Александр Кукушкин
Роман с риторикой. Повесть-самоучитель
Глава первая, о том, как правильно резать себе вены
– Вы украли мой единственный выходной, – сказал он, глядя на основательный дом в американском стиле, и кивнул себе. – Да, Анастасия, я вас уже ненавижу.
К дому вела прямая дорожка, уложенная квадратными бетонными плитами, между которыми пробивалась зеленая трава. Газон был аккуратно подстрижен, посредине участка рос раскидистый вяз. «Вяз гладкий», – подумал он не без удовольствия, поскольку относился к тем городским жителям, которым нравилось «разбираться в природе».
Крыльцо у дома было вровень с землей, он подошел к красной двери, но звонить не стал. Повернувшись к ней спиной, он заставил себя любоваться ветвистым вязом, чистым июньским небом и тихим субботним утром.
– Я начинаю разговаривать сам с собой. Хорошо хоть только перед занятиями, это позволяет не обращаться к психологу. Перед занятием ведь обязательно надо разговориться, чтобы проснулся артикуляционный аппарат, чтобы голова вспомнила, как формулировать мысли, чтобы взбодриться. И вот я говорю сам с собой, делая вид, что готовлюсь преподавать. А на самом деле я сумасшедший. Или нет, и это просто защита от чувства одиночества и неуверенности в себе. Подкрепление себя собою же. Эх, ведь я так не уверен в себе! Или да, и у меня обессивно-компульсивное расстройство, а речь – лишь защитный ритуал? А может быть, – он повернулся к двери и нажал на звонок, – может быть, я разговариваю не сам с собой, а со своими галлюцинациями. Тогда всё нормально. Естественно. Обычно. В порядке. Стандартно. Типично. Обыкновенно. Привычно. Х-хм… Дежурно! Избито. Неудивительно. Повседневно. Обыденно. Анастасия, ну открывайте дверь уже… Общепринято. Истасканно. Заурядно.
Дверь открыла ухоженная женщина лет сорока, с прической и макияжем, но в длинной тунике и тапочках. Он улыбнулся, зная, что выглядит располагающе:
– Белый дом – есть, черные ставни – есть, красная дверь – есть, дерево перед домом – есть, десять часов – есть! Здравствуйте, Анастасия.
– Здравствуйте, Роман! – Анастасия улыбнулась профессиональной улыбкой большого начальника, не исключающей, впрочем, известной доли искренности. – Пожалуйста, проходите.
– Ой, нет.
– Нет?
– Лучше вы ко мне, – Роман сделал шаг в сторону и жестом пригласил выйти, не переставая улыбаться. – Ни за что не поверю, что вам хочется заниматься в такое восхитительное утро. Мне, например, совершенно не хочется.
Анастасия рассмеялась: «Как я вас понимаю!», – и вышла из дома.
Роман глубоко вдохнул свежий воздух, задержал дыхание на секунду, выдохнул и начал быстро говорить, не глядя на собеседницу:
– У меня есть три вопроса и одно замечание. Замечание связано с тем, как вы ко мне относитесь. Вы думаете, что вы не относитесь ко мне никак, потому что видите меня впервые. На самом деле, вы уже успели продемонстрировать два вида отношения и только одно из них меня устраивает. Как только вы открыли дверь, вы одарили меня холодной деловой улыбкой, которой вы пользуетесь на автопилоте и которую уже не контролируете. Такое отношение мне не нравится, потому что, во-первых, я не ваш подчиненный, не ваш коллега и не ваш начальник, а во-вторых, меня не устраивает автопилот, мне нужно всё ваше внимание. Потому я приветствую то, что вы смогли выйти из дома и рассмеяться при этом, такое отношение мне нравится, в нём есть и доверие, и готовность к новому, готовность меняться. Я бы не стал об этом говорить, если бы не был уверен, что именно такие отношения между нами в итоге и установятся. Теперь вопросы, – Роман повернулся к Анастасии, которая слушала его с большим вниманием и легким удивлением. – В вашем поселке ни у кого нет заборов, кроме дома, который находится справа от главного въезда, кто там живет? Второе, в прошлом году к западу от Москвы распространялась голландская болезнь вязов, но ваш вообще ею не тронут, как вы его спасали? И третий вопрос. Почему же все-таки я попросил вас выйти из дома?
Анастасия покачала головой:
– Похоже, наш урок уже начался, а ведь вы сказали, что не хотите заниматься в это прекрасное утро.
– Такого никто не говорил. Я сказал, что не хочу заниматься в это восхитительное утро.
– Я готова учиться, потому что мне это надо, меня никто не заставляет. Я готова учиться у вас, потому что мне вас порекомендовал человек, которому я доверяю. За забором живет, – Анастасия назвала фамилию, услышав которую Роман деланно округлил глаза, – и вы это знаете, потому что занимались с ним. Про вяз ничего сказать не могу, прошлым летом было много дел и разъездов, а вообще у нас есть агроном, который ухаживает за всеми деревьями. Ну и попросили вы меня выйти из дома для того, чтобы показать, кто здесь главный.
– И кто же здесь главный? – задумчиво уточнил Роман.
– Похоже, что вы.
– Похоже. Но неправда.
– Нет?
– Нет. Главная здесь вы. И я попросил вас выйти из дома для того, чтобы сказать это до начала наших занятий. Более того, если бы я увидел, что вы не готовы быть главной, я бы отказался заниматься. Научить ничему нельзя, можно только научиться. Если вы готовы, я помогу, если вам это не нужно или вы не хотите, я буду бессилен, хоть и считаю себя очень толковым педагогом. Точнее – андрагогом в нашем случае.
– Кем?
– Педагог занимается с детьми, андрагог занимается со взрослыми. Андрагог Роман, учитель взрослых к вашим услугам.
– И вы ничему меня не научите?
– Но помогу научиться.
– Если я буду главной?
– Да, если будете использовать меня вместо того, чтобы следовать за мной. Я не гуру, вы не в секте. Используйте меня, и будет вам счастье. А также знания. И навыки.
– Тогда, Роман, – Анастасия взялась за ручку и широко открыла дверь, – пойдемте в дом, у меня есть много вопросов. И завтрак.
– Пожалуй, – согласился Роман, – я готов променять это утро на завтрак.
– Как вы думаете, – спросил Роман, без стеснения оглядываясь по сторонам пока они шли в столовую, – что во всём вашем доме является главным доказательством того, что его владельцы живут в роскоши?
– Мне показалось, на вас произвел впечатление Левитан в гостиной.
– Так это Левитан? Вообще, он мне не очень нравится, потому как унылый сверх меры. Но дело не в нём. Я думаю, люкс заключается не в отдельных вещах и не ими формируется, это было бы слишком просто.
– Вы хотите, чтобы я научилась угадывать ваши мысли? – Анастасия предложила присесть за небольшой круглый стол, накрытый к завтраку. – Чай? Кофе?
– Было бы нездорово, если бы вы научились угадывать мои мысли. Чай, пожалуйста.
– Тогда, – Анастасия стала разливать чай, – вы хотите, чтобы я отказалась от простых ответов. Пусть будет так. Роскошь действительно заключается не в дорогих вещах, она заключается в самых обыкновенных вещах, просто их у состоятельных людей много. Например…
– Деньги, – с придыханием произнес Роман и взял себе венских вафель с голубикой.
– Пространство, – возразила Анастасия, положив себе на тарелку творожный пудинг. – У нас его много, мы можем позволить себе использовать его нерационально. Целую комнату отдать под один-единственный рояль. Это ли не роскошь?
– Согласен, пространство. Роскошная комната – пустая комната. Или еще время, вон у вас стоит ручная кофемолка, – Роман махнул в её сторону рукой. – Иметь свободное время, чтобы вручную молоть кофе, вот что настоящая роскошь.
– Тогда свобода сама по себе и есть роскошь. Вы считаете себя свободным, Роман?
– От всего, кроме знания. Так что я ничуть не свободный человек. Даже наш разговор о роскоши я уже читал у Энценсбергера.
– Энценсбергер? Мне начинать записывать? – улыбнулась Анастасия. – Или вы хотите, чтобы я запоминала всё, что вы мне будете говорить?
– Хороший вопрос, – обрадовался Роман. – А как вы представляли себе наши занятия?
– Вы пришли с пустыми руками, а я думала, что будут какие-нибудь материалы, книги, теория. Вы бы их объяснили, а потом началось бы закрепление практическими упражнениями. Я думаю, все занятия выглядят одинаково. Если это не танцы. Или йога.
– Так и будет, – подтвердил Роман. – Книги, материалы, теория, практика. Теории, кстати, будет много. Просто смешно, когда обещают занятия, состоящие целиком из практики, она не может обойтись без теории. Теория определяет практику. Если хотите достичь идеала, вам всё равно потребуется вся теория целиком, а не какая-то её часть. Сэкономить на теории невозможно, можно сэкономить на практике, если вы быстро всё усваиваете, но не на теории. Так что всё будет. Но сегодня же первая встреча, неизвестно, что вам нужно, а поскольку план занятий сильно меняется исходя их ваших предпочтений, я ничего с собой и не взял. Когда только начинал преподавать, любил быть логичным и следовать программе, но потом понял, что так или иначе её в любом случае приходится проходить всю, потому не всё ли равно, откуда начинать и как глубоко копать на первых уроках.
– А вы давно преподаете?
– Как только закончил учиться в последнем университете, так сразу и начал. Давно. Понял, что давно, когда с одним клиентом продумывали систему убеждения его потенциального бизнес-партнера, а этот бизнес-партнер тоже оказался моим учеником. И я, разумеется, про него всё знал и понимал, как лучше его убедить. Конфликт интересов в чистом виде.
– И как вы поступили?
– Ну, как, – Роман размешал сахар в чае, – грамотно я поступил. Это вообще не слишком сложная ситуация. А вот представьте, что вы занимаетесь с четырнадцатилетней девочкой, которая учится в Швейцарии и сюда приезжает на каникулах. Вы занимаетесь с ней интенсивно, каждый день. И однажды она вам сознается – потому что она ведь вам доверяет, а родителям вообще ни капли – сознается, что ненавидит Швейцарию и свою школу до такой степени, что резала там себе вены. Хорошо хоть она не знала, как правильно, так что осталась жива и даже умудрилась всё скрыть от учителей. Вот что делать?
– Моей дочери двенадцать, – серьезно ответила Анастасия.
– Ага, значит, всё впереди.
– Роман!
– Да не волнуйтесь, благополучно разрешилась история с той девочкой, и с вашей ничего плохого не будет. Хотя у вас и очень большой дом.
– Дом-то тут причем, Роман? – Анастасия давно отодвинула чашку и внимательно смотрела на собеседника.
– Моя студентка, совладелица риелторской компании, рассказывала, что её клиенты иногда признаются – купят они себе дом огромных размеров, заселятся в него, а потом полностью теряют друг друга из виду. Можно по нескольку дней ни с кем не встречаться, но жить при этом под одной крышей. Так исчезает контакт с родными.
Анастасия немного помолчала, посмотрела на то, как Роман допивает свой чай, откинулась на спинку стула и мрачно произнесла:
– И еще работа. Я же работаю, хотя в этом и нет особой необходимости, работа отнимает время, и я вообще не вижу детей. Они в опасности, Роман?
Роман рассмеялся:
– Я было испугался, что вы слишком серьезно относитесь к тому, что я говорю.
Анастасия покачала головой:
– Я привыкну. Но про девочку – правда?
– Правда, и про дома тоже правда. А работа ваша, которую нет необходимости работать – это и есть причина нашей встречи?
– Да, но не то чтобы там были какие-то страшные проблемы.
– Есть три типа студентов у меня. Если детей в расчет не брать. Три типа взрослых. Одни хотят просто знаний, это самый простой тип. Обычно у них много речевой практики, они регулярно выступают, ведут переговоры, делают презентации, общаются с большим количеством людей в разных форматах, не испытывая при этом особых проблем. Но они чувствуют, что им не хватает профессиональных знаний в этой сфере, и они идут заниматься. Конечно, можно просто открыть академические работы и всё прочитать самостоятельно, но там много лишнего и вообще слишком отвлеченная теория. А им нужны знания, которые они буквально завтра сами превратят в навык. Эти знания можно дать им очень быстро – один раз объяснить, показать и всё. Дальше они сами. Есть другой тип студентов, у них нет постоянной практики, и они хотят не знаний, а конкретных навыков для решения определенных задач, часто довольно узких и в сжатые сроки. Например, кому-то нужно через месяц или через три выступить на важной конференции. Знаний тут недостаточно, тут нужны умения. Но умения не вообще, а вполне конкретные. И успех занятий будет определяться тем, насколько удачной получится одна-единственная речь. Часто клиенту даже не нужно научиться выступать в принципе, ему нужно выступить единожды. Или, например, ему совсем не нужно научиться проводить переговоры с кем угодно и по каким угодно темам, ему важны результаты только конкретных переговоров. Наконец, есть третий тип студентов – им нужен продолжительный качественный рост над собой. Им нужны все знания и все навыки, но не для решения узкой задачи, а навсегда, на будущее. Они занимаются дольше всего, они узнают больше других, они большему научаются. И именно они наиболее серьезным образом меняются в плане своих речевых навыков. Кто вы, Анастасия?
– Третий тип. Мне нужно всё и по всем фронтам.
– При этом у вас нет особых проблем, и вы могли бы легко обойтись без меня.
– Наверное, так.
– Безусловно, так. Я как картина Левитана. Не необходим, но приятно иметь. Предмет роскоши.
– Да уж, на предмет первой необходимости вы не похожи.
– Во всех моих студентах после общения со мной просыпается ирония. Вот и в вас, смотрю, уже. Спасибо за завтрак, Анастасия. Начнем заниматься?
– Конечно, – и Анастасия встала из-за стола.
Глава вторая, в которой обсуждаются цены на рабовладельческом рынке
– Кабинет, как и положено кабинету, был уставлен тяжеловесной мебелью и производил бы гнетущее впечатление, но огромные окна в пол, выходящие в сад за домом, наполняли его светом и жизнью, – произнес Роман.
– У вас, конечно, кабинет выглядит совсем иначе, – ответила Анастасия и села в кожаное кресло, перед которым на низком столике стоял ноутбук и лежали стопка чистых листов с ручкой.
– Как и все лучшие сценаристы Голливуда я работаю не в кабинете, а по кафешкам, – Роман рассматривал полки с книгами.
– А вы сценарист?
– И сценарист, и писатель, и даже с премиями, и даже с двумя псевдонимами. Вы не задумывались, почему я такой самовлюбленный и стою настолько дороже других преподавателей? – Роман сел на диван, осмотрелся и пересел в кресло напротив Анастасии. – Как раз поэтому.
– Потому что вы писатель?
– Сейчас объясню. Мы же риторикой с вами собрались заниматься?
– Насколько помню, или вы можете научить меня чему-нибудь ещё?
– Хотите, живописи?
– Не слишком ли, Роман, много у вас талантов?
– Нет-нет, рисовать я совсем не умею. Но всегда хотел! а лучший способ научиться – это научить кого-нибудь другого.
– Риторику вы так же изучали? – Анастасия сама удивилась, как легко ей удалось съязвить.
– К сожалению, нет, и потому потратил слишком много времени и знаю слишком много лишнего. Но сегодня я буду краток и обещаю говорить только по делу. Итак. Риторика. Самое лучшее определение риторики я услышал, что не удивительно, от университетского профессора еще на первом курсе, звучало оно так: риторика – это наука о целесообразном слове. В этом определении важно всё. Почему «слово»? Потому что для своего высказывания вы можете использовать не только слова. Я не могу объяснить вам, каков апельсин на вкус, разрешите, я его вам станцую. Слова не всегда нужны, а иногда прямо противопоказаны, но риторика использует именно их. Вот почему важно мое писательство – не знаю ни одного преподавателя ораторского искусства, который получал бы национальные литературные премии за свои художественные произведения, кроме себя. А это важно, язык важен, уровень владения им важен. Идём дальше, наука о целесообразном слове, почему «наука»? Да потому что это наука, прикладная гуманитарная наука. Там есть правила и законы, нарушая которые вы не сможете придать своей речи тот эффект, к которому стремитесь. Если бы риторику создавали сейчас, сказали бы, что она создана на базе психологии, какой-нибудь психологии малых групп. То есть сначала мы изучаем, как говорящего человека воспринимают окружающие, потом, зная это, мы закладываем специальные структуры внутрь речи, которые помогают людям воспринимать нас лучше и проще. Речь может быть составлена по законам риторики и тогда она будет легко восприниматься, а может нарушать эти законы, законы восприятия, тогда она будет с большим трудом входить в головы слушателей. Если бы я учил вас живописи, долго рассказывал о композиции, о цвете, а вы бы постоянно рисовали бы мне черные квадраты, я бы наверняка расстраивался, но не слишком – ведь «вы так видите». Вы рисуете свой внутренний мир, эмоции, и это безобразие даже может хорошо продаваться. Но знайте, когда я буду рассказывать вам о законах риторики, а вы будете их нарушать, я не буду расстраиваться, я буду просто говорить, что вы всё сделали неверно и надо переделать. Воспринимайте законы риторики как физические законы – можно плевать на силу тяжести, но не тогда, когда вы собираетесь выйти из окна на двенадцатом этаже. Наконец, третий момент. Наука о целесообразном слове. Почему «целесообразном»? Потому что у оратора есть цель, которую он хочет достичь, используя свою речь как инструмент. Если у вас нет цели, вы не можете быть оратором. Если у вас есть цель, но вы не знаете риторику, вы тоже не можете быть оратором. Ваша речь – лишь средство, способ, орудие, а цель лежит за пределами вашей речи. Оратор не хочет сказать просто «красиво», он хочет сказать для чего-то, он хочет вложить в головы людей определенную мысль, подтолкнуть их к какому-то действию. Он хочет управлять людьми с помощью звучащего и письменного слова. Вот что такое риторика, наука о целесообразном слове. И вот как много я буду говорить, но только в начале наших занятий. Со временем всё больше и больше говорить будете вы, а потом я буду вообще молчать и только радоваться вашим успехам. Что-нибудь записали?
Анастасия показала листок, на котором было написано «Наука о целесообразном слове», и поинтересовалась:
– Я умею вычленять самую суть, не правда ли?
– Наверное, мы с вами родственники, – ответил Роман.
– Вот как?
– Краткость и мне приходится сестрой.
– Вы сказали, если бы риторику изобретали сейчас, она основывалась бы на психологии. Но ведь её изобрели сильно давно?
– Да, тогда не было психологии как таковой и вообще-то мало чего было, кроме философии. Ну, демократия еще была – потому и потребовалась риторика, чтобы структурировать желания, воли и умы людей посредством звучащего слова. Всё началось с софистов, они были хитрыми и ничего не стеснялись. С ними боролись всякие сократы-платоны-аристотели, которые упирали на нравственность и вообще были хорошими людьми. Собственно, у Аристотеля уже можно прочитать почти всё то, что я буду вам рассказывать. Это полезно знать, чтобы не покупать книжки авторов, хвастающихся тем, что они что-то такое придумали в риторике. Ничего они не придумали, а перевели с американских изданий, которые в свою очередь взяли всё у классиков, просто наши авторы классиков не читали, потому что безграмотны. Мне присылают книжки на рецензии, недавно прислали одну, в которой выдающийся знаток ораторского искусства сначала сокрушался по поводу отсутствия разработанной теории аргументации, а потом её создавал на страницах своей книги усилием своего недюжинного таланта, да только на самом деле просто пересказывал любой университетский учебник.
– Вы мне рекомендуете читать Аристотеля?
– Я вам не рекомендую читать модные книжки в красивой обложке, любое академическое издание по риторике даст в сто раз больше. Что касается Аристотеля, он сложно переносится нормальными людьми, можете взять его Риторику, чтобы убедиться. Или Органон, это несколько сочинений про логику, там вообще мрак. Думаю, в вашей библиотеке всё это есть.
Анастасия старательно записала и кивнула:
– Это библиотека мужа, я думаю, в ней есть Аристотель. Вы иногда говорите «риторика», а иногда «ораторское искусство».
– А иногда говорю «красноречие», что вас смущает? Если за греками следовать, то, наверное, правильным будет «ораторское искусство». Потому что «риторика» – это всего лишь транскрибирование первого слова в этом словосочетании. То есть греки говорили «риторики техни», и правильно это перевести как «ораторское искусство», но прижилась «риторика» по первому слову. Вообще, вы первый человек на моей памяти, которому хочется разбираться в этимологии. Обратите тогда внимание, что слово, которое мы переводим как «искусство», для грека звучит как «техни», техника. Так что ораторское искусство – этот вообще-то ораторская техника. Техника как искусство. Но лучше не задавайте мне вопросов, связанных с греческим, я забыл этот язык сразу, как сдал последний экзамен.
– Хорошо, не буду. А вот вы еще софистов упомянули.
– Анастасия, мы риторику изучать будем или историю риторики? Во многих вузах допускают эту ошибку на уровне проректора по научной работе, у меня были, например, адвокаты, которые вообще-то должны были изучать риторику, она у них в программе есть, но вместо этого учили имена ораторов и даты их основных речей, – Роман театрально воздел руки к небу. – А софисты занимались практикой и за большие деньги готовили будущую греческую элиту, учили молодежь ораторскому искусству, ведь в те времена без умения хорошо говорить нельзя было построить карьеру. Софисты не сильно сковывали себя и своих учеников вопросами истинности или нравственности, потому что учили достигать целей. Ну а философы им в этом противостояли, потому что занимались не практикой, а философией. От софистов практически не осталось никаких сочинений, так что даже сложно сказать, что из их представлений вошло в привычную для нас риторику, оформленную философами.
– Я хотела спросить, будем ли мы изучать софизмы?
– Обязательно, если вам нужно научиться спорить.
– Вы сказали, что софисты учили за большие деньги. А как дорого у них стоил курс?
– Дорого. Платон был продан в рабство Дионисием, тираном Сиракузским, за двадцать мин серебра, а курс риторики тогда стоил тридцать мин. Вот так выучил одного студента, а потом пошел на рынок и купил себе Платона. Да еще и сдача осталась.
– Всё, – уверенно сказала Анастасия, – закончились вопросы. Продолжайте.
– Продолжаю. Что нам предстоит изучить и с чем поработать. Или не предстоит, сами решите. Во-первых, страхи. Людям очень страшно говорить публично и вообще общаться, например, с незнакомыми людьми. Вы скажете, что страх уходит в результате хорошей подготовки, и будете правы, тем более что нет ничего хуже человека, который не подготовился, но и не боится. Такой оратор просто отвратителен, потому что его неконтролируемое словоизвержение не сдерживается ничем, даже страхом. Я за то, чтобы страх естественным образом уступал перед профессионализмом и опытом. Но бывают случаи, когда нужно специально поработать над страхом, иногда даже продолжительное время. Да, это больше психологическая проблема, но её можно решить с помощью определенного набора упражнений и практик в рамках предварительного изучения риторики. Вас, наверное, это не слишком касается?
– Думаю, с этим я особых проблем не испытываю.
– Думаете или не испытываете?
– Не испытываю.
– Особых или вообще? – Роман усмехнулся.
– Сейчас поговорю с вами и начну всего бояться.
– Да, в этом заключается один из способов борьбы со страхом – я вам его искусственно нагнетаю, а вы с ним справляетесь, я пугаю вас еще больше, вы опять справляетесь, в конце концов вы привыкаете работать под такой нагрузкой, которой в обычной жизни не случается, дело в шляпе. Подобные эксперименты сильно развлекают, но думаю, что нам с вами они действительно не понадобятся.
– Я уже ни в чем не уверена.
– И это правильно. Ведь нет предела совершенству. Пусть вам и не приходилось сталкиваться со своим страхом в привычной для вас жизни, но кто сказал, что наши занятия не толкнут вас на подвиги? Выйти из собственной зоны комфорта так просто. Так полезно. Соглашайтесь.
– Пока я не очень понимаю, к чему вы меня призываете.
– А это станет понятно, когда вы расскажете о том, чем занимаетесь. Тогда мы придумаем, куда вам двигаться, поймем, с какими ораторскими вызовами вам придется иметь дело, заодно познакомимся с вашими страхами и вообще повеселимся. Но это потом.
– Вот спасибо, – Анастасия благодарно склонила голову.
– Да не стоит, – Роман махнул рукой. – Следующая часть риторики, которую нам нужно освоить, называется изобретением. Мы будем учиться думать как оратор, анализировать аудиторию, анализировать себя, анализировать проблему аудитории, анализировать факт, который эту проблему породил, придумывать решение этой проблемы, придумывать аргументы, которые наше решение смогут сделать комфортным для аудитории – короче говоря, мы будем составлять содержание нашего высказывания. Его смыслы. Будем его изобретать. Это самое сложное, что есть в риторике, сложное именно интеллектуально. Если заниматься совсем честно, то нам даже логику пришлось бы брать, но мы этого делать не будем, обойдемся теорией аргументации. Да и вообще, всё изобретение у нас будет развернуто в практическую область, так что вам понравится.
Анастасия сделала пометку на листе, Роман продолжил:
– Следующая часть называется расположением. Тут, как и из названия явствует, мы будем учиться всё то, что придумали в изобретении, правильно располагать внутри своей речи. В правильной последовательности, с правильными акцентами, а не как попало. Умное, но плохо структурированное высказывание может уступить посредственному, но хорошо сложенному выступлению. К сожалению. И чем лучше у вас содержание, тем тщательнее следует отнестись к структуре, чтобы не испоганить материал. Как костюм – он может быть из прекрасной ткани Карло Барбера, но неудачно скроен, и кому он тогда нужен? Этот раздел риторики наиболее прост и понятен, и он сразу дает ученику ощущение невиданного прогресса.
Анастасия кивнула, Роман сделал секундную паузу и начал говорить дальше:
– Наконец, последняя часть – выражение. Мы придумали, мы расположили, теперь это всё надо сказать. С чувством, с толком, с расстановкой. С эмоциями, с жестами, с движением. С громкостью, с паузами, с интонацией и так далее. Кроме того, нужно ведь и речью оформить свое выступление, и речь должна быть емкой, точной, сильной, смелой, богатой, естественной, понятной, чистой, выразительной, не говоря уж о том, чтобы быть правильной. Это значит, что нам нужно улучшать как свой язык, так и актерские навыки. Делается это просто, но очень долго, потому что тут мы имеем дело с рефлексами, а не просто с работой головы, рефлексы же формируются не быстро.
Анастасия вздохнула и Роман спросил:
– Неужели вы куда-то торопились? А ведь еще есть монолог и диалог, они довольно сильно отличаются друг от друга, поэтому все эти разделы нам придется пройти дважды, сначала для монолога, потому что он проще, а потом для диалога.
– Разве диалог сложнее монолога? – удивилась Анастасия.
– Гораздо. Я бы даже сказал, что несопоставимо сложнее, но это неправда, хоть и звучит хорошо. Диалог сложнее, потому что в диалоге вам надо контролировать не только себя, но и собеседника, который тоже может что-то говорить. Устраивать диалоги на хорошем уровне по-настоящему трудно. Лишь бесцельно и бестолково общаться легко, а диалог вообще-то является высшим уровнем владения ораторским мастерством.
– Пусть так, – согласилась Анастасия. – Страхи, изобретение, расположение, выражение, монолог, диалог. С чего начнем?
