Александр Кушнир
Хедлайнеры
Настоящий материал произведен иностранными агентами либо касается деятельности иностранных агентов: Бориса Гребенщикова, Андрея Макаревича, Артемия Троицкого, Земфиры Рамазановой, Михаила Козырева, Олега Куваева, Натальи Барановой.
Литературный редактор Сергей Гурьев
Неоценимая помощь:
Женя Ковалева, Клим Колосов, Ира Миклошич, Марина Подвигина, Юрий Сапрыкин, Ирена Сезина
Плодотворное сочувствие идее: Кирилл Бабий, Борис Барабанов, Наташа Баранова, Гена Бачинский, Сергей Бобза, Дима Богачев, Денис Борисов, Саша Буров, Майкл Дж. Виллард, Александр В. Волков, Александр С. Волков, Артур Гаспарян, Гриша Гольденцвайг, Олеся Гордеева, Дима Гройсман, Оля Дедова, Боб Дилан, Макс Димов, Лена Димова, Света Доля, Я. Г. Дубенко, Алла Жидкова, Наташа Замараева, Леня Захаров, Илья Зинин, Аня Зубакина, Таня Зыкина, Катя Игнатова, Наташа Инжеваткина, Костя Иоч, Наташа Кабанова, Капа, Миша Капник, Денис Каргаев, Оля Касьяненко, Женя Кацнельсон, Е. Б. Кибиткина, Николь Кидман, Олег Коврига, Сергей Козин, Михаил Козырев, Дима Коннов, Илья Кормильцев, Света Королева, Саша Коротич, Игорь Краев, Масяня Куваева, И. А. Кушнир, Маша Кушнир, Лена Лагутенко, Игорь Лазарев, Илья Легостаев, Саша Липницкий, Света Лобода, Лера Массква, Влад Локтев, Андрей Лукинов, Леша Мажаев, Миша Марголис, Ксеня Маренникова, Владимир Месхи, Розин Мерфи, Алена Михайлова, Андрей Московкин, Леша Мунипов, Егор Негин, Макс Немцов, Олег Нестеров, Омар, Леша Певчев, Арина Перепелкина, Слава Петкун, Лена Погребижская, Ира Попович, Леня Порохня, Таня Пустынникова, Роберт Редфорд, Владимир Рудницкий, Павел Руминов, Олег Сакмаров, Роман Самоваров, Санчес из «ГДР», Валера Саркисов, Макс Семеляк, Таня Сорокина, Команда Сталинград, Ира Старостина, Игорь Степанов, Наташа Суханова, Варя Титова, Андрей Тищенко, Артем Троицкий, Умка, Гриша и Инна Файнбург, Женя Фисун, Женя Ходош, Юра Цейтлин, Аня Черниговская, Олег Чубыкин, Яна Чурикова, Владимир Шевченко, Татьяна Шевченко, Сергей Щураков, А. А. Элиасберг, Эльмира, Юра Яроцкий
Эвентуальные контакты: www.kushnir.ru
От автора
Как-то раз жизнь заставила меня затеять в квартире ремонт. В процессе этого бедствия строители разнесли антресоль, откуда мне на голову свалились десятка полтора коробок с кассетами. На них были записаны сотни пресс-конференций, интервью и бесед – с музыкантами, продюсерами, менеджерами. Время и место действия были различными, но спустя годы становилось понятно, кто из этих поп-героев оказался богом, а кто – демагогом. В легком замешательстве я вставил в магнитофон одну из кассет, и… что-то внутри перевернулось.
Когда-то, потратив пять лет на «100 магнитоальбомов советского рока», я дал себе честное слово книг больше не писать. Для этого решения были основания. И долгих семь лет я это слово держал. Но то, что я услышал на кассетах, нельзя было оставлять на антресолях. Это надо было фиксировать и осмысливать. Об этом надо было писать. Решение созрело. Я взял тряпку и начал вытирать пыль с кассет.
Глава I
Майский чай
(что-то типа концептуального предисловия)
В моей жизни было некоторое количество хитовых историй. Одна из них многие годы пользуется особым успехом у друзей. Это сермяжная повесть о том, как меня занесло в музыкальный пиар и как начинался мой роман с группой «Мумий Тролль».
1994 год. Весна. Через несколько месяцев после того, как в книжных магазинах стала продаваться энциклопедия «Золотое подполье», у меня дома на Шаболовке нарисовался странного вида мужик, который представился учредителем владивостокского рок-магазина. Его маленькие глазки блестели и бегали по сторонам. «Типичный барыга», – подумал я.
Гость столицы подарил мне кучу аудиокассет с записями дальневосточных рок-групп: «Опиум», «Тандем», «Депеша», «Туманный стон», «Третья стража», Саша Демин. Меня удивили две детали: кассеты были максимально дорогие, и названия песен на них прописывались нереально аккуратным почерком. Как говорится, с любовью.
Из дальнейших рассказов я понял, что гость пожелал взять на себя благородную миссию реализации «Золотого подполья» на Дальнем Востоке. Наверное, решил нести культуру в массы. В кредит. В количестве десяти экземпляров. Возможно, он заказал бы еще больше, но энциклопедии, падла, были тяжелые. Больше двух-трех пачек тащить «своим ходом» не удавалось никому. Когда я спросил про деньги, он ответил, что деньги – завтра. И исчез. Больше я его не видел.
Честно говоря, я сильно не парился. Понимал, что это будет единственный шанс, чтобы правильные люди, кассеты которых мне подарили, ознакомились с книгой во Владивостоке, Магадане, Иркутске, Хабаровске. Всё. Забыли. Конец истории.
Через полтора года, в теплый августовский день, я вернулся в Москву из глухого воронежского села, где трудился над «100 магнитоальбомами советского рока». Цивилизации в деревне я не видел, поэтому решил сразу же пройтись по столичным пластиночным магазинам: «Они, небось, без меня перестали выполнять план продаж. Непорядок. Надо помочь». И в девять утра я поперся в ближайшую лавку с компакт-дисками.
Магазин, в который я направлялся, был не простой, а оптовый. Находился он в глубине московских дворов на улице Шухова. Об этом замаскированном подвале знали только оптовики и «свои люди». Чтобы войти в этот полуподпольный бункер, надо было несколько раз позвонить и терпеливо ждать, когда тебе откроют. Черную железную дверь с решеткой, находящейся на уровне глаз, могли и не открыть. Как повезет.
Мне повезло. Дверь открыл юркий владелец магазина по имени Тимур, который уже успел заработать на продаже компактов целую иностранную машину. Красавец-автомобиль с тонированными стеклами стоял прямо у входа в подвал. Тимур с неземной любовью глянул на свое четырехколесное детище и вежливо впустил меня внутрь.
Я спустился по пыльной лестнице вниз. Кондиционеров в подвале не было, и воздуха явно не хватало, но на такие мелочи никто не обращал внимания. Несмотря на раннее время, работа в магазине кипела вовсю. Локальные и региональные продавцы компакт-дисков хватали новинки ящиками и выстраивались в очередь в кассу. Энергичный голос из висевшего на стене довоенного радиоприемника с поставленным энтузиазмом вещал утренние новости.
Внезапно я врезался в подозрительно знакомое лицо, которое начало со мной суетливо здороваться. Кто этот человек, я не мог вспомнить ни за какие деньги. «Только больные люди покупают пластинки в девять утра», – успокаивал я себя. О чем подумало лицо, я не знаю. Но почему-то достало из-за пазухи толстое портмоне и, не глядя в мою сторону, начало отсчитывать деньги. Вначале достало купюру в 100 000 рублей. Потом – еще одну, потом – еще. Итого – 300 000 рублей. И торжественно вручило их мне.
Я не сопротивлялся. «Это – мой долг тебе», – торжественно сказал персонаж. Мое лицо начало напоминать неопределенный интеграл, скорее всего – двойной. В непонятном подвале, откуда вообще можно не выбраться, незнакомый человек сует мне бабло. Причем делает это с таким удовольствием, словно вручает Пулитцеровскую премию.
Видимо, мое смятение чувств не осталось незамеченным. Мой новый инвестор понял эту перемену климата по-своему. И решительным жестом протянул еще одну купюру в 100 000 рублей. Двойной интеграл на моем сонном лице плавно превратился в тройной. От неожиданности и удивления я не смог сказать ни слова. Тогда человек посмотрел на меня с неподдельным уважением и пробормотал фразу, которая не поддавалась ну никакой расшифровке: «А, я понимаю: дефолт, инфляция…» И с этими словами достал из кошелька пятую стотысячную купюру.
Я туго начал врубаться, что полмиллиона рублей старыми деньгами в первое же утро в Москве – не так уж и плохо. Типа, у меня начался сезон. «Как тебя зовут, дядя?» – спросил я, надежно спрятав пол-лимона в карман джинсов. «Ты что, не помнишь, что ли? – искренне удивилось лицо. – Я – Леонид Бурлаков!» Провозгласил он это с такой непередаваемой интонацией, словно он как минимум Леонид Брежнев.
Из сбивчивого рассказа коммивояжера я понял, что таким образом он рассчитался за десяток книг «Золотое подполье». С опозданием в два года. В тот момент меня осенило, что Бурлаков – это, наверное, такой хороший банк. Вложишь один доллар – получишь два.
«Еще раз здравствуйте! – с незначительным опозданием я начал вести светские разговоры. – Как дела?» Из жизнерадостных рассказов Лени следовало, что теперь он будет раскручивать новую рок-группу «Метро». Дальше состоялся исторический диалог примерно следующего содержания.
– Как-как группа называется? «Метро»?
– Не «Метро», а «Мумий Тролль»!!!
– «Мумий Тролль»? Боже мой! И где вы во Владивостоке такие названия находите?
Бурлаков начал оправдываться и почему-то рассказывать про грядущий этой осенью крупный рок-фестиваль во Владивостоке, на который «Мумий Тролль» приглашен выступать хедлайнером. Затем Леня ударился в ностальгию и стал вспоминать про школу, в которой они вместе с вокалистом Ильей когда-то учились. «Ну ладно, ладно. Не оправдывайся, – великодушно ответил я. – Деньги вернул – и нормально!»
Но не тут-то было. Леня «включил насос» на тему того, что через несколько недель «Мумий Тролль» начнет записывать настоящий компакт-диск в Лондоне. На студии, где за последние десять лет побывала добрая половина английского рока. И американского тоже.
На дворе стоял 96-й год. Напомню, что, кроме «Аквариума», никто из наших музыкантов в английских студиях еще не работал. Это сегодня все кому не лень записываются в Англии и Америке. А тогда это напоминало выход в открытый космос. Без скафандра.
Поскольку правил полетов не существовало, во всем этом чувствовался какой-то удивительный шарм и непреодолимый соблазн. Это интриговало. Это было приключение, которое манило к себе с нечеловеческой силой. Поэтому прямо у кассы мы с Бурлаковым забили стрелку – попить завтра чайку у меня дома. Явочная трехкомнатная квартира с бесконечными потолками и двумя балконами находилась рядом с шуховской телебашней. Приглашать туда людей было не стыдно. Все бы ничего, но поскольку моя голова оказалась забита «100 магнитоальбомами», я, как это часто бывает в России, деньги взял, а про встречу забыл.
На следующий день настойчивый утренний звонок в дверь застал меня врасплох. Плохо соображая, что происходит, я удивился, но дверь открыл. В девять часов утра по московскому времени на пороге моей квартиры стоял цветущий Бурлаков. На нем были кожаные сандалии, белые брюки производства Рио-де-Жанейро и цветастая гавайская рубашка с огромными райскими птицами – скорее всего, попугаями.
Перед собой, словно Библию, Леня держал голубенькую аудиокассету фирмы «Sony». На обложке красовался нарисованный зверек – предположительно тролль. Сверху шариковой ручкой было аккуратно написано – «специально для А. Кушнир». По-видимому, по какой-то причине Бурлаков решил мою фамилию не склонять. Может, из суеверия. Хотя обычно мою фамилию склоняют все кому не лень…
На обратной стороне кассеты красовались названия песен и надпись, которая мне запомнилась надолго. Скорее всего, она предназначалась для идеологически неустойчивой целки: «НИКОГДА НИКОМУ». Я понял, что давать кассету друзьям было запрещено. Категорически.
«Это чё, „Мумий Тролль“, что ли?» – с трудом сканируя ситуацию, спросил я. «Ну да!» – не пытаясь скрыть гордость в голосе, ответил Бурлаков.
Зайдя ко мне в комнату, Леня тут же сунул в кассетную деку фрагменты демо-записи будущего альбома «Морская». На кассете находилось шесть песен, записанных где-то на кухне, – развязно-похотливый вокал, спетый под детские клавиши и примитивный ритм-бокс. Дешевле бывает только на Арбате под дождь и гитару…
А поскольку аппаратура у меня дорогая – к звуку я отношусь, как к красивой девушке, с уважением, – то слушать эти шедевры серьезно я не мог. Одна песня была ну совсем уж жалостливой: «Проснулась утром девочка, такая неприступная…» Словно промокший под проливным дождем шарманщик загремел в полицейский участок, где эти нелюди насильно заставляют его петь. Как правило, в подобных ситуациях я вынимал кассету из деки и выбрасывал в красное пластмассовое ведро, которое для таких случаев специально купил.
«Ладно, пошли на кухню пить чай», – обреченно вздохнул я.
И тут я вернулся в лютую московскую реальность и медленно сообразил, что после трех месяцев, проведенных в деревне, у меня не только холодильник пустой, но и чая-то толком нет. В глубине одного из ящиков антикварного комода случайно завалялась помятая упаковка. Надо было что-то придумать – человек приехал в гости черт знает откуда, а я…
«Сейчас мы с тобой будем пить очень хороший, очень крепкий, можно сказать, лучший в мире майский чай», – торжественно начал я. Куда меня понесло дальше в этой отчаянной пафосности, я, честно говоря, не помню. Несколько неожиданно я стал проявлять недюжинные познания в букетах ароматов и нюансах старинных чайных церемоний. Затем акцентировал внимание гостя на всех существующих в природе достоинствах майского чая. Одну свою фразу я запомнил крепко: «Эксклюзивная особенность этого редкого сорта, Леня, состоит в том, что его надо пить, ничем не закусывая. Даже без сахара». Сахара, как вы понимаете, в доме не существовало как класса.
Как выяснилось позднее, этот монолог произвел на прожженного человековеда Леонида Бурлакова сильное впечатление. Уже находясь в зените славы, продюсер всемирно известной группы «Мумий Тролль» как-то разоткровенничался: «Слушай, Кушнир! Если я когда-нибудь буду писать про тебя книгу, то точно назову ее „Майский чай»“«.
…Выпив чаю без сахарку, мы перешли к делу. На демо-записи меня зацепили три песни: «Кот кота», «Делай меня точно», а также написанная Бурлаковым «Новая Луна апреля». По правде говоря, ни «Утекай», ни «Забавы» меня не впечатлили – какие-то унылые дворовые монологи под гитару. Но больше всего мне не понравилась стоящая на кассете первой «Вдруг ушли поезда». Я Леню просто достал вопросами: «Что за фигня? Какие поезда? Куда ушли? И зачем ты эту шнягу включаешь в альбом?»
Бурлаков обиделся, но виду не подал. Только спросил резко: «Короче, мы будем вместе работать? Будем группу раскручивать?»
Я сбавил обороты. Еще раз скептически посмотрел на кассету. «У нас в запасе еще восемь хитов», – гласила надпись на обратной стороне обложки. «Какие наглые, – с возмущением подумал я и не без сарказма спросил: – А если у вас столько хитов, значит, вы, наверное, великая группа?» – «Конечно», – с приморским спокойствием ответил Леня. «Ну и где же эта великая группа была раньше?» – подумал я, внезапно вспомнив, что, когда мы с Бурлаковым познакомились и он задарил меня кассетами владивостокского рока, пленки «Троллей» там и близко не было. Но по законам гостеприимства доставать человека не стал. Тем более после столь сытного завтрака.
Несмотря на раннее утро, во мне каким-то странным образом проснулась способность рассуждать: «Боже мой, какой-то сюрреализм, честное слово. Безумный взрослый мужик бегает по Москве, сует по утрам какие-то деньги и еще хочет раскручивать никому не известную группу. Тут вся страна взахлеб слушает Чижа, „Серьгу“ и Таню Буланову, а мы – какой-то „Мумий Тролль“. Полный бред».
Но мне было интересно. Только вчера я впервые услышал от русского человека слово «раскрутка». Я не знал, что такое «маркетинг», «мониторинг» и «позиционирование». Не догадывался, что означает термин «систематизированная пресс-поддержка» и что стоит за фразой «продвижение бренда на рынок». Я не был теоретиком. Скорее – практиком. Провел некоторое количество пресс-конференций, музыкальных семинаров, презентаций. Организовал несколько рок-фестивалей и концертов, написал пару книг.
Жизненный опыт подсказывал, что предложенная затея – авантюра чистой воды. «А откуда у вас деньги на запись в Лондоне?» – перешел я к голой конкретике. Ответ Бурлакова меня, честно говоря, озадачил: «Я продал квартиру во Владивостоке. И одолжил немного денег у мамы. И у бабушки».
Я не на шутку задумался. С одной стороны, никто не предлагал мне продавать квартиру на Шаболовке, в которой мы только что пили чай. С другой стороны, меня явно прессинговали и приглашали на ответный «майский чай». Только заварка здесь будет покруче. И ответственности побольше.
Стартовые условия следующие. Группа из Владивостока существует более десяти лет с некой локальной востребованностью. И вдруг, прямо средь бела дня, школьные приятели Леня Бурлаков и Илья Лагутенко решаются поставить на карту всё. Типичная русская рулетка. Только романтичная. Один живет в Лондоне, второй – то ли во Владивостоке, то ли в Москве. Финансирования – ноль. Связей – ноль. Опыта – ноль. По идее, можно и не рыпаться. Вариантов нет. В современной художественной литературе это называется «искать приключения на свою задницу»…
Но я понял кое-что еще. Даже не понял, а почувствовал кожей. Что это – мое. И я сказал: «Да». По большому счету, с этого все и началось.
Глава II
Борис Гребенщиков
При нормальной системе жизни в обществе существует масса людей, для которых возможность заработать деньги одновременно совпадает с удовольствием отрекламировать продукцию любимого артиста.
И на Beatles, и на Rolling Stones работала целая команда, которой было небезразлично, что музыканты делают. Для них удовольствие это рекламировать, удовольствие сделать так, чтобы все остальные люди узнали о новых работах этих групп… Реклама выходящего в свет произведения искусства нормальна и необходима. Это украшает жизнь. Меня с детства устраивала система, при которой в день выхода нового альбома любимой группы все бегут в лавку и его покупают. Мне хочется заранее знать, когда появится конкретная пластинка, хочется знать, какого числа по этому поводу у меня будет праздник. Для меня это естественная форма поведения.
Если бы я вырос на музыке «Аквариума», то тоже, естественно, хотел бы знать, когда у группы появится новый диск. И точно так же побежал бы его покупать – это делает интересной мою жизнь, как покупателя.
Борис Гребенщиков, 1995 год
В самом начале 90-х вокруг «Аквариума» постоянно витало напряжение. «Аквариум» распался. «Аквариум» собрался. Опять распался. Вроде бы навсегда. Как Beatles. По-настоящему.
Бесчисленные «последние концерты». Вот звучит «Пригородный блюз» – перекрашенный в угарного блондина вокалист «Аквариума» падает на колени перед нереально трезвым Майком. Сорванный голос, растоптанные в хлам барабаны, разбитые гитары. Это конец, my friend. Это конец…
Еще не существовало толстых книг про «Аквариум», видеофильмов, юбилейных концертов, антологий, сайтов, DVD. Утонул в Волге Саша Куссуль, но еще были живы Дюша, Курехин и Миша Из Города Скрипящих Статуй. Еще не эмигрировали Титов и Фагот, а Мик Тэйлор не нарезал на гитаре «Таможенный блюз». Вилли Усов уже не клеил на картонные коробки «Аквариума» черно-белые обложки, а обдолбанный The Band еще не догадывался, что будет записывать «Лилит». Список можно продолжить…
Во главе всей этой глыбы стоит Борис Гребенщиков. К этому человеку всегда было много уважения и любви. Whole Lotta Love. Возможно, это рассказ о любви.
1. Реальный «Аквариум»:
Между мифом и легендой
Древние мудрецы верно говорили: внутри человека должен быть покой. Только в таком состоянии можно что-то реально сделать.
Борис Гребенщиков
Зимой 93-го года с опозданием в несколько лет я впервые увидел Гребенщикова вблизи. В два часа дня в полупустом нетопленом зале ДК Горбунова реанимированный после очередного распада «Аквариум» общался с прессой. Не считая посмертного «Черного альбома» группы «Кино», это была первая профессиональная пресс-конференция отечественных рок-музыкантов. Информационным поводом для брифинга стала концертная презентация «Русского альбома», которую проводила фирма «Фили».
Акцию вела моя хорошая знакомая Оля Немцова, в недалеком прошлом – редактор культурологического рок-журнала «ДВР». Как человек, воспитанный в лучших традициях филфака Дальневосточного университета, Оля не тянула одеяло на себя и давала возможность музыкантам раскрыться во всей красе. Красы хватало на всех.
Бардачный «Аквариум» нарисовался в зале с получасовым опозданием. Самые кайфовые в мире представители «поколения дворников и сторожей» с легким грохотом сели на стулья, стоявшие перед сценой. Все правильно – глаза в глаза с журналистами, разместившимися в первых рядах партера. Только через несколько лет я начал врубаться, что зрачки у «президиума» и прессы должны быть на одном уровне. А тогда это выглядело хоть и интуитивно, но очень органично. На уровне волн, флюидов, вибраций, если хотите.
На пресс-конференцию, как мне помнится, не было никакой аккредитации. Кто захотел, тот и пришел. Источник информации – народная молва. Не было раздаточных материалов, мерчандайзинга или хотя бы скромного фуршета. Не было микрофонов – ни у музыкантов, ни у журналистов, ни у ведущей. Зачем? Ведь это не концерт! Люди пришли пообщаться. Негласно подразумевалось – мол, кто хочет услышать, может услышать. Так сказать, имеет шанс.
…Гребенщиков сел аккурат между двух Алексеев – по-видимому, чтобы исполнялись желания. Слева от БГ восседал гламурный Леша Рацен – хоть сейчас вешай на стенку его постер в духе «идеальный барабанщик в стиле new wave». Справа находился гитарист Леша Зубарев, невинный кудрявый ангел в круглых ленноновских очках. Рядом окопался выходец из древней Казани – настоящий пришелец из астрала, дипломированный римлянин и флейтист Олег Сакмаров. На его черной футболке красовался ультрарадикальный слоган «No Sex». Периодически Сакмаров закатывал глаза к небу и общался с прессой исключительно в эзотерическом ключе. Весь этот колхоз расположился на фоне задника с изображением входа в одну из коломенских церквей – по словам Гребенщикова, «психофизический вектор, магнетически воздействующий на зал».
После дежурных приветствий Гребенщиков подвинул стул поближе к народу, и… рок-н-ролл стартовал. «Рок-музыка – чудовищное изобретение человечества», – с философским выражением лица изрек БГ, и стало понятно, что «Аквариум» захватил инициативу. Вопросы не имели для Гребенщикова никакого значения, а это уже признак высокого класса.
«„Аквариум“ – не образ жизни, а знамение. – Борис Борисович достал из запасников весь арсенал заготовок, отточенных им за годы общения с журналистами. – Мы – бурлаки. Это серьезно. Из Небесного Иерусалима вытекает Небесная Ганга. Вдоль ее берегов мы и бурлачим. Кроме того, в каком-то измерении Небесная Ганга пересекается с Волгой».
Сорокалетний Гребенщиков изящно уходил в сторону от вопросов о пиратстве («у меня нет юридического сознания»), а затем переносился в область рок-н-ролльной мифологизации: «Русского рока не существует, а Россия слишком отличается от всего того, что происходит вокруг. Страна управляется чудесами, и наша музыка должна быть мистической и религиозной».
С необычайной легкостью лидер «Аквариума» демонстрировал окружающим свою высокую степень погружения в дзен. Похоже, он действительно впервые прочитал «Дао дэ цзин» в 15-летнем возрасте. Поэтому неудивительно, что вскоре игра с представителями массмедиа пошла в одни ворота.
«А с кем из ваших коллег-музыкантов вы больше всех общаетесь?» – спросил кто-то из любознательных журналистов. «Очень мало с кем, – задумчиво произнес БГ. – Мы же монахи…»
Ближе к финалу пресс-конференции откуда-то из-за кулис к группе подвалил басист «золотого состава 80-х» Саша Титов – с бутылочкой воды в руках, эдакий снисходительный Раймонд Паулс от ленинградского рок-н-ролла. Он, конечно же, опять банально проспал, но выглядело это как бы символично – «я, мол, снова с „Аквариумом“, но пока еще не на все сто». Как будто оставлял себе ходы для отступления… Я спросил у него что-то про «Колибри», дебютный альбом которых Тит активно продюсировал. Басист «Аквариума» что-то ответил.
Гребенщиков не без интереса наблюдал за беседой, а затем как-то торжественно изрек: «Когда восстанет король Артур, это будет для нас сигналом», и пресс-конференция завершилась на самой жизнеутверждающей ноте – словно лучшие песни Соловьева-Седого.
Я не помню подробностей, но впечатления от общения с «партизанами полной Луны» оказались сильными. Получалось, что в устах Гребенщикова любая фраза начинала приобретать эпический характер – словно высеченная золотом на мраморе. И еще я почувствовал, какая громадная дистанция отделяет его компьютерные мозги от всего внешнего мира. Включая присутствующих на пресс-конференции.
…После окончания акции мне удалось пройти в гримерку и перекинуться с музыкантами парой слов. Олег Сакмаров, к примеру, даже обиделся – мол, почему Титову задали вопрос про «Колибри», а ему – не задали. «Большой грех такой завершенный образ портить», – выкрутился я, вручив Олегу толстый глянцевый журнал с моим развернутым материалом по «Русскому альбому». Еще один экземпляр был презентован директору «Аквариума» Мише Гольду.
В это время Борис Борисович сидел в позе лотоса в углу гримерки и бормотал себе под нос какие-то заунывные мантры. У меня к нему накопилась масса вопросов, но врываться с мирской суетой в этот оазис гармонии было попросту грешно. И я решил не рушить ауру.
…После пресс-конференции стало очевидно, что в медийной плоскости большинство русских артистов находятся по сравнению с «Аквариумом» в каменном веке. А годы подполья, перестройки и пресловутый «американский этап» подарили Гребенщикову психологическую устойчивость к любому мифотворчеству. Мне жутко захотелось покопаться во всем этом клондайке и по возможности добраться до сути и истоков явления.
Прежде всего я поехал в Питер – с целью пообщаться с креативным окружением БГ. Наиболее продуктивно мы поговорили с автором большинства обложек «Аквариума» 80-х Вилли Усовым. Он был по-питерски гостеприимен и на все вопросы отвечал максимально обстоятельно.
«С самого начала Гребенщиков играл серьезную рок-музыку. – Вилли сидел в уютной фотомастерской на Васильевском острове и не без удовольствия вспоминал времена «золотого состава» «Аквариума». – Иногда творчество раннего БГ напоминало Боба Дилана, иногда – Боуи. Примечательно, что на одном из первых концертов Гребенщиков пел „Across the Universe“ не в канонической версии Beatles, а в аранжировке Боуи. Для Бориса творчество и имидж Дэвида Боуи были словно фантом. Но при этом вокалист „Аквариума“ являлся человеком, который, помимо своих очевидных достоинств – глубокой поэзии, свободного английского, интуитивного вокала, – всегда умел быть притягательным для окружающих и мог создать из песен какую-то тайну. Чтобы вопросы сыпались у слушателей один за другим: „а почему?“, „как это?“, „а что?“, „а зачем?“».
Впечатлившись общением с Вилли, я, вернувшись в Москву, по самую макушку влез в домашние архивы, пытаясь восстановить прерванную связь времен. Листая пожелтевшие от времени самиздатовские журналы, я понял, что лидер «Аквариума» – опытный пиарщик с активной практикой саморекламы лет эдак в тридцать. В 1977 году он был идеологом и одним из создателей первого подпольного рок-журнала «Рокси». Также выяснилось, что именно Борис Борисович стал автором первого в России музыкального пресс-релиза.
Задумайтесь. Ни Макаревич, ни Майк Науменко, ни Градский, ни Эдита Пьеха пресс-релизы тогда не писали. Шел далекий 1981 год, и Гребенщиков прекрасно понимал, что помощи в продвижении группы ему ждать неоткуда. Поэтому он от руки написал текст, который назывался «Правдивая история „Аквариума“». Позднее он был опубликован в московском самиздатовском журнале «Зеркало» и сопровождался подзаголовком: «Правдивая история „Аквариума“, предвзято изложенная мною (который далее из скромности упоминается как БГ) при боли в зубе (или в вагоне электрички) – посему часто невнятная, но максимально правдоподобная».
Любопытно, что молодой вождь «Аквариума» обошел в тексте все острые углы – в частности, не упомянул про скандал на рок-фестивале «Тбилиси-80», после которого он пулей вылетел из комсомола и лишился работы. Юный БГ еще не был знаком с крылатым высказыванием Пугачевой «не стоит путать интервью и исповедь», но, судя по всему, чувствовал такие вещи кожей. Одним словом, дипломат.
Еще один аспект «Правдивой истории» – ставшая с годами крылатой фраза о том, что «„Аквариум“ это не музыкальная группа, а образ жизни». Я всегда был поклонником этого емкого слогана – наверное, до тех пор, пока мне в руки не попался диск Rolling Stones 64-го года, на задней обложке которого ушлый продюсер Эндрю Олдхэм изрек в чем-то похожую мысль: «The Rolling Stones are more than just a group – they are a way of life». «Хорошая идея, – подумал я. – Так и тянет ее процитировать».
Выводов было много, но мне стало понятно, какая у лидера «Аквариума» мощная школа самопозиционирования. Причем не только практическая, но и теоретическая…
«Корни мои – в русском городском шансоне», – признался как-то БГ в одном из интервью. Это противоречило многому из того, что лидер «Аквариума» говорил раньше. Но я даже не удивился. Это как у Борхеса – в загадке про шахматы не должно быть слова «шахматы»…
Вскоре я наткнулся в самиздате на совместное интервью Гребенщикова с Сергеем Курехиным, которое взорвало мой мозг до основания.
«Для нас есть три точки отсчета в теперешней музыке, – с серьезными лицами вещали музыканты «Аквариума». – Это Псевдо-Дионисий Ареопагит – христианский писатель, один из первых. Это Брюс Ли – не как живая фигура, а как миф. И Майлз Дэвис, но не как музыкант, а как старик-негр, который дает самые наглые интервью».
Интервью БГ датировалось 1983 годом. Даже если сей безумный монолог инициировался гением Курехина или чтением фэнтези Толкиена, это высказывание провоцировало целую культурную революцию в теории музыкальной рекламы. Так легко и изящно никто из российских рокеров себя не позиционировал. Судя по всему, серьезных конкурентов у Гребенщикова в этом вопросе не было. Ни тогда – в 80-х, ни потом – в 90-х…
