Александр Кондратьев
Острова блаженных

– Ай смешно! – обиделся Саркис. – Я из рода сам Гулям Тарзи!

Вячеслав почтительно присвистнул, делая в памяти пометку найти в интернете не только значение своего имени, но и некоего Гуляма Тарзи.

Громкое шипение прервало беседу.

– Ай, курица! – Саркис метнулся в палатку.

Вячеслав обошел палатку и встал у прилавка, протягивая руку, чтобы попрощаться.

Саркис крепко пожал руку – да так, что хрустнули суставы.

– Вот, друг, запомни. Все твои проблемы – одна за другую цепляется. Нет бога. Ни во что не веришь. В себя не веришь. Женщина нет. Работа нет. Найдешь бога – в себя поверишь. В себя поверишь – женщина придет. Придет женщина, надо работать. Так-то, да? Давай, сначала бога найди, а потом все найдешь. Давай, до свидания! Завтра в гости придем. Может, родня будешь.

* * *

Вячеслав ушел от Саркиса в смешанных чувствах. Он никого не звал в гости и сам ни к кому не ходил со студенческих лет. Он с ностальгией подумал о тех веселых временах, вехах на пути к алкоголизму.

Принять гостей значит выйти из зоны комфорта. С ними нужно о чем-то говорить, как-то их развлекать. Нужно держать лицо, стараться подать себя лучшей стороны, все-таки с ними будет женщина. Еще много всего нужно подготовить: сходить в «Ашан», купить вина (для дамы), водки (для Саркиса) и рома (для себя любимого) и какой-нибудь закуски. Все это будет ударом по бюджету, благо, не очень большим. Да, приход гостей – чуть ли не самое значимое событие за последние шесть лет.

Вячеслав решил не терять времени даром и, не заходя домой, отправился в «Ашан». Верный рюкзак был при нем, в нем – кошелек со всей наличностью, что была у Вячеслава, и паспорт – его до сих пор просили показывать при продаже алкоголя. Вячеславу это немного льстило: значит, он еще не совсем сдал.

Дорога долгая, есть время все обдумать, поговорить с собой. Поначалу Вячеслав гнал от себя мысли о настоящей причине завтрашнего визита. Ведь намечалась не обычная дружеская попойка, а знакомство с женщиной. От этого Вячеслав немного робел. Какая она будет, эта женщина? Его немного смущало, что она армянка. Наверное, родители не одобрили бы такую связь. Но они уже благополучно умерли, и Вячеслав мог не тяготиться их мнением. Армянки могут быть очень красивыми. Темные глаза, брови, ресницы, эффектные черные волосы, смуглая кожа… Он вспомнил одноклассницу, на которую засматривался в школе, девушек с факультета госуправления, что учились с ним в одном здании в университете. Перед его мысленным взглядом пронеслись внушительные формы Ким Кардашьян, наверное, самой известной армянки на всем белом свете.

В общем, завтрашняя встреча обещает быть любопытной. Он либо сорвет джекпот, либо слегка разочаруется. В любом случае, это лучше, чем ничего. К тому же, не факт, что он понравится девушке. Он так глубоко наплевал на свою внешность, что почти забыл, как выглядит. Он мылся не каждый день, зубы чистил прямо под душем, а не перед зеркалом, так что его представление о собственной респектабельности могло несколько устареть. Мысленно он занес в список покупок пакетик одноразовых бритв, гель для душа и несколько упаковок жвачки. Он подумал о презервативах, но с грустью отмел эту мысль: вряд ли на первом свидании до этого дойдет. Тем более в присутствии Саркиса.

Растревоженное сердце забилось в груди. Вернулось забытое чувство: радостное ожидание чуда, эйфория от сближения с новым человеком. Люди не могут долго жить в одиночестве. Каждому хочется, чтобы рядом был кто-то, кому есть до него дело.

Какая же она будет, эта загадочная незнакомка? Саркис – мужчина видный и статный, можно понадеяться, что у них это в роду. Господи, помолился про себя Вячеслав, только не пойми меня буквально! Вячеславу совсем не хотелось встречаться с двухметровым широкоплечим чудовищем с высушенной курагой мышц вместо груди. Улыбнувшись, он понял, что ждет завтрашний вечер с нетерпением.

Впервые за последние несколько дней солнце выглянуло из-за тучи и осветило дорогу перед Вячеславом.

* * *

Дорога вдоль Алтуфьевского шоссе – не самый удачный маршрут для прогулки. Какие-то старые заброшенные здания, ветхие жилые дома, серый полупустой торговый центр и бесконечные авторемонтные.

Глядя на эту красоту, Вячеслав думал, что вот так и должен выглядеть мир машин. Все серое, тусклое, практичное. Просто место, где стоят машины, и здания, где их ремонтируют. И, конечно, заводы, где они рождаются: огромные грязные замки с трубами, медленно изрыгающими в воздух черный едкий дым. Какое место в этом мире выделено человеку?

Местность оживала у метро Алтуфьево. Там было много народу, правда, не так много, как в Отрадном. За метро и вовсе притаилось странное: церковь и целое озеро рядом с ней. Церковь стояла на территории бывшей дворянской усадьбы.

Чуть дальше за деревьями пряталось мрачное здание – психдиспансер. Здание казалось нежилым. Его предназначение раскрывала только неприметная табличка над входной дверью. Вокруг стояли редкие лавки, наверное, для здешних гостей.

Набив рюкзак покупками из «Ашана», Вячеслав вернулся к озеру у церкви. День уже подходил к концу, брат-близнец Солнца вяло плескался в воде, гладь озера казалась сияющим боком вычищенной кастрюли. Вячеслав посмотрел на двоих мужичков, которые зачем-то рыбачили здесь, покачал головой и побрел по высокой траве дальше. Он вдруг оступился, и в рюкзаке за спиной звякнули бутылки. Бульканье напомнило о бутылочке «Жигулевского», которую он прихватил, чтобы скоротать свой, быть может, последний одинокий вечер. Тяга сильнее гравитации заявила о себе.

Вячеслав пошел к одной из лавочек у психдиспансера. Присел, раскрыл рюкзак, извлек бутылку. Мрачное здание отсюда – как на ладони.

Открывалками Вячеслав не пользовался – неромантично. Привычным жестом отбил пробку, зацепив ее за дерево лавки. Железный ребристый кружок с веселым лязгом скрылся в траве. Вячеслав устроился поудобнее и приложился к бутылке. Теплое пиво скользнуло в него, как змея в кроличью нору.

Вячеслав смаковал питье. Мир вокруг ускорился и замедлился одновременно: одно их тех обыкновенных чудес, которые демонстрирует Алкоголь, волшебник в зеленой мантии. Вячеслав сидел и наблюдал за медленной смертью дня. В голове роились приятные образы, бесконечные вероятности счастливого будущего.

Он захмелел очень быстро – серая обыденность алкоголиков, – и потому не заметил, как рядом с ним появился человек.

Вячеславу стало не по себе: он не знал, как долго сидит в компании незваного гостя. Захотелось уйти. Неуместная тактичность призывала немного подождать. Он покосился на человека слева. Оказалось, он делит скамейку с благообразным старичком в шапочке.

Осмелев, Вячеслав повернул голову и принялся разглядывать почтенного дедушку. Внешность у старика была видная: широкий лоб, длинные, до плеч, густые седые волосы, орлиный нос, большая белая борода, моржовые усы и удивительные брови, завивающиеся на концах, как фатовские усы. Одет старик был в простую белую рубашку, на ногах – синие спортивные штаны с красной полоской на боку и кроссовки на босу ногу. Старик заметил интерес к своей персоне и повернулся к Вячеславу. Открылась самая главная особенность незнакомца: глубоко посаженные глаза смотрели так пронзительно-строго, будто препарировали душу; зрачки были странного светло-карего цвета и от этого казались золотыми. Тьма вокруг глаз и тонкое, изможденное лицо намекали, что старик, возможно, болен самой последней болезнью и вряд ли доживет до следующих выборов.

– Сынок, ты меня видишь? – сказал старик. Голос глухой, слабый.

Вячеслав подумал, что старик не в себе. По-видимому, это постоялец психдиспансера или просто пьяный бродяга. Вячеслав втянул воздух носом – вроде бы от старика не пахнет водкой. В любом случае, хорошего мало, надо уходить. Однако странное любопытство и врожденная тяга к саморазрушению заставили Вячеслава остаться на месте.

– Я же знаю, ты меня видишь. Видишь же? – старик подался вперед. Его напряженное лицо замаячило перед лицом Вячеслава.

– Это вы мне? – сказал Вячеслав, пытаясь влить в голос как можно больше дерзости. В конце концов, было бы неплохо, если бы старик отстал по-хорошему.

Судорога пробежала по лицу старика. Губы задрожали, а в золотых глазах запрыгали чертики. Борода зашевелилась, заросший волосами рот растянулся в улыбке. Старик зашелся влажным кашлем, в котором Вячеслав угадал смех.

– Как же долго я ждал тебя! – отсмеявшись, сказал старик. Он снял шапку и тряхнул волосами. – Или кого-то вроде тебя. Не совру, если скажу, что прошла тысяча лет. Время – вещь особая, для всех оно течет по-своему.

Вячеслав немного расслабился. Судя по всему, перед ним был самый обычный сумасшедший – насколько сумасшедший может быть обычным, разумеется. Старик бредил, а Вячеслав встречал на своем жизненном пути не так уж много безумцев, так что ему было любопытно. Он сидел и не шевелился, даже затаил дыхание, чтобы не спугнуть старика. А тот тем временем продолжал:

– Тысяча лет – большой срок даже для такого, как я. Иногда я не знаю точно, кто я такой. Я здесь очень-очень давно, – старик широким жестом обвел округу. – Я был здесь, когда этого дома, – он указал на психдиспансер, – еще и в помине не было. Скорее этот дом появился здесь из-за меня. Я был здесь до того, как там построили усадьбу и церковь.

Вячеслав не знал, что ответить. Собеседник замолк – возможно, погрузившись в воспоминания, возможно, ожидая реакции. Старые руки мяли серую шапку. Когда молчание стало неловким, Вячеслав осторожно повернулся к незнакомцу и вежливо сказал:

– Очень интересно.

– Ты думаешь, я просто выживший из ума старик. – Брови нахмурены, взгляд тяжелый. – Может, так и есть. Может, я сплю, и мне все это снится. Может, мы все снимся Белобогу. Или друг другу. Столько лет прошло… Знаешь, друг, память – она как разбавленный самогон. Самое главное вроде бы осталось, но остроту свою порастратило. А самое главное – в прошлом. Особенно для таких, как мы. – Снова широкий жест рукой. – Для тех, у кого ничего не осталось.

Вячеслав прислушивался к себе. Интуиция молчала, маленькая обезьянка тревоги, которая сидит в каждом из нас, спала. Старик по соседству излучал бесконечную печаль, но никак не опасность.

– Слушай, мы же даже не представились, – старик прервал свои путаные размышления и протянул руку. Шапка осталась лежать у него на бедре.

– Вячеслав, очень приятно.

Рукопожатие оказалось крепким.

– Люди так беспечны в обращении с именами. Я твою ошибку не повторю, Вячеслав. Запомни, имя – это власть. – Старик улыбнулся. – Ты можешь звать меня Старым. Звучит не очень, зато именно таким я себя чувствую.

– Хорошо. Старый значит Старый.

– Лучше не скажешь!

Помолчали.

– Знаешь, Вячеслав, вот сидишь ты тут рядом, – старик пнул кроссовкой камешек, взметнулась и начала оседать пыль, – и даже не представляешь, частью чего ты только что стал. Люди проживают свои жизни, заводят семьи, рожают детишек, а потом тихо умирают. Мало кто представляет, какая же сложная штука наш мир.

Вячеслав услышал мелодичный перезвон. Это где-то глубоко внутри забил маленький колокольчик восторга. В его бое – радость первооткрывателя; ощущение риска, приятно щекочущее нервы; ожидание Приключения, которое грезится после прочтения детской книжки. Возможно, так себя чувствовал Бильбо, когда в его жизнь ворвался Гендальф. Сравнение точное: солнечный весенний день, белобородый старик по имени Старый, только вместо уютной хоббичьей норы – психдиспансер, вместо трубки с хорошим табаком – дешевое пиво, вместо серой остроконечной шляпы – старая мятая шапка.

– Знаешь, как не хочется повторить свои ошибки? Умный учится на чужих ошибках, дурак – на своих. Видимо, я дурак. Да я и есть дурак, раз оказался здесь. Наверное, иногда самое правильное – сдаться и прекратить борьбу.

Снова пауза.

Старый внимательно посмотрел на Вячеслава.

– Вячеслав, я умираю. И не хочу этого. Сказать по правде, я ужасно этого боюсь. Когда только начинаешь жить, у тебя куча целей, куча желаний. Знаешь, это как по глупости набрать целую горку камней и нести ее. Потихоньку руки устают, ноги заплетаются, и с каждым неверным шагом камешки все падают и падают. Когда горка превращается в один-единственный камешек, бросаешь и его. Понимаешь, цель – вовсе не в камнях, цель – в движении. Но ты старый и дряхлый, а все продолжаешь плестись. Просто не знаешь, как быть иначе. Не знаешь, как перестать жить.

Вячеслав подумал, что никогда не видел людей, которые были бы так близки к смерти. Когда умер дедушка, он был десятилетним Славиком и о высоких материях не задумывался, просто не понимал, что происходит. Остальные бабушки и дедушки жили и умирали где-то далеко, за кулисами его жизни. Родители тоже умерли – как будто за кадром. Два неприятных факта – сначала папа, потом мама.

Слова старика тронули Вячеслава. Вячеслав прочитал много книг, посмотрел много фильмов, поэтому в его голове было много мыслей, взятых взаймы, много чужого опыта. Он не раз думал о смерти, но никогда – всерьез. Наверное, каждый человек до самой последней минуты думает, что все обойдется, что он все-таки бессмертен.

– Мне казалось, что давным-давно я победил смерть. Какой же я все-таки дурак! Старый дурак! Смерть можно обмануть. Можно дать ей взятку, чтобы отсрочить ее визит, потом еще одну и еще, но рано или поздно она все равно нагрянет. Однажды все мы умрем. Даже боги умирают. Только для людей смерть – это начало.

Долгая пауза.

– Но с тобой, Вячеслав, у меня есть надежда! И очень, очень большая надежда! – Старый ткнул Вячеслава пальцем в плечо.

Вячеслав удивленно посмотрел на Старого.

– Я могу попытаться объяснить тебе все, Вячеслав, – с жаром сказал он, – но ты не поверишь. Это будет пустая трата времени. Лучше я просто покажу тебе все. Позволь мне тебе все показать!

С неожиданным проворством Старый вскочил с места, схватил Вячеслава за волосы и со всей силы ударил коленом по лбу. Серая шапка соскользнула на землю. Бутылка пива, которую Вячеслав все еще сжимал в руке, выскользнула из разжавшейся ладони, с глухим стуком задела скамейку и, фонтанируя, упала в траву. Старый быстро наклонился, подобрал ее, сделал глубокий глоток и наотмашь ударил Вячеслава – жестом художника, нарушающего девственность чистого полотна. Вячеслав завалился набок, сполз со скамьи, утопая в экзотической смеси запахов крови и дрожжей. Старый ударил его ногой. Вячеслав повалился на спину. В голове – пусто, все произошло слишком быстро, инстинкт самосохранения не успел сработать. Старый опустился Вячеславу на грудь и несколько раз ударил кулаками по голове.

Вдруг что-то произошло. Вячеслав на секунду как будто бы увидел себя глазами Старого: безвольное тело на примятой траве, разбитое в кровь лицо. Вячеслав отстраненно подумал, что, возможно, это травма головы. Эта мысль принесла облегчение: скоро сознание потонет во тьме, и боль уйдет вместе с ним.

Но сознание не гасло. Что-то завертелось в голове Вячеслава: то он видел перед собой огромные кулаки Старого, стремительно приближающиеся и отдаляющиеся, то глазами Старого смотрел на собственное тело, распростертое в крови и стекле. Вячеслав сумел отстраненно заметить, что смена перспективы происходит, когда он моргает. Похоже на калейдоскоп.

Кулаки Старого будто бы уменьшились в размерах. Избиение продолжилось – так же, как и игра восприятия. На месте Старого возник маленький мальчик с длинными русыми волосами. Трансформация затронула и Вячеслава: он чувствовал себя мальчишкой – еще младше, чем тот, что его избивал. В голове Вячеслава слово повернули какой-то рычажок, и лавина чужих воспоминаний обрушилась на него. Казалось, что еще немного, и он сойдет с ума: собственное я тонуло в вихре незнакомых образов. Воспоминаний было так много, что они не помещались в голове.

Старый показал Вячеславу все, как и обещал. Ему было что показать.

Глава 2. Сучий сын

Ой, мне дома не сидится,

Размахнуться б на войне.

Полечу я быстрой птицей

На саврасом скакуне.

С. Есенин

Если два племени первобытных людей, живших на одной и той же земле, вступали между собою в состязание, то (при прочих равных условиях) одолевало и брало верх то племя, в котором было больше мужественных, воодушевленных любовью к ближним, верных друг другу членов, всегда готовых предупреждать друг друга об опасности, оказывать помощь и защищать друг друга. Себялюбивые и недружелюбные люди не могут сплотиться, а без сплочения мало чего можно достичь.

Ч. Дарвин

Кулаки опускались и поднимались. Боль стала привычной и больше не жгла. Вкус крови на разбитых губах напоминал о сражениях и битвах, которые ждали впереди.

– Получай, сучий сын! Получай!

Мальчик сидел на груди своего младшего брата и нещадно лупил его маленькими кулачками. Вокруг мальчишек клубилась пыль; лицо младшего обезобразили грязь, слезы и кровь; лицо старшего взмокло от пота. Старший устал, но прекращать избиение не думал. Простая белая рубаха измялась, под мышками расплылись влажные пятна.

Поодаль стояла высокая красивая женщина в ярком платке, из-под которого змеилась толстая русая коса. Женщина была одета в богатое длинное платье, расшитое яркими цветами, и одобрительно смотрела на драку. Ее симпатии были на стороне победителя, она широко улыбалась.

Избитый маленький мальчик с трудом повернул голову и встретился с женщиной взглядом. Недобрая улыбка на ее лице придала ему сил. Несправедливость ситуации, отсутствие сочувствия озлобили мальчика, пробудили в нем яростное животное, что до поры дремлет в каждом. С диким криком он изогнулся всем телом, сбросил с себя брата, вскочил на ноги и со всех сил пнул его под ребра. Оглянулся по сторонам, схватил увесистый камень, наотмашь ударил им обидчика. Старший брат рухнул на землю, как подкошенный, из разбитого рта плеснула кровь, посыпались осколки зубов. Женщина закричала, но поздно: мальчик обеими руками поднял камень над головой и резко опустил его, вкладывая в удар боль, злобу и отчаяние. Голова брата треснула, как перезрелый арбуз. Во все стороны брызнул мозг, запачкал подол женщины, которая подбежала к месту драки.

Женщина закричала, сорвала с головы платок, начала рвать на себе волосы. Аккуратная коса растрепалась. Позор – никто, кроме мужа, не должен видеть женщину простоволосой. Женщина рухнула на колени рядом с безжизненной грудой плоти и костей, в которую превратился ее любимый сын. Мальчик-убийца стоял рядом, не до конца осознавая, что сделал.

Мальчика переполняли самые разные чувства. Страх, отвращение, яростная радость, ослепительный восторг разрывали грудь. Свобода – больше никто не будет его мучить и избивать!

Вокруг было тихо. Соседи почему-то не пришли на крик. Где-то далеко – гул голосов. Что-то отвлекло соплеменников, что-то случилось. Тревога? Пожар? Набег?

Собственная драма мальчика продолжалась. Женщина, истерично крича, набросилась на него, осыпая ударами. Она била его по-женски, раскрытыми ладонями, но ненависть придавала ей сил. Мальчик пятился и скулил, пока не споткнулся о крыльцо дома и не упал. Женщина, несмотря на истерику, была настроена решительно.

Видимо, смерть в тот день завершила здесь все свои дела и спешила в ту мрачную дыру, что называет своим домом. Град ударов прекратился. За спиной женщины возник высокий мужчина и удержал ее за руки.

– Что за дела здесь делаются?

Отец, которого не было дома целое лето, вернулся. Вождь и его войско пришли домой.

* * *

– Время делать дело, и время слово молвить. Дело сделано, а слово не вымолвлено.

Отец сидел за широким дубовым столом. Этот стол он сделал сам – как и стулья, кровати и всю избу. В округе не было недостатка в дереве, и вся округа была деревянной. Как скульптор высекает из камня скульптуру или как червь гложет яблоко, так и предки вгрызались в леса и превращали их в жилье, в комфортабельный островок безопасности.

– Почто ты брата убил?

Мачеха подала было голос, но Отец поднял руку, и женщина замолчала. Мальчик не хотел отвечать, но если спрашивает Отец, молчать нельзя.

– Он меня обижал, бил.

– Давно начал?

– Всегда, как ты уезжал.

Отец недобро посмотрел на Мачеху из-под густых русых бровей.

– Молча бил или говорил чего?

– Говорил.

Тут Мальчик почувствовал на себе взгляд Мачехи и с опаской взглянул на нее. Она не умела скрывать свои чувства. Отсутствие этого навыка – большой недостаток. Мальчик сразу понял, что спасен. И для спасения ему не нужно врать и изворачиваться – достаточно сказать правду.

– Что говорил? – мрачно спросил Отец.

– Сучьим сыном называл. И еще грязнокровкой.

– Тут покойник соврал тебе, видит Чур, – тяжело уронил Отец. – Кровь у тебя моя, а значит чистая.

Тяжелое молчание воцарилось в избе.

– Скажи, жена, – обратился Отец к Мачехе, – доколе ты зло на меня держать будешь? Мы что звери, недалеко ушли от них. Полны мы злобы, полны мы алчбы и жажды, но также полны мы и похоти. Такими мы сделаны, и нет у меня ответа, кто нас такими сделал. Сколько я помню себя, был я зверем, только без шкуры, как мой отец, как отец отца моего, как и его отец. Чужая кровь будоражит нас, заставляет нашу кровь быстрее течь под кожей. От смерти жаждем жизни еще сильнее. Когда за воином шла, какой судьбы ожидала ты?

– Верности ждала я, и ничего больше, – сквозь зубы процедила Мачеха.

Глубокая складка разделила густые отцовские брови.

– Дерзкая ты, за то и позвал тебя за собой, – покачал головой Отец. – Верность, молвишь. Так я верен тебе. В твой дом я возвращаюсь после славной сечи. Ждешь, что только с тобой буду? Такой верности от воробья жди или от псины – все одно не дождешься.

Женщина молчала, по щекам текли слезы.

– Сами себя не переборем, об этом и говорить нечего. А сына первого жалко – так и мне жалко. Живот рвется. Хороший рос сын, крепким был бы воином. Однако же, – тут Отец повернулся к Мальчику и указал на него пальцем, – вот этот малец доказал, что он будет воином на голову выше. Из всех нас он ближе всего к предкам – недалеко еще от них ушел. Корни сильны в нем, и он еще под защитой ушедших. Если была бы эта смерть неугодна предкам, они бы помешали. И Закон Силы никто не отменял. Силен не тот, кто сильно бьет, силен тот, кто побеждает. Запомни это.

И Мальчик запомнил это, крепко запомнил.

– Не плачь, жена. Ты сделаешь мне еще много детей. На то и дана нам молодость, чтобы детей делать. Жалко того, но славно, что у нас есть этот. Ты мать его, поскольку другая мать умерла. Заботься о нем, как о своем, коли пошла за мной. Ведь он – это мое, а все мое – твое, стало быть, и он твой. Чую я, он далеко пойдет. А ты, малец, запомни еще одно, – Отец положил на голову Мальчика свою огромную руку, перевитую толстыми канатами мышц, – сколько бы у тебя ни было силы в руках, врагов только головой победить можно.

Мальчик запомнил и это. Еще крепче, чем предыдущее.