Александр Грин
Редкий фотографический аппарат
– Давно уже собираюсь я навестить рудники. Там хорошо платят.
– Да, хорошо! – вздрогнул и слишком поспешно вздохнул Энох. – Знаете, хорошо там, где нас нет. Вот когда я был молодым, тогда действительно зарабатывал, а теперь – старость… собачья жизнь… А что, – продолжал он, намекая на профессию охотника, – разве лисицы и бобры ходят теперь без шкур?
Незнакомец, ничего не ответив, снова опустил голову.
– Пойду, пожалуй, – сказал Энох, – небо проясняется.
– Что вы! Идут новые тучи!
– Это ничего… ветер стихает.
– Ого! Ревет, как водопад!
– Да и дождь, кажется, сдал. Надо идти.
Сказав это, Энох крепко сжал в кармане револьвер и шагнул в степь. Через мгновение за его спиной стукнул выстрел, и пуля, выскочив меж лопаток сквозь грудь, разорвала сердце. Энох упал около статуи. Неизвестный, вложив новый патрон, смотрел некоторое время, скосив глаза, как слабо шевелятся на земле руки убитого, сводимые судорогой агонии, затем, встав, присел на корточки возле Эноха.
– Глупо было бы не воспользоваться случаем при виде такого толстого кожаного пояса, – сказал он. – А он еще толковал мне о лисьих шкурках! Нет! Я, старый Бартон, знаю, что делаю. Ну-ка, поясок, вскройся!
Он разрезал ножом трехфунтовое утолщение пояса и с руками, полными денег, удалился на сухое место меж ногами статуи, где, перегрузив добычу в карманы, сидел несколько минут, стараясь побороть возбуждение убийством и сообразить, в какую сторону удалиться. Когда это было решено им в пользу одного из кабаков Зурбагана, Бартон встал и вышел под дождь. Тут ожидала его крупная неприятность. Волна белого огня молнии, сопровождаемая потрясающим небесным ударом, одела статую с вершины до земли жгучей, сверкающей пеленой, и Бартон, потеряв сознание, ткнулся лицом в землю.
