Короткий зимний день скоро прошел. Поработав, как всегда, в лаборатории, Петр Иванович старательно вымыл желтые от реактивов руки, сварил на газе пару яиц, а из кипятка, рома, лимона и сахара приготовил себе любимый грог. Он сидел в освещенном ателье у стола на вертящемся табурете, покрытом обновою, старинным ковриком. Скромно поужинав, Петр Иванович, не спеша, потягивал благовонный напиток, тихонько покручивался влево и вправо на круглом табурете, глядел в черные ночные окна и отдавался случайным мыслям… Как и всегда, произвольное сцепление мыслей привело его к столь любимой авиации.
«Вот на таком же круглом табурете сидит пилот в своем носовом отделении. Ноги его упираются в педаль, а в руке у него руль глубины… Ах, полетал бы и я! Вот так взял бы в руку руль… (Петр Иванович взял пальцами бахрому свисавшего между его ногами коврика), потянул бы осторожно на себя – вот так…»
Фотограф потянул за бахрому и… вдруг коврик слабо колыхнулся, тихо поднялся в воздух и полетел, нежно неся на себе Петра Ивановича. Стеклянная крыша ателье мягко уступчиво растаяла, и ковровый самолет вылетел в пространство. Вверху – черное небо со звездами, под ногами бесчисленные огни огромного города, мощный ветер яростно дует в лицо. «Лечу! Лечу!» – в восторге воскликнул Петр Иванович. На другой день в два часа пришла, по обычаю, фам-деменажка[1]. Взяв у консьержки ключ, она отворила ателье и, к удивлению, заметила, что окна отворены настежь, электричество горит вовсю, а самого фотографа нет дома. Он не возвратился даже через неделю, даже через месяц. Заявления о розыске полиции не привели ни к чему. Фотограф исчез навеки.