы хотите, чтобы он остановился и оказал помощь сбитому им человеку?..
Их разговор прервал телефонный звонок. Андрей Андреевич взял трубку.
– Андрей, – услышал он в наушнике.
– Слушаю вас, Яков Абрамович, – и, спохватившись, прикрыл трубку, понизил голос.
– Заичкина освободили?
– Да. Под подписку.
– Это ещё почему?
– Так он во всём признался, и показания свои подписал.
– Из него там Феоктистов выбил эти признания, и вы уши развесили.
– Нет, мы только что с ним у меня в кабинете говорили. Он всё подтвердил.
– Ну и ну… Ну и чудак на букву "М". А выяснили, как он попался?
– Пока нет.
– Вот что. Раз Феоктистов такой молодец, проследите-ка за ним. Узнай, какое дело он сейчас раскручивает? На что, так сказать, нацелился?
– Понял.
– Ну, раз понял, действуйте. Пока не будете иметь в руках этот аппарат, медвытрезвителя вам не выкрутить. Передай привет гостю. Будет что интересного, звони прямо домой. Пока. – В наушнике послышались короткие сигналы.
Андрей Андреевич кивнул и положил трубку.
У Светланы от телефонного звонка, в сознании как будто бы просветлело. На неё словно снизошло озарение.
"Яков Абрамович… Так вот кто тут правит бал! Пешки переставляет и рассчитывает ходы. Блатштейн, собственной персоной. А! Каково? Как я до сих пор не поняла? Вот от чьего имени вы, Андрей Андреевич, на тех судах передо мной выступали, с чьего голоса подпеваете. Вот кто вас тут за верёвочки водит, как марионеток…"
…Вспомнились давние телефонные звонки её теперешнего начальника.
– Света, ты, почему так пассивно на суде себя ведёшь? – спрашивал Андрей Андреевич приятельским голосом.
– Как пассивно? По-моему, нормально.
– Разве это нормально, давать всяким там трепаться не по делу в ходе судебного разбирательства.
– За регламентом следить дело судьи.
– А прокурора? Он-то для чего там? Он выдвигает обвинение и отстаивает его, а не выслушивает разных там демагогов.
– Демагогов? Вы имеете в виду общественного обвинителя Шпарёва? Так нет, человек по делу высказывается и очень даже с важными дополнениями. Надеюсь, суду они помогут.
– Твой Шпарёв, если хочешь знать, и есть демагог махровый и популист дешёвый. И чем больше ты будешь его слушать, тем больше он будет вводить тебя и суд в заблуждение. Ты поинтересуйся его производственной характеристикой, поговори с его руководством. И учти, за судом следят. От него, между прочим, будет зависеть твоя карьера.
– Спасибо, Андрей Андреевич, учту.
После суда был новый звонок.
– Ну что же ты наделала, Светик, а? – тоном глубокого соболезнования спрашивал Андрей Андреевич.
– Что случилось? – забеспокоилась она.
– Я ж тебя по-дружески предупреждал.
– Андрей Андреевич, я-то тут причём? Суд вынес решение.
– Но ты-то, ты, что там делала? Ну, как в детском саду, ей-богу. Светлана Ивановна, ваши необъективность и мягкосердечие вошли в противоречие с юриспруденцией. Мне остаётся только посожалеть…
…Так вот, оказывается, кто за комбинатовскими процессами следил! Вот с чьим мнением встало в противоречие её, хм, мягкосердечие. И когда успевает за всем: и жениться-разводиться, и следить за работой прокуратуры, за работой судов, и работать замом генерального директора такого громадного предприятия? Через Ультрафен что ли всё отслеживает?..
Андрей Андреевич, почувствовав на себе изучающий взгляд Мáлиной, улыбнулся.
– Наконец-то я вас чем-то заинтересовал, Светлана Ивановна?
– Да… Есть моменты. Но позвольте мне удалиться?
– Ну что же, пожалуй… – глянув на гостя, согласился он.
– И всё же, Светлана Ивановна, – обратился с мягкой настойчивостью гость, – что это были за коробки, и куда вы их дели?
– Куда?.. Хм, – дёрнула она головой в удивлении. – Куда ваша жена привозит вещи из магазина?
Викентий Вениаминович примирительно улыбнулся.
– Не скажу. Просто не знаю, по причине отсутствия таковой.
– Вот и я вам не скажу, – в тон ему ответила Светлана, поднимаясь из-за стола.
Гость подхохотнул, но сказал с любезной учтивостью:
– Вы не обижайтесь, пожалуйста, Светлана Ивановна. У меня не было и в мыслях вас обидеть. – Приложил руку к груди и слегка наклонил голову.
"А у кого?.. У Блата?" – настороженно подумала она, но улыбнулась галантности гостя. Какой-то он неуловимый, и напористый, и в то же время бесконфликтен, деликатен.
– До свидания, – попрощалась она и поспешила на выход.
Спешить, надо было спешить, чтобы застать Феоктистова. Тревога разрасталась в Светлане не на шутку.
Мужчины взглядами проводили Малину.
– По-моему, вы здесь недооцениваете кадры, – в голосе Викентия Вениаминовича прозвучали нотки иронии и сожаления. – Она мне всё больше нравится. У неё есть дети?
– Сын, лет шести-семи. Сейчас на лето к родителям увезла. Где-то под Зимой в деревне живут.
– Я подумаю, что для неё можно сделать. Возможно, заберу в область.
Андрей Андреевич почесал кончик тонкого носа, как бы потягивая его вниз.
– В принципе, баба она честная, – сказал он с сожалением. – Да вот выпустила два дела из рук, старик был очень ею недоволен.
– Какие дела?
– По Баяндаю и по Байкалу. Там и там были замешаны руководители комбината. Штрафы, частные определения… А это, как раз по нему. Вот он и взъелся на неё. Мол, девчонка, ей не место в прокуратуре. Перевели следователем… Кстати, когда грохнули её мужика, старик сам пытался к ней клинышки подбить. Бабёнка-то, вишь, какая…
– И что?
– Отказала, видать. Отстал. Наверно, другие, попокладистее увлекли. В управлении комбината их там всевозможных калибров и на любой вкус. Сами на него вешаются. Вот и даёт мужик копоти на старости лет. Какие сильно ломаются, на тех женится, а остальных так, ха-ха, топчет.
Викентий Вениаминович усмехнулся.
– Способный… – прошёл к столу, сел и, прекращая разговор о персоне здесь не присутствующей, спросил: – Ну что у нас там? На чём мы остановились?
Андрей Андреевич посерьёзнел, перешёл к делу.
– Яков Абрамович предлагает узнать, какое дело Феоктистов сейчас крутит, и проследить за ним.
– И как же вы намереваетесь узнать о его делах? У него самого спросить?
– Зачем? У него начальник есть, – засмеялся Андрей Андреевич. Снял трубку телефона и набрал номер. – Привет, Моисеч!.. Ага, давно не виделись. Ну, как дела?.. Чем сейчас думаете заниматься после такого феноменального раскрытия? Феоктистов, наверное, уже на что-то или на кого-то нацелился? Он, похоже, в ударе, ха-ха!.. Он у тебя? Ну, тогда я попозже перезвоню. Нет, он мне не нужен. Не буду мешать, – положил трубку и сказал: – Граф у него.
8
Мáлина, находясь в крайнем расстройстве, ходила по кабинету и, то вслух, то мысленно, разговаривала сама с собой. В глазах поблёскивали слёзы.
– Вот, вот она твоя несдержанность! Вот они, твои шуточки! И что меня дёрнуло тогда за язык? Ещё этого подонка, Заичкина притянули!.. – она брезгливо поморщилась. – Ой-ей-ёй!.. Что я натворила!.. Что теперь делать? Они знают про Ультрафен. Но зачем он им? Интересует? Но так не интересуются вещами, исподволь, обиняками, с намёками, через третьи лица. Как это понимать?.. Нет, тут что-то не так. Тут… – она приостановилась. – Надо связаться с Толей! Точно! Надо предупредить его. Надо поговорить с ним, объясниться.
Она прошла к телефону, села за стол. "Эх, Толя, Толечка, – вздохнула она с душевным сожалением, – старше-то я тебя всего на один годик, а ведь старше. Старше. Старуха!"
Достала из стола зеркальце и внимательно посмотрелась в него. Осторожно промокнула глаза платочком. С огорчением заметила на лице появившиеся мелкие морщинки и попыталась разгладить их пальцами.
– Да, Толечка, ты прав. Мне уже не ровняться с твоей маленькой подружкой. Я перед ней, действительно, – баба Яга. Хоть из деликатности ты этого и не сказал. То-то в тебе и ценно… Милый ты мой, и ничегошеньки ты не замечаешь… А может, я чересчур серьёзна?..
Она попыталась в зеркале изобразить особу без комплексов, стала кривить лицо, делать ужимки, подмигивать… И вдруг рассмеялась: вот дура! – представив себя в этой дурацкой роли перед Анатолием.
– Да он просто обалдеет!..
Бросила зеркальце в стол, и смех сменился на всхлипывание. Боже, как глупо, как тяжко…
– А тут ещё это… Да он просто возненавидит меня! Он… Он просто посчитает меня предательницей!
Она дотянулась до графина, налила воды в стакан. Жадно отпила и обкапала кофту, костюм. Ну, вот, как маленькая! – стряхнула капли платком.
Но Толе надо позвонить. Она набрала номер. Телефон молчал. Где он есть?..
Отошла к окну, чтобы хоть как-то успокоиться, отвлечься, стала глядеть на улицу.
В открытую форточку долетали звуки городского гуда: шум машин, топот каблуков по асфальту, голоса птиц, скрывающихся от жары в ветвях тополей и клёнов. День как будто бы не спешил уходить, только солнце за сутолокой и делами незаметно переместилось, присело, и от здания напротив тень доползла до половины аллеи, разделяющей улицу Горького пополам.
С улицы всё ещё доносило душный чад расплавленного асфальта и воздух, перенасыщенный химическими ароматами от комбината. Этот "букет" дополнял неприятные переживания, и может, оттого вспомнились звонки Блатштейна, отдающие тоже какой-то дурнотой, хотя и приправлял он их изящной словесностью.
Первый звонок Блатштейн сделал почти сразу же после похорон Бориса.
– Ал-леу, Мáлина? Светлана Ивановна?
– Да.
– Здравствуйте, Светлана Ивановна! Вас беспокоит Блатштейн.
– Здравствуйте, Яков Абрамович!
– О, вы меня, похоже, знаете? – в трубке послышался приятного баритона хохоток.
– Да кто ж вас не знает? Вы известная личность в городе.
– Чем же, Светлана Ивановна? Надеюсь, не крамольной и криминальной известностью, что могло бы привлечь прокурорское внимание?
– Ну что вы, Яков Абрамович.
– Значит, чисто бытовая и гражданская молва? Ну, это не страшно… Я что звоню, Светлана Ивановна. Я слышал у вас несчастье. Простите, что напоминаю, но я хотел бы выразить вам свои искренние соболезнования, сочувствие.
– Спасибо, Яков Абрамович. Любезно с вашей стороны.
– Не стóит. Я ведь хорошо знал вашего мужа, Бориса Мищенко. Неплохой был юрист. Да, неплохой… – вздохнул. – Но, как говорится, все мы под Богом… Так я вот о чём хотел сказать вам, Светлана Ивановна: если у вас вдруг возникнут какие-то неразрешимые вопросы, то вспомните обо мне. Я буду рад вам помочь. Рад буду вам услужить.
– Спасибо… – она была тронута его вниманием.
– Не за что, Света. Обращайся и без церемоний. Договорились?
От неожиданности она немного растерялась.
– Договорились, Света? – настойчиво повторил он, перейдя на "ты".
