Александр Лапин
Святые грешники
IV
Дуня собиралась в школу. И хотела надеть розовые туфли к серенькой школьной форме. Увидев дочку в таком «прикиде», Людмила сначала слегка опешила, а потом по этому поводу весьма категорично высказалась. Двенадцатилетняя Дуня, рослая круглолицая блондинка с голубыми глазами, и похожая, и не похожая на саму Людку в молодости, психанула и, хлопнув дверью в своей комнате, заявила, что в таком случае в школу вообще не пойдет. Телом – девушка, душой – ребенок, она задает сейчас матери столько вопросов, что у Крыловой периодически пропадает дар речи. И голова идет кругом. Новое поколение с его странными, с точки зрения старших, воззрениями на жизнь приходит в этот мир, ничуть не отягощенное комплексами советского человека, которые несут через года их родители. Для них сытая, комфортная жизнь – не награда за годы бедствий, труда и борьбы, а данная реальность. И Людмила, глядя на дочь, частенько ловит себя на мысли: «А что будет, если эта, с таким трудом налаженная и устроенная жизнь в один прекрасный момент рухнет? Смогут ли эти дети, выросшие в беззаботной обстановке более-менее сытого нефтяного благополучия, выдержать такой удар?»
Мир вокруг стремительно меняется – гаджеты, Интернет, автомобили как-то незаметно вошли в их быт. И жизнь без них уже представляется невозможной.
Вот и сейчас, провожая дочку в школу, Людка напоминает Дуняше:
– Не забудь взять айфон! А то вчера оставила в машине. А я беспокоилась.
Без связи – никуда. Как только ребенок войдет в школьную дверь, на телефон Крыловой придет СМС-сообщение. И если выйдет из здания – электроника скажет ей об этом.
Ну вот, всех выпроводила. Дубравин – тот уехал еще раньше. Ему сегодня надо в областную думу. На заседание комитета. Теперь можно посидеть. Выпить кофейку с сыром. Побаловать себя. Подумать о чем-то приятном. Даже как-то взгрустнуть, вспоминая первые годы совместной жизни.
Кажется, встретились они только вчера. А уже неумолимое время отсчитало дюжину лет. Чего только не было за эти годы! Такая любовь, пронесенная через всю жизнь, обещала, что все будет без сучка и задоринки. Ан нет! Они знали друг друга со школы, Дубравин был ее первой любовью, но по-настоящему сошлись они уже взрослыми самостоятельными людьми, прошедшими до этого большой и тернистый путь в тяжелое время. И на этом пути было много всего. Хорошего и плохого. Так что «притирка» шла непросто. И трудно ей было найти свое место в этой новой жизни.
Конечно, первое время, пока дочка была маленькой, она полностью отдавала себя ее воспитанию. А потом Дуня пошла в сад, в школу. Начались вопросы. И главный из них: куда себя деть?
До этого она выживала сама. И поэтому приходилось крутиться. Теперь за выживание семьи отвечал муж. Но эта новая роль – роль домохозяйки, матери – была ей явно узка.
Наверное, понимал это и Дубравин. Но поначалу не придавал значения. Рассуждал в своем мужском эгоизме просто: «Деньги есть, ребенок есть. Живи да радуйся. Чего еще надо?» Это чуть позднее, когда появились проблемы, начал задумываться. А все ли так хорошо, как ему кажется? Ведь Людка, может быть, не удовлетворена такой жизнью «в золотой клетке». Это с одной стороны. А с другой – помнил опыт предыдущей семейной жизни, когда жена ничем не интересовалась, и считал это нормой.
А Людмила интересовалась. Еще как интересовалась. Знала: хочешь остаться любимой, надо быть нужной. Ненужная женщина так же, как и ненужная вещь, обременяет.
Началась ее борьба за самостоятельность. Чтобы не раствориться полностью в муже, а тоже иметь какое-то свое дело, свой угол, свои интересы. Но в его жизни.
И к счастью, в обширной деятельности Дубравина такое место нашлось. Уже много лет он вел на телевидении собственную передачу, периодически меняя ее формат. Сначала она была просветительской. «Русский вопрос» рассказывал русскому народу о нем самом. Кто такие русские? Откуда они произошли? Какое место занимают в мире? Их отношения с другими народами. И многое другое.
По мере того как менялась обстановка, происходили перемены и в содержании. Оно стало острым, публицистичным. Во время активной фазы кампании за трезвость молодежи «Русский вопрос» был настоящим застрельщиком этого дела.
Боролись и с игровыми автоматами. Курением. Нецензурщиной.
Прошло время, и Дубравин опять сменил формат. Передача стала рассказывать о культуре, быте народа, обычаях и других интересных вещах. Вот этим и занялась Людмила. Как человек, проработавший всю жизнь на телевидении, она с интересом взялась за дело и постепенно «въехала в тему». Дубравин поощрял ее. Но боялся, что она может пуститься по стопам Галины Озеровой, которая запряглась, как конь, и тянет лямку за всех. За себя и «за того парня». Но Крыловой нужен был какой-то средний вариант. Чтобы и в семье все было в порядке, и в деле реализоваться.
Она попила кофейку и стала собираться.
В ванной, накладывая макияж, она с удовольствием заметила, что выглядит моложе своих лет. Это хорошо, что рядом с работой находится фитнес-клуб. И два-три раза в неделю она оказывается в умелых руках массажиста. Но возраст все равно чувствуется. В налитых бедрах. В округлости щек. И постепенно набирающей размер груди. Она с годами все больше становится похожей на настоящую падмини – женщину-шик по древней индийской классификации. И еще одно заметно. Раньше ее красота была дерзкой, вызывающей. А теперь в ней есть какое-то спокойствие, мудрость, проверенность временем и терпением. Проступает внутренняя сила. Духовная сила.
Давно уже ее отношения с Марьей Степановной Бобриной, ее первым духовным гуру, переросли в дружеские. Мастер рейки, Бобрина продолжает заниматься руколечением, сплетает японское искусство рейки с православием и стала превращаться одновременно в бизнесвумен, гадалку и ясновидящую.
А вот Людмила от рейки ушла. Во-первых, у нее нет времени. А во-вторых, ей кажется, что это дело не дает ей чего-то нужного для дальнейшего роста.
Внешне она живет спокойно. Но непрестанный внутренний поиск заставляет ее штудировать множество самой разнообразной эзотерической литературы. И ее пока не удовлетворяет ни одно из тех многочисленных учений, с которыми она знакомится. Пробовала заняться хатха-йогой, йогой тела, но ей скоро наскучили бесконечные нудные асаны. Пыталась повторять аффирмации – изменять установки сознания по методу Луизы Хей – и разочаровалась. Одно время ее увлекала дианетика Рона Хаббарда. Но люди, с которыми она столкнулась на этом пути очищения сознания с помощью так называемых одитингов, и вовсе не внушили ей доверия…
И недавно Людка подружилась с женщиной, разделявшей ее поиски с точки зрения науки. Новую подругу звали Мария Бархатова. Она была сотрудницей санкт-петербургского Музея истории религии.
Так что Людкины духовные поиски не закончились совсем, а приостановились на распутье – между религией, эзотерикой и наукой. Как у того богатыря из сказки: «Налево пойдешь – коня потеряешь… Направо… Прямо…» И она колебалась, чувствуя, что где-то рядом находится самый нужный именно для ее природы путь. «Только вот где?» – часто думала Людка, открывая по вечерам очередное сочинение по новой методике жизни. И читая опус некой вспыхнувшей на горизонте «звезды», какого-нибудь Петрова-Козлова-Свияша, она думала про себя: «Все вроде так. Но я знаю, что все настоящее делается просто. И где-то должен быть ключ к внутренней гармонии».
Наконец она собралась и вышла на улицу, где стоял ее симпатичный новый «Лексус».
С машинами была целая история. Начинала она ездить на «Ниве». Дубравин объяснил ситуацию просто: «Не жалко, если ударишь!» Ну а потом, когда уже выучилась, по очереди пересаживалась с «Киа» на «Хонду», затем на «Мазду» и вот теперь ездит на «Лексусе». Хорошая, комфортная машина. После полуспортивной «Мазды» идет мягко. Дорогу держит. И полна всяких разных штучек, которые делают езду очень комфортной.
* * *
На четвертом этаже в большом зале, где раньше была газетная верстка, построена студия и размещено оборудование. Тут и расположилась она со своим монтажером и оператором одновременно. Зовут этого малого Сергей. Несмотря на свой простоватый вид, парень интеллигентный, а самое главное – классный специалист, профессионал. Умеет работать и с камерой, и с компьютером. Знает, как выстроить кадр и сюжет.
Третий в их группе – водитель Петрович, человек тихий и безотказный. Готов ехать когда угодно и куда угодно.
Сегодня у них съемка. Людка быстро поднимается на этаж, где уже сидят ее шустрые помощники. Делает пару звонков. И командует: «На выход!»
Дело не ждет. А ждет их заведующая этнографическим музеем, в котором есть замечательная действующая русская печь-матушка. И рассказ о ней кажется Людке Крыловой чрезвычайно интересным.
На заре своей телевизионной карьеры она безоговорочно верила тем гуру, которые когда-то посвятили ее в профессию. Верила в рейтинги, в необходимость искать жареные факты. Снимать такое, отчего бы люди ужасались и переживали. Но потом, когда она переехала в провинцию, внимательнее присмотрелась к жизни, ей стала очевидна масса вещей, которые уже давным-давно проповедовал Дубравин. Она стала ясно понимать, что нашему народу не нужна вся та шелуха, которой его пичкает «зомбоящик». Что весь этот мусор из каких-то «звезд», скандалов и сплетен абсолютно бесполезен для людей. Это пена, которая дает рейтинг. А рейтинг, он как мертвая вода в сказках. Не оживляет народ, которому нужно другое. Найти себя. Свои корни.
* * *
Автомобиль «Логан» с синей табличкой «Телевидение» на лобовом стекле остановился у небольшого старинного здания. На его парадной двери красовалась надпись «Музей этнографии».
Они дружно вывалились на улицу со своими камерами, кофрами, штативами, светильниками и переходниками. Прямо на пороге дорогих «мастеров телевизионных искусств» встретила моложавая румяная женщина с озорными глазами, одетая так, как одевались в деревнях лет сто тому назад. То есть в расшитый сарафан, цветастый платок, ленты и мониста. Она живо представилась:
– Паулина Петровна, старший научный сотрудник. И ваш гид на сегодня!
Людка смотрела на ее раскрасневшиеся щеки, крепкую грудь, и ей самой захотелось быть вот такой вот хозяюшкой-хлопотуньей.
Но мечтать было некогда. Надо было браться за дело.
Договорились быстро: снимать будем вживую, в процессе. Нынче это модно, когда журналист сам пробует печь хлеб, ковать железо, запрягать лошадей или «бить баклуши».
И вот уже дружненько улеглись в поддувало поленья. Разгорелась, шурша и чуть коптя, береста. Пять минут, и печь загудела.
– Запела! – заметила улыбчивая хозяйка.
Пока печь нагревалась, набиралась жаром, Паулина Петровна, которую так и тянуло назвать тепло, по-домашнему тетей Пашей, пригласила гостей «попить чайку – разогнать тоску» из давно уже поспевшего пузатого медного, начищенного до блеска самовара.
Присели. Хозяйка засыпала в чайник ложечку скрученных зеленых лепестков, залила кипяточком. Насытившись водой, развернувшись, листья дали густой аромат хорошей душистой заварки. Струей полился кипяток в разноцветные китайские фарфоровые чашки без ручек – пиалы. В вазочках объявилось на столе варенье разных сортов. Вишневое, клубничное, черничное и земляничное. Одно слово – пир горой.
И так им хорошо посиделось втроем! И такой интересный раскатился разговор, что Серега не выдержал и встал из-за стола. Начал снимать беседу.
– Мне мама рассказывала, как пекли хлеб в послевоенные годы, – в порыве откровенности говорила Крылова. – Домов люди лишились. Жили в бараке, где у каждой семьи было по комнатушке. Поэтому никаких собственных печей ни у кого не было. Тогда женщины решили, что на пустыре за бараком надо построить одну большую общую печь. На всех. И по очереди ею пользоваться. Так и сделали. Моей маме выпало ее топить по пятницам. С утра она ставила тесто. И уже к вечеру хлеб выпекался. Да какой хлеб! Не хлеб, а хлебушко. Настоящий, румяный, с корочкой хрустящей. Она доставала его, смазывала сверху топленым маслом, заворачивала караваи – круглые булки – в полотенца. И так он остывал. Томился. А потом мы всю неделю его ели. Я тогда совсем мелкой была. Но запах этого хлеба прекрасно помню. И ожидание чуда…
Людка расчувствовалась. И даже раскраснелась от детских воспоминаний.
Мудрая Паулина Петровна внимательно слушала Крылову, не перебивая. Только подливала душистый чай в цветастую пиалу.
– А еще мама делала так. Когда я простужалась, она вытащит хлеба, выгребет золу, застелет печку изнутри соломою и пустит меня туда – посидеть, погреться. А там такой жар! Такой непередаваемый жар! В минуту пропотеваешь. Вся простуда убегала. Я помню. Так вот лечили, без таблеток. Да и не было их тогда…
Но вот пришло время действовать. Паулина-Паша достала поднявшееся тесто. Замесила его. Обмяла. Заложила в формы… А по ходу дела шел рассказ:
– Надо дождаться, когда прогорят дрова. И останутся угли. А пока мы с тобою украсим караваи разными узорами из теста. Пропекутся – будут на хлебе и цветочки, и петушки, и солнышко. Давай, действуй!
Почему бы не попробовать? Крылова взялась за дело. И главное – у нее получалось. Видно, заложено это в генах. В тысячах тысяч поколений русских женщин, что пекли свой хлеб, качали колыбели и пели народные песни.
Загремела металлическая лопата, на которой отправились в огнедышащее жерло формы с батюшкой-хлебом.
– В наших краях, конечно, пекли в основном ржаной. А вот южнее, там предпочитают белый хлебушко. Там мука, что и говорить, лучше, – лился плавный рассказ Паулины-хозяйки. – Печь, вообще, была центром жизни в избе. На ней обычно спали старики и дети. У каждого было свое место: у кого на печи, у кого на полатях, рядом. Зимою возле печи всегда собиралась вся семья. Женщины пряли. Мужики что-нибудь чинили. В печи и парились по банным дням. Раньше знаешь, какие они огромные были! О-го-го! Два мужика в печь залезали! С тазиками. Это уж потом бани появились. После купания ложились на печь. Чтобы не простужаться… Печь всегда ассоциировалась с женщиной. С женской жизнью. И судьбой. С печью столько обрядов связано…
– Да? – Людке действительно было интересно. И она только успевала задавать вопросы, искренне удивляться и радоваться этим новым знаниям.
– С печи начиналась женская жизнь! – рассказывала дальше Паулина. – Когда приходило время сватать девушку, в доме появлялась сваха. Заходит и начинает прикладывать руки к печи. То есть греть. Это был сигнал. Значит, пришла она с разговором. В ответ девушка, если ей этот разговор нужен, начинала ковырять глину из печи. Так вот, пальчиком. Это сигнал для свахи. Можно начинать выполнять миссию. Сваха заводит свою песню, мол, у вас товар, люди дорогие, а у нас купец! Нахваливает. Если купец девушке был не по душе, то она залезала на печь… Вот так вот дела делались. Деликатно. И не надо было особо ничего говорить… Печь, она была живая. В ней всегда горел огонь. И детей рожали на печи. Считалось, что ребенок, рожденный на печи, будет обладать здоровьем и благами… Гадали по пламени. Если во время родов хорошо горит, не чадит – значит, все будет в порядке. Даже у самого нерадивого хозяина всегда у печи лежали сухие поленья. На всякий такой вот случай. По чурбачкам девушки гадали на суженого-ряженого. Закроют глаза. Достают из поленницы полешек. Если толстый, то и муж такой будет. Если корявый – то и…
– Может быть, уже готов хлеб наш насущный? – заметил оператор Серега, которому, кроме рассказов и басен, были нужны еще и живые кадры.
– Счас посмотрим! – ответила от печи хозяйка. И загремела заслонкой. – Ах, хорошо подошел твой хлеб. Поднялся! – сказала она Людке. – Видно, любит тебя мужик твой. Крепко любит!
Людка покраснела, как девушка. А Паулина заметила:
– Минут через пять будем доставать хлебушок-то! – И опять потек ее рассказ: – За печью в доме жил хозяин избы. Домовой. Ему всегда в уголке тут ставили кашу. Чтобы добрым был. Помогал. Бывает, хозяин уедет на торжище и загуляет. Тогда хозяйка берет в руки полено и кочергу. Встает вот здесь. И просит домового: «Дым-домовой! Верни хозяина домой!» Печь – это было сердце дома. Вокруг нее все вертелось. Ну, давай доставать будем. Ух, хорош! – подхватывая на противень румяные буханки и караваи, приговаривала Паулина-Паша.
– А дух-то какой! – сказала Людка, отламывая кусок от каравая.
Хлеб удался. Удалась и передача.
Прощались с хозяйкой музея уже как-то по-другому. Душевно, по-родственному. С подаренными Паулиной караваем и булкой вернулись в студию – монтировать, писать авторский текст, искать и накладывать подходящую мелодию. В общем, работать.
Все дни, пока доводили передачу до ума, ломали хлеба, отрезали по кусочку. Ели духовитую мякоть. Наслаждались.
V
Серый, ребристый фасад пятиэтажного здания областной думы, нового места его работы, отлит из бетона и стали и вряд ли может называться шедевром архитектуры. Да и стоит само здание как-то так, притулившись боками к двум параллельным улицам.
То ли дело – стоящее недалеко здание областного правительства. Самый центр. Впереди большая площадь с черно-чугунным памятником Ленину. Вокруг скверы, зелень.
Перед думой, правда, тоже есть небольшое пространство. Но оно, конечно, не тянет на гордое звание площади. Так, расширенная проезжая часть улицы. И это расположение много говорит о месте законодательной власти в стране. Сбоку припека.
Вот на этой самой проезжей части частенько появляются люди. С плакатами. Сегодня тоже стоят. Это бабушки и дедушки, а также две молоденькие девушки. В общем, пикет. На плакатах лозунги: «Льготы детям войны!», «Достойные пенсии детям войны!» Рядом ходят сборщики подписей в фирменных красных фартуках с надписями и коробками в руках. Для пожертвований.
Дубравин давно знает, откуда у этой инициативы растут ноги. Мысль проста, как валенок. Тех, кто родился с сорок первого по сорок пятый, они предлагают уравнять по статусу с ветеранами войны. У них, мол, было трудное детство. Дубравин эту идею не воспринимает. Ветераны бились за страну, за народ, заслужили почет, уважение и льготы кровью и потом. А среди тех, кто родился в годы войны, много разных. Вон, его братец Иван, царство ему небесное, тоже народился тогда. Всю жизнь только и делал, что водку жрал ведрами. Таким тоже льготы и почести?
Впрочем, коммунякам не важно, кто да что. Главное – прозвучать. Поймать волну. И они прекрасно понимают, что люди наши халяву обожают…
На входе в здание – металлодетектор. Прошел. Показал красное удостоверение. Вежливый круглолицый полицейский в новой элегантной форме козырнул ему в ответ.
Кабинет открыт. Ключ торчит в двери. Значит, помощник уже пришел. Только бродит по этажу. Так оно и есть.
Дубравин уселся в кресло, и Олег появился в дверях с заварным чайником в руках. Чернявый, худощавый, улыбчивый паренек, приехавший недавно вместе с родителями из Казахстана. Из тех, что знают, чего хотят. И строят свою жизнь, не растекаясь мыслью по древу, а деловито и осмысленно. Шаг за шагом. Кирпичик за кирпичиком. Он юрист. В его обязанности входит отслеживание всех особенностей законодательного процесса. А пока он заваривает утренний чай и подает шефу аналитическую записку о повестке дня. В повестке обычно около сорока вопросов. И без Олега вникнуть в каждый из них на ходу практически невозможно. Тем более что продраться сквозь дебри параграфов и специальных терминов может только профессиональный правовед.
– Пришли ответы из правительства, комитета по охране природы. И из облсовпрофа, – осторожно говорит помощник.
– И что? – отрываясь от чтения, спрашивает Дубравин.
– Две отписки. Один положительный.
– И то хорошо! – замечает шеф. – Подготовь письмо с нашими предложениями по ужесточению антиалкогольного законодательства. И отправь его в юридический отдел на экспертизу.
– Сделаю! А когда подпишете?
– Как сделаешь, так и подпишу. В нем надо предложить ограничения по времени, возрасту, поднять штрафы за продажу алкоголя несовершеннолетним… И не забудь про энергетические коктейли указать. Надо же такое выдумать! Сволочи! Мешают водку с кофе и сахаром и называют это пойло энергетиком. И впаривают детям! Надо сформулировать эти предложения грамотно. Со ссылками на законодательства других стран. У нас это любят. Как, мол, в цивилизованных государствах.
Олег уселся напротив и начал разбираться по существу в вопросах, внесенных в повестку дня.
Для большинства наших людей процесс появления того или иного закона является тайной за семью печатями. Они чаще всего видят заключительный этап процесса. Сидят в большом зале хорошо одетые, сытые люди. И нажимают на кнопки. Но на самом деле главные события разворачиваются совсем в других местах. Сначала появляется так называемая законодательная инициатива. Или идея. Вот как в данном случае. Отрезвить молодежь. Садятся юристы, знакомятся с чьим-то опытом. И пишут свои предложения. Направляют их на рассмотрение экспертов. Те покумекают. Предложат что-то свое. Или отвергнут инициативу. Скажут, например, что закон неисполним. Или противоречит Конституции.
Но, предположим, эксперты дадут положительный отзыв. И предложение пойдет по инстанциям. Например, в правительство. Там прочтут, поправят. И спустят в Думу. Там предложения рассмотрят на профильном комитете. Комитет даст свое заключение. Принять. Отклонить. Или отправить на доработку.
И только в том случае, если думские инстанции согласятся, закон попадает в повестку дня сессии. И депутаты решат – быть по сему. Или не быть ничему.
Иногда в ходе таких похождений от предложения ничего не остается. Например, хороший по сути закон о техосмотре автомобилей так «доработали», что коррупция при его исполнении возросла во много раз. Только взятки теперь берут не гаишники, а страховщики. Как говорится, и на старуху бывает проруха.
– Александр Алексеевич! Обратите внимание вот на эти пункты, – говорит Олег. – Речь идет об увеличении площадей, сдаваемых в аренду предпринимателям. Похоже, это многоходовая комбинация по приватизации городских гостиниц. Схема здесь такая. Люди, приближенные к нынешнему мэру Хокину, взяли в аренду за смешные деньги городские гостиницы. И сдают их в субаренду коммерсантам, зарабатывая по миллиону евро в год на этих операциях. В ближайшее время гостиницы будут приватизироваться. И первоочередное право на получение их в собственность получат так называемые арендаторы. Но по закону город имеет право сдавать в аренду только до пятисот метров одному арендатору. Вот они и хотят его изменить. Увеличить площадь до двух тысяч. Чтобы успеть до приватизации прихватить эти куски городской собственности для себя. А потом проглотить их «по-честному».
Дубравин даже присвистнул. Его прямо-таки поражает способность наших чиновников извлекать выгоду из своего положения. «Ну ладно, посмотрим! – думает он. – Вынесут ли они этот вопрос на голосование… Еще не вечер!»
Наконец Олег огласил весь список. И они, попив чайку, отправляются дальше. Теперь следующий этап подготовки – заседание фракции.
* * *
По слегка запутанным ходам и лестницам он спустился в большой зал с огромным столом посередине. Зал этот уже почти полон солидными «пиджаками», которые пожимают друг другу руки и рассаживаются в черные кресла.
На сегодня в думе заседают четыре фракции. И та, в которой работает Дубравин, самая многочисленная из них. Через несколько минут в дверях появляются члены совета. Впереди председатель. Небольшого роста, седой, лысоватый мужчина по фамилии Ручников. За ним следуют заместители.
История политической карьеры Ивана Ивановича Ручникова весьма длинная, как и эволюция его взглядов. Начинал он ее при коммунистах. В областном комитете партии, где заведовал сельскохозяйственным отделом. Затем попеременно побывал в разных партийных объединениях, был при делах у губернаторов-коммунистов и теперь вот востребован при государственнике и реформаторе.
Дубравин Ручникова уважает за то, что он профессионал. И еще потому, что в самом начале двухтысячных о нем хорошо отзывался Николай Болгов, тот самый директор совхоза, который помогал ему во время его первой выборной кампании.
А Дубравин добра не забывает.
Марина Сорокаумова – давний боевой товарищ – за прошедшие годы высоко взлетела. Сегодня она и председатель отделения самой главной партии России, и заместитель Ручникова по думе. Вросла, так сказать, в элиту. Но не загордилась. И помогает Дубравину, чем может. Хорошим советом. Тонким аппаратным подходом.
Загадкой для Дубравина остается второй зам – Молчалин. Говорит он тихо, без эмоций. Вперед не вылезает. Аккуратный такой персонаж.
«Святая троица» уселась во главе большого стола. И заседание фракции главной партии пошло-поехало по накатанной колее.
Иван Иванович начал его с разговора о дисциплине труда. Стараясь никого не обижать, так как среди депутатов были очень влиятельные люди, он с некоторой долей возмущения произнес:
– Понимаете, многие депутаты не ходят на заседания комитетов, к которым они приписаны. Спрашивается, зачем избирались, если работать не собирались? Вчера на комитете мы не могли принять очень важный вопрос из повестки дня. А почему? А потому, что было от комитета четыре человека. Правильно я говорю, Татьяна Ивановна? – обратился он к полной черноволосой женщине, председателю комитета по здравоохранению. Та величаво кивнула большой, красивой головой:
– Да, было четыре человека. Два проголосовали за. Один воздержался. Один Кувалдин против. Поэтому нам все-таки удалось провести все решения!
– Ну хорошо, что так, – заметил примирительно председатель.
Дубравин вспомнил, что даже на пленарных заседаниях думы обычно отсутствует человек пятнадцать – двадцать. Были и такие, которых он вообще никогда не видел в этих стенах. «Видимо, думские мандаты им нужны совсем для других целей. Как Борисову, которому, чтобы не сесть в тюрьму, пришлось бежать за границу. Но в думе он все равно остается».
А в это время Ручников уже поднял другую тему:
– Сейчас у нас у всех вырастает огромная проблема. Это никель! Вот мы должны, я вас прошу, этот вопрос о разработке месторождения принять к сведению. И как-то помогать. Разъяснять! Это государственная задача! И решать ее должна федеральная власть. А они, понимаешь, приняли решение о разработке и все оставили на нас. Вы тут разбирайтесь с протестами населения… Сейчас идет такая работа по подготовке заявления… По никелю. Сейчас коммунисты начнут этот вопрос будировать. Но мы не будем включать его в повестку дня… Я вас прошу голосовать консолидированно…
Вся фракция приняла к сведению установку председателя.
«Действительно, – думает Александр, – по закону все, что находится в недрах, принадлежит государству. Оно и решает, что с ним делать, с этим добром. Ну а по совести? Кто-то там, в правительстве, принял решение разрабатывать месторождение в центре страны, где “золотые” черноземы, чистейшие реки и большой биосферный заповедник. Народ, конечно, возмутился. Но Москва далеко, а мы близко. И оказались между молотом и наковальней. И на кой хрен нам нужен этот никель, – думает он дальше, вслушиваясь в разгоравшуюся дискуссию. – Мы и так добываем сотни миллионов тонн разного рода полезных ископаемых. Ну, будут добывать еще. Кто-то продает этот никель за границу. В чьем-то кармане осядет очередной миллиард долларов. А что нам-то с этого? Что останется? Край с грязной водой, загубленной природой?»
Эту свою точку зрения он не скрывал. И как-то высказал в разговоре тет-а-тет с губернатором: «Хотите честно скажу, что я об этом думаю?» Тот кивнул. Ну, Дубравин и сказал. А где конь с копытом, там и рак с клешней. Такую же позицию поддерживали журналисты его газет. Уже не раз управление внутренней политики в лице улыбчивого, но чрезвычайно хитрого «молодого, да раннего» карьериста беседовало с ним на эту тему. Но Дубравин принимал удар на себя. И корреспондентов в обиду не давал.
Вот и сейчас на заседании фракции послышался очередной наезд на газетчиков. Один старый хрыч – партийный прилипала-функционер – высказался по этому поводу:
– Вы посмотрите, что тут пишут в городской газете. Они дали слово этим смутьянам. А ведь в нашей партии, в нашей фракции, работает владелец этой газеты. Надо бы ему повнимательнее следить за своими журналистами.
Пришлось на такие выпады ответить.
Помогало то, что членом партии он не являлся. (После КПСС решил, что в правящие партии – ни ногой.) И задачу свою в думе он знал точно. Поддерживать губернатора. И добиваться принятия законов, ограничивающих спаивание молодых.
Но «все хорошее» рано или поздно кончается. Закончилось и заседание фракции.
* * *
Зал общих заседаний – амфитеатр с большими удобными креслами в красной обивке. Перед рядами этих кресел деревянная стойка, разделенная на секции. А в эту стойку-стол вмонтированы микрофоны. И самое главное «орудие труда» – система голосования. В ней пять помеченных значками кнопок. На первой изображен говорящий рот. Это кнопка для включения микрофона. Вторая – «минус». Значит «против». Третья «0» – «воздержался». Четвертая «плюс» – «за». И одна кнопка для регистрации.
Первое время во всей этой кнопочной демократии разобраться было сложновато. А потом привык.
Процесс законотворчества начался с обычной традиционной фразы:
– Уважаемые депутаты! Начинаем сороковое заседание нашей думы!
В этот момент какой-то торопыга из зала напомнил:
– Надо зарегистрироваться!
Ручников по-отечески успокоил его:
– Подождите, не лезьте поперед батьки в пекло! – А затем так же просто обратился к техническим работникам: – Включите систему голосования!
Дубравин нажал на первую кнопку с двумя крестиками.
На экране за спиной президиума начали плясать значки. Они сложились в цифру 42. Столько человек сегодня соблаговолили выполнить свой долг.
«Сейчас в дело вступят коммунисты, – привычно думал Дубравин. – Ну вот, точно».
Встал глава коммунистической фракции, въедливый, серьезный мужик и произнес:
– Я бы попросил внести в повестку дня специальную резолюцию в поддержку незаконно арестованного главы Тачирского района товарища Питфеева.
Иван Иванович, однако, не поддержал эту инициативу и отклонил резолюцию. Его больше волновала чума свиней. Так что спикер предложил для начала заслушать доклад ветеринарного врача, который ожидал слова.
И незамедлительно на думской трибуне явился врач. Представительный и громкоголосый, он разложил свои бумаги и начал доклад:
– Уважаемые депутаты! Уважаемый Иван Иванович! У нас в сельскохозяйственных районах сложилась очень серьезная обстановка по африканской чуме свиней. В Н-ских районах на сегодняшний день уничтожено восемь тысяч голов. Буквально вчера зафиксировано заражение еще двадцати тысяч свиней в одном из крупнейших агрохолдингов. В связи с этим во многих районах на сегодняшний день запрещена реализация свинины. Установлен карантин. На границах выставлено более пятидесяти карантинных постов. Объявлена чрезвычайная ситуация. Чума идет с юга, из Краснодарского края, постепенно захватывая все новые и новые хозяйства. В общем и целом ситуация тяжелая не только в экономическом, но и в социальном плане. Для выявления путей заражения привлекаются ученые. Но понять, как такая напасть могла проникнуть на современные свинокомплексы, которые имеют четвертую степень защиты, не могут и они.
