Александр Леонидович Кириллов
Будем жить по-новому! Сопротивленец. Книга 1
В обычной и семейной жизни Жуков был вполне адекватным, нормальным, хоть и властным человеком. Поэтому лично моё мнение таково: «Война воспитала плеяду действительно победоносных полководцев и Жуков среди них стоит на первом месте, как главный маршал Победы. Да, ему помогали или, можно сказать, на него работали штабы армий и фронтов. Штабные офицеры – профессионалы своего дела, разрабатывали стратегические и тактические планы кампаний или отдельных сражений, но конечное решение принимал именно командующий, отстаивая его, если того требовал статус решения, перед членами Ставки и Сталиным. К тому же там, где находился Жуков, особенно это было важным в 1941-1942 годах, наши войска не только сдерживали, но и громили врага. О его стратегическом военном чутье и опыте свидетельствует даже тот факт, что полученные разведданные и показания перебежчиков о возможном начале войны, Жуков, как начальник Генштаба, Ватутин, как его первый заместитель, и присоединившийся к ним нарком обороны СССР Тимошенко не проигнорировали. На совещании, закончившемся в 23.00 часа 21.06.1941, они смогли убедить Сталина принять Директиву № 1 «О приведении в боевую готовность приграничных военных округов в связи с возможным нападением 22-23 июня Германии на СССР». Директива была немедленно передана в войска, но из-за малого времени для её реализации во многих частях оказалась запоздалой.
Несмотря на ночное время в сторону фронта передвигались пехотные части. В Ельне мы подъехали к зданию бывшего городского Совета народных депутатов. Шубин подъехал непосредственно к зданию, а наш грузовик был остановлен у въезда на площадь. Я выскочил из кабины и, пробежав это расстояние, успел зайти в здание вместе со всеми.
Дежурный офицер проводил нас к бывшему кабинету председателя горсовета. В него вошли Шубин, Недогаров и немцы, а я остался гулять по коридору. Через полчаса появился Недогаров и помахал мне рукой, мол, зовут. Я зашёл в кабинет. Во главе стола сидел Жуков, вокруг стола на стульях расположилось человек пятнадцать: штабные, возможно, что командующие 24-й и 43-й армий, участвующих в операции – я не знал их в лицо, командир нашей дивизии Руссиянов, моё непосредственное начальство, переводчик и пленные немцы. Я встал по стойке смирно и представился по уставной форме. Пленных немцев вывели из кабинета.
Я и Жуков рассматривали друг друга несколько секунд, наверное, и мысли были похожи, по типу «так вот ты какой, северный олень». Потом Жуков скомандовал: «Вольно, товарищ старший лейтенант. Александр Павлович, коротко расскажите о боевом пути вашего взвода, а также свои наблюдения в немецком тылу. В общем, говорите всё, что посчитаете необходимым озвучить».
Я начал доклад. Рассказал о том, что заметив уменьшение интенсивности ответного ружейного немцев, сделал предположение, что они отошли. Это требовалось проверить и, если это было действительно так, то марш-броском захватить вражеские позиции. На совещании, проводимом командиром полка Шубиным, я озвучил своё наблюдение, что и подтвердили остальные командиры полевых частей полка. Поскольку подчинённый мне разведвзвод являлся самым подготовленным подразделением для ночных боевых действий, предложил провести ночную разведку боем. Данное предложение встретило полное одобрение у командира полка и начальника штаба, а также командира нашей дивизии генерал-майора Руссиянова, который в возможно короткие сроки согласовал проведение операции. Ночью мы, скрытно подобравшись к позициям немцев, убрали часовых, взяли в плен обер-лейтенанта Шульца, который обрисовал нам общую ситуацию по гитлеровской обороне. Очистив вторую линию окопов от защитников рубежа, на двух трофейных грузовиках взвод совершил рейд по тылам противника.
Из личных соображений хотел бы отметить два аспекта. Первый – комполка дал указание вести боевые действия именно по разведывательно-диверсионному профилю подразделения, разрешив свободный поиск целей, а не использовал нас, как обычные пехотные части по планомерному занятию территории. Именно диверсии на коммуникациях врага подготовленными бойцами принесут большую пользу армии, чем их сидение в окопах. А второй – если подразделения особо назначения НКВД выполняют диверсии, используя глубинную заброску в тыл врага, где действуют окруженцы и добровольцы из местных жителей, которых мы называем партизанами, то нас, фронтовую разведку, надо использовать для диверсий в прифронтовой полосе и ближнем тылу врага.
Далее, воспользовавшись передислокацией немецких подразделений, как говорится, «под шумок» пристроившись к колонне, проскочили в тыл фашистов. Затем наткнувшись на немецкие танки в Леонидово, провели разведку, взяв в плен командира танка. У него выяснили текущую остановку. Пленение генерала стало делом техники. Также несколькими гранатами на растяжках заминировали бензовозы, привязав чеку к осям задних колёс. При движении автомобиля верёвка намотается на ось, при этом будет выдернута чека лимонки, что гарантировано должно взорвать бензобаки. Но результата мы не видели, с генералом пришлось уйти раньше. Затем день отсиделись в лесу, а по результатам радиосвязи с полком, решили прорываться к своим. Далее был короткий бой с передвижным постом, где трофеями были взяты БТР, мотоциклы и оружие. К сожалению, именно в этом бою взвод понёс потери. Лист о представлении отличившихся солдат на поощрения я подал командиру полка. Вот и все.
«Знаете, Кольцов, а это первый пленённый нашей армией генерал. Со сведениями, которые находятся в портфелях, мы разберёмся. Что-то ещё хотите добавить?» – спросил Жуков.
– Хочу, товарищ генерал армии. Мы проехали несколько километров в сторону фронта и не увидели войск врага, наблюдая лишь отступающие части. Похоже, они повторили свой манёвр двухдневной давности, скрытно отведя войска на двадцать – тридцать километров назад и выпрямив фронт. Считаю целесообразным использовать эту информацию и пехоте захватить оставленные немецкие позиции этой ночью.
Глава 5. Проблемы, однако
Мы были отпущены начальством. Возвратившись в полк, Шубин отдал команду, и пехотные батальоны пошли вперёд и захватили оставленные немцами позиции. Думаю, что комполка всё-таки согласовал этот приказ с комдивом. Ночь прошла спокойно, а утром меня, «птичью стаю», Боголюбова, Лосева, Ломова, Петрова и ещё нескольких «стариков» вызвали к Шубину. Там я увидел артиллериста Смирнова, с которым поболтали, ожидая информации о причине вызова. Из командирского блиндажа вышел Недогаров и скомандовал построение. Сюда же подтянулись полковой комиссар, несколько офицеров штаба и комбаты. После этого начштаба зачитал приказ: «Согласно приказу от 15 августа 1941 года за мужество и героизм по защите нашей Родины, проявленные при обороне железнодорожной станции Толочин, награждаются:
– орденом «Красного Знамени», денежной премией за сбитый самолёт в размере 1000 рублей старший лейтенант Кольцов;
– орденом "Красной Звезды" лейтенант Смирнов и денежной премией в размере 500 рублей;
– орденами "Красной Звезды" и денежными премиями за подбитые танки красноармейцы по списку;
– медалями «За отвагу» и денежными премиями за уничтожение живой силы противника красноармейцы по списку, в том числе, посмертно.
«Спасибо, Фёдор Дмитриевич, – я мысленно поблагодарил командующего 1-м стрелковым корпусом генерал-майора Рубцова, – не забыл ты ту станцию».
А Недогаров продолжил: «Далее согласно приказу от 20 августа 1941 года за нанесённый противнику урон награждаются медалями «За боевые заслуги» старший лейтенант Кольцов, сержанты и рядовые по списку, а также денежной премией в размере 1000 рублей за две единицы бронетехники противника на всех семерых».
Деньги мне шли на сберкнижку – с наличными я не «заморачивался».
Шубин поздравил нас, потом подошёл ко мне и, похлопав по плечу, произнёс: «Молодец, Александр, правильно Жукову доклад сделал!»
Я улыбнулся в ответ, как говорится, прогиб засчитан. Тут же ответил: «Так я же рассказал всё, как было. Без вашего понимания ситуации ничего бы и не произошло, топтались бы до сих пор перед Ельней, стреляя по пустым позициям».
А затем мы выдвинулись походной колонной на запад. Настроение было радостное, над колонной слышались разговоры о том, что уже появились солдаты в полку, которые уже награждены медалями, а, значит, и остальные смогут их получить. А разведчики обсуждали, что им может в будущем перепасть за проведённую операцию. Мы проходили через Лысовку, когда ко мне подошёл Грачев.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите смотаться в Леонидово? Мы с Воробьём слетаем по-быстрому, хочется посмотреть на бензовозы и вообще.
Мотоциклы мы отстояли, и они числились в нашем взводе, как матчасть мобильной группы разведки. Самому было интересно, рванули ли они? Я махнул головой, мол, давай.
Через полчаса Грачев догнал нас. По его лицу было видно, что удачно съездил.
– Товарищ старший лейтенант, знатно там бахнуло. Видел отброшенные кабины: одна на улице валялась, а вторую аж в сад крайнего дома закинуло. Как бы там танк не перевернуло – много следов и пробуксовок гусениц. Похоже, переворачивали его. А ещё по дороге наши части топают на запад мимо Леонидово.
Пройдя за день больше тридцати километров, мы добрались к немецким окопам, и полк приступил к организации своей линии обороны. Подоспело время ужина. Повара колдовали у полевой кухни, наколдовав гороховый суп и перловую кашу с кусочками мяса. Штатный повар, пожилой сержант Семёныч, и его молодой напарник, солдат-срочник первого года службы из хозвзвода Ваня, которого я окрестил «студентом кулинарного техникума», где-то изыскали погибшего сегодня коня, в результате чего весь полк ел кашу с мясом.
На ужин притопали Донников с командиром второго батальона и несколько знакомых сержантов. Я пригласил ребят к «столу».
– Валер, Андрей, присоединяйтесь. Собирались, как положено, обмыть медали и ордена.
Достали фляжки и котелок, куда налили спирта и опустили награды, и пошёл котелок по большому кругу. Глоток делали все бойцы взвода за медали, за Победу, за солдатское счастье.
«Ну, что, герои, поздравляю! Сань, делись, что вы натворили в рейде?» – принялся за меня Донников.
Рассказал в общих чертах наши приключения. Разведчики иногда встревали в рассказ, уточняя отдельные моменты и вспоминая свои эмоции. Затем помянули погибших разведчиков и бойцов пехоты. Я толкнул очередную военную мудрость, обращаясь к пехтуре.
– Трудно вам, парни. Гибните, как мухи, и грязь в переходах ногами месите – тоже не подарок. Но помните – государства завоёвывает пехота, а все остальные элитные войска лишь помогают вам это делать.
Народ заулыбался, мол, пехота тоже не пальцем делана.
«Валер, а у вас какая была обстановка?» – задал я вопрос Донникову.
– У нас? Быстро заняли окопы, при этом немного постреляв, да твоих пленных в штаб передали. Утром весь полк бросили вперёд. Совершили марш-бросок к Ельне, встав немного севернее, собственно, там, где встретили вас. Дотопали до гитлеровских позиций, а рано утром был бой. Мы атаковали, но выбить фрицев из окопов не смогли. Жаль парней, много их выбыло из строя, и раненых много. А потом пришла ваша радиограмма, что вы генерала гитлеровского в плен взяли. Тут такой кипиш начался. Шубин развил бурнейшую деятельность. Сразу в дивизию доложил, а мы снова в атаку пошли, ведь по прямой линии мы напротив друг друга оказались, и расстояние не больше двадцати километров. Вот и погнали нас вперёд за целым командующим дивизией и его портфелем с документами. Снова ничего не получилось. Мы хоть артиллерией и долбили, но взять окопы не смогли – пулемётов у них много, отсекают нашу пехоту.
Засели в окопы и стали ждать ночи. А потом был ваш второй выход в эфир – сведения о том, что видели отход немцев, нам очень помогли. Однако командиры решили дождаться утра, а вы ночью прибыли.
Я поглядел на «студента кулинарного техникума». В мыслях парень точно захватывал самого Гудериана – такое у него героическое лицо было. Я рассмеялся, поделившись своими наблюдениями. Смеялись все, а паренёк покраснел, как помидор.
– Вань, а чего ты стесняешься? Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, и тот работник при кухне, который не мечтает стать шеф-поваром. Расскажу тебе историю о том, что на войне возможно всякое, и при наличии смекалки и храбрости даже повару можно совершить не трудовой, который он совершает каждый день, когда под рвущимися снарядами привозит продукты и готовит еду, а настоящий боевой подвиг.
Народ заинтересовался, а я начал свой рассказ: «Так вот, этот случай я услышал на станции, когда мы отступали (на самом деле я прочитал о нём в интернете). Произошёл этот случай с поваром танкового полка Иваном Павловичем Середой, который 30 июня 1941 года, как обычно, готовил обед. Весь личный состав участвовал в бою, поэтому Середа был один. Внезапно из лесу появился немецкий танк, обошедший наши части. Увидев танк, повар укрылся в лесочке и стал ждать. Танк остановился около кухни, а его командир высунулся из башни и решил подкрепиться готовым обедом. Может быть, наглость немцев, попытавшихся захватить самое ценное, что есть у повара, – его кухню, а, может быть, иные мысли, но возникла следующая ситуация. Семеныч, что у вас, поваров, самое ценное в хозяйстве?»
– Хозяйство разное бывает, товарищ старший лейтенант, с разными ценностями.
– Да ты философ! Хозяйства у него разные! В общем, Середа выбежал на танк с топором и немецкий танкист, не ожидавший такого поступка от русского мужика, просто испугался. Короче говоря, он нырнул в башню и захлопнул люк. Ударами топора Середа погнул пулемётный ствол, а затем закрыл смотровые щели закреплённым на броне танка брезентом. После этого он попросил гранату у якобы подошедших товарищей и принялся барабанить обухом топора по танку, изображая активное движение вокруг машины. В итоге экипаж танка сдался. Так что, парни, кто знает, на какие поступки способен человек, когда ему очень надо. Думаю, что эту историю услышит какой-нибудь военный корреспондент, и напечатает её во фронтовой газете.
Донников, почесав нос, глубокомысленно заметил: «Знаешь, Семеныч, что я подумал? Мало мы танков подбили в бою – ни одного, но теперь я знаю, как их уничтожать надо! Теперь все танки будем к тебе загонять, а ты с Иваном нас уж не подведи».
Громким смехом закончились наши посиделки, и народ разбрёлся, кто в наряды, а кто и спать.
С утра начались обоюдные артобстрелы и атаки пехоты на позиции противника. Штаб полка разместился в деревеньке Петрово, расположенной в двух километрах от передовой. Там же в палатках под сенью деревьев базировался и наш взвод. Меня вызвал к себе наш полковой комиссар, невысокий мужичок с животиком лет пятидесяти. Внешность его была какой-то отталкивающей. Весь какой-то масляный – поскользнуться можно, а кривая улыбка и взгляд с прищуром вызывали желание отойти. В общем, неприятный человек. Он расположился на постой в одной из пустующих после того, как здесь побывали гитлеровцы, деревенских изб.
– Заходите, товарищ старший лейтенант, присаживайтесь. Времени у нас мало, поэтому хотел, чтобы вы подробно описали, о чём именно вы имели приватную беседу с фашистским генералом Вольфгангом Фишером. Пока вы пишите я, с вашего позволения, попью чаек.
Сильно напрягло меня явное желание комиссара найти шпиона, причём, не просто шпиона, а такого, о ком никто и не подумал, что он враг. Видать, тоже захотелось славы волкодава контрразведки. А то, что он уже определил меня в них, было понятно, и момент, когда он подберёт нужные обоснования, чтобы меня арестовать, являлся лишь вопросом времени. Досадно, а так всё красиво началось – подвиги совершаю, медали получаю. Что ещё надо, воюй себе и воюй. Нет же, находятся гниды, которые ставят подножки тем, у кого что-то получается лучше, чем у них.
Я описал примерное содержание нашей беседы. Комиссар прочитал его и положил в свой портфель, убрав его за кровать. Затем продолжил допрос: «Вы были знакомы с генералом ранее?»
– Нет. Где бы я, обычный советский лейтенант, мог познакомиться с немецким генералом?
– В ваших анкетных данных указано, что вы посредственно владеете немецким языком. Однако, наблюдая вашу беседу со стороны, вывод однозначен – вы хорошо знаете язык, и беседовали с фашистским генералом, как старые знакомые. К сожалению, остальные бойцы владеют немецким языком существенно хуже вас, поэтому не смогли понять всю беседу.
– И вы на основании домыслов вашего доносчика, который даже перевести не может толком, обвиняете меня в шпионаже! В конце концов, вы можете опросить немецких пленных: самого генерала и подполковника, после чего сверить наши показания.
– Я вызвал вас на беседу и вы, как настоящий советский человек, должны честно отвечать на вопросы. Вместо этого вы сразу идёте в «ничего не знаю». Вы называли его по имени, беседовали о его военном пути по Европе. Со стороны сложилось впечатление, что вы знали, где он воевал, но вы говори, что ведь видите его впервые.
– Я взял его в плен, поэтому имею моральное право называть его, как мне хочется: хоть по имени, хоть козлом. О его боевом пути можно догадаться, видя количество орденов на кителе. Их дают за успешные боевые операции, а немцы только что захватили Польшу и Францию. Ещё я спросил про Данию, но он там не воевал. Мне хотелось услышать немецкое мнение о нашей армии, и он его высказал. К тому же, пока мы отступаем, то есть на сентябрь месяц 1941 года немцы нас побеждают. Может быть, вы не согласны со сводками Совинформбюро, считая, что советское правительство обманывает советский народ, и мы побеждаем?
– Лейтенант, как вы разговариваете со старшим по званию! Не передёргивайте смысл моего вопроса. Наше Правительство с товарищем Сталиным лучше нас знает, о чем говорить в сводках.
– Полностью с вами согласен. Однако я не понимаю вас. Судя по тому, где проходит линия фронта, мы проигрываем. Именно это я обсудил с генералом Фишером. Вместе с тем я принципиально высказался, что это только начало войны. Говоря шахматным языком, мы проиграли дебют, но ещё не разыграны миттельшпиль и эндшпиль. СССР, как это было всегда с захватчиками, разгромит вражеские орды. Победа будет за нами! А вы мне говорите, что всё наоборот, что я неправ в реальной оценке текущей ситуации.
– А мне показалось, что вы, Кольцов, видя тяжёлое положение РККА, ищите способ переметнуться на сторону врага.
– Вы подозреваете, что я шпион или предатель? Что же это за шпион, который берет в плен генералов «как бы своей армии». А переметнуться я мог бы и вчера, когда был за линией фронта, только вместо этого, с товарищами совершал нужные нашей армии боевые дела.
– Понимаете, Кольцов, я же вижу, что вы не тот, за кого себя выдаёте. Я чувствую это всем своим пролетарским нутром, всем опытом борьбы с контрреволюцией и врагами Родины. Вы как дворянин среди крепостных – другой, а это означает, что вы глубоко законспирированный немецкий шпион с далеко идущими задачами.
«Чёртов рентген с контрреволюционным опытом, – мысленно подумал я. Правда, увидел, что я отличаюсь от современных лейтенантов особенностями своего поведения. Я действительно чужой этому времени. Может быть, с годами сольюсь с народом, растворюсь в местном менталитете, а пока явно чужой. Что-то делать надо? А вообще «перец» молодец, сечёт тему – несколько раз меня и видел, а зацепился. Помню, когда мне было 43 года, будучи в турпоездке в Чехию, отправился я на экскурсии в Карловы Вары, где решил искупаться в бассейне с минеральной карловарской водой. Бассейн был большой, народу тоже достаточно много. Для начала поплавал с краю, где глубже, потом проплыл на скорость 50 метров. Хотя я плаваю достаточно уверенно, чтобы не утонуть, однако меня спокойно «сделала» метров на двадцать молодая пловчиха.
Расстроенный позорным проигрышем девчушке, хотя разворот её плеч немногим отличался от моего, стал бродить по бассейну. Поравнявшись с двумя почтенными женщинами из разряда «кому за 60», был остановлен ими каким-то вопросом. Кстати, я плавал молча, однако они сразу обратились ко мне на русском. Минут пять мы пообщались об отдыхе, достопримечательностях, а потом одна из женщин меня спрашивает, мол, вы не в органах работаете? Я не ожидал такого вопроса, но согласно кивнул в ответ: «Да, в органах».
Улыбаясь, она пояснила: «Понимаете, я 40 лет отработала в кадрах КГБ и ФСБ, и мне, зачастую, достаточно посмотреть на человека, чтобы сделать предварительные выводы о нём. Большинство из них потом подтверждаются». Так что опыт не пропьёшь. Однако надо было что-то отвечать комиссару.
– Что значит «не тот»? Товарищ полковой комиссар, может, я и отличаюсь от среднестатистического лейтенанта, но у нас в стране все военные одинаковые и похожи на усреднённого лейтенанта? Ведь все люди разные. Образование, воспитание, знания – всё это накладывает свой отпечаток на индивидуальность человека, отчего появляются отличия между людьми. Вы общались с учёными, артистами, технарями и гуманитариями – сами знаете, какие они разные. А вы делаете такие серьёзные выводы, всего лишь несколько раз увидев меня».
– А почему вы не расстреляли пленного командира танка? Он же мог сорвать всю операцию?
– Я дал команду бойцу нанести ему удар по голове. Умер бы, значит, умер, а выжил – его счастье. А помешать он нам ничем не мог, мы свои задачи там выполнили.
– Пожалели врага! Что я могу сказать о вас. Вижу, что сознаваться и добровольно сотрудничать с органами вы не желаете.
– Мне не в чем сознаваться. Я стараюсь выполнять свой долг так, чтобы не было стыдно перед самим собой. А сотрудничать – я и так нахожусь на службе у государства.
– Идите, вы свободны, пока свободны!
В раздумьях я вышел на улицу. Запугивая, комиссар пытался меня завербовать или реально хочет посадить? За шпионаж, который он обязательно мне пришьёт, по закону военного времени меня просто расстреляют. И доказательства он сфабрикует убойные – не отвертишься. Радует, что пока он только начал прорабатывать вопрос, не доводя свои подозрения до высшей инстанции. Что же, придётся искать компромиссы с комиссаром.
Я дошёл к своей палатке, сел и задумался. Ко мне подсел Ледков: «Случилось что, товарищ старший лейтенант… Александр?»
– Да, Сергей, завёлся у нас секретный сотрудник полкового комиссара, а попросту говоря сексот. Вспоминай, кто был недалеко от меня, когда я беседовал с генералом: ты, птицынские, Боголюбов, ещё кто?
«Вроде Гондоренко, Малеев, Фомин, но не уверен», – озадачился Ледков.
– Только не суетись, пойди, поспрашивай об этом у «стаи», но ничего им не рассказывай.
Наступила ночь, сон не шёл и я, взяв флягу с водой, отправился пройтись по лагерю. Пошёл в сторону сортира, а точнее говоря, до лесу, высматривая «место насеста». Потихоньку углубился в лес, развернулся и направился к избе полкового комиссара. В его окне горела керосинка – не спит комиссар, «оперу» пишет. Я медленно, чтобы быстрое движение не бросилось в глаза какому-нибудь не спящему бойцу, через огород приблизился к дому. Открыл дверь в сени, их в то время в деревнях не запирали, даже защёлок не было, подошёл к внутренней двери и постучался.
– Кто там, войдите!?
Я открыл дверь и вошёл. Комиссар, сидя за обеденным столом, что-то писал на листке бумаги.
– А, Кольцов, совесть мучит? Осознали, значит, что ваше разоблачение неизбежно.
«Товарищ полковой комиссар, осознал. Только не пойму, что вы хотите от меня услышать?» – я вышел на середину комнаты, думая, как же заставить его подойти ко мне поближе.
– Рассказывайте правду: кто вы, кем и где завербованы, ваше задание – всё рассказывайте.
Я бухнулся на колени и пополз к нему за стол, бурча в раскаянии: «Товарищ полковой комиссар, я действительно старший лейтенант Кольцов и никто меня не завербовывал. Кто я такой, чтобы меня вербовать! Не губите, всё сделаю, что скажете».
Комиссар смотрел на меня, как объевшийся сметаной кот, говоря всем своим видом: «Все вы у меня в кулаке будете. Я все вижу, кто вы есть на самом деле. Поглядишь – герои, а как прижму, так ползаете передо мной».
Потом ему показалось достаточно того, что я протёр своими штанами пыль на половине комнаты, и он сказал, будто выплюнул: «Встаньте, лейтенант. Я вижу, что вы не безнадёжны».
Поднявшись, словно папа римский, он протянул мне свою длань, правда, положив её мне на плечо, а не подсунув для поповского поцелуя. Я встал, скосив взгляд на его бумаги. Он заметил это и, повернувшись к столу, то есть, встав ко мне спиной, взял листок, чтобы перевернуть. Я стоял по отношению к нему удобно, поэтому без проблем нанёс резкий, сильный удар ребром ладони сбоку по шее. Его ноги подогнулись, он просел, упав на пол.
«Нокаут», – мысленно констатировал я.
Быстро открутив крышку своей фляги, придавил коленями его грудь, зажал комиссару нос и стал вливать в рот воду. Он задёргался, забулькал и затих. Я ещё плеснул ему в рот воды, но глотательной реакции больше не было, вода стояла во рту, уходя в горло и вытекая по губам на пол. Прощупав, но не услышав пульс, вытащил стоящего за столом портфеля стопку листов и стал её просматривать: какие-то планы политбесед, отчёты, списки командиров подразделений. Та-а-ак, а вот и отчёт бойца Гондоренко о нашем походе. Затем пробежал глазами написанный комиссаром на листке текст. Не увидев ничего компрометирующего меня – обычные тезисы очередной пламенной речи по разгрому немцев и повышению бдительности с целью обнаружения в наших рядах шпионов, я оставил листок на столе, а вот отчёт разведчика Гондоренко о моей беседе с генералом я изъял – спалю на природе. В остальных бумагах лично обо мне больше ничего не увидел. Ещё на глаза попался отчёт по Шубину, написанный штабным писарем Паровозовым. Его я не стал забирать. Уложив бумаги в портфель, нашёл алюминиевую кружку комиссара, вложил её тому в руку, плеснул в неё воды, на китель комиссара и на стол, затем ополовинил комиссарскую флягу, оставив её открытой на столе. Брал кружку и флягу через свой платочек.
После сделанного, тихо вышел из дома и тем же путём ушёл в лес. Выйдя из него с радостной физиономией, подошёл к месту ночлега. Перед палаткой встретил Ледкова.
– Чего не спишь, Серёж?
– Я выяснил, что ближе к вам располагались все те, кого вы перечислили. Ещё слушал вашу беседу Боголюбов и рядовые Гондоренко и Потапчук.
– Ну, что же, будем иметь это в виду. Понаблюдай за обоими, особенно за Гондоренко.
Подъем был ранний, бойцы оправились, поели и стали выдвигаться на позиции. Прибежал вестовой, собирая всех офицеров в штаб полка. Шубин был злой, хе-хе, наверное, нашёл отчёт Паровозова о своей работе. Он толкнул речь: «Товарищи командиры, сегодня ночью погиб наш полковой комиссар. Следствие будет разбираться, но, похоже, что он захлебнулся водой. А сейчас разойтись по подразделениям, все выдвигаемся на исходные позиции».
Взвод разведки залёг за окопами, отрытыми за утро пехотными батальонами. Недалеко расположился командный пункт командира полка. Немцы стали обстреливать наши позиции, советские пушки так же включились в контрбатарейную дуэль. Долбили они друг друга с разной интенсивностью с полчаса, а потом наша пехота рванула в атаку. За день в атаку пехотинцы ходили, бегали, ползали раза четыре, но зацепиться не удавалось. Ребят скашивали пулемёты прямым и перекрёстным огнём, выводили из строя ружейные пули. Мы заняли окопы, поддерживая ружейным и пулемётным огнём ушедших в атаку пехотинцев.
За несколько дней, потеряв из 100 тысяч участвующих в сражении порядка 30 тысяч ранеными и убитыми, советские войска не смогли взломать оборону немцев. Однако Ельнинский выступ был ликвидирован, цели сражения достигнуты, поэтому сентября Жуков отдал приказ об окончании наступательных действий и переходе к обороне. А через три дня Жуков убыл в Ленинград, чтобы возглавить оборону города. Вместо Жукова командовать нами назначили легенду Гражданской войны маршала Буденного.
Сам Жуков определил эту операцию, как локальную, тем более окружения и разгрома немецкой группировки не получилось – немцы сами отошли, выровняв фронт. Развить наступление нашим армиям так же не удалось – они были остановлены фашистами.
Однако выступающий немецкий плацдарм советская армия ликвидировала, отчего местный успех советской армии под Ельней в пропагандистских целях был объявлен руководством страны крупной победой, Я, как житель страны, считал это правильным. Нужно было поднимать боевой дух армии, давать людям веру в свои силы – мы тоже можем громить врага!
Фронт стабилизировался. Теперь были вялые артиллерийские дуэли, да ночные вылазки в тыл, как наших разведчиков, так и немецких. У Советов не было сил наступать, а немцы чего-то выжидали, не предпринимая активных действий.
В это время в приказном порядке я организовал ежедневные тренировки бойцов взвода, сам же их и возглавив. Занимались мы как общефизическими упражнениями – отжимания, качание пресса и бег, так и тренировками по спецподготовке, а именно, метание в деревья всего, что метается, скрадывание и снятие часовых. Скрытное подкрадывание к стоячему или сидящему «врагу» заканчивалось имитацией нанесения удара. В процессе тренировок практиковали бои разных по комплекции пар: ребята сражались против парней одного роста, ниже или выше себя. Таскали условно раненых или пленных на плащ-палатках, шинелях или жердях. Любимыми тренировками у бойцов были действия против ножа, пистолета, автомата.
Я вспоминал тренировки Кадочникова. Вначале медленно отрабатывали действия, что бы появилось понимание физики движения и моторная память мышц, постепенно наращивая темп упражнения. Никаких сложных приёмов изображать не пытался. Занимались мы работой с карабином со штыком, противодействие противнику, схватившему тебя, а так же вооружённому ножом или штыком.
Особое внимание обращали на приёмы отвлечения внимания. Например, 99 процентов людей отпустят или ослабят хватку, если ладошкой или легко согнутыми пальцами ударить по глазам. Сработает инстинкт их защиты, враг потеряет концентрацию, чем разведчик должен воспользоваться. Ребята на «законных основаниях» от души били друг друга, не допуская никаких поблажек. Все должно быть отработано. На расстоянии в несколько метров учились «качать маятник» – двигались к бойцу с оружием, резко уходя с линии огня, а также огневой подготовкой по врагу. На наши игрища приходили смотреть солдаты и командиры из соседних подразделений.
Стоит сказать, что бывалый солдат, имеющий опыт реальных боевых действий, не подойдёт к противнику вплотную с пистолетом, а тем более с автоматом, как это показывают в кино. Там это используется для зрелищности, а в реале он спокойно расстреляет тебя с расстояния или будет конвоировать, соблюдая дистанцию между вами.
