Александр Кваченюк-Борецкий
Сачок для бабочек. Криминальная мелодрама

Глава вторая. Возрождение из пепла

I. Погорелец

– Ну, что, парень! Плохи – твои дела… Совсем плохи! Участковый в милицейской форме, которого я видел лишь однажды в жизни, и то мельком, сидел теперь за столом в той самой комнатке, где наша соседка, точнее уже бывшая соседка, по доброте душевной определила мне место на собственной кровати для зализывания ран. Себе же она поставила раскладушку в смежке.

– Что – верно, то – верно! – равнодушно согласился я.

Мне было абсолютно начхать, что думал на мой счет, этот человек в казенном прикиде. Горе мое казалось мне настолько велико, что, полностью растворившись в нем, я словно не замечал ничего вокруг и с трудом понимал, о чем шла речь. Старлей то ли не догадывался о моем душевном состоянии, то ли полагал, что сочувствие – не его удел. Он задавал вопросы, шелестел бумажками, аккуратно разложенными на столе, и водил по ним ручкой, записывая ход нашей не очень дружелюбной беседы. От него точно веяло холодом. А возможно, меня просто знобило, и я в штыки воспринимал служителя правопорядка, который, не дождавшись пока я окончательно поправлю здоровье, докучал мне пустыми расспросами. Тем более, что, как я уже сказал, в нашем селе он почти не появлялся за исключением тех случаев, когда иного было просто не дано. Например, года два назад, я это отчетливо помнил, в нашей школе повышибали все стекла. Кому подобное безобразие сотворить на ум пришло? Чьи светлые головы посетила эта гениальная идея? Вероятно, в тех головах для серого вещества благодаря матери-природе отводился лишь определенный закуток, но само оно в том закутке напрочь отсутствовало. В отличие от всего прочего, это можно было утверждать вполне определенно… Участковый потыкался, помыкался по школьным лабиринтам. Без толку допросил десятка два свидетелей. А потом махнул на все рукой и вновь исчез из поля зрения сельчан. Но для школы в скором времени выделили средства на покупку новых стекол, а также – для косметического ремонта школы. Кроме того, снабдили десятком новеньких компьютеров… Месяц кряду после подобного ноу-хау директор школы весь светился счастьем, точно новый никелированный чайник!

– Есть предположения, что это – твоих рук дело! – продолжал старлей.

Я посмотрел на него так, точно этот мент являлся для меня местом, куда ходят по нужде, и – не более того.

– Как утверждают некоторые свидетели, ты водил тесную дружбу с Евой Левицкой.

– Ну, и что – с того?

– Отвечай на поставленный вопрос! Дружил с Левицкой?

– Дружил!

При упоминании о Еве сердце мое часто забилось. На лбу выступила легкая испарина.

– При чем здесь – Ева? – спросил я, раздражаясь все больше.

Мало того, что я потерял почти все, что было у меня дорогого, так этот участковый пытался влезть ко мне в душу, чтобы выскрести оттуда последнее! То, что мне самому теперь было просто жизненно необходимо! Это казалось мне верхом кощунства и несправедливости. Именно поэтому я не собирался делиться скудными остатками того, что составляло мою былую сущность, ни с кем. Тем более, с человеком, видящим свой долг не в том, чтобы докопаться до истины, а в том, чтобы нарыть фактов, которые уведут его в противоположном от нее направлении. Я понял это тотчас, едва старлей коснулся моих личных переживаний, как мне думалось, совершенно не связанных с поджогом отчего дома.

– А дай, я тебя чайком побалую, Степаныч! – вдруг, точно по волшебству, возникла перед участковым Ольга Петровна. – А хошь, так чо и покрепче изобразим!

Тот, кисло поморщившись, мельком глянул на нее.

– Нельзя мне, хозяюшка дорогая! На службе – я… А, впрочем!

Взгляд старлея на градус, а то и два, как будто бы убавил в холоде, точно морозильная камера, дверку которой забыли плотно прикрыть.

– От чаю не откажусь! Вот щас допрошу подозреваемого и тогда… Ставь пока что чайник на плиту, а то у меня и в самом деле в горле – засуха.

– Ну, это – другой разговор!

И хозяйка вновь исчезла из нашего поля зрения. После этого участковый вновь пристегнул меня к собственной довольно мрачной персоне своими «булавками». Так что я ощущал себя перед ним словно громоотвод перед ударом молнии, который казался неотвратим. «И за какие грехи – такая напасть? – с тоской и каким-то, по моему мнению, совершенно нелепым внутренним мандражем, ужасно злившим меня, думал я. – Отчего мне в жизни отведена ужасная роль: страдать за других?»

– Не стану тебя ничем обнадеживать, дружок!.. Кстати, у тебя карманы в штанах, случаем, не дырявые?

– Какие карманы?! Вы это – о чем?

Старлей начинал меня просто бесить.

– Да, все – о том же, гражданин Йовицкий! Отвалят тебе в них такой срок, что не унесешь! Если, конечно…

Голос участкового заскрежетал, точно листовая жесть под ногой ночного вора, осторожно ступавшего по крыше, чтобы через чердак влезть в чужой дом.

– …не расколешься напополам, точно грецкий орех, и не выложишь всю правду, какой бы хреновой она ни была!

Сердце мое опять тревожно заколотилось, но теперь значительно чаще. Перед глазами все куда-то поплыло. Мне показалось, что еще – немного, и я упаду в обморок. «Ну, и пусть! – с каким-то тайным злорадством мелькнуло в моем затуманенном горем мозгу. – Так даже будет лучше!»

Видимо, я не заметил, как Петровна очутилась возле меня потому, что я вдруг почувствовал, как чья-то теплая и мягкая ладонь коснулась моего холодного и потного лба.

– Впрочем, мне-то – что! – слышал я, как сквозь сон, все тот же, настораживающий и пугающий, скрежет из слов, хватающих острыми когтями за живое, смысл которых, был предельно ясен. – Я свое, что мне предписано по службе, исполнил. Намедни передам бумаги в следственный отдел, а там хоть сено не скирдуй… Преступник, заживо спаливший свою мать, должен быть наказан!

– Я не …!

Но что-то помешало мне закончить фразу. Видимо, силы мои и вправду были на исходе. И тут мне на помощь опять пришла хозяйка дома.

– Что ж, ты такое творишь, Степаныч! Мальчишке всю жизнь испоганить хочешь?

Ольга Петровна воинственно подбоченилась, образовав по краям внушительного торса два равнобедренных треугольника, и по самые запястья утопив оконечности дланей в не предвзятости своего естества. Приблизившись к участковому и, слегка склонившись над ним, она, точно обломок скалы, вот-вот готова была обрушиться на того, кто вызывал в ней лишь искреннее негодование.

– А ты-то, здесь – причем, Петровна?! К чему в разговор встреваешь?! – вскипел участковый. – Убийцу выгораживаешь? Он же, сопляк этот, ненавидел мать свою за то, что она счастью своего сыночка мешала! Запирала его в собственном доме чуть на замок, только чтоб он при ней оставался, а не шашни допоздна с деревенской девкой водил. Видно, страсть как боялась, что к добру это не приведет. Отчим-то Левицкой, когда узнал, что падчерицу его этот похотливый сучонок изнасиловал, так и впрямь убить его грозился! А он – не такой человек, чтобы словами бросаться!.. Так, молодняк этот от проблем разве убережешь?! У них, видите ли, любовь!.. Поэтому, что ему – запреты старших? Он в окно – прыг, и был таков! А бедная мать всю ночь глаз не смыкай да с боку на бок ворочайся. Жди, когда безобразник этот, ее ненаглядный сыночек, под самое утро вместе с матюгами кочетов со свиданки вернется.

– Ты все сказал?

Весь, раскрасневшись от напряжения и ору, участковый достал платок и стал торопливо промокать обильный пот, выступивший у него на лице.

– Так, все бы ничего, если бы родительница Йовицкого однажды не обнаружила в карманах штанов у сынка своего… Конечно, пока тот спал. Маковую соломку!.. Так, вот! После этого взяла она в руки осиновый кол и… Не тем будь помянута! Царство – ей, небесное! Так его отделала, что тот после неделю, а то и больше, из дому не показывался. Всю охоту до любви мамаша собственному сыну отбила!.. Вот – как, Петровна!

– Враки – все это! Враки!

– Враки, говоришь?!

Степаныч в который раз судорожно утерся платком и, схватив со стола, какие-то листки яростно потряс ими в воздухе.

– Вон у меня – куча документов за подписями людей, что соврать не дадут!..

Затем, спешно сунув эти самые документы в папку, старлей вышел из дому, даже не попрощавшись с хозяйкой.

– Брехун разэтакий! – только и вымолвила Ольга Петровна ему вдогонку. – Вишь, как складно чешет и даже глазом не моргнет. Ему бы романы сочинять, а не мозги людям наизнанку выворачивать…

Тетя Ольга еще долго что-то бурчала себе под нос, поудобнее укладывая меня, поскольку, окончательно обессилев, я так и полулежал бы, упершись в спинку кровати. В этом же положении меня поначалу застал участковый, когда в очередной раз я с тоской и горечью созерцал в окно родное пепелище… Наконец, осторожно приподняв мою голову и поправив под ней подушку, она принялась за одеяло. Ощутив над собой легкое веяние ветерка, я вскоре погрузился в сон.

Примерно через пару, а то и больше, недель после своего первого визита участковый наведался в дом к Ольге Петровне во второй раз. С видом человека, по его словам, неукоснительно выполняющего свой служебный долг, он принес повестку, по которой я, в качестве подозреваемого, должен был в указанный срок, до наступления которого оставалось с десяток дней, явиться в следственный отдел районной прокуратуры. Заодно Степаныч своими глазами убедился в наличие моей персоны на том самом месте, где мне и полагалось быть. Попросту говоря, старлей лишний раз проверил, не сбежал ли я из села из страха перед наказанием, о котором он меня заранее предупреждал. По всему было видно, что он всерьез взялся за дело и просто так от моей бедной задницы не отлипнет. Это – не то, чтобы чересчур пугало меня, поскольку я виновным себя ни в чем не чувствовал, но наводило на определенные и довольно невеселые размышления.

– Крючкотвор проклятый! – откровенно досадовала Ольга Петровна после ухода участкового. – Нет, чтобы пожалеть сироту, так он дело тебе шьет, сынок! Наверное, выслужиться хочет! Кобель деревенский! Или же в угоду кому старается. Ты-то сам, как кумечишь?

Поставив на стол тарелку дымящегося борща, добрая женщина ласково провела ладошкой по моей голове.

– Садись уже, ешь! А то, остынет…

Минуло около месяца с того момента, как я, сам не желая того, очутился в доме Ольги Петровны. Дела мои шли на поправку, и я почти окончательно выздоровел. Если не считать некоторой слабости, которую я испытывал, поскольку совсем не выходил из дому. Восполнив недостаток в кислороде и более активном образе жизни, я вновь стал бы таким, каким я был прежде.

Я поднялся с кровати и сел за обеденный стол, как того хотела Ольга Петровна. Но, видимо, из-за тех мыслей, которые вдруг нахлынули на меня отчасти благодаря визиту участкового, я не испытывал абсолютно никакого голода… Будь, что будет, решил я!..

Незаметно минула неделя… Особенно не парясь по поводу того, что через пару дней мне надо было явиться к районному следователю, я еще какое-то время раздумывал, стоило это делать или нет. Но, по воле случая, все сомнения разрешились сами…

…Вздрогнув, я проснулся от ужасного грохота! Сидя в кровати и, шаря обезумевшими глазами в кромешной тьме, я никак не мог ничего понять. Мне казалось, что я попал прямо в преисподнюю или же в такую тараканью гузку, откуда выбраться мне уже вряд ли удастся до конца моих бренных дней.

Все стало предельно ясно, когда, испуганно вскрикнув, проснувшаяся тетя Ольга впопыхах судорожно щелкнула выключателем. В свете лампы мы увидели то, что нас заставило на миг замереть от ужаса. Одно из окон комнаты было напрочь разбито, а прямо на полу, посреди осколков битого стекла, валялся какой-то зловещий, поскольку мы не знали, каких сюрпризов от него ждать, предмет. Приглядевшись внимательней, мы обнаружили, что это была обыкновенная бутылка с винтовой пробкой. Из-под нее сочилась какая-то жидкость, по запаху напоминающая бензин. Не долго думая, я бросился к ней! Не помню, прошла целая вечность или какие-то мгновенья после того, как я оказался за дверью избы и, обогнув угол дома, швырнул бутылку во тьму!.. Через пару секунд на пустыре, метрах в тридцати позади нашей хаты раздался довольно громкий хлопок, чем-то напоминающий взрыв гранаты, и ночной поселок озарила яркая вспышка!

II. Бегство из Кучино

С Ольгой Петровной мы прощались не долго.

– С Богом, сынок!

Она почти силком сунула мне в руки авоську, видимо, с продуктами, и я, оставив за спиной мое прошлое и гостеприимный очаг тети Ольги, в той мере, на какую он был способен, заменивший отчее пристанище, решительно шагнул прямо в предрассветные сумерки.

Я шел очень быстро, все более удаляясь прочь от родного селенья. Настолько быстро, что вскоре оно окончательно исчезло из вида. При этом я как будто бы совсем не чувствовал усталости. Видимо, страх придал мне силы. В чем крылась истинная причина этого страха, я тогда толком не мог понять. Кого я боялся? Степаныча, который считал меня преступником и грозился упрятать в каталажку? Вероятно, с его появлением в нашем убогом селе стало традицией бить в казенных и жилых домах стекла. Или же на меня повлиял ночной кошмар, свидетельницей коего вместе со мной стала Ольга Петровна? «Каково ей там теперь придется одной?» – думал я, дрожа, точно в ознобе. Наверняка, узнав, что, опасаясь за свою никчемную жизнь, я все же сбежал из села, участковый станет донимать ее ненужными расспросами. Хотя, вполне возможно, что именно моего внезапного исчезновения он и добивался, не желая уронить в глазах начальства и кучинцев собственную репутацию. Ведь он утверждал, что это именно я спалил собственный дом и лишил жизни родную мать! Вот – кретин! Если бы выяснилось, что это – не так, ему пришлось бы искать настоящих преступников. А у него на это – кишка тонка. Он может прижать к стенке кого-то лишь, будучи уверен в том, что этот кто-то не даст ему в отместку по зубам. А то и вовсе на тот свет не отправит. Кучино, да, что – Кучино! В этом смысле половина нашей нищей Отчизны для уркагана – просто рай. Вот и творят, что хотят!

Рассуждая подобным образом, я не заметил, как нога моя ступила на твердый грунт. Уже окончательно рассвело, когда мимо меня по трассе с шумом промчалась легковушка. Запоздало взмахнув рукой, я, не сбавляя шага, направился дальше. Еще километров через пять усталость впервые дала о себе знать. Но сколько бы я не пытался остановить, в конечном итоге обдававшую меня гарью, очередную машину, ни одна из них не сбавляла хода. В конце концов, я до поры до времени совсем оставил попытки путешествовать автостопом. Тем более, что в кармане у меня не было ни гроша.

Был уже полдень, когда, сойдя с трассы, я уселся под одним из придорожных тополей немного перекусить. Тогда я снова с благодарностью подумал об Ольге Петровне. О том, что она приютила и выходила меня. Чтобы сталось со всеми нами, не будь таких женщин? Наверное, жизнь в своей зыбкой основе просто сошла бы на «нет», или люди, постепенно утратив человеческий облик, превратились бы в диких зверей. Как говорится, откуда ушли, туда и пришли! Где начались, там и кончились!.. Куда-то теперь лежал мой путь? На душе я не ощущал отчаяния или безысходности. Скорее всего, это происходило от сознания того, что в какие бы города и веси не привела меня дорога, другого такого же мерзкого захолустья, как Кучино, точнее, хуже него, не могло существовать на всей земле даже априори.

С этой мыслью я откусил хлеб, сверху которого лежал толстый ломоть домашнего сала. Я принялся, не спеша, пережевывать все это, когда с визгом притормозив, к обочине дороги прижался милицейский «бобик».

– Эй, дружище! – услышал я оклик в свою сторону. – Тебе – куда?

Перестав жевать, и за маской безразличия пряча тревогу, я тупо уставился на человека в форме лейтенанта милиции.

– Мне? – на всякий случай переспросил я, давясь тем, что было у меня во рту.

– Ну, не мне же?

Мусор оказался славным малым, и вскоре я мчался вместе с ним по трассе, ничуть не сожалея о том, что едва начав, так и не завершил свой поздний завтрак. В конце концов, никуда он от меня не денется…

– Так, говоришь, к тетке, в Москву?

– Ну, да! К ней…

– А то, москали, сам знаешь, какой народ! Они даже своих не особо жалуют, уж, не говоря о чужих!

Лейтенант был розовощеким и белозубым. К тому же милицейская форма была ему очень к лицу. Своей словоохотливостью и беззаботным нравом он как-то сразу развеял все мои сомнения и страхи. В том смысле, что я интересовал его лишь, как попутчик, но не более того. «Зачем же он тогда остановился? – все ж таки продолжал я упорно подозревать лейтенанта. – Неужели лишь для того, чтобы за разговором путь до Москвы показался ему короче?»

Наконец, через сотню километров вместе с потоком машин мы пересекли черту, за которой начиналась наша столица.

– Где твоя тетка-то живет? – как бы, между делом, спросил мусор, продолжая жать на газ.

Подозрение вновь невольно закралось мне в душу.

– Не на Петровке? А то мне как раз в ту сторону…

И лейтенант как-то озорно и в то же время с некоторой долей издевки рассмеялся.

– Прости, дружок! Я – это, сам понимаешь, в шутку… Работа у нас – такая, если все всерьез воспринимать, психика пострадать может!

– Вам – виднее, – вяло согласился я.

– Вот-вот!

И лейтенант, мельком глянув на меня, снова осклабился.

– Скажешь, где тебя высадить и – все дела! Сам понимаешь, что я – не «такси» и точно по адресу доставить тебя не могу. У меня своих дел – по горло!

При этих словах розовощекий представитель закона заметно посерьезнел и даже слегка нахмурился. Более ни о чем не спрашивая меня, уже ближе к центру города, он вдруг заехал на «карман» возле какого-то торгового киоска и остановился.

– Сигареты почти закончились, надо бы пополнить запас! – пояснил он свой нехитрый маневр.

Пока лейтенант толокся в очереди из двух-трех человек возле киоска, я выскользнул из «бобика» и, даже не попрощавшись с ним, был таков. Вскоре затерявшись в толпе, и ощутив столь желанную свободу, я с облегчением вздохнул. Я не тяготился мыслью о том, что буду делать дальше. Как зарабатывать на хлеб, и – самое главное, где жить. Казалось, столица со своими широкими проспектами и нескончаемым потоком людей широко раскрыла для меня свои объятья. Утопая в них, я ощущал в себе желание жадно узнавать все то новое и, как мне думалось тогда, чрезвычайно удивительное, что вдруг открылось моему взору. Ведь оно близко не походило на то, что я видел прежде! Поначалу мне даже чудилось, будто я попал на другую планету, где было все гораздо прекраснее, а значит, правильнее и гуманнее, чем в том мире, которому по какой-то нелепой ошибке извне я принадлежал до сих пор. Глаза мои едва не выскакивали из орбит, а душа была готова выпрыгнуть из тела! «Вот – оно! Вот – то, что тебе было нужно всегда! С самого твоего рождения! – казалось, надрывалось от дикого ору мое внутреннее „я“, точно задалось целью заявить о себе во весь голос, превзойдя в децибелах шумные проспекты столицы. – Где же все это было раньше? И почему возникло передо мной во всей своей жизненной полноте только теперь?»

Оглядевшись кругом, я увидел неподалеку сквер и немедленно направился туда. Облюбовав одну из скамеек, я присел на нее, чтобы довершить свой начатый более, чем в ста километрах от столицы завтрак, который теперь мог вполне сойти за поздний и довольно скудный обед. Я достал надкусанный хлеб с салом и принялся, не торопясь, насыщаться, так, чтобы это не особенно кому-то бросалось в глаза. Я решил, что буду есть понемногу, поскольку имевшийся запас пищи был довольно ограниченным, и я не знал, когда удастся его восполнить вновь. Я был настолько приятно ошарашен новыми впечатлениями, что по этому поводу, вернее, по причине того, в связи с чем я их получил, на тот момент у меня не крутилось в голове ни одной самой затхлой мыслишки, давая повод для пессимистического настроения. А, если она на миг и возникла, то всему – свой черед, решил я, как-то сразу успокоившись. Я был молод и здоров, а это являлось самым важным. Во мне жила непоколебимая уверенность, что все остальное приложиться, если, конечно же, этого очень захотеть.

Слегка подкрепившись, но отнюдь не уняв голод, я еще долго сидел бы на скамейке, совершенно не предполагая, что мне после этого предпринять, если бы вдруг не увидел… Вот, блин! Я даже на секунду зажмурился, сомневаясь, что это – не мираж!.. Это была она, Марго! Собственной персоной!..

Не броско, но со вкусом одетая, все с той же сумочкой перекинутой через плечо, она шла по скверу, казалось, не замечая ничего вокруг. А я не отводя от нее взгляда, все смотрел на ее светлые локоны, обрамлявшие прекрасное аристократическое лицо, так как слова застряли у меня в горле. А когда я кинулся за Марго вдогонку, ее уже и след простыл! В совершенном унынии я вернулся на скамейку. «Вот черт!» – искренне досадовал я, решив, что завтра в это же время буду ждать девушку в сквере на том же самом месте. Возможно, мне повезет и она, словно чудесное виденье, снова предстанет пред мои ясны очи, и тогда… «А, что – тогда?» – задал я себе вопрос и не смог на него ответить. По крайней мере, я мог бы выпытать у Марго хоть какие-нибудь сведения о Еве.