Александр Карпович Ливанов
У быстро текущей реки
Не тема – судьба
Есть некая наивная привычность (если только не лукавая здесь нарочитость), начиная с издательского плана и его аннотаций, раз и навсегда отнести писателя к рубрике: «Книги о рабочем классе». Затем уже газеты и журналы печатают рецензии на эти книги никак не иначе, как под той же рубрикой: «Книги о рабочем классе». План продолжается из года в год, и непонятно – о чем тут собственно уведомляется или предупреждается читатель? Что ему эти книги – если он не рабочий – не следует читать? Или – если он рабочий – он должен оставить все остальные книги единственно ради этих? Благо это была бы так точно обозначена тема (хотя никогда тема сама по себе, даже, допустим, «давшаяся формулировке», ничего по существу не может сказать о достоинствах книги!), но ведь зачастую и она названа лишь частью, лишь по единому признаку, весьма условно или произвольно. Попробуйте сформулировать «тему» «Воскресения» или «Обломова»!
То есть, в любом случае рубрики подобные дезориентируют и читателя, и даже самого писателя. Нередко он уже не смеет нарушить эту «прописку», старается следующей книгой – «соответствовать». Стараются затем «соответствовать» и критики, авторы рецензий. Что и говорить, рубрика и увлечение ею, вещь далеко небезобидная. А там – серии (плодящие серость!)…
Об этом подумалось после прочтения талантливого романа Николая Воронова «Юность в Железнодольске» и критических отзывов о романе. Нужно сказать, что отзывы довольно единодушны, все признают роман значительным явлением в литературе. Но – в чем рецензенты тоже, к удивлению, единодушны – всюду значение романа искусственно обужено ради той же рубрики: «книги о рабочем классе»!.. Все разговоры сводятся только к теме завода и труда, которые в романе действительно занимают немалое место. Но ведь роман и о жизни тыла во время войны, о детстве главного героя и его сверстниках, о сложном образе жизни людей, только что из деревни, некоего пополнения рабочего класса. И долг поколения – отстоять родину… То есть, о многом-многом ценном из романа умалчивается, художественное произведение обедняется в этой издательско-планово-казенной суете, затем уже в «соответствующих» отметочных рецензиях…
Доблесть и объективность
Должны были прогреметь четырнадцать с половиной тысяч войн, покрывших землю трупами и калеками, заливших землю горячей человеческой кровью, чтобы лишь в начале ХХ века, именно коммунистами, был высказан ясный взгляд на само это позорящее достоинство человека явление, имя которому – «война»… Впервые в истории на войну предложено было посмотреть объективно: кем и с кем, из-за чего и во имя чего ведется война. То есть, есть ли она, война – справедливой – или несправедливой; и с чьей стороны то или другое! А ведь до тех пор – каждая сторона находила (или внушала себе, пыталась внушить другим) «свою войну» именно справедливой…
Проще говоря, на это явление «доблести», «героизма» и «славы» – в любом случае, и с каждой отдельной стороны так – человечеству предложено было посмотреть объективно: принципиально! Уже за это одно коммунисты заслуживают благодарную память всех народов планеты!
Не случайность
Видать и вправду – мудрость народа – это не столько из его университетов и философских трактатов, сколько из конкретного опыта истории! Даже точней будет сказать, – из страдальческого опыта истории… Видимо, не случайно то, что Россия, которую в ХХ веке так зло терзали войны, которые ей навязывались извне, в которых ей довелось обороняться из последних сил, понести около полста миллионов жертв, изведать голод, мор, эпидемии, Россия, которая извлекла из этих войн (первая мировая, гражданская, вторая мировая) именно исторический страдательно-жертвенный опыт – ныне во главе всех миролюбивых народов планеты; равно как не случайно то, что Америка, уже 200 лет не знавшая войны на своей земле, лишенная начисто такого страдательно-жертвенного исторического опыта, напротив, ныне во главе всех сил, готовящих новую мировую бойню (а, может, полную ядерную смерть планете…)
Самое передовое
Общественные идеи подчас недостаточно выверяются как философской мыслью, так и интеллектуальным анализом, приводя к той затрудненной практике, которая и есть запоздалая их проверка… Между тем – бесспорно для всех – лишь конкретные гуманные задачи являются истинным мерилом насколько та, или другая общественная идея является передовой и жизненной. Вот почему марксистско-ленинское революционное учение – по передовому значению своему видевшее во всем лишь цели гуманности и справедливости – истинно самое передовое, самое насущное учение во всей истории человечества! Поистине – венец всей исторической общественной и философской мысли от древности до наших дней! И такие идеи становятся революционной практикой! Хотя – кто сказал, что истинные – творческие – цели есть самый короткий путь к идиллии?..
Общественные идеи, не ставя себе непосредственно цель – благо человека, часто прикрывались словом: «прогресс». Людей приучали, что «прогресс» – в любом случае – это хорошо, оправданно, справедливо… Но чего он на деле стоил «прогресс» со всеми его будто бы «общественными задачами», если при этом все ставилось с ног на голову, «государство» и «прогресс» не только не обращались на службу человеку, но, наоборот, человека, из цели, превращали в свое средство?..
Повторения
Повторюсь, пожалуй, по поводу пользы от повторения хорошей мысли, которую удается прочитать. Мне хочется, чтоб ее узнало как можно большее число людей! Вспоминаю каждый раз при этом надпись сверху у фронтовых газет: «Прочти и передай товарищу!» Не следует, видимо, слишком затруднять себя соображением уместности-неуместности такой мысли – она как добро – всюду добро! Вот прочитал у Ленина (т.45, стр.13). «Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист».
Если не вдуматься в эти слова, может показаться, что они содержат противоречие. С одной стороны, «три революции», которые проделала Россия (обратим внимание не глагол ленинский: не «свершились», не «произошли», а «проделали»: глагол от «делать», полный активной энергии, не безличный, действенно связанный с трехкратным революционным делом России!..) – с другой стороны – такое бесчисленное множество Обломовых… Здесь Лениным добавляется к Обломову как художественному открытию важная черта. Ведь не могут страна и народ, проделавшие за 12 лет три революции, олицетворять обломовщину! Стало быть, явление не столько национальное, сколько общечеловеческое, не столько социально-классовое, сколько психологическое…
В одолении в себе Обломова, его инертности и выжидательности, по существу – целая школа социализма! Каждому, стало быть, с большей или меньшей трудностью, в большей или меньшей степени надлежит одолевать в себе обломовщину на пути от «я» до «мы», на переходе от статистического гражданина до деятельной гражданственности!..
Ведь Обломов не эгоист даже, не буржуа, живущий в свое удовольствие, не примитивный лентяй, которого так соблазнительно представить себе на школьном уровне понимания образа. Обломова не только не не одобряют, его любят! И Штольц, эта деятельная практическая автоматичность и противоположность Обломова, и слуга Захар и Агафья Матвеевна и жена Штольца – Ольга… «Этакого барина отнял господь! На радость людям жил!» – говорит старый слуга Захар о своем покойном барине, по воле, то есть по безволию которого оказался на улице с протянутой рукой. «Душа чиста и ясна, как стекло; благороден, нежен, и – пропал!.. Обломощина!» – говорит о друге Штольц…
Что еще вытекает из слов Ленина по поводу Обломова? Пусть и в этой однонаправленной связи с тремя русскими революциями. Думается, Ленин имеет в виду обломовщину еще и как опасность для наших идеалов своей некой философско-общественной трансцендентности…
«Благороден, нежен, и – пропал!» Благородство при бездеятельности не только не благородно, но и безнравственно. Нежен – неспособность к пороку и пошлости? Прекрасно, но, если бы все это при конкретном общечеловеческом деле. В этом уже – пусть и неосознанное – служение, устремленность к духовным целям жизни… Вместе с тем, кажется, посреди своей рассеянной лени, Обломов всю жизнь ждал такого дела, душевно готов был к нему! Кажется, за Обломова именно стоит постоять – Штольц – тот уж никак не пропадет, он всегда будет «уместен»… Не этого ли – сверхпрактичного и бездуховного Штольца с партбилетом в кармане (еще до партчисток!) изобразил Олеша в своем романе «Зависть», назвав его Андреем Бабичевым? И что знаменательно: ведь многие Бабичева принимают как «передового человека», как «героя социалистического строительства»! И лишь поэт и мечтатель Кавалеров – не забытый ли это Обломов, так и не сумевший осуществить свои добрые задатки и пропадающий вторично! – бросает в лицо этому псевдо-герою наших дней: «Бюрократ!» «Бездуховный сановник!» К слову сказать – роман «Зависть», равно как роман Гончарова «Обломов», еще далеко не исчерпаны исследователями в своем идейно-художественном содержании образов.
И разве Обломов уже тем одним не выше и лучше всех своих современников, что видит тщету во всем том, что составляет их цели и стремления: служба и карьера, деньги и благополучие? Трансцендентно, вдаль, поверх голов своих современников и знакомых смотрит Обломов, затаив от нас свои сокровенные мысли? Три революции проделала Россия – может, стоит спросить Обломова о его мыслях? Ведь поэтом сказано: «Чем продолжительней молчание, тем удивительнее речь».
Время небывалой сложности и самых жесточайших противоречий учит нас терпимости – к художественным образам, к их прототипам, ко всем живущим вместе с нами на земле…
Наконец, будем учиться у Ленина пониманию художественного образа и в свете задач общества на каждый момент развития. Каждый художественный образ-открытие всегда ведь предстает в этой, по меньшей мере, двуплановости: содержания современного момента – и бессрочной устремленности.
Ведь пересмотрели мы свои прежние суждения, например, по поводу романа «Бесы» Достоевского, поняли, что пафос романа не против революционеров, а как раз против псевдореволюционеров, против хлынувших в революцию либералов-болтунов и левачествующих авантюристов!..
Учит и прозревает
Пожалуй, никому столь щедро не воздана хвала в истории, как полководцам! Никому не воскурен такой фимиам по поводу их стратегического гения, их доблести, героизма, славы… Ныне такой славой наделены разве что физики…
История прошлых веков предстает вся в военной форме! Туники и копья, латы и мечи, мундиры и ленты… Рука на эфесе шпаги, на рукоятке меча или сабли. Величавость позы. Вздыбленные лошади – тоже в блестящей униформе… В них откровенно явлено то, что живописцы умалчивают о своих доблестных «натурщиках»: жестокость, ярость, спесь. Парады портретов! Три рода портретов олицетворяют историю: владыки и цари, вельможи и сановники; полководцы, фельдмаршалы, генералы; святые отцы церкви; «герои истории», «исторические личности». Народ, между прочим. Он-де – всего лишь исполнитель воли, помыслов, целей этих (дальновидных, мудрых, доблестных) мужей… Впрочем, святые отцы церкви «парады» своих «героев» не мешали со «светскими», «мирскими». Они всегда были «статусин стату», они – слуги господни – будто бы презирали дела мирские, устремляя будто бы жизнь к вечным целям. Они смотрели на небо, слышали глас господен, следовали ему… У них были отдельные «парады» своих «героев»!.. (Любопытно, что едва возьмешься писать о подобных материях – текст пестрит кавычками! Чем не доказательство, что все притязания этих материй были по существу фальшивы!)
Итак – символы и мифы, которыми держалась, строилась, охранялась жизнь. Парады царей и владык, военных мужей и полководцев – оказались живучей, чем парады святых отцов (в церквах и храмах, монастырях и лаврах). Первые две все еще под защитой истории (которая писалась по ним же! Истории народов не было и нет – если не считать язык народа и его поэзию!).
История и учит – и сама прозревает…
В мире профессий
Чехов сказал, что меньше всего понимает – профессии военных, арестантов и судейских! То есть, не понимает – в чем же сущность этих профессий?.. Среди этого «непонимания» – военные на первом месте. Наша классика, начиная с Гоголя и кончая Чеховым, прямо скажем, не слишком уважительно изображала сословия военных. Особенно генералов!.. Наиболее почитаемые в среде «военной субординации», вне ее эти люди всегда представали во всем своем убожестве, зачастую ни на что негодными в жизни… Разве за редким случаем – когда генерал, полководец, военноначальник защищал родину. Но в самом деле – есть ли такая профессия – главным образом речь о ней – военного? Из древности до наших дней знаем, что люди, отнюдь не военные, но поставленные народом во главе своих вооруженных сил, одерживали победы над превосходящим противником, более вооруженным, численно превосходящим! Не будем вдаваться в глубины истории. Во главе первых частей и соединений Красной Армии стояли народные командиры и полководцы – и они каждый раз наголову громили вооруженные полчища, возглавляемые кадровыми генералами! Нечто похожее мы видели и в партизанской войне с гитлеризмом, и т.д.
Можно ли предположить хотя бы, что непрофессиональный токарь вдруг превзойдет в мастерстве профессионального токаря? Что нефизик окажется уместней, проницательней, результативней у пульта синхрофазотрона? И так далее?
Стало быть – есть подлинные профессии, и профессии, освященные молвой, берущие формой, или, в лучшем случае, организаторской сметкой. Санчо Панса мудро и дельно управляется как губернатор острова. Хотя нет на нем мундира, регалий, сановных знаков! Санчо мудр опытом прожитого – а не тем, что «кончал университет», «военную академию имени …». Потому что самая почитаемая губернаторская должность – не профессия.
Как часто наносим мы ущерб жизни – этим формальным подходом, полагая профессию, где ее нет, полагаясь на анкету там, где нужны – качества человеческие: ум, опыт, мудрость…
Жизни не достало
Старая, как мир истина, что жизнь стоит добрыми людьми! То же и в литературе, где добрые люди прописаны как – «положительные герои». Вполне естественно, что в эпоху новейшей истории добрые люди получили конкретную общественно-политическую определенность, они – коммунисты. Конкретную определенность получили и дела коммунистов. Чаще всего и в литературе он, добрый человек и положительный герой: коммунист!
Но еще задолго до этого, в литературе новой истории, замечен этот интенсивный поиск положительного героя. Зачастую это был человек, который свой бунтарский эгоизм одиночки противопоставлял эгоизму общества… Здесь целая галерея образов – от Жульена Сореля, например, до Раскольникова. Были здесь не просто бунтари, но и люди чести и долга. Философия, этика, эстетика (она, пожалуй, главным образом) долго восходили до образа – коммуниста!
Поиски человеческих идеалов в литературе так или иначе означали и поиск носителей этих идеалов, то есть – положительных героев. Пожалуй, рельефней всех то у Достоевского. От усугубленной фигуры Раскольникова, с его максималистски разработанным «социальным догматом» и нацеленной волей, до христианско-терпимого всепрощения Мышкина и Алеши Карамазова. Достоевский, неудовлетворенный своими положительными героями, замышляет новый роман, где он же, Алеша Карамазов, будет не просто добр, совестлив, страдающ за всю греховность жизни и людей, он будет – революционером, «бомбистом», т.е. борцом и активным преобразователем жизни!
И очень жаль, что этот вершинный и итоговый роман великого страстотерпца и искателя истины – не состоялся. Жизни не достало для написания его. Труднейшими и окольнейшими путями Достоевский – сам – выбредал к марксизму (пусть христианскому, «бердяевскому»). Ведь и у самого марксизма не кончены духовные поиски!..
Пульс духа
Животные живут – по закону природы; люди – и по этому естественному закону природы, и по нравственному закону, и по закону общественному… Не следует думать, что эти три Закона всегда согласованы и гармонично взаимодействуют, влияют друг на друга лишь в лучшую сторону… Увы, на деле это далеко не так. Чаще всего здесь – лебедь, рак да щука… Каждый закон, напротив, стремится, подмять, подчинить себе остальные два закона, наполнить их собой…
Но человечество отнюдь не воз, «который и ныне там». Души незримо раздираемы во все стороны, измотаны, издерганы, люди подчас не ведают на каком свете живут.
Когда-то представлялось, что демократизация мира, общее образование, коллективистские формы жизни – панацеи от всех вселенских бед. Но эти неоспоримые – и правомерные – блага человек, увы, не скоро научится направить на общую, и, стало быть, и на личную пользу. Человек, к сожалению, слишком часто начинает с того, что все старается направить на личную пользу. Сознание коллективизма приходит не сразу, это долгий и трудный процесс… Общественный же закон мечется от альтруизма и аскетизма (то и дело спохватясь в сомнении, не воспитает ли он фанатизм и апатию, после чего последует ожесточенное фарисейство) до материальной заинтересованности (после чего возможна другая крайность – бездуховная мещанская потребиловка и вещное накопительство). Видимо, нужно здесь неустанное творчество и искусство маневров, чтоб находить грани, пределы, оптимальные данности, постоянно слышать биение пульса духовной жизни!.. Даже совершенные законы без творчества жизни – ничто…
Итак – животные знают лишь природный закон, лишь ему следуют. Но гармоничней ли от этого их жизнь? Нет в их жизни эгоизма, лжи и ханжества, главенствует право сильного, и в утолении голодного, и в удовлетворении полового чувства; они не ведают ревности, дуэлей, войн, нет у них ни продажной, ни обманной любви… Но зато им вряд ли знакомы – поверх их физиологии – альтруизм и подвиг, поэзия любви-терпения, любви-долга, духовной любви, любви как нравственной ответственности перед судьбой, перед жизнью и потомством! Лишь редкие виды животного мира держатся супружества…
Исходя хотя бы, из этого немногого – любовь человеческая и вправду ни аналогия, ни тем более образцов в любви животного мира не может найти для себя. Недаром каждое поползновение к «любви-удовлетворению», к любви бездуховной человек – прежде всего женщина! – клеймит как «животное чувство»!
И вправду слепота животного инстинкта – не для человека. Вот почему – и в этом – человек – духовная задача природы! Вот почему единственно-достойное понимание и следование инстинкту продолжения жизни, самому сильному инстинкту в человеке, есть – духовное чувство его, есть возвышенное отношение к женщине, непосредственной продолжительнице жизни! Вот почему «даже Лев Толстой», кого многие представляют «злейшим женоненавистником», само великое творчество которого выводят из «неприятия женщины», «бунта против женщины» – говорил, что человеку надлежит жить лишь с одной женщиной-женой!..
Строить мир
По существу-представлению о бессмертии души, о вечной жизни ее – в раю или аду, самой моделью рая и ада явилась, конечно, действительность… Чем, скажем, не рай – наше детство? Мир исполнен нашей любви и доверия, люди нас окружают добрые, по-взрослому загадочные, все озарено материнской улыбкой, заботой и лаской о нас. Лишь временами ад дает нам себя почувствовать, показывает свою когтистую лапу – мы не хотим верить в правомерность зла, считаем случайностью, плачем, стараясь скорей забыть его призраки.
И снова мы пребываем в раю, где все достоверно и ценно, целесообразно и гармонично. Мы еще не ведаем о существовании коварства, предательства, жестокости. Все прочно и незыблемо стоит на добре! Мир надежно устроен для счастья, для радости, мы доверчивы к нему!
Вот учитель – разве может учитель быть несправедлив? Разве может что-то не знать учитель? А вот инженер – какой-то совершенно необычный человек! Он носит перчатки и краги, кепку с закрылками, он создает машины. Они ему покорны, строит какие-то небывалые вещи: мост через реку, станки или целый завод! Или врач – ведь ты заболел, позвали врача, и он тебя вылечил. Какой еще нужен рай? Нет мира – лучше этого!
Лишь потом мы начинаем понимать его неоднозначность, распознаем личины, гримасы оборотней, человеческие козни. Сколько, оказывается, в этом мире криводушия и лукавства, хитрости и обмана, насилия и несправедливости! Мы уже не плачем, все чаще цепенеем, содрогаемся, хотим понять…
Так мы теряем рай детства, чтоб начать обретение мужества. Перед нами теперь совершенно другой, непостижимо сложный мир, такой он этически-зыбкий, случайный, неопределенный… Он подчас не на шутку пугает нас своей непостижимой сложностью… А тут еще женщина, да самая простая казалось бы подружка наших детских игр – тоже предстает в дьявольском обличье! Она нехорошо волнует воображение, делает нечистыми наши мечты и сны… Не просто нам откроются новые радости жизни: друг или книга, радость познания и труда, природа и поэзия, весь прекрасный и яростный мир, не скоро еще поймем, что бытие – прекрасно! Что этот мир – открывает нам в нас – человека… Что это очень и очень трудно – но захватывающе-интересно, дорого лишь то, что достигнуто трудом, творчеством, волей. Что быть эгоистом и жить «для себя» – то же, что – не жить…
И наконец откроется подлинный смысл бытия – радость мысли одоления, радость быть человеком на земле, быть нужным людям. Мир и жизнь уже не страшат нас – как не страшит строителя предстоящая страда по возведению дома на пустыре, как не страшит крутая гора альпиниста, или неизведанная даль вселенной – космонавта.
Быть человеком – это значит строить мир, всеми силами рук и разума двигать его в сторону того идеала, того рая, который был нами утрачен в детстве. Сделать его – пусть не идеальным – достойным человека!
