Александр Холин
Империя полураспада
Самая губительная ошибка, которая когда-либо была сделана в мире, – это отделение политики от нравственности.
П. Б. Шелли
Кто не способен выдумывать небылицы, у того один выход – рассказывать были.
Л. Военарг
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Вступление
С давних времён у человека одним из самых болезненных интересов было возвращение к минувшему, то есть самому произвести расследование: откуда всё произошло? Кто такие люди по своей сути? Где та движущая сила, управляющая миром? И человек лишь потом задавался вопросом: «Что будет?».
Итак, что же было со всеми нами? Одни пытаются уверить, что человек-де произошёл от обезьяны. Но переходный момент между австралопитеком и неандертальцем так и не обнаружен. Тем более что таких случаев в природе никогда не наблюдалось. Любой вид животного не может так вот запросто перейти в иной. С другой стороны очень многие пытаются ниспровергнуть тезис, что всё наше «здравомыслие» сотворено Всевышним.
Зачем Ему всё это было надо?
Вопрос логичен, с точки зрения человека. Но и ответ напрашивается соответствующий: затем, хотя бы, что душа наша, то есть Божественное начало, наш огонь может развиваться и пребывать только в физическом теле. Кроме этого Господь каждому человеку подкидывает испытания и смотрит, как сотворённое Им существо справляется с разными жизненными рогатками. Ведь если человек не ломается, не гнётся, не ищет «стрелочников», глупых оправданий и увёрток, значит, а терпеливо принимает жизнь такой, какая она есть, он действительно дитя Божье.
Известно одно высказывание или, если хотите, откровение: «Я есмь огонь внутри Себя, огонь служит Мне пищей и в нём Моя жизнь». Догадываетесь, кому принадлежат эти слова, и что за ними скрывается? Но в то же время господа материалисты утверждают, что человек, мол, только тогда и стал человеком, когда взял палку в руки и приручил огонь! Приручил?! Разве можно приручить что-то самоё в себе? Разве можно управлять движением Солнца или остановить мчащийся на полной скорости поезд, накинув на него ковбойское лассо?
Человек в допотопные времена просто жил и размножался на тёплой планете.
Зачем ему огонь? Не логичнее ли предположить, что он бежал бы от огня, как и остальные животные? Меж тем человек всегда находит в огне часть себя самого. Человек тянется к нему, как… как ребёнок к матери. Не странно ли?
«Огонь и тепло дают ключ к пониманию самых разных вещей, потому что с ними связаны неизгладимые воспоминания, простейший и решающий опыт каждого человека. Огонь – это нечто глубоко личное и универсальное. Он живёт в сердце. Он живёт в небесах. Он вырывается из глубин вещества наружу. Он прячется в недрах материи, тлея под спудом, как затаённая ненависть и жажда мести. Из всех явлений он один столь очевидно наделён свойством принимать противоположные значения – добра и зла. Огонь – это сияние Рая и пекло Преисподней, ласка и пытка. Это кухонный очаг и апокалипсис… Огонь противоречив, и поэтому он универсальное начало объяснения мира».[1] Вот поэтому любой человек, не говоря уже о наших пожарных и МЧС, готов всегда провести скрупулезное следствие и узнать фантастическую причину возникновения огня.
Глава 1
Вертолёт МЧС методично рассекал непробиваемую крышу Останкинского тумана. Собственно, это был вовсе не туман, а плотный густой дым с места пожара. Всего несколько часов назад Москву встряхнула свеженькая сплетня: горит Останкинская телебашня! В это трудно было поверить, во всяком случае, поверить сразу. Как же так? Ведь самая большая в мире! Ведь там защита на защите и защитой защищается! Строили-то, в какие времена? – мы догоним и перегоним братанов-американов! Значит, использованы все существующие и несуществующие сопроматные законы с правильными, семижды семь проверенными расчётами. Такого просто не может быть, потому что быть не может!
С другой стороны, тут же подкрадывалась мыслишка: а вдруг? Хотя вертолёт летел неслабо, только эти мысли неслись много быстрее в амбициозной башке Родиона Рожнова, капитана пожарной службы, спешащего на небывалый в мире пожар. А что?! Нигде, никогда такого ещё не было и, скорее всего, не будет. Здесь Россия опять утёрла нос америкосам! Просто смех сквозь слёзы.
За капитаном Рожновым заехал домой сам заместитель начальника Пожарной Авангардно-Спасательной Службы при Совете Министров России. А это далеко не «абы как» и не «абы что».
Подполковник Наливайко заехал не просто, мимоходом, а прилетел на вертолёте, севшем на площади перед Киевским вокзалом. В этом людном месте гнездилось множество торговых точек, но пустого места пока хватало. Вертолёт приземлился недалеко от дома. Необычайное зрелище привлекло внимание привокзальных бомжей и праздных любопытствующих. Виданное ли дело, Киевский вокзал постепенно превращается в почти частный аэродром!
Дверь квартиры долго не открывалась, но, наконец, резко распахнулась, обнажив невыспавшегося и очень сердитого хозяина коммунальной берлоги.
– Какого лешего!.. – с порога рыкнул хозяин. Но, увидев, кто к нему пожаловал, сразу стушевался. – Товарищ подполковник?! Вы? Но как вы узнали?.. Ах, да. Что я говорю, – вслух мыслил Рожнов.
– Может быть, разрешишь войти? – спросил Наливайко, вполне понимая растерянность хозяина.
– Конечно, конечно, – посторонился Рожнов.
Подполковник, не разуваясь, прошёл в комнату, заглянул в кухню, потом обернулся к капитану:
– Один, что ли? Собственно, это и хорошо. Никто мешать не будет.
– Чему мешать? – округлил Рожнов полусонные глаза.
– ЧП у нас, капитан. Собирайся.
– Но ведь я же отстранён от службы за самовольство при выполнении поставленной задачи, – протокольно отчеканил Рожнов.
– Ладно тебе, Родион, обиженку корчить, – прикрикнул на него подполковник. – Ты прекрасно знаешь, что лично я без дела не заявился бы. Ферштейн?
– Яволь, – кивнул хозяин. – Чем могу?..
– Можешь. Сорок армейских секунд тебе на сборы. Остальное расскажу по дороге.
– Сорок пять, – пробовал торговаться Рожнов.
– Я сказал – сорок! – отрезал Наливайко. – Выполнять!
…Внезапно клочья дыма разлетелись в стороны, перед глазами возникло небывалое зрелище. Ночь, совсем не интересующаяся пожаром, стремилась к своему завершению и таяла прямо на глазах. А ещё ей помогала башня, превратившаяся к этому времени в саркофаг теле-радиотрансляции во всей столице и не только. Казалось, даже тело бетонного саркофага прорезают насквозь плазменные лучи онгонного сатанинского огня. Ведь не может же гореть в огненной ауре бетонный монолит! Тем не менее, это было. Клубы чёрного ядовитого дыма разносились далеко над городом. Куча пожарных машин, сгрудившаяся у фундамента, бесцельным образом поливала бетонные стены из брандспойтов.
Вертолёт примостился в проезде Дубовой рощи недалеко от Останкинского кладбища с наветренной стороны, чтобы заранее не нахвататься угарного газа.
Что ожидать от происшествия и как с ним бороться – пока не знал никто. Хотя отсюда видны были суетящиеся вокруг башни пожарники. Да что толку? Пытаются по раздвижным пожарным лестницам добраться насколько возможно, только толку от этого – чуть. Такая лестница выдвигается максимум на пятьдесят метров. Хотя бригадир прибывшего наряда сообщил о возможности или, скажем, попытке урезонить внутреннее горение, ведь огонь распространился пока ещё не везде. Но для этого необходимо было увидеть, разобраться в ситуации и сконцентрировать мечущихся пожарников в мощную заградительную команду.
«Если вы допускаете ошибку в описании природы огня, ваша ошибка распространится на все отрасли физики – ведь во всём, что создаёт природа, главным агентом всегда является огонь».[2]
Надо же. Это самое Родион вычитал накануне пожара! Как будто кто-то предупреждение послал. Ведь эта любопытная фраза запомнилась почему-то. Известно, что ничего случайного в мире не бывает. Только все логические выводы необходимо было отложить на потом. Философствовать сейчас некогда. Надо сообразить, что же всё-таки происходит.
Гореть могут только кабельные фидеры, а потушить кабель в бетонном «бронежилете» практически невозможно. Думай, Рожнов, думай! Вообще, стоит ли гасить эти фидеры? Сгоревший кабель всё равно не вернёшь, а биться об стенку лбом небезопасно. Может, просто в доступных местах перерубить кабель? Это одно из наиболее реальных решений. Ладно, не стоит голову забивать, как бороться с пожаром, не обследовав ещё самоё место? Вдруг какая-нибудь другая проблема возникнет? Просто так Наливайко не прилетел бы. Он хотел по дороге о чём-то рассказать, да промолчал, значит, так надо.
Несколько десятков струй воды били из брандспойтов. Казалось, башня живёт какой-то своей особенной жизнью. Огонь мог пульсировать только по кабельным каналам внутри башни, как кровь по жилочкам человечьим.
– Капитан, – выглянул из вертолёта подполковник. – Я сейчас. Нам надо к генеральному конструктору, он во-он в том доме живёт, – Наливайко показал на квартал жилых домов, кучковавшихся неподалеку от пламенеющего объекта.
Родион Рожнов на секунду залюбовался вышедшей из-под контроля стихией, диктующей окружающему миру свои безапелляционные требования и не принимающая ничего лояльного, дипломатического.
Вот уже десять дней, как капитан Рожнов был отстранён от исполнения служебных обязанностей за непротокольное самовольство в служебной обстановке. Мало ли что – усмирил пожар! Мало ли что – применил систему направленных взрывов! Москва – не научно-исследовательский полигон! Мало ли что в России практически все относятся к потенциальному возникновению пожара с великорусским пренебрежением. Не положено – значит, не покладено. И никому ничего не докажешь. Только к запретам у нас в стране испокон веков неравнодушны. Могут запретить и пожарнику пожар тушить, Рожнов даже улыбнулся, вспомнив нашумевший пожар в Капотне. А ведь «Нефтеперегонный» – не хрен с морковкой…
Мобильник несколько минут усиленно надрывался. Капитан вышел из ванной, на ходу вытирая руки полотенцем. Подцепив мобилу, он всё же глянул на определитель и скабрёзно усмехнулся.
– Капитан Рожнов слушает, – буркнул он хриплым, не успевшим избавиться от неудовольствия голосом.
– Рожнов?! Где тебя носит? – взорвалась трубка.
– Ага, скажи «где, где», так и тебе захочется, – парировал Родион.
– Ты мне кончай пургу мести. В Капотне на «Нефтеперерабатывающем» пожар. Так что ноги в руки и…
– Слушай, майор, моя смена закончилась, – перебил Рожнов. – Позвони Тяглову. Он с пожарами не хуже справляется.
– Ты, Рожнов, не лезь на рожон, – рявкнула трубка. – Сказано выезжать, значит, выезжайте. И в полном составе. Ты лично отвечаешь.
Родион Рожнов постоянно грызся с майором Красновым из-за несоответствия взглядов. Но это уже дела не касалось. Начальника, какой он ни будь уважаемый, полезно держать всегда на расстоянии, а то живенько оседлает и ножки свесит.
– Разве я когда-нибудь увиливал от службы, майор? – спокойно осведомился Родион. – Вспомни, совсем недавно в Одинцово на пожаре «Одилака» так рвануло, что мало не показалось. А всё потому, что ты по-своему сделал, но отвечать мне пришлось.
– Не лезь в бутырку, Родион, – поутих немного майор. – Кто старое помянет, тому глаз вон. А я тебе дело предлагаю. Ты давно у меня канючишь – дать разрешение на направленный взрыв? Считай, выпросил.
– Да ну? – не поверил капитан.
– Вот те ну, – гнул своё майор. – В Капотне на «Нефтеперерабатывающем» пожар пока ещё третьей категории. Чтоб он не перерос в пятую, дуй туда с отборными оглоедами и проводи свои долбаные опыты. Тем более, что это все в черте города, хоть и на берегу Москва-реки. В общем, сказано – выполняй. А вздумаешь кочевряжиться, завтра же будет рапорт начальнику ПАСС ГУВД, генерал-майору Рубцову лично. Это я тебе официально обещаю.
– Слушаюсь, – только и смог вымолвить Родион. – Но не забудьте распорядиться, чтоб из Балашихи в срочном порядке пригнали цистерну жидкого азота.
– Какой, к хрену, азот? У тебя всё с крышей в порядке?
– Не ори, майор! – взорвался Рожнов. – Не будет азота – можешь свой рапорт в задницу себе засунуть! Вместе с пожаром!
В Капотню к «Нефтеперерабатывающему» заводу прорвались без особых приключений в двух машинах. Всякую переброску войск перед битвой Рожнов переносил тяжко, нападало какое-то дикое оцепенение. Аналогичные чувства испытывали, видимо, и его бойцы. Что же такое – битва с огнём? Этого объяснить никто бы не смог. Навскидку, огонь – просто видение и ничего более!
Конечно, у него есть свой язык, он даже может петь. И летать – не хуже любой птицы. Но гибким мощным языкам пламени никогда не справиться с мускулистыми струями воды. В этом их большая разница. Если животворная вода несёт с собой смерть, то в огне смерть умирает, вернее, исчезает бесследно.
Недаром во многих древних религиях умерших полагалось сжигать. Это была священная мистерия Всеблагого огня, когда человек не только уходит в мир иной, но, говорят, обретает даже путь к возвращению, к реинкарнации Люди искренне верили, что человеку нет места нигде, кроме как на земле. Поэтому он должен, обязан вернуться, пусть под другим именем, в образе другого существа, это считалось человеческой повинностью. А ежели сие – правда, то хуже нет – ждать синюю птицу и догонять поезд. Уходя – уходи.
Справа по курсу показалось зловещее зарево. Тут же запищал мобильник в кармане гимнастёрки. Родион нехотя вытянул его и нажал кнопку связи:
– Рожнов слушает.
– Э-э-э, капитан. Ты где? – проблеяла трубка.
– Тангиев, ты, что ли? – рыкнул Рожнов. – Мы на подъезде. Что там, совсем туго?
– Совсем, капитан. Э-э-э, ты быстрее не можешь? Мои сбить пламя с цистерны пытаются. Никак.
– Ясно. Гони людей рыть канаву в штык вокруг очага, – распорядился капитан.
– В штык глубиной? – не понял Тангиев. – Зачем? Мои сбить пламя не могут…
– Делай, что говорят! – снова рявкнул Рожнов. – А то я из тебя отбивную сделаю! Всё понял?
Трубка обиженно хрюкнула, но заткнулась. Машины, мигая синими маячками и разливаясь сиренами, свернули с МКАДа в сторону Первого квартала Капотни. Жители, завидев пожар на нефтеперегонке, давно успели попрятаться. Ведь если рванёт – весь район снесёт начисто, это и коню понятно. А вот как остановить?
Машины влетели во двор «Нефтеперерабатывающего», как две скоростных «Феррари» на гонках в пустыне. Во дворе, кроме пожарников, тоже никого не наблюдалось. Хотя нет. Навстречу Рожнову бросился хорошо упитанный, «протокольный» господин с бешенными навыкате глазками, трясущимися губами и облапыванием близлежащего пространства.
– Сделайте что-нибудь! Вызовите пожарные вертолёты! Ведь сгорит же! Ведь рванёт! И пол-Москвы – к чёртовой бабушке! Ведь нефтеперегонка! Что ж вы стоите! – суетился упитанный.
– Не дёргайся! – остановил его Рожнов. – Ты чё, змей, раньше вызвать не мог? Теперь заткнись и не мешайся.
В это время на территорию завода вполз КАМАЗ с укреплённой на борту серебристой бочкой. В таких обычно перевозили жидкий азот.
– Самое время, – обрадовался Рожнов. – А, Тангиев, – кивнул он подбежавшему пожарнику. – Сними намордник.
Капитан узнал пожарника несмотря на противогаз, выглядывающий из-под каски на голове, как пятачок поросёнка. Пока Тангиев сдирал противогаз, капитан что-то усиленно чертил фломастером в папке.
– Смотри сюда, – показал он Тангиеву. – Я не знаю, давно ли горят эти две ёмкости, но если наш взрыв будет раньше, то всё, ништяк. Понял?
Пожарник только кивнул в ответ и зачем-то стряхнул с рукава прорезиненной робы хлопья пенной баланды, коей его команда давно уже безуспешно поливала охваченное пожаром двухэтажное заводское здание и стоящие неподалёку наземные ёмкости. Ну, здание понятно, отстоять можно. А вот две поставленные на попа бочки необъятного объёма от пламени явно избавляться не собирались.
– Значит так, – вернулся к вопросу Рожнов. – Тут я набросал планчик. Где твои прокопали траншейку?
– Здесь, здесь и здесь, – сделал отметки фломастером пожарный.
– Ага, – кивнул капитан. – Толково и с умом. Если всё путём будет – с меня жбан пива.
– Ладно, сочтёмся, – ухмыльнулся Тангиев.
– Семёнов, Волин, – окликнул капитан своих орлов. – Идите сюда. Вот в этих местах заложите привезённые нами гостинцы. А КАМАЗ с цистерной азота надо загнать с другой стороны.
– Э-э, друг. Ты не так делаешь, – встрял Тангиев. – Я тоже подрывник, я дело знаю.
– Вот у себя в Чечне и подрывай всё, что плохо лежит. А здесь, в Москве, твои кунаки и так уже потренировались на взрывах жилых домов, – отрезал Рожнов. – Подгони лучше КАМАЗ вон туда, – он указал место между догорающим зданием и пылающими нефтецистернами.
Тангиев обиженно пожал плечами, возражать начальнику не стал, но «оторвался» на сидевшем за рулём водителем КАМАЗА:
– А ну вылазь! – скомандовал он.
– Чё ты, мужик, – пытался возразить тот. – Я сам отгоню. Ты только скажи, куда.
– Э-э-э, я два раза не повторяю! – пожарник открыл дверцу и вытащил шофёра из кабины за воротник.
Потом Тангиев забрался в кабину и погнал дизелек, куда приказал капитан.
Шофёр с досадой сплюнул, но лезть в бутылку поостерёгся. Пожарники – с ними не поспоришь.
Между тем, ребята Рожнова растащили взрывчатку по указанным местам и ждали команды капитана, немного мандражируя – а вдруг эти бочки рванут раньше!
Тогда детонация неизбежна, тогда взлетит точно пол-Москвы. Из столицы давно уже выведены все нефтеперегонки. Только в Капотне уцелела. Надо же! И капитан, хоть он мужик толковый, а чего-то не мычит, не телится.
И тут у всех пожарных зазвенели в карманах зуммеры. Это была долгожданная команда: Four! Гул взрывов перекрыл все остальные шумы, а прямо перед двумя горящими цистернами разверзлась земля, куда оба огненных факела и рухнули. Под оглушительный грохот взрыва плавно осело здание, разваливаясь на куски, и часть постройки тоже свалилась под землю. За ним в провал полетел и КАМАЗ.
Трещина в земле оказалась не очень глубокая, но для машины хватило. Тем более что прикованный к её бортам резервуар с жидким азотом лопнул, как мыльный пузырь, потопляя под своим содержимым бушующее пламя. На это, видимо, и рассчитывал капитан, поскольку справиться с нефтяным пожаром вряд ли можно было по-другому, то есть, подручными средствами.
– Хорошо, что Тангиев вовремя и на указанное место машину подогнал, – доложил капитану Волин. – Правда, КАМАЗ гикнулся, ну да чёрт с ним.
– А где сам Тангиев? – встревожился Рожнов.
Поиски пожарника ни к чему не привели. Лишь несколько часов спустя труп Тангиева обнаружили в кабине дизеля. Он то ли замешкался, то ли ещё что, но так и не успел выпрыгнуть из автомобиля. Ситуация складывалась довольно неважнецкая.
На следующий день Рожнов из-за полученного стресса, и «честно» заработанной усталости, едва не опоздал на «разбор полётов». В кабинет, начальника ПАСС ГУВД генерал-майора Рубцова, капитан осторожно прокрался и примостился на стоящий возле стеночки стул.
– Вы отдаёте себе отчёт?! – громыхал во всю генерал-майор. – Устроили средь бела дня испытательный полигон в центре города!
– В Капотне, – подсказал его заместитель.
– Ах, да. Чуть ли не в центре города! Вы хоть понимаете всю ответственность вышеозначенного момента? – генерал поперхнулся, налил воды в стакан, глотнул, затем вытащил большой клетчатый платок, вытер руки и уже чуть спокойнее продолжил:
– Это из ряда вон выходящее происшествие приравнивается к Чрезвычайным, то есть к террористическим актам. Всем нам известна существующая нестабильность, и допускать такое не простая халатность, это преступление! Кто-то должен нести за это ответственность! Понимаете, задача пожарных – тушить огонь, бороться с пламенем, не допуская промахов и просчётов. Вы же устраиваете очередной несанкционированный взрыв, принёсший гибель человеческих жизней.
– Одной жизни, – опять шепнул заместитель.
– Пусть одной, – поправился генерал. – Но жизнь бойца важна для государства во все времена. Кстати, подайте рапорт о посмертном награждении погибшего, – обернулся он к заму. – Почему вы вообще решили применить взрыв? Что за самодеятельность?
– Товарищ генерал, разрешите доложить, – поднялся с места майор Краснов. – Несколько лет назад одним из моих подчинённых был разработан метод борьбы с лесными пожарами. На поверку, метод неплохо себя зарекомендовал при лесных пожарах…
– Товарищ майор, вы не в Африке, и наша столица – не джунгли. Речь идёт не о новых методах борьбы с пожарами. Речь идёт о наглом самоуправстве! Около двух с половиной килограммов тротилового эквивалента взорвано почти в центре города!
– В Капотне, – опять поправил заместитель.
– Неважно, – рыкнул тот. – Кто проводил непосредственно взрывные работы, принёсшие человеческие жертвы? Отвечайте!
– Капитан Рожнов, – вытянулся в струнку майор.
– Рожнов? Где он? – генерал обвёл хищным взглядом присутствующих.
– Капитан Рожнов, – поднявшись по стойке смирно, доложил Родион.
Генерал долго рассматривал его, будто примеряясь, с какой части тела начать человекопоедание.
– Пойдёте под суд, капитан, – генерал снова обернулся к заму. – Наливайко, вручите ему подписку о невыезде.
– Слушаюсь, – ответил тот.
– Ситуёвина складывается не в дугу, – отметил про себя Родион, выходя из кабинета после окончания разборок. – С этакими склонностями к непроходимому армейскому уставу можно забыть о нормальной спасательной службе.
Исполнение устава и результативная работа – два медведя в одной берлоге. Если победит первый, то вскорости жди государственный план по пожаротушениям. Если же таковых не предвидится, то впору самому поджигать и тушить, чтобы план выполнить.
– Товарищ капитан, – сзади незаметно подкрался Наливайко с заготовленной бумаженцией о невыезде. – Вам необходимо расписаться, а заодно и составьте докладную, где толком изложите, что и как произошло.
– Слушаюсь, товарищ подполковник, – кивнул Рожнов.
– Э, да вы совсем скисли, – брови заместителя полезли вверх. – Нельзя так, милейший, нельзя. Начальство – оно обязано быть строгим, будь то генерал, президент, или папа Римский.
– Причём тут папа? У нас православная страна, – пожал плечами Рожнов. – А передача дел в суд, сами понимаете, не булка с маслом. Я что – в своих личных интересах использовал пару килограмм государственной взрывчатки? Или «Нефтеперерабатывающий» завод в Капотне взлетел на воздух, а заодно и все жилые дома в районе, а? Погиб офицер пожарного дивизиона? – было, согласен. Но это – просто дикий несчастный случай! Человек вовремя не успел выпрыгнуть из КАМАЗа! Ты, Наливайко, обязан взять с меня расписку, я знаю. Но ты же сам не первый год служишь, сам бывал в подобных ситуациях. Чего ж на меня наезжаешь? Или за компанию?
Подполковник стряхнул с кителя капитана невидимую пылинку, приложил пальцы обеих рук к своим вискам, на минуту прикрыл глаза. Потом снова посмотрел на Рожнова.
– Слушай, Родион, – вкрадчиво начал он. – Я не призываю идти на баррикады и доказывать свою невиновность. Тогда уж точно все шишки на тебя свалят. Ты этого хочешь? Нет? Вот и славно. Сейчас распишись в писульке и несколько дней можешь поваляться дома у телеящика. Или мотай куда-нибудь на рыбалку, только потихоньку, чтоб никто не знал. Мобилу держи при себе. Я, как что-то прояснится, сразу сообщу. Представь, не все забывают, что друзьям надо помогать. Во всяком случае, дело выеденного яйца не стоит, спустим твою чрезвычайку на тормозах. Только, прошу, не суетись, не высовывайся и не дёргайся. Договорились?
– Знаешь, Антон, – полувопросительно, полуутвердительно проворчал Рожнов. – Знаешь, мне до сих пор казалось, что наш любимый начальник Рубцов птица совсем иного полёта?
– И что же тебе казалось? – поднял бровь подполковник.
– Когда он лично награждал меня знаком отличия, даже нашей внутриважной газетёнке «На страже» интервью дал о моих изобретательских новшествах. Мне тогда по-честному казалось – он настоящий офицер, знающий и любящий своё дело, а сейчас…
– А что сейчас? – перебил его Наливайко. – Напортачил немного и хочешь как страус – голову в песок? Не получится. Не твоему же непосредственному начальнику Краснову брать на себя ответственность, а? Где он, кстати? Слинял уже. Вот в этом он весь. Когда тебя публично награждали – гоголем ходил, а теперь: я – не я, и шляпа не моя. Вот такие они все, начальники, и ты таким будешь, так что не отчаивайся.
А сейчас вали домой и ни с кем не разговаривай, никому на временное отстранение от обязанностей не жалуйся. Тем более, что об этом кроме генерала знаем пока только мы с тобой. Так что не всегда говори, о чём думаешь, но всегда думай, о чём говоришь. Ферштейн? Вот и славно, – заместитель начальника подцепил подписанный капитаном формуляр и с озабоченным видом отправился в канцелярию.
Уже спускаясь по эскалатору в метро, Рожнов подумал, что недаром на его «Волжанке» движок вчера стуканул. Может, показалось, а, может, и нет.
Двадцатьчетвёка заводилась, как и раньше, с пол-оборота. Но всё-таки к мастакам в сервис её отогнать следовало. Мало ли что! А если на рыбалку – и там где-нибудь движок заклинит? Врагу не пожелаешь такого.
Машина – вчера, «ковёрный» нокаут – сегодня. Что ж, это нормально. Жизнь должна быть полосатой, иногда подставлять такие вот рогатки, иначе вообще жить неинтересно будет. Какую байку для жены выдумать? Ведь у него сегодня очередное дежурство, а придётся дома киснуть.
Дом, где жил Родион, выпадал из категории обычных в том смысле, что ни одного, обычного москвича в нём не наблюдалось. Хотя, не был он похож и на знаменитое элитное поселение на Софийской набережной. Даже планировка дома была нетипичной, поскольку место это облюбовал МОСХ, и все насельники жилища слыли художниками, архитекторами, либо писателями или артистами.
Сам Рожнов к выдающимся личностям себя не приписывал, поскольку квартиру в этом кооперативе удалось купить только через любимую тётушку, которая в Союзе художников вертела всем и всеми, как хотела.
Шутка ли – устроить вернисаж, либо просто рядовую выставку – все обращались с поклоном именно к ней. Ну и сделала племяннику свадебный подарок. На службе мужики сначала дружно ахали: «Живёшь на площадке с самим Президентом Российской Академии художеств! Ах, повезло!» Правда, Рожнов так и не понял – в чём повезло-то? Но спорить с народом не стал.
А тут ещё изобретение Рожнова широкую известность получило. Направленный взрыв во время пожара тушит всё и гаснет сам! Конечно, Рожнов сразу и сам стал знаменитым. Да только ни повышения в должности, ни в зарплате не последовало. Наоборот, получил отстранение. Более того, после сегодняшнего «разбора полётов» жди ещё неприятностей. Как назло, все гадости сваливались в последнее лето уходящего в небыль столетия. Мистика какая-то. Собственно, с мистикой у Родиона столкновения уже были, когда он на месячишко ездил к другу на Украину. Тот подарил ему модель кубических шахмат, которые до сих пор не нашли ещё нигде применения.
Кстати, хорошо, что вспомнил. Надо бы заехать на Трубную площадь, где у Гарри Кимовича Каспарова личный шахматный клуб почти напротив театра «Современной пьесы», бывшего когда-то обычнейшим Домом Политпросвещения. А Танька? А что Танька? Подождёт, на то она и жена. Пусть думает, что он на дежурстве, и волноваться не будет.
Шахматный клуб встретил Рожнова обновлённой входной дверью с кнопочным замком и глазком телекамеры. На звонок дверь открылась свободно: то ли его здесь уже узнавали охранники, то ли просто был приёмный день. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, капитан отметил, что мраморные ступеньки так и остались выщербленными. Неужели на ремонт денег не хватило? Эта мысль вызвала мимолётную улыбку: у Каспарова – нет денег!
– У нас пожарное состояние в норме! – встретил Рожнова на пороге Лёха Сазонов, администратор клуба, яростный шахматист и алкоголик.
– Лёша, ты опять под шофэ? – Родион выразительно щёлкнул себя по горлу. – Всё своё умение пропьёшь, не боишься?
– Я? – взвился Сазонов. – Я тебе ещё ни разу не проигрывал и в скором будущем не предвидится.
– А если? – поддел его Родион.
– Тогда прошу, – Лёха перекинул через рукав безупречного чёрного пиджака вафельное полотенце, как делают официанты, и показал на столик с уже расставленными фигурами. – Светик, – добавил он, обращаясь к девушке за стойкой бара. – Сотвори-ка мне «Северное сиянье», а Родиону…
– Двойной «Капучино», – добавил тот.
Шахматные партии быстро крадут время. Пока Алексей расправлялся с «Северным сияньем» – ёрш водки и шампанского, – а Родион налегал на кофе, ночь заглянула в окно и напомнила игрокам, что домой сегодня не мешало бы всё-таки заглянуть.
– Ладно, – тряхнул головой Родион. – Ты, вижу, формы не теряешь, и я рад за тебя. Только жениться бы тебе не мешало. Сопьёшься ведь.
– Вот тогда уж точно сопьюсь, – парировал администратор.
– Верю, верю. Но я не за этим сегодня приезжал.
– То есть? – подозрительно прищурился Сазонов.
– Я сто лет назад приволок вам проект кубических шахмат, – напомнил Рожнов.
– Да, было что-то такое… а, может, не было, – замотал головой Лёха. – Ты это… забудь. Оно тебе надо?
– Если бы не надо – не пришёл бы, – отрезал капитан. – Я тебя обучил в них играть?
– Ну, обучил, – неохотно согласился Лёха.
– Кто громче всех вопил, что это прыжок в человеческом развитии?
– Ну, я? А что дальше? – в глазах у Алексея вспыхнул трезвый огонь, будто бы и не прикладывался тот несколько раз к «Северному сиянию». – Чтоб ты знал – нынешним шахматным корифеям плевать на твои изобретения. Все давно уже сидят в удобных кожаных креслах, имеют послушных племенных тёлок, кучу зелёного бабла, и никому больше ничего не надо! Когда я нарисовал в «Фото-шопе» объёмный рисунок твоих шахмат, почти все наши управленцы на полчаса прилипли к монитору. Но не больше того! Потом каждый отмахивался, мол, не пудри мозги! Пойми, Родька, я к тебе хорошо отношусь, знаю, ты из тех немногих, на кого можно положиться, но и ты меня тоже пойми! Наши дерьмократы… да что наши – всё человечество шарика настолько дебильно, и развивать его не стоит, вредно. Вот разве в солдатиков поиграть, пострелять, найти, наказать виновных, поговорить «о худом мире, который лучше доброй войны», а после расползтись по парашам… и снова друг в друга палить. Ладно, ты меня понял…
Рожнов брёл Цветным бульваром в сторону метро по уже порядком потемневшей Москве, которая тоже, наверно, чувствовала, что вот, накатила чёрная полоса. Только у столицы с наступлением утра всё «чёрное» закончится, а тут… А что тут? Тоже всё закончится. Будет день – будет пища. Сегодня ничего уже не должно случиться. Танька бы только не запилила. Но она-то, наверно, уже спит, вот и хорошо. Значит, пилить не будет. А то очень часто в последнее время начала практиковаться в анальных семейных сценах, медленно переходящих в примитивный кухонный бокс. Это ли не лучшее времяпровождение?.. Ладно, завтра объясню, что и как. Утро вечера мудренее.
