Александр Лаптев
Память сердца

Рассказ этот поразил Сергея. Чтобы отрубить руки еще живому человеку – это было выше его понимания. Но он тут же вспомнил, как ему самому надели наручники в сорокаградусный мороз – и удивляться перестал. Он отдал весь запас табака этому бедолаге и отправился прямиком в кабинет к врачу.

Валентина Александровна, увидев его на пороге, радостно улыбнулась.

– А, это ты? Заходи, раз уж пришел. Молодец, хорошо выглядишь. Быстро на поправку пошел. Как твое горло? Можешь говорить?

Сергей легонько кашлянул и просипел:

– Могу, только тихо.

– Вот и славно. Раз начал говорить, значит, все будет в порядке. Связки постепенно восстановятся. Ты только береги горло. Старайся поменьше бывать на холоде.

При этих словах Сергей невольно улыбнулся.

– Скоро лето, а до зимы еще надо дожить.

– Это точно, – подтвердила врачиха и строго посмотрела на Сергея. – Ну ладно, ты чего пришел? Говори скорее, мне некогда. Отчет готовлю для Магадана, видишь, сколько бумаг!

Сергей переступил с ноги на ногу.

– Хочу проситься на выписку, надоело мне тут.

Валентина Александровна вскинула брови.

– Вот как! На выписку просишься? Очень интересно. Обычно к нам все просятся, мастырки себе разные делают, чтобы подольше остаться в больнице, а ты, выходит, сам хочешь уйти от нас?

Сергей посмотрел ей в глаза.

– Я тут узнал от ребят, что формируют новый этап куда-то на Север, на днях отправят. Вот бы мне туда попасть.

– Да ты что! – вскинулась врачиха. – Ты хоть знаешь, куда их отправляют? Их на рудник Лазо повезут. Слыхал о таком? Это же черт знает где! Туда трое суток нужно добираться, и все на север! Это за Эльгеном – километров триста с гаком. Там голые сопки и больше ничего.

Сергей опустил голову.

– Все равно я должен отсюда уехать. Вы сами знаете – Зубенко от меня не отстанет. Как выйду из больницы, что-нибудь придумает. Уж лучше пусть я буду там, чем здесь меня пристрелят. Или еще чего…

Врачиха открыла было рот, но так ничего и не сказала. Некоторое время думала, потом шумно выдохнула.

– Ладно, поезжай. Там тоже люди живут. От этих иродов избавишься. Ты прав: не будет тебе здесь житья. Я тебе помогу. С мужем поговорю, чтобы включили тебя в списки. Отправка послезавтра утром, так что будь готов. И никому не говори об этом. А то прямо на больничной койке тебя прикончат. Подговорят кого-нибудь и задушат ночью. Был тут у нас один такой убивец. Сколько душ загубил – ой-ё-ёй! У него срок был двадцать пять лет. Смертную казнь ведь отменили, вот он и душил тех, кто ему не понравится. Задушит ночью полотенцем, а утром его забирают на новое следствие. Дают ему те же двадцать пять лет. А ему горя мало. Через несколько месяцев он опять кого-нибудь прирежет и дальше так живет. Кононенко его фамилия, вспомнила. Жуткий тип. Когда его к нам в больницу привезли, он мне сразу не понравился. Настоящий зверь! Вот и попадись такому.

Сергей внимательно выслушал этот рассказ. Про такие вещи он слыхал, и не особо боялся подобной расправы. Блатные его уважали за смелость, за умение дать сдачи. И не блатных ему следовало бояться, не Кононенко и не Фиксатого, а обычных конвоиров, у которых винтовки и полная безнаказанность. Противопоставить этому ему было нечего.

Он лишь кивнул головой и произнес еле слышно:

– Спасибо. Я никому не скажу. Поеду на этот рудник. Не пропаду.

С тем и вышел.

Рудник Лазо

Утром, сразу после завтрака, к Сергею подошел долговязый санитар – тот самый, что принимал его в приемном покое несколько недель назад.

– Тебя на вахту вызывают с вещами! – И он с тревогой посмотрел на Сергея. Он уже знал, что у лагерных ворот собирают большой этап, а за воротами уже стоят два грузовика с высокими бортами. Но не ожидал, что в этот этап попадет и Сергей. Ему все это представлялось недоразумением. Он хотел сразу идти к главному врачу и сообщить об ошибке, но решил сперва переговорить с Сергеем, к которому испытывал безотчетную симпатию.

Когда Сергей молча поднялся и стал собирать вещи из тумбочки, санитар взял его за плечо.

– Слушай, ты бы не ходил. Схоронись где-нибудь до вечера, а я скажу, что не нашел тебя. Там этап собирают. Повезут на север. Тебе не нужно туда ехать. Там гиблое место. Оловянный рудник, такой же, как здесь, только намного хуже. Понимаешь?

Сергей кивнул и слабо улыбнулся.

– Я все знаю. Я сам туда хочу, – произнес чуть слышно.

– Сам хочешь? – Санитар смотрел недоверчиво. – Да ты в своем уме? Кто ж туда по своей воле поедет?

– Мне надо уехать отсюда, или меня здесь прикончат, – глядя санитару в глаза, проговорил Сергей. – Вы сами видели, как меня в изоляторе отделали. Я не хочу, чтобы это повторилось.

– Ну, тогда ладно, – с сомнением ответил санитар. Он все еще не верил, но уже понял, что Сергей точно решил ехать, и отговаривать его бесполезно. – Поезжай, раз такое дело. – Добавил со вздохом: – Я-то думал, что тебя при больнице оставят. Может, оно бы и обошлось как-нибудь.

– Не обошлось бы, – с полным убеждением ответил Сергей и выпрямился. Собирать ему было особо нечего. Кружка, миска, ложка, пятисотка хлеба, приготовленная заранее; жестяная банка для кипятка и длинный верблюжий шарф, который он выменял на две пайки у бывшего инженера. Шарф у того все равно бы отобрали в бараке, а так он получил за него вполне солидную компенсацию.

– Жаль, что ты уезжаешь, – сказал санитар. – Хороший ты парень, береги себя!

– Вы тоже себя берегите, – ответил Сергей. – Бог даст, еще свидимся!

Санитар промолчал. Сколько он перевидал людей за восемь колымских лет – ни с кем ему не довелось встретиться во второй раз. Большинство его знакомых уже лежали в мерзлой земле, а остальные были рассеяны по множеству лагерей на гигантской территории, раскинувшейся от Охотского моря на юге и до Ледовитого океана на севере, от Японского моря на востоке и до Якутии на западе. Хотя и западнее Якутска было множество гиблых лагерей, но это уже считалось материком; слишком велики были расстояния, от которых с непривычки захватывало дух.

Сергей крепко пожал костлявую руку и, кивнув на прощанье, пошел на вахту.

Там уже метался начальник оперчасти со списком в руках.

– Где Осипов? Вот гад! Опять куда-то смылся. Ну я ему устрою… – Обернувшись, увидел Сергея и закричал издали: – А ты чего тянешься? Быстро залазь в кузов, сейчас поедем.

Сергей подошел к двухосному грузовичку с длинными бортами, вдоль которых уже сидели заключенные. У всех был пришибленный вид, на головы натянуты зимние шапки, телогрейки и бушлаты завязаны на все веревочки и тесемки. Все уже знали, что едут в глубь континента, туда, где июльский снегопад никого не удивляет, а зимой морозы бывают под шестьдесят градусов. Сергей заметил у лагерных ворот Зубенко. Тот смотрел на него не отрываясь и, кажется, готов был броситься с кулаками. Никак, видно, не ожидал, что добыча уйдет у него из-под носа. Будь его воля, он бы застрелил Сергея сию секунду. Но он видел список в руках у главного опера и понимал, что если Сергей значится в этом списке, то ничего уже сделать нельзя. Он уже не принадлежал этому лагерю. Вот если бы Зубенко назначили в сопровождение этапа, тогда бы, пожалуй, он что-нибудь придумал. Он и предположить не мог, что Сергея заберут прямо из больницы. По его подсчетам, тому оставалось лечиться еще недели две – так говорил один из фельдшеров. Да и врачиха к нему благоволила – это он тоже видел. Как же она допустила?.. Ответа на эти вопросы не было, и Зубенко кусал с досады губы, злясь на целый свет и стараясь скрыть свою злобу. Получалось, что заключенный, набивший ему морду при всех, уходил из лагеря на своих двоих, и вряд ли теперь дороги их пересекутся.

Сергей видел сложную игру чувств на лице своего врага. Не сдержавшись, он ухмыльнулся и показал Зубенко крепко сжатый кулак, но так, чтобы этот жест выглядел естественным. Просто он вскинул руку, замер на мгновение, на что-то там пристально посмотрел, а потом ухватился этой рукой за высокий борт и одним махом запрыгнул в кузов. Уже оттуда снова посмотрел на остолбеневшего надзирателя и громко захохотал.

Его тут же дернули за рукав.

– Э, ты чему радуешься? Спятил, что ли?

Сергей посмотрел сверху вниз на сидящего прямо на досках круглолицего парня и, не переставая улыбаться, ответил:

– Да я тут фраеру одному сюрприз приготовил. Век будет помнить.

– Пайку, что ли, заначил?

– Вроде того. Ну-ка, друг, подвинься. Скоро поедем. А что, далеко нас повезут?

Он уже опустился на доски и втискивался между тел, стараясь плотнее прижаться к борту.

– Далеко, – невесело молвил сосед и отвернулся.

– Скорей бы уж, – пробормотал Сергей и посмотрел краем глаза туда, где стоял Зубенко. Того уже не было. Сергей натянул поглубже шапку на голову и опустил подбородок на грудь. Теперь он ничем не отличался от тридцати его собратьев, сидевших вдоль бортов и посередине кузова. Этап был готов к отправке.

– Зав-води мотор! – послышалась лающая команда.

Захлопали дверцы, зафыркал стартер, деревянный кузов дрогнул и мелко затрясся. Двигатель взревел, и все сидевшие в кузове разом покачнулись. Набирая ход, грузовик покатился по ухабистой, усеянной камнями дороге. Мелькнули уродливые лагерные ворота, за ними вторые; грузовик поехал под уклон. До Колымской трассы было километров двадцать. Потом около сотни километров до «Стрелки», а потом еще триста пятьдесят уже до самого места – мимо распадков и каменистых сопок, пересекая множество ручьев и горных речушек, вдоль берега Колымы – все на север, в пустоту безжизненных пространств.

Сергей поначалу неотрывно следил за дорогой, словно хотел ее покрепче запомнить. Всем своим естеством он ощущал спадающее напряжение; казалось, что холодный ветер выдувал из него всю тяжесть и все то недоброе, что не давало расправить плечи и свободно и вольно вздохнуть всей грудью. Лагерь давно уже пропал из вида, а он все не верил, что вырвался из него и никогда уже сюда не вернется. Долгие месяцы он жил с гнетущим ощущением смертельной опасности, каждую минуту ждал какой-нибудь подлости: или конвоир вдруг ударит прикладом, или во время шмона получит по зубам, или его выдернут среди ночи со шконки и поведут в ледяной карцер, чтобы там подох. Он так и не понял, в чем тут дело, не мог постичь такой неистовой злобы со стороны людей, которым он не сделал ничего плохого. И никто этого не понимал и даже не задумывался об этом. Все принимали происходящее как данность, как что-то такое, чего нельзя избегнуть – этакая напасть вроде стихийного бедствия, пожара или наводнения, когда некогда думать о причинах, а нужно спасаться или погибнуть. Вот и Сергей спасался. Потому что и в самом деле понять тут ничего было нельзя. И он сидел возле борта и напряженно смотрел на дорогу, которая петляла среди сопок, то стремилась к бледно-голубому небу, то скатывалась в сумрачный распадок, то стелилась по равнине среди моря бурой травы и чахлых кустиков.

Наконец ему надоели все эти однообразные пейзажи, и он уселся поудобнее, тяжко навалившись спиной на борт, а голову втянув в плечи, чтоб не задувало сбоку.

– Что, передумал прыгать? – вдруг услышал он и повернул голову. На него насмешливо смотрел круглолицый парень.

– С чего ты взял? – ответил Сергей. – Я и не собирался. Что я, дурак – прыгать посреди дороги. Конвой сразу пристрелит. Да и куда тут убежишь?

– Это точно, – легко согласился парень. – Тут сильно не побегаешь. Я вон цельный месяц был в бегах. А все одно поймали. Сперва хотели меня расстрелять, а потом передумали.

Сергей недоверчиво оглядел тщедушную фигуру парня. Росточка он был небольшого, лицо простодушное, и говорил так, что никак нельзя было заподозрить в нем сильную волю или, там, непреклонность. Не иначе врет. Что ж, дело обычное. Сергей уже с таким сталкивался, когда заключенные рассказывали про себя всякие небылицы. Частью от скуки, а главным образом – чтобы приобрести авторитет у окружающих. И что еще страннее: слушатели хотя и понимают, что все это туфта и нелепость, но все равно внимательно слушают и даже получают удовольствие от всех этих небылиц. Так радуются дети, когда слушают сказку про ковер-самолет и мечтают о несбыточном. С особым и никогда не ослабевающим интересом заключенные слушали рассказы о побегах. Тут уж кто во что горазд! Хотя опытные зэки знали, что бежать с Колымы невозможно, и все же каждый втайне лелеял мечту о чуде, о каком-то тайном знании, которое поможет ему совершить то, что еще никому не удавалось. Одна мысль о свободе заставляла учащенно биться сердце и придавала сил. Вот и Сергей, хотя не поверил парню, но не отвернулся сразу, не выказал насмешки, а решил расспросить поподробнее. Дорога длинная, ехать далеко. Отчего бы и не выслушать очередную сказку? Авось расскажет что-нибудь дельное. Россия – страна чудес. Это он давно уже понял.

– Ну, давай, рассказывай, – произнес он таким тоном, будто делал одолжение.

– Чего рассказывать?

– Про то, как ты плутал по этим горам!

Парень обиженно засопел.

– Ничего я не плутал. И вообще, это не здесь было.

– А где?

– На Верхнем Сеймчане. Мы как раз мимо него поедем. Я оттуда, слышь ты, на Северный полюс едва не уплыл! – И он бросил на Сергея испытующий взгляд, проверяя реакцию.

Сергей принял новость спокойно. Понял, что парень не то чтобы привирает, а скорее шутит.

– Ну-ну, – сдержанно молвил он. – Про Северный полюс ты это хорошо придумал. А поконкретнее?

Парень понял, что собеседник ему попался с понятием. Он словно бы задумался, отвел взгляд и вдруг спросил:

– Ты по какой статье сидишь?

– По пятьдесят восьмой. А по мне не видно?

Парень пожал плечами.

– Всякое про тебя говорят. Вон урки тебя стороной обходят. С конвоем поцапался. Бедовый ты, видать!

Сергей улыбнулся.

– Было дело. А что я, терпеть должен, когда меня по морде бьют? Не на того нарвались. – Он немного помолчал, потом спросил: – Тебя как звать? Давно сидишь?

– Да я уж восьмой год срок мотаю. Еще пару лет – и домой… если отпустят, конечно. Я слыхал, сейчас на материк никого не отпускают. Многие прямо при лагерях остаются, вольнонаемными. А кому-то новый срок накручивают. Это у них запросто. – Он вдруг замолк и посмотрел в глаза Сергею. – Меня Григорием зовут. Я тут уже все объездил. В Ягодном побывал, в Сусумане чалился, да и всю Колымскую трассу, почитай, на брюхе прополз. Лучше всего было в Сеймчане. Там большая овощеводческая ферма, может, слыхал?

– Слыхал.

– Ну и вот. Баб там полно. Они-то меня и прятали, прямо в теплице. Зароют в навоз, я и сижу там, пока идет проверка. Потеха! Они меня после вытащат, отмоют – и к себе в постель. С месяц кантовался у них, пока меня по всей трассе искали. Не жизнь, а малина! А потом выдала меня одна бабенка. Приревновала к подруге, ну и стукнула куму. А так они бы меня еще долго искали.

Сергей недоверчиво посмотрел на парня.

– Сочиняешь небось?

– Вот те крест! – вскинулся тот. – Про меня там каждая собака знает – в Сеймчане, то есть. Я ведь, когда в побег ушел, сначала прятался на острове, а потом мне это надоело, и я прямо по трассе почапал в сторону Магадана. А там посты через каждые двадцать километров. Останавливали меня, а я им плел, что в больницу иду, мол, заболел и все такое. У меня были с собой талоны на дополнительное питание за хорошую работу, с печатью и подписью начальника ОЛП Ляховецкого. Мне и верили. Тушенкой меня кормили, а однажды даже посадили на попутный транспорт, он как раз шел в мою сторону. Ну и довез меня до Нижнего Сеймчана. Шофер-то быстро смекнул что к чему. Но не выдал. Сам из бывших, спасибо ему.

– Да, удачно получилось, – произнес Сергей. – Ну а дальше что было? Что ты там про Северный полюс говорил?

Парень сразу заулыбался.

– Так это еще раньше было. Я ведь сперва на острове отсиживался. Там Колыма течет. Это река такая, слыхал небось? – И он блеснул озорно глазами.

Сергей лишь кивнул.

– Ну так вот, остров в прямой видимости, а догадки ни у кого не хватило, что я на нем могу прятаться. Днем отсиживался в кустах, а ночью переплывал обратно и таскал продукты со склада. Там на берегу лодка брошенная была, я на ней и плавал туда-сюда. Так и думал, что поплыву на этой лодке по Колыме аж до самого Ледовитого океана. Тыщи полторы километров будет! Но мне-то что? Не ногами же идти по камням. Сел в лодку и плыви себе, лодка сама тебя донесет. Я уж и продуктов запас на дорогу, снасти приготовил для рыбалки. Да только ничего не пригодилось. Однажды меня застукали, и пришлось все бросить и срочно уходить. – Он пригнул голову и погрузился в воспоминания. – Хотя все одно никуда бы я не уплыл. Мне уже потом сказали, что по всему берегу Колымы расставлены оперпосты. И ниже по течению лагерей полно. Никак не проскочишь. Да и весел у меня не было. Куда там!

– Ну все равно, попробовать стоило, – заметил Сергей. – Сам же сказал – лодка была. Вместо весла взял бы палку подлиньше – и плыви себе. Ночью плывешь, а днем затащил лодку на берег и дрыхни. Кто тебя увидит?

Парень с отсутствующим видом смотрел на него. Видно, сам теперь жалел, что не решился.

– Так я чего, я не против, – проговорил со вздохом. – У меня все уже готово было. Только решил я в последний вечер еще раз сплавать на другой берег. Там склад с продуктами, а я место знал, где пролезть можно. Ну и решил еще раз слазить. Поплыл в темноте. Ну и что? Иду себе по мостику через речку Таскан, а навстречу мне начальник лагеря «Туманный». Представляешь? Увидел меня и кричит: «Шевяков, ты, что ли? А мы уж тебя искать перестали. Ты чего тут делаешь?» А я стою – ни жив ни мертв. Думаю, сейчас как пальнет из нагана, а тело сбросит в воду. А че ему? Одно развлечение. Пристрелил беглеца, еще и орден дадут! Но он не стал стрелять, а повел меня в лагерь. Идет сзади и приговаривает: повезло тебе, сукин ты сын, что это я тебя поймал. Другой бы тебя порешил на месте, а я не хочу о тебя руки пачкать. Пускай тобой оперчасть занимается. Получишь сполна за свой побег. Так и знай!

Парень замолчал, лицо его приняло обиженное выражение.

– Как же ты ушел от него? – спросил Сергей.

– Сделал вид, что покорился. Я и в самом деле думал, что все кончено. Только в какой-то момент меня словно пронзила молния. Мы как раз вдоль берега шли, а темно, кусты густые прямо у воды. Ну я и кинулся в эти кусты. Сам от себя этого не ожидал! Продрался сквозь ветки и прыгнул в воду. Погрузился с головой и плыл, пока воздух не кончился. Начальник стрелял по воде, да что толку! В темноте ничего не увидишь, а я под водой плыл. Так и уплыл от него. Выбрался на берег ниже по течению и как был, так и пошел прямо по дороге. Думаю: будь что будет. Возьмут так возьмут.

Сергей недоверчиво глянул.

– Погоди, а погони разве не было?

Парень ухмыльнулся.

– В том-то и фокус, что начальник никому не сказал про меня. Видно, стыдно стало, что упустил. Над ним бы потом смеялись, вот и промолчал.

– А выстрелы? Сам же сказал, что всю обойму в тебя выпустил.

– Там выстрелами никого не удивишь. Он же начальник лагеря! Скажет, что померещилось в темноте – вот и начал палить.

– Тогда понятно, – согласился Сергей.

Рассказ этот вызвал у него двойственное чувство. Парень рассказывал очень убедительно, как будто все было на самом деле. Но сам рассказ казался неправдоподобным. Начальник лагеря самолично конвоирует беглеца, потом стреляет в него. Тот сбегает и после этого спокойно идет по дороге, и никто его не останавливает. Все это выглядело нелепо, но он уже знал, что такие вот нелепицы вполне могут происходить в жизни. А кроме того, они как раз ехали в те места, где, по словам парня, происходили все эти события. И если только он наврал, то это скоро выяснится. Так зачем же ему придумывать такие небылицы?

– Мы в Сеймчане будем делать остановку, сам увидишь, что там про меня всё знают, – словно прочитав его мысли, молвил парень. – Я ничего не придумал, ей-богу! Так всё и было.

Сергей отвернулся. Было или не было – это не так уж и важно. Могло быть – и точка! А раз могло, значит, считай, что было. Но его что-то не устраивало в этом рассказе, была какая-то досадная неувязка. Он склонил голову и поджал губы. Так сидел некоторое время, потом кивнул своим мыслям и шумно выдохнул.

– Зря ты не поплыл в своей лодке! – произнес, не поворачивая головы. – Ты ведь мог вернуться к ней и спокойно уплыть вниз по течению. Тем более что начальник никому не сказал про тебя – чем же ты рисковал?

Парень глянул на него с удивлением и как бы не веря, а потом вдруг кивнул.

– Я тоже об этом думал. Но в тот момент как-то все перепуталось в голове. Я все ждал погони, думал, что он всех на ноги поднимет. А так бы оно, конечно, мог и уплыть.

– А может, он тебя пожалел? – спросил Сергей, но парень глянул на него таким взглядом, что Сергей смутился от собственной наивности.

Больше он ни о чем спрашивать не стал. Уселся поудобнее, обхватил покрепче колени и прижал их к себе, опустил голову на руки и закрыл глаза. Машина все тряслась на усеянной острыми камнями дороге, мотор натужно ревел, ледяной ветер проносился поверх голов, а он в это время представлял, как плывет в лодке по ночной реке. Вокруг тишина, все замерло, лишь слышатся изредка слабые всплески. Он плывет точно посередине, во тьме его не видать с берега. На дне лодки мешки с провизией, бушлат, большая консервная банка и двухметровый шест. Время от времени он внимательно смотрит по сторонам, но все тихо. Так он плывет всю ночь и лишь перед рассветом берет шест и направляет лодку к берегу, к черным кустам. Смог бы он так проплыть полторы тысячи километров? Если за ночь проплывать полсотни километров, то за тридцать дней он бы добрался до океана. Ничего невозможного в этом нет. Вот он уже видит впереди бескрайнее море, суша здесь заканчивается, береговая линия убегает влево и вправо и исчезает вдали. Над головой бесконечное пространство, наполненное светом. Полное безлюдье. Тишина. Свобода! Господи, как это хорошо…

В эту секунду грузовик подпрыгнул на ухабе, и все тридцать сидевших в кузове заключенных одновременно подлетели и тут же опустились на жесткий настил. Сергей сдавленно вскрикнул во сне и широко открыл глаза. Бескрайнее море исчезло; вместо неоглядной дали он видел копошащихся вокруг людей в грязных бушлатах и шапках-колымках, слышал ругань, перемежаемую всхлипываниями. Не все благополучно перенесли этот толчок. Но горя мало: машина неслась вперед, поглощая километры и оставляя позади себя бескрайние пространства. Впереди были такие же сопки и такие же неоглядные дали. Чья-то злая воля влекла людей прочь от обжитых мест и устоявшегося быта – в неизвестность. Каждый, верно, думал про себя: доведется ли проехать по этой дороге обратно? Или навсегда останешься в этой жуткой дали, среди вечной мерзлоты и всеобщего равнодушия? И люди кутались в свои лохмотья, стараясь сберечь силы и не околеть на ледяном ветру.

Весь путь до места назначения занял трое суток. Сергей непроизвольно запоминал крупные лагеря с причудливыми названиями: «Тунгуска» (на 230-м километре Колымского тракта), «Филатовка» (255 км), «Мякит» (260 км), «Берентал» (280 км), «Галандино» (290 км), «Герба» (302 км), «Красная речка» (315 км) и, наконец, знаменитая «Стрелка» (335 км), возле которой Колымская трасса раздваивалась. Основная дорога уводила на северо-запад, к Якутии, а побочная ветвь резко поворачивала вправо, словно бы желая догнать реку Колыму, по берегам которой было понастроено множество лагерей, в том числе и знаменитый «Сеймчан», мимо которого им предстояло проехать. В этой стороне названия лагерей стали более поэтичными: «Радужный», «Вертинское», «Сентябрьский», «Аннушка», «Геологический», «Топографический», «Осенний», «Сенокосный», «Золотистый», «Семилетка», «Юрты»; хотя, конечно, попадались и суровые названия: «Кинжал», «Партизанка», «Среднекан», «Таежный», «Колымское», «Суксукан», «Буюнда», и еще лагеря и «командировки», а еще приземистые бараки и большие армейские палатки, разбросанные там и здесь. Сотни тысяч людей жили и работали в этом суровом краю среди бескрайних сопок, под холодным колымским солнцем (летом) и в шестидесятиградусные морозы зимой (которая наступала в октябре и длилась до конца апреля).

Дорога уводила все дальше на север, и все это чувствовали: становилось холоднее и неприютнее. Никто уже ни с кем не разговаривал, всем хотелось поскорей прибыть на место. А уж там будь что будет, лишь бы выбраться из проклятого кузова, распрямить затекшие ноги, съесть миску горячей баланды и упасть без сил на деревянные нары в бараке. Сергей тоже порядком устал. Все тело занемело, не хотелось ни говорить, ни слушать. Эти безжизненные пространства подавляли душу, заставляли чувствовать себя какой-то мошкой, случайно залетевшей в эту глушь себе на погибель. Он вспоминал родную Керчь и дивился, что на одной планете могут быть столь разные места. Там – теплое ласковое море и буйная растительность, дружелюбные люди и ощущение полета. А здесь один лишь холод, мертвящее дыхание ледяных ветров и безжизненные просторы, от которых веет безнадежностью. Зачем же их везут в эти дали, где нет ничего? Невольно подумал: их везут сюда умирать. Но прежде из них выжмут все соки, вытянут последние силы, заставят надрываться на непосильной работе. Государство получит тонны золота и олова, в магазинах крупных городов появится белый хлеб и сливочное масло, люди будут ходить в театры и читать газеты, не зная, что все это оплачено страданиями и кровью невинных людей. За взятое из земли золото в эту же землю ложатся сотни тысяч людей – со своими чаяниями и надеждами, с несбывшимися мечтами и со страшной тоской, о которой невозможно рассказать.

Под вечер третьего дня машина подъехала к лагерным воротам и, качнувшись, остановилась. Двигатель затих. Захлопали дверцы, послышался топот множества ног, хрипло залаяли собаки.

– Вых-ходи из машины! – раздалась команда.

Сергей поднял голову и увидел конвоира с винтовкой; тот смотрел на Сергея в упор.

– Ну, чего смотришь? Быстро спрыгнул на землю. Тут вам не материк!

Сергей усмехнулся и стал подниматься. И все вокруг тоже зашевелились и полезли через борта. Вокруг машины уже стояли конвоиры, у двоих были овчарки на поводках. Овчарки злобно лаяли и вставали на задние лапы, казалось, они вот-вот сорвутся и бросятся с оскаленными клыками на беззащитных людей. Сергей уже имел дело с овчарками и не боялся. Овчарки предсказуемы – они обычно прыгают на грудь человеку, стараясь дотянуться до шеи. Но это редко удается: человек закрывает лицо руками, и тогда собака хватает его за локоть или за кисть. Если на человеке толстый бушлат (а заключенный на Колыме почти всегда в бушлате, даже летом), то прокусить руку не удается, и собака в неистовой злобе мотает и дергает эту руку изо всей силы, и в это время нужно обязательно устоять на ногах, потому что если упадешь, то овчарка кинется тебе на грудь, схватит за лицо, за скулу – вырвет мясо прямо с костями – такое тоже бывало. Но Сергей был в себе уверен. Он спрыгнул на землю и, косо глянув на конвоира с беснующейся овчаркой, равнодушно отвернулся и пошел вдоль борта.

В ту же секунду овчарка сорвалась с поводка и бросилась сзади на него, растопырив лапы. Сергей почувствовал опасность и резко обернулся, рефлекторно нанес правой ногой сильный удар овчарке в грудь. Та лязгнула челюстями и отлетела на несколько метров, тяжело упав на землю. Тут же подбежал конвоир, заорал с перекошенным лицом:

– Ты чего, фашист, руки распускаешь? – И, оглянувшись на своего пса, приказал: – Буян, куси его! Рви его, сволочь такую!

Но овчарка лишь злобно рычала и скалила зубы, не решаясь на повторный бросок. Она почуяла в Сергее такого же зверя, только более сильного и бесстрашного. Это был инстинкт – безошибочный и властный. Переступить через него она не могла.

Сергей в это время прижимал к груди окровавленные пальцы (овчарка все же успела зацепить его клыками) и пристально смотрел в глаза собаке. Он уже знал: та больше не бросится. И он просто стоял и ждал, когда все закончится. Применять оружие конвоир не имел права, ведь Сергей не проявлял агрессии. Это конвоир не удержал собаку на поводке, с него и спрос!

Подбежал начальник караула.

– Что тут такое? – спросил, хмуро оглядывая притихших заключенных.

Конвоир замялся, потом проговорил обиженным голосом:

– Да вот, этот фраер хотел броситься на меня, а Буян не дал.

Сергей остолбенел.

– Ты чё, дурак? Зачем я буду на тебя бросаться, когда у тебя собака? Я тебя первый раз вижу, зачем мне это надо? – И, повернувшись к начальнику, твердо проговорил: – Это он ее не удержал, когда я из кузова выпрыгнул. Я пошел к воротам, а собака кинулась на меня сзади. Вон за руку меня хватила! – И он показал пальцы на правой руке, с которых капала быстро густеющая кровь.

Начальник нахмурился.

– Ладно, потом разберемся. Живо ведите его на санобработку. – И, повернувшись к конвоиру: – А ты своего кобеля держи покрепче! Еще раз такое повторится – сам у меня будешь тачку катать. Понял меня?

Конвоир опустил голову.

– Понял.

Сергей уже шел к лагерным воротам. Рука болела, но он радовался, что легко отделался. Зубастая овчарка запросто могла отхватить пальцы, хватка у нее крепкая. Повезло, что зубы скользнули по кисти. Все произошло молниеносно, он даже и не заметил этого движения. Опоздай он с ответным ударом, все бы закончилось куда хуже.

Он шел в толпе и думал над случившимся, а заключенные искоса поглядывали на него, удивляясь его удачливости: и собаке не поддался, и начкару ответил как следует. Видно, правду говорят, что смелость города берет!

Всех заключенных загнали в лагерную баню. Выдали каждому по тазу чуть теплой воды и по маленькому кусочку мыла. А все тряпье забрали на санобработку (сказать проще – «вошебойку» – изобретение местных умельцев, сделанное из двухсотлитровой бочки, в которую заталкивали одежду, а потом нагнетали пар).

Когда они уже вышли из моечной и натягивали на мокрое тело влажное белье, Сергея кто-то тронул за плечо.

– Ловко ты этого пса отоварил. Я уж думал, он тебя сожрет с потрохами! – Перед ним стоял круглолицый парень, назвавшийся Шевяковым. – Как рука, ничего он тебе не оттяпал?

– Да нет, все в порядке. Уже и кровь не идет, – ответил Сергей, мельком глянув на свою руку. Пошевелил пальцами и удовлетворенно кивнул. – Все нормально. Не успела цапнуть. Я ее в грудь саданул. Она, видать, не ожидала этого. А я сам не знаю, как это произошло. Ударил не думая. А что мне оставалось?

Парень согласно кивнул.

– Ты молодец. Слушай, а давай вместе работать! Тут все парами работают, один тачку катает, а другой насыпает. Выработка общая. Норма – десять кубов за смену. Мне уже рассказали местные. Нужно в одну бригаду попасть. Ты не смотри, что я такой невзрачный. Я выносливый, работать умею. Меня даже бригадиром ставили на сенокосе. Потом, правда, сняли, в карцер посадили. Но это уж я не виноват. Просто сено закончилось, а они всё требовали – давай да давай. А как я дам, когда нету! Вот и загремел на десять суток, чуть не загнулся там. Я ведь из-за этого карцера и ушел в побег. А так бы ни за что не решился. Просто довели меня…